Неожиданно она почувствовала, как руки Эро обнимают ее за плечи.
- Прости меня, Адель, - прошептал он. - Прости... если сможешь.
Адель отняла от лица ладони и всхлипнув, посмотрела перед собой. Эро стоял перед ней на коленях. Он обнял ее еще раз, крепко прижал к себе и, соприкоснувшись с его щекой, молодая графиня почувствовала на ней слезы.
- Хорошо... - прошептала Адель. - Я... я прощаю тебя, Эро. Только прошу - не мучай меня так больше. Я уже решила, что ты больше меня не любишь... найдя тебя в таком месте, - прошептала она последние слова.
- Адель, - он нежно провел рукой по ее волосам. - Я люблю тебя по-прежнему.
И я обещаю, что больше никуда не уйду.
- Правда? - Адель вытерла рукой покрасневшие уголки глаз.
- Так и будет. - Эро кивнул.
Эро де Сешель выполнил свое обещание. Прекратились поздние приходы домой. Теперь он возвращался даже раньше обычного, объясняя это тем, что объем его работы, в связи с отстранением от должности в Комитете, значительно сократился. Адель де Бельгард особенно не вдавалась в эти подробности, а может быть, делала это специально. Чтобы не думать о тяжелом и страшном.
Его вокруг и так было предостаточно, и молодая женщина, наивно закрывая глаза на грозящую опасность, пыталась строить хоть какое-то подобие счастливой жизни. Ведь нет ничего сильнее, чем вера в мираж. И Эро тоже поддерживал эту игру. Теперь, в разговорах с Адель он совсем не упоминал о многочисленных ежедневных казнях, о терроре, страшная тень которого накрыла Париж и всю страну. Не говорил о том, что его мучило и терзало. А часто, когда Адель, весело смеясь, рассказывала о каких-то наивных пустяках, он, улыбаясь, слушал ее.
- А свадьбу мы тогда сыграем весной или летом. Хорошо, Эро? - как-то вечером весело сказала Адель, когда они ужинали. - Зима - не самое подходящее для этого время, правда?
- Да, конечно, девочка моя, - проговорил Эро, целуя ее. - Все будет так, как ты захочешь.
Через несколько дней Эро де Сешель сообщил своей любимой, что хочет поехать в Ливри. Это было не очень далеко от Парижа, и Адель знала, что там живет его мать.
- Если она, конечно, согласится принять меня, - усмехнулся Эро. - Но боюсь, все окончится также, как в прошлый раз. Также, как за все последние четыре года.
Адель с сочувствием посмотрела на своего любимого. Она знала, что отношения с матерью - одна из самых болезненных его ран. Точнее, никаких отношений по инициативе мадам де Сешель давно не было. С началом его революционной деятельности, мать Эро де Сешеля отреклась от родного сына. Все его поездки к ней и попытки примирения неизменно заканчивались неудачей. Гордая Мари-Элен не желала его даже видеть и вообще знать о его существовании.
- Эро... - тихо начала Адель, - возможно, твоя матушка все-таки примет тебя?
- Не знаю... - Эро поднял глаза на молодую женщину и за его спокойным взглядом она увидела непреходящую боль. - Но я чувствую, что она должна меня выслушать. Именно сейчас.
Он встал, отряхнув рукава своего изящного камзола и прошелся по комнате.
- Конечно, с точки зрения ее и всех прочих моих родственников, я - страшный предатель. Тем более сейчас, когда...
Он хотел сказать что-то дальше, но промолчал. Как будто вспомнив их негласный с Адель договор не говорить о страшном.
Адель поправила на шее нитку розового жемчуга и внимательно посмотрела на Эро.
- И когда же ты собираешься в Ливри? - спросила молодая графиня
- Завтра утром, - отозвался он. - Если все пройдет удачно и на парижской заставе меня выпустят из города. Впрочем, это ведь пригород Парижа. Вот дальше уехать уже не получится.
- Дай-то Бог... - проговорила Адель. - Дай-то Бог, чтобы все получилось.
