То-то наставник держался на ногах круглосуточно, разгребая то, что натворил за эти годы помутившийся разумом король. Может, это не лечится, и Роберт еще безумен, если вполне серьезно предложил мне побыть цепной сукой в шкуре кобеля и посторожить его королевство до рождения внука? И откуда во мне такая злоба?
Можно не спрашивать — папа близко.
– В голове гудит, – пожаловалась я.
– Это колокола. Я убедил кардинала провести во всем королевстве всенощное бдение и молебен за дочь мою Виолу и ее жертву темным. Или мою отцовскую жертву, не помню точную формулировку... – и он смущенно отвел взгляд. – Никак не могу привыкнуть, что кто-то еще смотрит в мою душу. Есть в этом что-то не целомудренное, не находишь?
Роберт и целомудрие. Могла бы — рассмеялась.
– Зато во всем королевстве в эту ночь мои подданные испытывают особо сильное чувство любви к королю. Разве что кроме отъявленных мерзавцев и ненавистников, но их мне не жалко. Сейчас мне нужна вся сила любви, на какую способны мои люди. Попривыкла? Теперь идем в зал совещаний. Придется в обход. Кардинал всегда нервничает, когда я появляюсь из огня.
Четверо вейриэнов несли стражу за дверями покоев и доложили, едва завидев нас:
– Приказ выполнен, ваше высочество. Ласхи улетели в безопасные для них места.
– Я не давал такого приказа! – опешила я.
– Это я распорядился от твоего имени, Лэйрин, еще во время твоего посвящения в нашем семейном святилище, – невозмутимо сказал Роберт, уходя вперед. Бросил вполоборота. – Не задерживайся.
Боги с ними, с ласхами, хотя это возмутительно, ибо кодекс гласит: «Вассал моего вассала — не мой вассал». Но — посвящение? Вот те поцелуи? Интересно, как король посвящал Дигеро...
Роберт, размашисто шагавший впереди, вдруг хохотнул, усилив мои подозрения, но ничего не сказал, а я как-то незаметно отвлеклась от давившей на сердце тяжести.
Стражи, стоявшие в коридорах, держали в одной руке пику, а в другой почему-то — зажженную свечу. По стенам обильно, через каждый шаг, горели факелы и свечи в высоких канделябрах. Иллюминация не рассеивала мрак, а только подчеркивала. Воздух во дворце казался неподвижным, густым, как черничный кисель, и огоньки висели в нем, как капельки воды на невидимой паутине.
В зале советов нас ждали десятка два приближенных – кардинал, канцлер, военачальники, герцоги — бледные, с покрасневшими глазами, как с похорон. У каждого в руке тоже по мерцавшей огоньком свече, на овальном столе — кипа пергаментов и свечные связки.
– У вас минута доложить о готовности, – объявил государь, приняв их поклоны.
– Мои люди готовы, государь, – вытянулся начальник королевского гарнизона так, что даже его жесткие усы встопорщились по стойке «Смирно!». – Поленницы сложены, вязанки хвороста доставлены и разложены всюду, где указано. Костры зажжены, свечи раздали. Народ, кроме неходячих, весь на улицах молится, кто в храмы не попал. Стража у каждого дома — против воров, значит.
– Пострадавших много?
– Точных сведений еще не имеется, обходы мы не делали, но трупы уже есть. Сердце у кого слабое, так оно не выдержало. А так – давки нет, паники тоже. Куда бежать-то нам? Да и тяжко, ваше величество, – вздохнул он, кашлянув. – Ноги едва движутся. Лечь бы, да помереть. Даже дети на улицах не плачут — сил нет. Только и держит – вера в бога да короля.
– Хорошо. Будем надеяться, что везде, куда я успел отправить весть, тоже успели подготовиться. Отойди к камину, Лэйрин, – приказал Роберт, подошел к окну, распахнул медные рамы витражей.
Колокольный гул стал громче, а вот паузы между звонами увеличились, и отзвуки словно увязли в густом мраке. Сквозняком не повеяло, но пламя всех свечей как придавило — оно съежилось до едва синеющей точки, и на миг в зале совсем потемнело, но тут же огоньки вспыхнули еще ярче. И, даже отступив к дальней стене с камином, я видела, как в тяжелой непроглядной тьме, закупорившей и луну, и звезды, тоже что-то замерцало, но не в небе, а внизу, где простирался город, словно созвездия опрокинулись наземь.
