- А если человек просто забыл этот атрибут патриотизма дома? - не выдержал Эро.
- Тем хуже для него... - Робеспьер смерил Эро холодным взглядом. - Истинный патриот ни на миг не должен забывать о республике.
- Спать тоже надо с кокардой, я так полагаю? - усмехнулся Эро де Сешель.
- Сешель... - прошипел Сен-Жюст. - Тебе разрешили присутствовать на сегодняшнем заседании Комитета. Но это не значит, что ты можешь упражняться здесь в своем сомнительном остроумии.
- Антуан прав, - произнес Робеспьер, - Сешель, сейчас не место и не время для шуток.
Через час заседание Комитета закончилось, и граждане стали расходиться.
Робеспьер сидел за столом. Он, по обыкновению, оставался еще какое-то время, чтобы составить небольшой отчет о прошедшем заседании и предоставить его на следующий день Национальному Конвенту. Эро де Сешель тоже молча сидел за столом, и вскоре, в помещении остался только он и Неподкупный.
- В чем дело, Эро? - Робеспьер поднял на него глаза, слегка сощурив их. - Почему ты не уходишь?
- У меня к тебе вопрос, Максимилиан, - Эро отряхнул с рукава камзола соринку и посмотрел в эти светло-зеленые бесстрастные глаза. - Только один вопрос.
Когда же все-таки будет принята Конституция? И это волнует не только меня одного... Выступления народа, не далее, как три дня назад. Ты слышал их требования? "Хлеба и принятия Конституции".
- Эро... - Робеспьер раздраженным движением отложил в сторону листок, на котором уже начал писать отчет о сегодняшнем заседании. - Мы ведь уже обсуждали эту тему еще до твоей поездки в Эльзас. Конституция вступит в действие тогда, когда республике не будут угрожать внешние и внутренние враги.
И кстати, насчет врагов... - тон Робеспьера стал более жестким, - пока мы не говорили тебе об этом, но ты не можешь не знать, что мягкосердечие к врагам республики также приравнивается к государственному преступлению.
- Проще сказать, что теперь к нему не приравнивается, - очень тихо сказал Эро.
- Я о твоей последней миссии в Эльзасе. - Робеспьер скрестил на скатерти руки. - Всего лишь четырнадцать врагов республики. И те переправлены тобой за границу...
- Было бы лучше, если бы врагов оказалось больше? - Эро поднял бровь. - Но что плохого в том, что не пришлось особенно никого наказывать? Я, напротив, думал, что это даже весьма неплохо. Особенно теперь, когда...
- С твоей моралью, Сешель, во всей Франции не найдется ни одного врага! - раздраженно перебил его Робеспьер. - Точнее, с отсутствием у тебя морали.
- Что ж, в вопросах морали я, видимо, не силен, - честно признался Эро и улыбнулся.
Робеспьер уловил легкую иронию в его голосе и раздраженно сдвинул на лоб очки.
- Как не силен и в ужесточении революционных мер, - продолжал де Сешель. - А именно этим... и только этим занимается в последнее время Комитет. Как будто в стране нет больше других проблем.
А террор... - Эро слегка повысил голос. - Да, возможно это и необходимая мера, если бы вместе с врагами не казнили бы и столько невиновных.
В последнем случае это получаются уже не революционные меры, а... убийство.
В кабинете повисла пауза...
Эро замолчал, чувствуя, как в висках запульсировала кровь.
Робеспьер тоже молчал, поджав тонкие бескровные губы и слегка постукивая пальцами по зеленому сукну.
- А кто тебе сказал, Эро... - наконец нарушил он тишину, - кто тебе сказал, что был казнен хоть один невиновный?
Эро пропустил пару ударов сердца и, посмотрев на непроницаемое лицо Неподкупного, улыбнулся ему.
- Что ж... - проговорил он. - Я прошу своего официального исключения из Комитета. Проще говоря, отставки.
- Хорошо, Сешель. - Робеспьер кивнул. - С сегодняшнего дня ты больше не числишься в Комитете Общественного спасения.
- Прекрасно. - Эро встал и направился к двери.