Экипаж, миновав Парижскую заставу и постепенно набирая скорость, ехал все дальше и дальше, приближаясь к Ливри. Эро устало откинулся на спинку сидения и задумался о том, что скажет матери. Каждый раз, готовясь к разговору с ней, он прокручивал в голове самые чувствительные и убедительные объяснения.
Но в итоге, все всегда рушилось о равнодушные слова прислуги:
- Госпожа Мари-Элен де Сешель не желает вас видеть. И просила впредь никогда ее не беспокоить.
"Возможно, сейчас все будет также", - подумал Эро, тяжело вздохнув. Чтобы немного отвлечься, он отодвинул край занавески и выглянул в окно экипажа.
Они проезжали уже мимо Версаля, бывшей резиденции французских монархов. Вдали виднелись его белые стены и ажурные решетки. Теперь здание было национализировано. Король, а не так давно и королева, окончили свой земной путь на гильотине.
Версаль... это слово было не пустым звуком для Эро де Сешеля. С этим местом было связано столько воспоминаний...
Впервые он попал туда еще ребенком, когда ему исполнилось девять лет.
- Ах, какой очаровательный мальчик, - с умилением прощебетала мадам Дюбарри, фаворитка правящего тогда короля Людовика Пятнадцатого. - Уверена, у него будет славное будущее.
- Хотелось бы на это надеяться, - отвечала мать Эро де Сешеля, склонившись перед Дюбарри в глубоком поклоне.
- Все так и будет, - Жанна Дюбарри засмеялась, слегка дотронувшись большим красивым веером до руки своей собеседницы. - Верьте мне. Я немножко умею предсказывать грядущие события.
Знала ли сама Жанна Дюбарри, что через несколько десятилетий ее жизнь оборвется на гильотине?
- Господин палач, погодите! Минуточку! Только одну минуточку! - так она будет кричать на эшафоте, судорожно цепляясь за руки палача Сансона, вымаливая последние мгновения жизни. Но палач и его помощники будут неумолимы, и очень скоро голова мадам Дюбарри окажется на дне окровавленной корзины, вместе с головами других казненных.
В памяти Эро де Сешеля отчетливо промелькнул этот пасмурный зимний день, день ее казни. Это произошло 8-го декабря 1793-го года, всего полтора месяца назад.
А незадолго до этого на эшафот отправилась великолепная, изысканная и изящная Мария-Антуанетта, бывшая королева Франции. В дни ее правления ее называли эталоном стиля и вкуса. А сейчас, в этой поседевшей истощенной женщине, которую народ презрительно называл вдовой Капет, вряд ли кто-нибудь узнал бы прежнюю красавицу-королеву. Разве что держалась она с поистине королевским спокойствием и достоинством, презрительно глядя на своих палачей.
А Эро де Сешель хорошо помнил ее еще прежней - изящной, слегка легкомысленной женщиной, которую последние веяния парижской моды интересовали гораздо больше политики.
- Политика, это так скучно... - говорила Мария-Антуанетта, капризно надув губки. - Разве я не права, мой дорогой Эро?
Сейчас, проезжая мимо Версаля, он почему-то до мелочей вспомнил этот день. Королева приняла его в своих покоях. Повод был, конечно, самый невинный - выпить вместе чашечку кофе, который тогда впервые появился во Франции. Кажется, это было за пять лет до начала революции.
- Немного горьковатый напиток, не правда ли, Эро? - улыбнувшись, спросила Мария-Антуанетта, и ее холеная белая ручка поднесла к губам маленькую фарфоровую чашку с тонким золотым ободком. - Но он придает сил и бодрости, не так ли?
- Пожалуй, что так. Не смею с вами спорить, - улыбнулся в ответ Эро де Сешель.
- А вы поспорьте, Эро, если хотите. Я вам разрешаю, - королева кокетливо взглянула на него а затем, опять капризно поджав губы, добавила. - Как мне надоело, что со мной никто никогда не спорит.
И в этот день кроме кофе между ними действительно ничего не было. Хотя, наверное, в это и трудно было поверить. А когда, через некоторое время, Мария-Антуанетта преподнесла ему в подарок собственноручно вышитый шарфик, Версаль наполнился слухами об их романе.
Вспоминая об этом сейчас, Эро грустно усмехнулся, а сердце его вдруг сжала какая-то невыносимая тоска... Он задернул шторку на окне и, сцепив руки в замок, оперся на них подбородком.