– Мой король, – пошевелился державшийся одной рукой за сердце тощий как щепка и вечно суетливый герцог фьерр Фенц. Свеча в его правой руке дрожала и кренилась, талый воск разбрызгивался, капая на штаны. – Но почему? Ведь это идет вся Темная страна, вся! Даже младенцу это уже понятно. Когда Азархарт приходил один — такого не было. А еще не меньше получаса до полуночи!
– Мой добрый друг, – повернулся король. – Темные сочли, что Виоле полагается одна шестая королевства. Размером как раз с твое герцогство. Но ты же не захотел его отдать! Вот Темный и решил сам выбрать лучший кусок. И опять твои пастбища, луга и леса оказались лучшими в королевстве.
Мне осталось только ресницами хлопать в изумлении: в благороднейшем нашем короле Роберте Сильном скрывался, как оказалось, еще и талант сочинителя. Такое выдумать!
– Но почему мои? – застонал несчастный герцог.
– Потому что ты – скупердяй! – забрюзжал кардинал, прервав молитву. – Свечи тоньше волоса жертвовал в храмы! Зажечь теперь там нечего. А где слабее молитва и тусклее огонь, туда Темная страна и падет.
– Довольно! – рыкнул Роберт.
Ему ответило жуткое эхо, громовым хохотком прокатившееся по небу.
И сразу вокруг меня взвилось пламя, укрыв до плеч. Я чихнула и улыбнулась — кончик огненного языка щекотнул нос. Придворные помертвели в ужасе то ли от услышанного черного грома без молний, то ли от необычного зрелища молнии без грома, столпом вставшей в зале. Лишь военачальник блеснул решительно глазами, сжал свечу, как древко штандарта, и она едва не сломалась, а канцлер и казначей обменялись понимающими взглядами. Король в сердцах захлопнул раму, только стекла жалобно брякнули.
– Благородные фьерры, – сказал он, усаживаясь в кресло. – Пока в ваших руках горит свеча, а в сердцах — любовь к богу и королю, тьма не подступит и страх не коснется ваших душ. Но вы должны запомнить: ваша жизнь зависит от преданности трону. Я пожертвовал темным любимую дочь, но не могу отдать ни пяди земли, ни даже самого последнего из моих подданных. Потому я обратился к Белогорью. Вам известно, что Виола — дочь горной леди, и для ее брака нужно еще и согласие горных кланов в лице моего сына. А Белогорье и принц Лэйрин, видите ли, категорически не согласны.
И пришлось мне в знак категорического несогласия сложить руки на груди и надменно задрать подбородок. Сказать ничего не могла — онемела.
Огонь струился с плеч, как мантия, а ловкие язычки засновали по всему телу даже под одеждой. Как он может! В такой момент! При всех! Стыдно было невыносимо, мои щеки покраснели, а Роберт, блаженно улыбаясь, прикрыл веки.
– Потому нам предстоят еще одни переговоры с Азархартом, – довольным тоном сытого кота сказал этот заядлый лжец и бесстыдник. – И, пока они не завершатся, Темная страна не падет на наши головы, удерживаемая на расстоянии силой ваших молитв, – он вскинул взгляд на замолчавшего, ловившего каждое слово кардинала, и тот, спохватившись, усердно забубнил под нос.
– Не изволь гневаться, государь, не выдержать нам долго этого, – вымолвил старый канцлер, герцог фьерр Холле. Дышал он тяжело, с присвистом в легких, на лбу старика блестели бисеринки пота, но держался он спокойно и с достоинством.
«Тут люди страдают, а вы, сир, бессердечно развлекаетесь...», – подумала я и, выдохнув внутренний огонь, щелкнула по каждому наглому пальцу обнимавшего меня пламени. «Молодец, моя девочка, учишься несмотря ни на что», – долетело эхо. Я чувствовала веселый и безудержный азарт, охвативший короля.
– Не потребуется долго, – он вытащил из кармана тот же фальшивый черный свиток, отмотал кончик чуть выше подделанной подписи и печати Азархарта, сделал вид что читает. – В его ультиматуме мне сказано: «Если ты не отдашь прекрасную твою дочь Виолу, чья красота, ум и грация стоят царств, я вынужден буду возместить эту невосполнимую утрату и взять твое королевство, и это будет малая цена за потерю такого дивного светоча моей погрязшей во тьме и смраде страной, о, благородный король Роберт Сильный. Прими почтительнейшие уверения в уважении к твоему величеству и мое восхищение твоей добродетельной доблестью и славой. Азархарт». Понятно вам? – свернув свиток, Роберт припрятал его подальше от чужих глаз.