Но на пороге что-то заставило его обернуться. Неподкупный пристально смотрел на него... И во взгляде его светлых зеленоватых глаз Эро де Сешель прочитал свой приговор.
Эро де Сешель задумчиво посмотрел на дно большой глиняной кружки, где краснели остатки вина. Допив их, он протянул руку к стоявшему рядом кувшину, но тот оказался пуст.
- Эй! - Эро щелкнул пальцами, обернувшись в сторону стоявшей за стойкой полноватой женщины средних лет. - Гражданка, принеси-ка мне еще вина.
Женщина кивнула, и через несколько минут на столе появилась пузатая бутылка.
- Только, гражданин, прошу прощения, но через полчаса мы закрываемся, - немного испуганно произнесла хозяйка таверны, взглянув на Эро.
- Понял, - отозвался он, плеснув вина в кружку и сделав глоток.
Было действительно уже очень поздно. Большинство посетителей таверны "Серебряная голубка" уже давно покинули ее. Оставались только Эро и еще сидевший в углу какой-то старик в полубессознательном состоянии. Эро де Сешель открыл бутылку, и в кружку полилась струя рубиново-красной жидкости.
Эро усмехнулся, наблюдая за этим.
" И так же лилась сегодня кровь на площади Революции, - подумал он. - Теперь это стало в порядке вещей".
Эро вспомнил, как провел сегодняшний день. С утра он еще присутствовал на заседании Национального Конвента, где большинство депутатов с ним уже даже не здоровались. По-прежнему общаться с Эро де Сешелем продолжали Жорж-Жак Дантон и Камилл Демулен. И еще несколько республиканцев, старавшихся не бояться осуждения Робеспьера и Сен-Жюста. Впрочем, всех их можно было пересчитать по пальцам. А Дантон сегодня в очередной раз уехал в Cевр, где у него было куплено большое красивое поместье. Как он признавался, в Париже стало совершенно невыносимо. К тому же он устал от революции, хотел теперь просто спокойной мирной жизни. И возвращаться в Париж не собирался.
Эро плеснул себе еще вина и подумал про Робера Ленде. Этот участник Комитета Общественного спасения по-прежнему не боялся общаться с ним.
- Я делаю то, что подсказывает мне сердце и моя гражданская совесть, - ответил он де Сешелю, когда тот предупредил Ленде, что общением с ним может навлечь на себя осуждение Неподкупного.
- Понимаю, - улыбнулся в ответ Эро. - В чем-то я, наверное, и сам такой же.
Он сделал глоток и подумал про своих друзей. Сколько их уже эмигрировало еще раньше, до принятия закона о подозрительных. И этим они спасли свои жизни, поскольку теперь уехать из революционной Франции стало весьма проблематично. Несколько человек из постоянного круга общения Эро, его друзей уже были казнены.
Вокруг него образовывалась пустота...
Куда делся сверкающий и яркий фасад революции, так привлекающий поначалу внимание и воодушевлявший? Вместо него теперь была равнина смерти, пропитанная страхом и кровью...
Эро опять вспомнил про Робера Ленде. После заседания Конвента он неожиданно встретил его на улице Сент-Оноре. Улица была печально известна тем, что по ней каждый день регулярно следовали тележки с осужденными, везущие их на площадь Революции. Там их ждала гильотина. На этой же улице жил Максимилиан Робеспьер, и тележки каждый день проезжали непосредственно мимо его окон.
- Эро, что ты здесь делаешь? - он услышал знакомый голос и, обернувшись, увидел Робера Ленде.
- Я думал, это зрелище тебе неприятно. - Ленде кивнул в сторону как раз появившейся из-за поворота скорбной процессии.
Сегодня была большая партия - ехало целых четыре тележки, набитые людьми со связанными за спиной руками и обрезанными воротниками и волосами. Ничто не должно было мешать ножу правосудия.
- Здравствуй, Робер, - ответил Эро, пожав ему руку. - Да вот, прихожу сюда последние дни. Смотрю на агонию республики. А также... учусь умирать.
Последние слова он произнес очень тихо. Но Ленде его расслышал и дотронулся до рукава его камзола.
- Эро... зачем?
- Это освежает душу, - усмехнулся в ответ де Сешель.