А экипаж тем временем приближался к Ливри. И уже менее, чем через час, он остановился перед воротами поместья, где жила Мари-Элен де Сешель.
Эро де Сешель провел рукой по резной металлической ограде, на которой намерзли кристаллики льда. Январский день был холодным, но ясным. В небе светило яркое, но не способное согреть солнце.
У центральных ворот его встретил слуга. Это был пожилой Рене, помнивший Эро еще ребенком.
- О, господин Эро... - протянул он. - Это вы... Не уверен, что ваша матушка...
Он замолчал, как-то озадаченно потирая щеку.
- Здравствуй, Рене, - проговорил Эро. - Да, я знаю. Но все-таки хотел бы поговорить с ней. Она дома?
Рене кивнул, почему-то не глядя ему в глаза. Эро де Сешель все еще так и стоял по эту сторону решетки. Ворота были заперты, и Рене, как-будто и не собирался их открывать. У Эро на мгновение промелькнула мысль, что он преспокойно мог бы воспользоваться своими служебными полномочиями и потребовать его пропустить.
Пока он еще оставался депутатом Национального Конвента. Он сжал рукой ажурные прутья решетки и, посмотрев в глаза старого слуги, повторил свой вопрос.
Рене в задумчивости почесал подбородок.
- Да, госпожа де Сешель дома, - как-то официально произнес он. - Только она просила передать, чтобы вы ее больше не беспокоили. Вы ведь и сами помните, господин Эро, как было в прошлый раз...
Эро пропустил несколько ударов сердца и сжал прутья так, что побелели костяшки пальцев.
- Я все это прекрасно помню, дорогой Рене, - ответил он. - И все-таки, прошу меня пропустить. Мне очень нужно поговорить с моей матерью. Если ты боишься, что будешь наказан, то не беспокойся. Я все ей объясню.
"Как же объясните, если она и видеть-то вас не желает", - подумал Рене, но ворота все-таки открыл.
Поместье, где жила Мари-Элен де Сешель было небольшим и довольно скромным.
Может быть, это и стало одной из причин, по которой его не тронули. Да и сам Эро в свое время побеспокоился о том, чтобы его матери не причиняли вред. Знала ли об этом Мари-Элен? Скорее всего, нет. Хотя, возможно, о чем-то и догадывалась.
Эта женщина, абсолютно не принявшая революцию, старалась жить так, как-будто все сохранялось по-прежнему, хотя бы в пределах ее узкого круга. А сына, так ее "опозорившего", она предпочла просто вычеркнуть из своей жизни.
Обо всем этом думал Эро, подходя к стоявшему в глубине сада изящному дому с колоннами. Позвонив в дверь, он выдержал еще одно разбирательство с прислугой, которой "не велено было его пускать". И все-таки, через какое-то время он оказался в небольшой, но уютной гостиной.
- Подождите здесь, - бросила ему служанка, женщина средних лет. - Я скажу о вашем приходе госпоже де Сешель, но не обещаю, что она к вам выйдет. К тому же вчера ее мучила сильная мигрень, да и...
- Да, да, я все понимаю, - кивнул Эро, присаживаясь на диванчик. - Я подожду.
Служанка еще раз бросила на него неодобрительный взгляд и скрылась за дверью.
Прошло наверное полчаса, когда дверь гостиной, наконец, приоткрылась, и на пороге появилась Мари-Элен де Сешель. Эта пятидесяти пятилетняя женщина все еще сохранила следы былой красоты, а с началом революции и приходом власти всей этой "черни", как она говорила, держаться стала еще более гордо. Как-будто специально подчеркивая пропасть между собой и "всем этим сбродом".
Эро встал с диванчика и сделал несколько шагов навстречу матери. Мари-Элен слегка побледнела, но в ее лице, казалось, не дрогнул ни один мускул.
- Жаклин передала мне, что ты хочешь меня видеть, - сухим официальным тоном произнесла она, глядя куда-то мимо сына. - Что ж, я тебя выслушаю. Но времени у тебя только десять минут.
Мари-Элен на мгновение прижала ладони к вискам.