Стены сотряслись, стекла жалобно звякнули под ураганным порывом ветра, но устояли. А глухой рокот прозвучал так, словно кто-то огромный лениво похлопал в гигантские ладоши.
– Он говорил о моем королевстве! – воздел король палец к своду, не обратив никого внимания на сотрясение. – А у меня его, вот незадача, уже почти нет.
Казначей горестно закивал, но венценосный тиран не позволил и рта никому раскрыть.
– Я собрал вас, верные мои подданные, в эту воистину тяжелую ночь, чтобы объявить о моем отречении от престола в пользу наследника – кронпринца Лэйрина Роберта Даниэля Астарга фьерр Ориэдра, седьмого ребенка моей последней супруги Хелины фьер Грахар. Как видите, он обладает даром королевского дома Ориэдра — Священным Пламенем. Сим я передаю и корону, – Роберт требовательно глянул на хранителя печати, и тот, поклонившись, поднес свиток, перо и чернильницу.
Король расписался, хранитель приложил печать. Нахальный сполох незримо для всех запечатлел поцелуй на моих губах, и дар речи ко мне так и не вернулся.
Растерянные придворные, забыв о висевшей над королевством всеобщей крышке гроба, зашумели, кто-то горестно охнул, кто-то попытался славословить нового правителя:
– Да здра...
– Рано радуетесь! – оборвал их Роберт, полыхнув очами. – Отречение вступит в силу за миг до полуночи. Пока еще я — ваш король. Молитесь, благородные фьерры, молитесь... А если кто надеется, что за эти оставшиеся минуты со мной что-либо случится... – он повернул голову к черному лоскуту окна, и в стеклах утративших цвет витражей отразились два огненных блика от его глаз, – …то завещание мое давным-давно составлено, и по нему, само собой, мое королевство тотчас переходит кронпринцу Лэйрину. Чтобы никаких неожиданностей.
Тьма за окном опять хохотнула так, что даже у меня выступили мурашки на коже. Король поднялся, оглядел измученных людей. Язычки свечей в их руках внезапно расцвели и пожелтели золотистыми лилиями, как и то пламя, что крепко держало меня, не давая дернуться.
Невозмутимый, как всегда, телохранитель Зольтар доложил:
– Белые вейриэны просят аудиенции.
– Пусть войдут.
Но вошел один – незнакомый мне статный воин с белой прядью на виске и очень светлыми для вейриэна глазами.
– Высший белый мастер Таррэ, – представил его Зольтар, встав рядом с вошедшим, как и еще трое моих телохранителей. – Имена остальных высших мастеров вам известны, сир, в том числе мое.
Таррэ, полюбовавшись несколько мгновений моей огненной мантией и округлившимися от изумления глазами (мои скромные телохранители — высшие мастера? все, кроме Морена? шестеро, если посчитать и Рагара, из семерых высших? какая неслыханная честь! с чего бы? как же опасна для Белогорья дочь Темного владыки!), улыбнулся мне уголком рта, чуть склонил голову перед Робертом, чье тщательно скрытое удивление я тоже уловила, и объявил:
– Мы готовы, король равнин.
Роберт с облегчением вздохнул:
– Тогда приступаем. Лэйрин, твоя задача — отдохнуть и подготовиться к завтрашней коронации. Ступай.
Не могла я уйти. Там, за стенами охваченного огнями дворца, терпеливо стоял и ждал своего часа мой отец. Родной отец, которого лишили его ребенка, мешали всеми способами его найти и обнять, воспитать под заботливым отеческим крылом. И даже сейчас его зов не долетает до единокровного чада, запечатанного жгучим пламенем, лишь тоска просачивается — беспросветная, мучительная, темная, как омут в безлунную полночь. В близкую, совсем близкую полночь.
– Ваше величество, – у меня прорезался, наконец, голос. – Дозвольте мне остаться.
– Нет! – вспышкой ярости Роберт выжег и мою (мою ли?) внезапную и невыносимую тоску, и злые (мои ли?) раздражение и обиду. Сказал властно: – И не забывай, что по нашим законам до твоего совершеннолетия опекунство остается на мне.