Ленде покачал головой, внимательно посмотрев ему в глаза.
- Эро, тебе надо уезжать из страны, - тихо сказал он. - Ты же прекрасно знаешь, чем заканчивается исключение из Комитета. Робеспьер не оставит тебя в покое, а Сен-Жюст так и вовсе ненавидит. Он не успокоится, пока тебя не казнят.
- Я знаю, Робер, - де Сешель грустно улыбнулся. - Уехать... но куда? Из страны меня не выпустят, а скитаться по окраинам, прятаться, как делает сейчас часть беглых жирондистов. Нет, я не буду делать это. Да это и бессмысленно... лишь временная отсрочка, все равно исход очевиден.
- А Адель? - спросил Ленде. - Подумай о ней.
- Адель... - Эро провел рукой по лбу. - Я попробую убедить ее уехать. Она не должна пострадать из-за меня.
Неожиданно, раздался сильный гул. Эро и Ленде повернули головы и увидели, как из одной из тележек невысокий худощавый мужчина кричал что-то в толпу.
Это были ругательства в адрес Робеспьера и его Комитета. Часть людей из толпы отвечала ему ругательствами, но неожиданно раздалось несколько голосов в поддержку.
- Долой тирана! - раздался из толпы чей-то крик.
- Долой! Хватит крови!
- Молчать! - заорал один из национальных гвардейцев в лицо арестованному.
- Замолчите все! - крикнул он, обернувшись к толпе.
- Видишь, что уже происходит, - тихо сказал Эро, нагнувшись к Ленде.
- Одними казнями не долго удержишься у власти. А я жалею лишь о том, что не вышел из Комитета еще раньше. Впрочем, все равно на мне тоже лежит ответственность за то, что происходило до этого... - он хотел сказать что-то еще, но замолчал.
- Ладно, Робер, - сказал он после небольшой паузы. - Я, пожалуй, пойду.
Робер Ленде кивнул и какое-то время смотрел ему вслед.
И сейчас, сидя в таверне "Серебряная голубка", Эро вспоминал сегодняшний разговор с Ленде. Потом он вспомнил, как свернул с Сент-Оноре на площадь Революции и какое-то время издали смотрел на методичную и кровавую работу гильотины.
"Вот чем все закончилось..." - эта мысль неотступно сидела в мозгу, пока он смотрел на залитый кровью эшафот, на который один за другим всходили люди. - Чем закончились все наши мечты и надежды. Республика превратилась в мясную лавку..."
Под возбужденные возгласы толпы вниз падал и падал треугольный нож, а затем помощники палача оттаскивали очередное обезглавленное тело, освобождая место для следующего обреченного. Эро стоял и смотрел на этот страшный конвейер, словно не в силах отвести глаза.
Затем, повернувшись, он быстро пошел прочь. Остаток дня и весь вечер Эро де Сешель провел в таверне. Идти домой, где его ждали постоянно встревоженные глаза Адель, он тоже не спешил. И сейчас, наливая себе очередную кружку вина, он в какой-то миг почувствовал себя полностью отрешенным от всех проблем. Внутри приятным теплом разливалось вино, а из сознания постепенно уходили последние остатки тревоги. Сейчас все его сознание заполнила мысль о том, как хорошо было бы где-нибудь прилечь и заснуть.
- Гражданин, прошу прощения! - раздался рядом с ним голос хозяйки таверны. - Уже одиннадцать часов вечера, я закрываюсь.
- Да, да, - Эро поднял на нее взгляд, старательно пытаясь придать ему сосредоточенность. - Я уже ухожу.
Он вынул из кармана золотой и положил его на стол.
- Благодарю вас за заботу.
- О... - женщина быстро спрятала монету в карман передника. - Большое спасибо, гражданин! Заходите еще.
- Обязательно, - улыбнулся ей Эро.
Он встал, сильно качнувшись, но удержался рукой за край стола.
- Э, гражданин, - женщина с тревогой взглянула на него. - До дому-то доберешься?
- Спасибо за заботу, гражданка. - Эро кивнул ей, - доберусь... живу я совсем рядом.