Эро молчал, собираясь с мыслями. Почему-то сейчас, когда нужно было говорить, все заранее приготовленные слова вылетели у него из головы.
- Мама, сядь пожалуйста,- он кивнул ей в сторону дивана.
- В собственном доме мне, наверное, самой лучше знать, что делать, - высокомерно произнесла она, но все же села на диванчик, слегка разгладив складки атласного платья.
- Ну, слушаю тебя... - она подняла на Эро глаза. И взгляд ее был спокойно-равнодушный. Так смотрят на чужого или малознакомого человека. - Зачем ты приехал?
Эро расстегнул верхнюю пуговицу камзола и сделал глубокий вдох.
- Я приехал потому... - каким-то чужим голосом начал он, - потому что в следующий раз у меня это, скорее всего, уже не получится.
- О... - Мари-Элен иронично подняла брови, - в таком случае, меня это только порадует. Нам не о чем говорить.
Она встала, оправив подол платья и гордо вскинув голову, повернулась в сторону двери.
- Мама... - Эро взял ее за тонкое запястье и слегка сжал. - Не уходи! Ты должна меня выслушать.
- Да что это такое! - Мари-Элен с возмущением повернулась к сыну, пытаясь освободить руку. - Отпусти меня!
И неожиданно что-то в его глазах, заставило ее замолчать. Что это было? Отчаяние? Но почему-то она, уже не пытаясь вырвать запястье, села на диванчик, чувствуя, как что-то словно сдавило ей сердце. Странно. Прежде такого с гордой и всегда выдержанной Мари-Элен никогда не случалось. Да и не она ли сама строго и безупречно внушила себе, что сына у нее больше нет. А тот, кто предал их старинный род и поддержал всю эту "озверевшую чернь" к ней теперь не имеет никакого отношения. Так было проще, легче и удобнее. Но сейчас вся эта убежденность гордой аристократки куда-то ушла... на мгновение Мари-Элен показалось, как-будто треснул лед, который все последние пять лет сковывал ее душу. И как-будто она даже слышит треск, а изломанные льдины уносятся живой бурной водой. Река грозится выйти из берегов... и вот, она неожиданно почувствовала влагу и на своих глазах и незаметно вытерла появившуюся в уголке глаза слезинку. Мари-Элен сама себя не узнавала. Как-будто с глаз упала какая-то пелена, и она опять увидела перед собой своего родного сына... каким он был раньше, маленьким мальчиком, которому нужна ее помощь и защита.
- Ну, хорошо, Эро... - произнесла она уже другим, смягчившимся голосом. - Я слушаю тебя.
Эро взял ее ладонь в свои руки и тихо сказал, опустив голову.
- Я очень виноват перед тобой. Прости меня, мама.
Река уже вышла из берегов...
Мари-Элен почувствовала, как по щекам вдруг побежали слезы. Достав батистовый платочек, она торопливо стала их вытирать.
Эро молчал, ожидая ее ответа. А в его серых глазах было все тоже пронзительное отчаяние.
- Мальчик мой, - прошептала Мари-Элен де Сешель и, подавшись вперед, обняла сына, проводя рукой по его волосам. - Это ты меня прости...
Когда Эро де Сешель вышел за ворота поместья, уже темнело. Короткий зимний день заканчивался. В небе, словно проведенные кистью художника, проступили широкие красные полосы - отблески заходящего зимнего солнца. Под ногами скрипел снег. Эро специально замедлил шаг, вспоминая прощание с матерью. Мари-Элен проводила его до ворот поместья, а на прощание обняла.
- Ты мог бы остаться переночевать, - проговорила она, украдкой вытерев глаза.
- Спасибо, мама. - Эро взял ее за руку. - Но я должен вернуться в Париж сегодня. Я обещал Адель.
- Понимаю, - Мари-Элен улыбнулась. - Тогда приезжайте вместе в следующий раз, хорошо? Я хотела бы с ней познакомиться.
- Непременно, - улыбнулся в ответ Эро. - Адель - удивительная. Мы собираемся пожениться.
- Я так рада, Эро, - мать еще раз обняла его. - Очень рада. И, надеюсь, еще увижу своих внуков.