Так и знала, что с этим отречением не все чисто. Но я уперлась, сверля короля не менее яростным взглядом. И одновременно понимая, что он прав, прав, прав. Но в демонову глотку его правоту! Это моя кровь. И я хочу жить вся, целиком, какая есть, а не на одну половину, светлую или темную.
– Позволит ли нам король забрать одного юного горца, случайно переступившего дозволенные ему пределы? – вмешался Таррэ в нашу борьбу.
Дигеро! – споткнулось сердце.
– Пожалуй, – кивнул Роберт. – Лэйрин, придется тебе освободить нашего пленника. И поторопись.
В этот момент в окно зала, находившегося на третьем этаже, что-то премерзко скребнуло, словно железным когтем по сердцу.
И в тот же миг меня туго, с головой, спеленало яро взревевшее пламя и вышвырнуло вон.
Вот она — уютная, как палантин из овечьей шерсти и с тем же домашним запахом — печать шестой башни. Раздвинулись огненные складки, я выкатилась на дощатый пол, следом — долговязый Зольтар. Воин мгновенно встал на ноги и ухватил меня за локти, не дав нырнуть обратно.
– Не двигайтесь, ваше высочество. Дигеро, прочь!
– Как ты смеешь! – я вырвалась, ударив его огненным кулаком, нырнула в камин, но... уйти не получилось. Из огня поднялась, зарычала рыжая гончая и клацнула зубами.
Башня впустила, но не выпустила! Дьявол!
– Вам не уйти, ваше высочество. Ваш дар еще ограничен, как и у Дигеро. Вы должны быть в безопасности, пока Азархарт не уйдет, – Зольтар зажал ладонью обожженную щеку, чуть поморщился, и мне стало стыдно и горько: совсем у меня разум помутился. А вейриэн встал стражем у камина, всем видом показывая, что умрет, но не пропустит. – Это решение высших мастеров и короля.
Получалось, что Роберт в очередной раз обманул. И Дигеро... Я оглянулась. Растрепанный и осунувшийся, мой бывший друг с трудом, потирая плечо, поднимался с пола у самой стены. На лбу набухала кровью свежая ссадина. Видимо, вейриэн отшвырнул его, как муху.
– Так вы с королем разыграли меня, сэр рыцарь?
Диго промолчал, бросив непонимающий взгляд из-под насупленных бровей.
– Ты действительно пробрался сюда тайком по приказу совета лордов, Дигеро, или это план короля, чтобы в последний момент заманить меня сюда под предлогом твоего спасения? Впрочем, уже неважно, – я отвернулась. – Подвинься, Зольтар.
Вейриэн недоверчиво оглядел меня, подвинулся, подпустив ближе к горстке тлеющих углей, но предупреждающе положил мне руку на плечо. Я стерпела такую непочтительность. Ясно же — живой меня не выпустят к Азархарту. Да и мертвой тоже.
Едва я протянула руку, рыжая псина подняла голову из огня и оскалила клыки.
– Дай хотя бы увидеть, ты обещал, – попросила я, усаживаясь на пол. Глаза щипало от злых слез.
Гончая вылезла, отряхнулась, рассыпав искры, и, встав лапами на мои колени, лизнула лицо влажным шершавым языком.
«Смотри, Лэйрин, – прошелестело в сердце. – Но не плачь. Это обессиливает, помнишь? И не верь всему, что услышишь. Лучше дай мне немного любви, если сможешь. Если перестала презирать меня и ненавидеть, как в детстве. Совсем чуть-чуть любви. Хотя бы искру».
В первый миг голова закружилась до тошноты: я увидела Роберта из множества точек сразу, как будто стала стоглазой.
Можно не спрашивать — папа близко.
– В голове гудит, – пожаловалась я.
– Это колокола. Я убедил кардинала провести во всем королевстве всенощное бдение и молебен за дочь мою Виолу и ее жертву темным. Или мою отцовскую жертву, не помню точную формулировку... – и он смущенно отвел взгляд. – Никак не могу привыкнуть, что кто-то еще смотрит в мою душу. Есть в этом что-то не целомудренное, не находишь?
Роберт и целомудрие. Могла бы — рассмеялась.
– Зато во всем королевстве в эту ночь мои подданные испытывают особо сильное чувство любви к королю. Разве что кроме отъявленных мерзавцев и ненавистников, но их мне не жалко. Сейчас мне нужна вся сила любви, на какую способны мои люди. Попривыкла? Теперь идем в зал совещаний. Придется в обход. Кардинал всегда нервничает, когда я появляюсь из огня.