"Пока еще живу", - мелькнула в голове мысль. И усмехнувшись ей, Эро де Сешель пошел к выходу из таверны. На улице падал мелкий колкий снег. Было довольно холодно, и, подняв воротник, Эро нетвердой походкой пошел в сторону своего дома.
Несколько дней спустя Эро де Сешель возвращался домой чуть раньше обычного. Было еще светло. Подмораживало, начало декабря 1793-го года по старому стилю или месяц фример II-го года республики, принятый по новому республиканскому календарю, был в Париже довольно холодным. Подул пронизывающий ветер, а с неба сильнее посыпалась белая снежная крупа. На каменных плитах под ногами блестели льдинки.
Эро уже почти свернул на улицу Бас-де-Рампар, где находился его дом, как вдруг услышал пение. Пел детский голосок, высокий и чистый, словно ангельский.
Эро де Сешель обернулся. На противоположной стороне улицы под козырьком закрытой лавки, прислонившись спиной к стене стоял бедно одетый старик.
Он крутил ручку небольшой шарманки. Мелодия была самая простая. Но вот голос... Девочка лет восьми пела слова, которые вдруг отозвались в душе болью.
Хрустальное счастье...
Разбилось стекло
И ливнем осколков
Под ноги легло.
Уже их не склеишь,
Когда соберешь.
И все, во что веришь -
Обычная ложь.
Я знал это, только
Все их подбирал.
Один из осколков
Мне в сердце попал...
Эро перешел улицу и приблизился к старику с ребенком. Девочка и сама была похожа на маленького ангела, непонятно как попавшего на эту грешную землю.
Правильные черты лица, огромные глаза с темными ресницами, из-под залатанной шапки выбивались вьющиеся золотистые локоны. Но что-то в ней, несмотря на красоту, было странным... и когда, как-будто почувствовав его приближение, ребенок поднял взгляд, Эро увидел неподвижные, как-будто затянутые светлой пеленой зрачки. Девочка была слепа. Эро стоял рядом и слушал, а когда девочка закончила пение, положил в пустую шляпу старика пару золотых.
- Вот спасибо, добрый гражданин! - воскликнул тот, поспешно засовывая деньги в карман. - День-то сегодня какой холодный и пасмурный. Никто не подавал нам еще, вы первый.
- Она совсем замерзла, - Эро кивнул на зябко ежившегося ребенка.
- Да, гражданин... но что поделаешь, жить-то на что-то надо. - старик поднял глаза на Эро и узнал его. - Гражданин Эро де Сешель, - уже совсем другим, подобострастным тоном произнес он, поспешно поправив приколотую к старой куртке трехцветную кокарду.
Эро заметил, что такая же кокарда была приколота к шапке девочки.
- Это, наверное, ваша внучка? - спросил Эро.
- Да, гражданин, вы угадали, - старик кивнул, старательно поправляя сбившийся республиканский символ и на шапке ребенка. - Она дитя моей дочери, Манон.
- А что же Манон?
- Манон... - старик замолчал, как-то сжавшись. - Казнили ее месяц назад.
Он отвернулся в сторону, но Эро де Сешель успел заметить, как его собеседник смахнул с глаз слезинку.
- Обвинили в участии в каком-то заговоре, - проговорил он после небольшой паузы. - И... казнили. Уж какой там заговор, когда она и читать-то не умела. Простая прачка была.
Опять подул сильный ветер, и ветер бросил в лицо Эро горсть колючего снега.
Он молча слушал старика, и не находил слов, чтобы ему ответить. Да и что здесь можно было сказать? Любые слова утешения были бы сейчас бессильны. А сколько таких людей, как эта несчастная Манон, самых простых, отправлялись теперь на гильотину. Как раз сегодня утром Эро опять прогуливался на площади Революции и в очередной раз видел всё это.
- Держитесь, - тихо произнес Эро, слегка дотронувшись до рукава старика.
- Да что ж это я, - вдруг пробормотал тот. - Вы меня простите, гражданин Сешель, не подумайте чего... я не жалуюсь вовсе. Всем мы довольны, только вот... денег иногда совсем мало зарабатываем, но и день-то сегодня какой холодный, да ветреный. Все по домам сидят.