- Прости меня, Адель, - прошептал он. - Прости... если сможешь.
Адель отняла от лица ладони и всхлипнув, посмотрела перед собой. Эро стоял перед ней на коленях. Он обнял ее еще раз, крепко прижал к себе и, соприкоснувшись с его щекой, молодая графиня почувствовала на ней слезы.
- Хорошо... - прошептала Адель. - Я... я прощаю тебя, Эро. Только прошу - не мучай меня так больше. Я уже решила, что ты больше меня не любишь... найдя тебя в таком месте, - прошептала она последние слова.
- Адель, - он нежно провел рукой по ее волосам. - Я люблю тебя по-прежнему.
И я обещаю, что больше никуда не уйду.
- Правда? - Адель вытерла рукой покрасневшие уголки глаз.
- Так и будет. - Эро кивнул.
***
Эро де Сешель выполнил свое обещание. Прекратились поздние приходы домой. Теперь он возвращался даже раньше обычного, объясняя это тем, что объем его работы, в связи с отстранением от должности в Комитете, значительно сократился. Адель де Бельгард особенно не вдавалась в эти подробности, а может быть, делала это специально. Чтобы не думать о тяжелом и страшном.
Его вокруг и так было предостаточно, и молодая женщина, наивно закрывая глаза на грозящую опасность, пыталась строить хоть какое-то подобие счастливой жизни. Ведь нет ничего сильнее, чем вера в мираж. И Эро тоже поддерживал эту игру. Теперь, в разговорах с Адель он совсем не упоминал о многочисленных ежедневных казнях, о терроре, страшная тень которого накрыла Париж и всю страну. Не говорил о том, что его мучило и терзало. А часто, когда Адель, весело смеясь, рассказывала о каких-то наивных пустяках, он, улыбаясь, слушал ее.
- А свадьбу мы тогда сыграем весной или летом. Хорошо, Эро? - как-то вечером весело сказала Адель, когда они ужинали. - Зима - не самое подходящее для этого время, правда?
- Да, конечно, девочка моя, - проговорил Эро, целуя ее. - Все будет так, как ты захочешь.
Через несколько дней Эро де Сешель сообщил своей любимой, что хочет поехать в Ливри. Это было не очень далеко от Парижа, и Адель знала, что там живет его мать.
- Если она, конечно, согласится принять меня, - усмехнулся Эро. - Но боюсь, все окончится также, как в прошлый раз. Также, как за все последние четыре года.
Адель с сочувствием посмотрела на своего любимого. Она знала, что отношения с матерью - одна из самых болезненных его ран. Точнее, никаких отношений по инициативе мадам де Сешель давно не было. С началом его революционной деятельности, мать Эро де Сешеля отреклась от родного сына. Все его поездки к ней и попытки примирения неизменно заканчивались неудачей. Гордая Мари-Элен не желала его даже видеть и вообще знать о его существовании.
- Эро... - тихо начала Адель, - возможно, твоя матушка все-таки примет тебя?
- Не знаю... - Эро поднял глаза на молодую женщину и за его спокойным взглядом она увидела непреходящую боль. - Но я чувствую, что она должна меня выслушать. Именно сейчас.
Он встал, отряхнув рукава своего изящного камзола и прошелся по комнате.
- Конечно, с точки зрения ее и всех прочих моих родственников, я - страшный предатель. Тем более сейчас, когда...
Он хотел сказать что-то дальше, но промолчал. Как будто вспомнив их негласный с Адель договор не говорить о страшном.
Адель поправила на шее нитку розового жемчуга и внимательно посмотрела на Эро.
- И когда же ты собираешься в Ливри? - спросила молодая графиня
- Завтра утром, - отозвался он. - Если все пройдет удачно и на парижской заставе меня выпустят из города. Впрочем, это ведь пригород Парижа. Вот дальше уехать уже не получится.
- Дай-то Бог... - проговорила Адель. - Дай-то Бог, чтобы все получилось.
***
Экипаж, миновав Парижскую заставу и постепенно набирая скорость, ехал все дальше и дальше, приближаясь к Ливри. Эро устало откинулся на спинку сидения и задумался о том, что скажет матери. Каждый раз, готовясь к разговору с ней, он прокручивал в голове самые чувствительные и убедительные объяснения.