Четверо вейриэнов несли стражу за дверями покоев и доложили, едва завидев нас:
– Приказ выполнен, ваше высочество. Ласхи улетели в безопасные для них места.
– Я не давал такого приказа! – опешила я.
– Это я распорядился от твоего имени, Лэйрин, еще во время твоего посвящения в нашем семейном святилище, – невозмутимо сказал Роберт, уходя вперед. Бросил вполоборота. – Не задерживайся.
Боги с ними, с ласхами, хотя это возмутительно, ибо кодекс гласит: «Вассал моего вассала — не мой вассал». Но — посвящение? Вот те поцелуи? Интересно, как король посвящал Дигеро...
Роберт, размашисто шагавший впереди, вдруг хохотнул, усилив мои подозрения, но ничего не сказал, а я как-то незаметно отвлеклась от давившей на сердце тяжести.
Стражи, стоявшие в коридорах, держали в одной руке пику, а в другой почему-то — зажженную свечу. По стенам обильно, через каждый шаг, горели факелы и свечи в высоких канделябрах. Иллюминация не рассеивала мрак, а только подчеркивала. Воздух во дворце казался неподвижным, густым, как черничный кисель, и огоньки висели в нем, как капельки воды на невидимой паутине.
В зале советов нас ждали десятка два приближенных – кардинал, канцлер, военачальники, герцоги — бледные, с покрасневшими глазами, как с похорон. У каждого в руке тоже по мерцавшей огоньком свече, на овальном столе — кипа пергаментов и свечные связки.
– У вас минута доложить о готовности, – объявил государь, приняв их поклоны.
– Мои люди готовы, государь, – вытянулся начальник королевского гарнизона так, что даже его жесткие усы встопорщились по стойке «Смирно!». – Поленницы сложены, вязанки хвороста доставлены и разложены всюду, где указано. Костры зажжены, свечи раздали. Народ, кроме неходячих, весь на улицах молится, кто в храмы не попал. Стража у каждого дома — против воров, значит.
– Пострадавших много?
– Точных сведений еще не имеется, обходы мы не делали, но трупы уже есть. Сердце у кого слабое, так оно не выдержало. А так – давки нет, паники тоже. Куда бежать-то нам? Да и тяжко, ваше величество, – вздохнул он, кашлянув. – Ноги едва движутся. Лечь бы, да помереть. Даже дети на улицах не плачут — сил нет. Только и держит – вера в бога да короля.
– Хорошо. Будем надеяться, что везде, куда я успел отправить весть, тоже успели подготовиться. Отойди к камину, Лэйрин, – приказал Роберт, подошел к окну, распахнул медные рамы витражей.
Колокольный гул стал громче, а вот паузы между звонами увеличились, и отзвуки словно увязли в густом мраке. Сквозняком не повеяло, но пламя всех свечей как придавило — оно съежилось до едва синеющей точки, и на миг в зале совсем потемнело, но тут же огоньки вспыхнули еще ярче. И, даже отступив к дальней стене с камином, я видела, как в тяжелой непроглядной тьме, закупорившей и луну, и звезды, тоже что-то замерцало, но не в небе, а внизу, где простирался город, словно созвездия опрокинулись наземь.
– Мой король, – пошевелился державшийся одной рукой за сердце тощий как щепка и вечно суетливый герцог фьерр Фенц. Свеча в его правой руке дрожала и кренилась, талый воск разбрызгивался, капая на штаны. – Но почему? Ведь это идет вся Темная страна, вся! Даже младенцу это уже понятно. Когда Азархарт приходил один — такого не было. А еще не меньше получаса до полуночи!
– Мой добрый друг, – повернулся король. – Темные сочли, что Виоле полагается одна шестая королевства. Размером как раз с твое герцогство. Но ты же не захотел его отдать! Вот Темный и решил сам выбрать лучший кусок. И опять твои пастбища, луга и леса оказались лучшими в королевстве.
Мне осталось только ресницами хлопать в изумлении: в благороднейшем нашем короле Роберте Сильном скрывался, как оказалось, еще и талант сочинителя. Такое выдумать!
– Но почему мои? – застонал несчастный герцог.