- Тем хуже для него... - Робеспьер смерил Эро холодным взглядом. - Истинный патриот ни на миг не должен забывать о республике.
- Спать тоже надо с кокардой, я так полагаю? - усмехнулся Эро де Сешель.
- Сешель... - прошипел Сен-Жюст. - Тебе разрешили присутствовать на сегодняшнем заседании Комитета. Но это не значит, что ты можешь упражняться здесь в своем сомнительном остроумии.
- Антуан прав, - произнес Робеспьер, - Сешель, сейчас не место и не время для шуток.
Через час заседание Комитета закончилось, и граждане стали расходиться.
Робеспьер сидел за столом. Он, по обыкновению, оставался еще какое-то время, чтобы составить небольшой отчет о прошедшем заседании и предоставить его на следующий день Национальному Конвенту. Эро де Сешель тоже молча сидел за столом, и вскоре, в помещении остался только он и Неподкупный.
- В чем дело, Эро? - Робеспьер поднял на него глаза, слегка сощурив их. - Почему ты не уходишь?
- У меня к тебе вопрос, Максимилиан, - Эро отряхнул с рукава камзола соринку и посмотрел в эти светло-зеленые бесстрастные глаза. - Только один вопрос.
Когда же все-таки будет принята Конституция? И это волнует не только меня одного... Выступления народа, не далее, как три дня назад. Ты слышал их требования? "Хлеба и принятия Конституции".
- Эро... - Робеспьер раздраженным движением отложил в сторону листок, на котором уже начал писать отчет о сегодняшнем заседании. - Мы ведь уже обсуждали эту тему еще до твоей поездки в Эльзас. Конституция вступит в действие тогда, когда республике не будут угрожать внешние и внутренние враги.
И кстати, насчет врагов... - тон Робеспьера стал более жестким, - пока мы не говорили тебе об этом, но ты не можешь не знать, что мягкосердечие к врагам республики также приравнивается к государственному преступлению.
- Проще сказать, что теперь к нему не приравнивается, - очень тихо сказал Эро.
- Я о твоей последней миссии в Эльзасе. - Робеспьер скрестил на скатерти руки. - Всего лишь четырнадцать врагов республики. И те переправлены тобой за границу...
- Было бы лучше, если бы врагов оказалось больше? - Эро поднял бровь. - Но что плохого в том, что не пришлось особенно никого наказывать? Я, напротив, думал, что это даже весьма неплохо. Особенно теперь, когда...
- С твоей моралью, Сешель, во всей Франции не найдется ни одного врага! - раздраженно перебил его Робеспьер. - Точнее, с отсутствием у тебя морали.
- Что ж, в вопросах морали я, видимо, не силен, - честно признался Эро и улыбнулся.
Робеспьер уловил легкую иронию в его голосе и раздраженно сдвинул на лоб очки.
- Как не силен и в ужесточении революционных мер, - продолжал де Сешель. - А именно этим... и только этим занимается в последнее время Комитет. Как будто в стране нет больше других проблем.
А террор... - Эро слегка повысил голос. - Да, возможно это и необходимая мера, если бы вместе с врагами не казнили бы и столько невиновных.
В последнем случае это получаются уже не революционные меры, а... убийство.
В кабинете повисла пауза...
Эро замолчал, чувствуя, как в висках запульсировала кровь.
Робеспьер тоже молчал, поджав тонкие бескровные губы и слегка постукивая пальцами по зеленому сукну.
- А кто тебе сказал, Эро... - наконец нарушил он тишину, - кто тебе сказал, что был казнен хоть один невиновный?
Эро пропустил пару ударов сердца и, посмотрев на непроницаемое лицо Неподкупного, улыбнулся ему.
- Что ж... - проговорил он. - Я прошу своего официального исключения из Комитета. Проще говоря, отставки.
- Хорошо, Сешель. - Робеспьер кивнул. - С сегодняшнего дня ты больше не числишься в Комитете Общественного спасения.
- Прекрасно. - Эро встал и направился к двери.
Но на пороге что-то заставило его обернуться. Неподкупный пристально смотрел на него... И во взгляде его светлых зеленоватых глаз Эро де Сешель прочитал свой приговор.