Но в итоге, все всегда рушилось о равнодушные слова прислуги:
- Госпожа Мари-Элен де Сешель не желает вас видеть. И просила впредь никогда ее не беспокоить.
"Возможно, сейчас все будет также", - подумал Эро, тяжело вздохнув. Чтобы немного отвлечься, он отодвинул край занавески и выглянул в окно экипажа.
Они проезжали уже мимо Версаля, бывшей резиденции французских монархов. Вдали виднелись его белые стены и ажурные решетки. Теперь здание было национализировано. Король, а не так давно и королева, окончили свой земной путь на гильотине.
Версаль... это слово было не пустым звуком для Эро де Сешеля. С этим местом было связано столько воспоминаний...
Впервые он попал туда еще ребенком, когда ему исполнилось девять лет.
- Ах, какой очаровательный мальчик, - с умилением прощебетала мадам Дюбарри, фаворитка правящего тогда короля Людовика Пятнадцатого. - Уверена, у него будет славное будущее.
- Хотелось бы на это надеяться, - отвечала мать Эро де Сешеля, склонившись перед Дюбарри в глубоком поклоне.
- Все так и будет, - Жанна Дюбарри засмеялась, слегка дотронувшись большим красивым веером до руки своей собеседницы. - Верьте мне. Я немножко умею предсказывать грядущие события.
Знала ли сама Жанна Дюбарри, что через несколько десятилетий ее жизнь оборвется на гильотине?
- Господин палач, погодите! Минуточку! Только одну минуточку! - так она будет кричать на эшафоте, судорожно цепляясь за руки палача Сансона, вымаливая последние мгновения жизни. Но палач и его помощники будут неумолимы, и очень скоро голова мадам Дюбарри окажется на дне окровавленной корзины, вместе с головами других казненных.
В памяти Эро де Сешеля отчетливо промелькнул этот пасмурный зимний день, день ее казни. Это произошло 8-го декабря 1793-го года, всего полтора месяца назад.
А незадолго до этого на эшафот отправилась великолепная, изысканная и изящная Мария-Антуанетта, бывшая королева Франции. В дни ее правления ее называли эталоном стиля и вкуса. А сейчас, в этой поседевшей истощенной женщине, которую народ презрительно называл вдовой Капет, вряд ли кто-нибудь узнал бы прежнюю красавицу-королеву. Разве что держалась она с поистине королевским спокойствием и достоинством, презрительно глядя на своих палачей.
А Эро де Сешель хорошо помнил ее еще прежней - изящной, слегка легкомысленной женщиной, которую последние веяния парижской моды интересовали гораздо больше политики.
- Политика, это так скучно... - говорила Мария-Антуанетта, капризно надув губки. - Разве я не права, мой дорогой Эро?
Сейчас, проезжая мимо Версаля, он почему-то до мелочей вспомнил этот день. Королева приняла его в своих покоях. Повод был, конечно, самый невинный - выпить вместе чашечку кофе, который тогда впервые появился во Франции. Кажется, это было за пять лет до начала революции.
- Немного горьковатый напиток, не правда ли, Эро? - улыбнувшись, спросила Мария-Антуанетта, и ее холеная белая ручка поднесла к губам маленькую фарфоровую чашку с тонким золотым ободком. - Но он придает сил и бодрости, не так ли?
- Пожалуй, что так. Не смею с вами спорить, - улыбнулся в ответ Эро де Сешель.
- А вы поспорьте, Эро, если хотите. Я вам разрешаю, - королева кокетливо взглянула на него а затем, опять капризно поджав губы, добавила. - Как мне надоело, что со мной никто никогда не спорит.
И в этот день кроме кофе между ними действительно ничего не было. Хотя, наверное, в это и трудно было поверить. А когда, через некоторое время, Мария-Антуанетта преподнесла ему в подарок собственноручно вышитый шарфик, Версаль наполнился слухами об их романе.
Вспоминая об этом сейчас, Эро грустно усмехнулся, а сердце его вдруг сжала какая-то невыносимая тоска... Он задернул шторку на окне и, сцепив руки в замок, оперся на них подбородком.