– Потому что ты – скупердяй! – забрюзжал кардинал, прервав молитву. – Свечи тоньше волоса жертвовал в храмы! Зажечь теперь там нечего. А где слабее молитва и тусклее огонь, туда Темная страна и падет.
– Довольно! – рыкнул Роберт.
Ему ответило жуткое эхо, громовым хохотком прокатившееся по небу.
И сразу вокруг меня взвилось пламя, укрыв до плеч. Я чихнула и улыбнулась — кончик огненного языка щекотнул нос. Придворные помертвели в ужасе то ли от услышанного черного грома без молний, то ли от необычного зрелища молнии без грома, столпом вставшей в зале. Лишь военачальник блеснул решительно глазами, сжал свечу, как древко штандарта, и она едва не сломалась, а канцлер и казначей обменялись понимающими взглядами. Король в сердцах захлопнул раму, только стекла жалобно брякнули.
– Благородные фьерры, – сказал он, усаживаясь в кресло. – Пока в ваших руках горит свеча, а в сердцах — любовь к богу и королю, тьма не подступит и страх не коснется ваших душ. Но вы должны запомнить: ваша жизнь зависит от преданности трону. Я пожертвовал темным любимую дочь, но не могу отдать ни пяди земли, ни даже самого последнего из моих подданных. Потому я обратился к Белогорью. Вам известно, что Виола — дочь горной леди, и для ее брака нужно еще и согласие горных кланов в лице моего сына. А Белогорье и принц Лэйрин, видите ли, категорически не согласны.
И пришлось мне в знак категорического несогласия сложить руки на груди и надменно задрать подбородок. Сказать ничего не могла — онемела.
Огонь струился с плеч, как мантия, а ловкие язычки засновали по всему телу даже под одеждой. Как он может! В такой момент! При всех! Стыдно было невыносимо, мои щеки покраснели, а Роберт, блаженно улыбаясь, прикрыл веки.
– Потому нам предстоят еще одни переговоры с Азархартом, – довольным тоном сытого кота сказал этот заядлый лжец и бесстыдник. – И, пока они не завершатся, Темная страна не падет на наши головы, удерживаемая на расстоянии силой ваших молитв, – он вскинул взгляд на замолчавшего, ловившего каждое слово кардинала, и тот, спохватившись, усердно забубнил под нос.
– Не изволь гневаться, государь, не выдержать нам долго этого, – вымолвил старый канцлер, герцог фьерр Холле. Дышал он тяжело, с присвистом в легких, на лбу старика блестели бисеринки пота, но держался он спокойно и с достоинством.
«Тут люди страдают, а вы, сир, бессердечно развлекаетесь...», – подумала я и, выдохнув внутренний огонь, щелкнула по каждому наглому пальцу обнимавшего меня пламени. «Молодец, моя девочка, учишься несмотря ни на что», – долетело эхо. Я чувствовала веселый и безудержный азарт, охвативший короля.
– Не потребуется долго, – он вытащил из кармана тот же фальшивый черный свиток, отмотал кончик чуть выше подделанной подписи и печати Азархарта, сделал вид что читает. – В его ультиматуме мне сказано: «Если ты не отдашь прекрасную твою дочь Виолу, чья красота, ум и грация стоят царств, я вынужден буду возместить эту невосполнимую утрату и взять твое королевство, и это будет малая цена за потерю такого дивного светоча моей погрязшей во тьме и смраде страной, о, благородный король Роберт Сильный. Прими почтительнейшие уверения в уважении к твоему величеству и мое восхищение твоей добродетельной доблестью и славой. Азархарт». Понятно вам? – свернув свиток, Роберт припрятал его подальше от чужих глаз.
Стены сотряслись, стекла жалобно звякнули под ураганным порывом ветра, но устояли. А глухой рокот прозвучал так, словно кто-то огромный лениво похлопал в гигантские ладоши.
– Он говорил о моем королевстве! – воздел король палец к своду, не обратив никого внимания на сотрясение. – А у меня его, вот незадача, уже почти нет.
Казначей горестно закивал, но венценосный тиран не позволил и рта никому раскрыть.
– Я собрал вас, верные мои подданные, в эту воистину тяжелую ночь, чтобы объявить о моем отречении от престола в пользу наследника – кронпринца Лэйрина Роберта Даниэля Астарга фьерр Ориэдра, седьмого ребенка моей последней супруги Хелины фьер Грахар. Как видите, он обладает даром королевского дома Ориэдра — Священным Пламенем. Сим я передаю и корону, – Роберт требовательно глянул на хранителя печати, и тот, поклонившись, поднес свиток, перо и чернильницу.