Глава 27
Эро де Сешель задумчиво посмотрел на дно большой глиняной кружки, где краснели остатки вина. Допив их, он протянул руку к стоявшему рядом кувшину, но тот оказался пуст.
- Эй! - Эро щелкнул пальцами, обернувшись в сторону стоявшей за стойкой полноватой женщины средних лет. - Гражданка, принеси-ка мне еще вина.
Женщина кивнула, и через несколько минут на столе появилась пузатая бутылка.
- Только, гражданин, прошу прощения, но через полчаса мы закрываемся, - немного испуганно произнесла хозяйка таверны, взглянув на Эро.
- Понял, - отозвался он, плеснув вина в кружку и сделав глоток.
Было действительно уже очень поздно. Большинство посетителей таверны "Серебряная голубка" уже давно покинули ее. Оставались только Эро и еще сидевший в углу какой-то старик в полубессознательном состоянии. Эро де Сешель открыл бутылку, и в кружку полилась струя рубиново-красной жидкости.
Эро усмехнулся, наблюдая за этим.
" И так же лилась сегодня кровь на площади Революции, - подумал он. - Теперь это стало в порядке вещей".
Эро вспомнил, как провел сегодняшний день. С утра он еще присутствовал на заседании Национального Конвента, где большинство депутатов с ним уже даже не здоровались. По-прежнему общаться с Эро де Сешелем продолжали Жорж-Жак Дантон и Камилл Демулен. И еще несколько республиканцев, старавшихся не бояться осуждения Робеспьера и Сен-Жюста. Впрочем, всех их можно было пересчитать по пальцам. А Дантон сегодня в очередной раз уехал в Cевр, где у него было куплено большое красивое поместье. Как он признавался, в Париже стало совершенно невыносимо. К тому же он устал от революции, хотел теперь просто спокойной мирной жизни. И возвращаться в Париж не собирался.
Эро плеснул себе еще вина и подумал про Робера Ленде. Этот участник Комитета Общественного спасения по-прежнему не боялся общаться с ним.
- Я делаю то, что подсказывает мне сердце и моя гражданская совесть, - ответил он де Сешелю, когда тот предупредил Ленде, что общением с ним может навлечь на себя осуждение Неподкупного.
- Понимаю, - улыбнулся в ответ Эро. - В чем-то я, наверное, и сам такой же.
Он сделал глоток и подумал про своих друзей. Сколько их уже эмигрировало еще раньше, до принятия закона о подозрительных. И этим они спасли свои жизни, поскольку теперь уехать из революционной Франции стало весьма проблематично. Несколько человек из постоянного круга общения Эро, его друзей уже были казнены.
Вокруг него образовывалась пустота...
Куда делся сверкающий и яркий фасад революции, так привлекающий поначалу внимание и воодушевлявший? Вместо него теперь была равнина смерти, пропитанная страхом и кровью...
Эро опять вспомнил про Робера Ленде. После заседания Конвента он неожиданно встретил его на улице Сент-Оноре. Улица была печально известна тем, что по ней каждый день регулярно следовали тележки с осужденными, везущие их на площадь Революции. Там их ждала гильотина. На этой же улице жил Максимилиан Робеспьер, и тележки каждый день проезжали непосредственно мимо его окон.
- Эро, что ты здесь делаешь? - он услышал знакомый голос и, обернувшись, увидел Робера Ленде.
- Я думал, это зрелище тебе неприятно. - Ленде кивнул в сторону как раз появившейся из-за поворота скорбной процессии.
Сегодня была большая партия - ехало целых четыре тележки, набитые людьми со связанными за спиной руками и обрезанными воротниками и волосами. Ничто не должно было мешать ножу правосудия.
- Здравствуй, Робер, - ответил Эро, пожав ему руку. - Да вот, прихожу сюда последние дни. Смотрю на агонию республики. А также... учусь умирать.
Последние слова он произнес очень тихо. Но Ленде его расслышал и дотронулся до рукава его камзола.
- Эро... зачем?
- Это освежает душу, - усмехнулся в ответ де Сешель.