А экипаж тем временем приближался к Ливри. И уже менее, чем через час, он остановился перед воротами поместья, где жила Мари-Элен де Сешель.
Глава 33
Эро де Сешель провел рукой по резной металлической ограде, на которой намерзли кристаллики льда. Январский день был холодным, но ясным. В небе светило яркое, но не способное согреть солнце.
У центральных ворот его встретил слуга. Это был пожилой Рене, помнивший Эро еще ребенком.
- О, господин Эро... - протянул он. - Это вы... Не уверен, что ваша матушка...
Он замолчал, как-то озадаченно потирая щеку.
- Здравствуй, Рене, - проговорил Эро. - Да, я знаю. Но все-таки хотел бы поговорить с ней. Она дома?
Рене кивнул, почему-то не глядя ему в глаза. Эро де Сешель все еще так и стоял по эту сторону решетки. Ворота были заперты, и Рене, как-будто и не собирался их открывать. У Эро на мгновение промелькнула мысль, что он преспокойно мог бы воспользоваться своими служебными полномочиями и потребовать его пропустить.
Пока он еще оставался депутатом Национального Конвента. Он сжал рукой ажурные прутья решетки и, посмотрев в глаза старого слуги, повторил свой вопрос.
Рене в задумчивости почесал подбородок.
- Да, госпожа де Сешель дома, - как-то официально произнес он. - Только она просила передать, чтобы вы ее больше не беспокоили. Вы ведь и сами помните, господин Эро, как было в прошлый раз...
Эро пропустил несколько ударов сердца и сжал прутья так, что побелели костяшки пальцев.
- Я все это прекрасно помню, дорогой Рене, - ответил он. - И все-таки, прошу меня пропустить. Мне очень нужно поговорить с моей матерью. Если ты боишься, что будешь наказан, то не беспокойся. Я все ей объясню.
"Как же объясните, если она и видеть-то вас не желает", - подумал Рене, но ворота все-таки открыл.
***
Поместье, где жила Мари-Элен де Сешель было небольшим и довольно скромным.
Может быть, это и стало одной из причин, по которой его не тронули. Да и сам Эро в свое время побеспокоился о том, чтобы его матери не причиняли вред. Знала ли об этом Мари-Элен? Скорее всего, нет. Хотя, возможно, о чем-то и догадывалась.
Эта женщина, абсолютно не принявшая революцию, старалась жить так, как-будто все сохранялось по-прежнему, хотя бы в пределах ее узкого круга. А сына, так ее "опозорившего", она предпочла просто вычеркнуть из своей жизни.
Обо всем этом думал Эро, подходя к стоявшему в глубине сада изящному дому с колоннами. Позвонив в дверь, он выдержал еще одно разбирательство с прислугой, которой "не велено было его пускать". И все-таки, через какое-то время он оказался в небольшой, но уютной гостиной.
- Подождите здесь, - бросила ему служанка, женщина средних лет. - Я скажу о вашем приходе госпоже де Сешель, но не обещаю, что она к вам выйдет. К тому же вчера ее мучила сильная мигрень, да и...
- Да, да, я все понимаю, - кивнул Эро, присаживаясь на диванчик. - Я подожду.
Служанка еще раз бросила на него неодобрительный взгляд и скрылась за дверью.
Прошло наверное полчаса, когда дверь гостиной, наконец, приоткрылась, и на пороге появилась Мари-Элен де Сешель. Эта пятидесяти пятилетняя женщина все еще сохранила следы былой красоты, а с началом революции и приходом власти всей этой "черни", как она говорила, держаться стала еще более гордо. Как-будто специально подчеркивая пропасть между собой и "всем этим сбродом".
Эро встал с диванчика и сделал несколько шагов навстречу матери. Мари-Элен слегка побледнела, но в ее лице, казалось, не дрогнул ни один мускул.
- Жаклин передала мне, что ты хочешь меня видеть, - сухим официальным тоном произнесла она, глядя куда-то мимо сына. - Что ж, я тебя выслушаю. Но времени у тебя только десять минут.
Мари-Элен на мгновение прижала ладони к вискам.