Ленде покачал головой, внимательно посмотрев ему в глаза.
- Эро, тебе надо уезжать из страны, - тихо сказал он. - Ты же прекрасно знаешь, чем заканчивается исключение из Комитета. Робеспьер не оставит тебя в покое, а Сен-Жюст так и вовсе ненавидит. Он не успокоится, пока тебя не казнят.
- Я знаю, Робер, - де Сешель грустно улыбнулся. - Уехать... но куда? Из страны меня не выпустят, а скитаться по окраинам, прятаться, как делает сейчас часть беглых жирондистов. Нет, я не буду делать это. Да это и бессмысленно... лишь временная отсрочка, все равно исход очевиден.
- А Адель? - спросил Ленде. - Подумай о ней.
- Адель... - Эро провел рукой по лбу. - Я попробую убедить ее уехать. Она не должна пострадать из-за меня.
Неожиданно, раздался сильный гул. Эро и Ленде повернули головы и увидели, как из одной из тележек невысокий худощавый мужчина кричал что-то в толпу.
Это были ругательства в адрес Робеспьера и его Комитета. Часть людей из толпы отвечала ему ругательствами, но неожиданно раздалось несколько голосов в поддержку.
- Долой тирана! - раздался из толпы чей-то крик.
- Долой! Хватит крови!
- Молчать! - заорал один из национальных гвардейцев в лицо арестованному.
- Замолчите все! - крикнул он, обернувшись к толпе.
- Видишь, что уже происходит, - тихо сказал Эро, нагнувшись к Ленде.
- Одними казнями не долго удержишься у власти. А я жалею лишь о том, что не вышел из Комитета еще раньше. Впрочем, все равно на мне тоже лежит ответственность за то, что происходило до этого... - он хотел сказать что-то еще, но замолчал.
- Ладно, Робер, - сказал он после небольшой паузы. - Я, пожалуй, пойду.
Робер Ленде кивнул и какое-то время смотрел ему вслед.
***
И сейчас, сидя в таверне "Серебряная голубка", Эро вспоминал сегодняшний разговор с Ленде. Потом он вспомнил, как свернул с Сент-Оноре на площадь Революции и какое-то время издали смотрел на методичную и кровавую работу гильотины.
"Вот чем все закончилось..." - эта мысль неотступно сидела в мозгу, пока он смотрел на залитый кровью эшафот, на который один за другим всходили люди. - Чем закончились все наши мечты и надежды. Республика превратилась в мясную лавку..."
Под возбужденные возгласы толпы вниз падал и падал треугольный нож, а затем помощники палача оттаскивали очередное обезглавленное тело, освобождая место для следующего обреченного. Эро стоял и смотрел на этот страшный конвейер, словно не в силах отвести глаза.
Затем, повернувшись, он быстро пошел прочь. Остаток дня и весь вечер Эро де Сешель провел в таверне. Идти домой, где его ждали постоянно встревоженные глаза Адель, он тоже не спешил. И сейчас, наливая себе очередную кружку вина, он в какой-то миг почувствовал себя полностью отрешенным от всех проблем. Внутри приятным теплом разливалось вино, а из сознания постепенно уходили последние остатки тревоги. Сейчас все его сознание заполнила мысль о том, как хорошо было бы где-нибудь прилечь и заснуть.
- Гражданин, прошу прощения! - раздался рядом с ним голос хозяйки таверны. - Уже одиннадцать часов вечера, я закрываюсь.
- Да, да, - Эро поднял на нее взгляд, старательно пытаясь придать ему сосредоточенность. - Я уже ухожу.
Он вынул из кармана золотой и положил его на стол.
- Благодарю вас за заботу.
- О... - женщина быстро спрятала монету в карман передника. - Большое спасибо, гражданин! Заходите еще.
- Обязательно, - улыбнулся ей Эро.
Он встал, сильно качнувшись, но удержался рукой за край стола.
- Э, гражданин, - женщина с тревогой взглянула на него. - До дому-то доберешься?
- Спасибо за заботу, гражданка. - Эро кивнул ей, - доберусь... живу я совсем рядом.
"Пока еще живу", - мелькнула в голове мысль. И усмехнувшись ей, Эро де Сешель пошел к выходу из таверны. На улице падал мелкий колкий снег. Было довольно холодно, и, подняв воротник, Эро нетвердой походкой пошел в сторону своего дома.
Глава 28
Несколько дней спустя Эро де Сешель возвращался домой чуть раньше обычного. Было еще светло. Подмораживало, начало декабря 1793-го года по старому стилю или месяц фример II-го года республики, принятый по новому республиканскому календарю, был в Париже довольно холодным. Подул пронизывающий ветер, а с неба сильнее посыпалась белая снежная крупа. На каменных плитах под ногами блестели льдинки.
Эро уже почти свернул на улицу Бас-де-Рампар, где находился его дом, как вдруг услышал пение. Пел детский голосок, высокий и чистый, словно ангельский.
Эро де Сешель обернулся. На противоположной стороне улицы под козырьком закрытой лавки, прислонившись спиной к стене стоял бедно одетый старик.
Он крутил ручку небольшой шарманки. Мелодия была самая простая. Но вот голос... Девочка лет восьми пела слова, которые вдруг отозвались в душе болью.
Хрустальное счастье...
Разбилось стекло
И ливнем осколков
Под ноги легло.
Уже их не склеишь,
Когда соберешь.
И все, во что веришь -
Обычная ложь.
Я знал это, только
Все их подбирал.
Один из осколков
Мне в сердце попал...
Эро перешел улицу и приблизился к старику с ребенком. Девочка и сама была похожа на маленького ангела, непонятно как попавшего на эту грешную землю.
Правильные черты лица, огромные глаза с темными ресницами, из-под залатанной шапки выбивались вьющиеся золотистые локоны. Но что-то в ней, несмотря на красоту, было странным... и когда, как-будто почувствовав его приближение, ребенок поднял взгляд, Эро увидел неподвижные, как-будто затянутые светлой пеленой зрачки. Девочка была слепа. Эро стоял рядом и слушал, а когда девочка закончила пение, положил в пустую шляпу старика пару золотых.
- Вот спасибо, добрый гражданин! - воскликнул тот, поспешно засовывая деньги в карман. - День-то сегодня какой холодный и пасмурный. Никто не подавал нам еще, вы первый.
- Она совсем замерзла, - Эро кивнул на зябко ежившегося ребенка.
- Да, гражданин... но что поделаешь, жить-то на что-то надо. - старик поднял глаза на Эро и узнал его. - Гражданин Эро де Сешель, - уже совсем другим, подобострастным тоном произнес он, поспешно поправив приколотую к старой куртке трехцветную кокарду.
Эро заметил, что такая же кокарда была приколота к шапке девочки.
- Это, наверное, ваша внучка? - спросил Эро.
- Да, гражданин, вы угадали, - старик кивнул, старательно поправляя сбившийся республиканский символ и на шапке ребенка. - Она дитя моей дочери, Манон.
- А что же Манон?
- Манон... - старик замолчал, как-то сжавшись. - Казнили ее месяц назад.
Он отвернулся в сторону, но Эро де Сешель успел заметить, как его собеседник смахнул с глаз слезинку.
- Обвинили в участии в каком-то заговоре, - проговорил он после небольшой паузы. - И... казнили. Уж какой там заговор, когда она и читать-то не умела. Простая прачка была.
Опять подул сильный ветер, и ветер бросил в лицо Эро горсть колючего снега.
Он молча слушал старика, и не находил слов, чтобы ему ответить. Да и что здесь можно было сказать? Любые слова утешения были бы сейчас бессильны. А сколько таких людей, как эта несчастная Манон, самых простых, отправлялись теперь на гильотину. Как раз сегодня утром Эро опять прогуливался на площади Революции и в очередной раз видел всё это.
- Держитесь, - тихо произнес Эро, слегка дотронувшись до рукава старика.
- Да что ж это я, - вдруг пробормотал тот. - Вы меня простите, гражданин Сешель, не подумайте чего... я не жалуюсь вовсе. Всем мы довольны, только вот... денег иногда совсем мало зарабатываем, но и день-то сегодня какой холодный, да ветреный. Все по домам сидят.