Эро молчал, собираясь с мыслями. Почему-то сейчас, когда нужно было говорить, все заранее приготовленные слова вылетели у него из головы.
- Мама, сядь пожалуйста,- он кивнул ей в сторону дивана.
- В собственном доме мне, наверное, самой лучше знать, что делать, - высокомерно произнесла она, но все же села на диванчик, слегка разгладив складки атласного платья.
- Ну, слушаю тебя... - она подняла на Эро глаза. И взгляд ее был спокойно-равнодушный. Так смотрят на чужого или малознакомого человека. - Зачем ты приехал?
Эро расстегнул верхнюю пуговицу камзола и сделал глубокий вдох.
- Я приехал потому... - каким-то чужим голосом начал он, - потому что в следующий раз у меня это, скорее всего, уже не получится.
- О... - Мари-Элен иронично подняла брови, - в таком случае, меня это только порадует. Нам не о чем говорить.
Она встала, оправив подол платья и гордо вскинув голову, повернулась в сторону двери.
- Мама... - Эро взял ее за тонкое запястье и слегка сжал. - Не уходи! Ты должна меня выслушать.
- Да что это такое! - Мари-Элен с возмущением повернулась к сыну, пытаясь освободить руку. - Отпусти меня!
И неожиданно что-то в его глазах, заставило ее замолчать. Что это было? Отчаяние? Но почему-то она, уже не пытаясь вырвать запястье, села на диванчик, чувствуя, как что-то словно сдавило ей сердце. Странно. Прежде такого с гордой и всегда выдержанной Мари-Элен никогда не случалось. Да и не она ли сама строго и безупречно внушила себе, что сына у нее больше нет. А тот, кто предал их старинный род и поддержал всю эту "озверевшую чернь" к ней теперь не имеет никакого отношения. Так было проще, легче и удобнее. Но сейчас вся эта убежденность гордой аристократки куда-то ушла... на мгновение Мари-Элен показалось, как-будто треснул лед, который все последние пять лет сковывал ее душу. И как-будто она даже слышит треск, а изломанные льдины уносятся живой бурной водой. Река грозится выйти из берегов... и вот, она неожиданно почувствовала влагу и на своих глазах и незаметно вытерла появившуюся в уголке глаза слезинку. Мари-Элен сама себя не узнавала. Как-будто с глаз упала какая-то пелена, и она опять увидела перед собой своего родного сына... каким он был раньше, маленьким мальчиком, которому нужна ее помощь и защита.
- Ну, хорошо, Эро... - произнесла она уже другим, смягчившимся голосом. - Я слушаю тебя.
Эро взял ее ладонь в свои руки и тихо сказал, опустив голову.
- Я очень виноват перед тобой. Прости меня, мама.
Река уже вышла из берегов...
Мари-Элен почувствовала, как по щекам вдруг побежали слезы. Достав батистовый платочек, она торопливо стала их вытирать.
Эро молчал, ожидая ее ответа. А в его серых глазах было все тоже пронзительное отчаяние.
- Мальчик мой, - прошептала Мари-Элен де Сешель и, подавшись вперед, обняла сына, проводя рукой по его волосам. - Это ты меня прости...
Глава 34
Когда Эро де Сешель вышел за ворота поместья, уже темнело. Короткий зимний день заканчивался. В небе, словно проведенные кистью художника, проступили широкие красные полосы - отблески заходящего зимнего солнца. Под ногами скрипел снег. Эро специально замедлил шаг, вспоминая прощание с матерью. Мари-Элен проводила его до ворот поместья, а на прощание обняла.
- Ты мог бы остаться переночевать, - проговорила она, украдкой вытерев глаза.
- Спасибо, мама. - Эро взял ее за руку. - Но я должен вернуться в Париж сегодня. Я обещал Адель.
- Понимаю, - Мари-Элен улыбнулась. - Тогда приезжайте вместе в следующий раз, хорошо? Я хотела бы с ней познакомиться.
- Непременно, - улыбнулся в ответ Эро. - Адель - удивительная. Мы собираемся пожениться.
- Я так рада, Эро, - мать еще раз обняла его. - Очень рада. И, надеюсь, еще увижу своих внуков.