Король расписался, хранитель приложил печать. Нахальный сполох незримо для всех запечатлел поцелуй на моих губах, и дар речи ко мне так и не вернулся.
Растерянные придворные, забыв о висевшей над королевством всеобщей крышке гроба, зашумели, кто-то горестно охнул, кто-то попытался славословить нового правителя:
– Да здра...
– Рано радуетесь! – оборвал их Роберт, полыхнув очами. – Отречение вступит в силу за миг до полуночи. Пока еще я — ваш король. Молитесь, благородные фьерры, молитесь... А если кто надеется, что за эти оставшиеся минуты со мной что-либо случится... – он повернул голову к черному лоскуту окна, и в стеклах утративших цвет витражей отразились два огненных блика от его глаз, – …то завещание мое давным-давно составлено, и по нему, само собой, мое королевство тотчас переходит кронпринцу Лэйрину. Чтобы никаких неожиданностей.
Тьма за окном опять хохотнула так, что даже у меня выступили мурашки на коже. Король поднялся, оглядел измученных людей. Язычки свечей в их руках внезапно расцвели и пожелтели золотистыми лилиями, как и то пламя, что крепко держало меня, не давая дернуться.
Невозмутимый, как всегда, телохранитель Зольтар доложил:
– Белые вейриэны просят аудиенции.
– Пусть войдут.
Но вошел один – незнакомый мне статный воин с белой прядью на виске и очень светлыми для вейриэна глазами.
– Высший белый мастер Таррэ, – представил его Зольтар, встав рядом с вошедшим, как и еще трое моих телохранителей. – Имена остальных высших мастеров вам известны, сир, в том числе мое.
Таррэ, полюбовавшись несколько мгновений моей огненной мантией и округлившимися от изумления глазами (мои скромные телохранители — высшие мастера? все, кроме Морена? шестеро, если посчитать и Рагара, из семерых высших? какая неслыханная честь! с чего бы? как же опасна для Белогорья дочь Темного владыки!), улыбнулся мне уголком рта, чуть склонил голову перед Робертом, чье тщательно скрытое удивление я тоже уловила, и объявил:
– Мы готовы, король равнин.
Роберт с облегчением вздохнул:
– Тогда приступаем. Лэйрин, твоя задача — отдохнуть и подготовиться к завтрашней коронации. Ступай.
Не могла я уйти. Там, за стенами охваченного огнями дворца, терпеливо стоял и ждал своего часа мой отец. Родной отец, которого лишили его ребенка, мешали всеми способами его найти и обнять, воспитать под заботливым отеческим крылом. И даже сейчас его зов не долетает до единокровного чада, запечатанного жгучим пламенем, лишь тоска просачивается — беспросветная, мучительная, темная, как омут в безлунную полночь. В близкую, совсем близкую полночь.
– Ваше величество, – у меня прорезался, наконец, голос. – Дозвольте мне остаться.
– Нет! – вспышкой ярости Роберт выжег и мою (мою ли?) внезапную и невыносимую тоску, и злые (мои ли?) раздражение и обиду. Сказал властно: – И не забывай, что по нашим законам до твоего совершеннолетия опекунство остается на мне.
Так и знала, что с этим отречением не все чисто. Но я уперлась, сверля короля не менее яростным взглядом. И одновременно понимая, что он прав, прав, прав. Но в демонову глотку его правоту! Это моя кровь. И я хочу жить вся, целиком, какая есть, а не на одну половину, светлую или темную.
– Позволит ли нам король забрать одного юного горца, случайно переступившего дозволенные ему пределы? – вмешался Таррэ в нашу борьбу.
Дигеро! – споткнулось сердце.
– Пожалуй, – кивнул Роберт. – Лэйрин, придется тебе освободить нашего пленника. И поторопись.
В этот момент в окно зала, находившегося на третьем этаже, что-то премерзко скребнуло, словно железным когтем по сердцу.
И в тот же миг меня туго, с головой, спеленало яро взревевшее пламя и вышвырнуло вон.
Глава 17
Вот она — уютная, как палантин из овечьей шерсти и с тем же домашним запахом — печать шестой башни. Раздвинулись огненные складки, я выкатилась на дощатый пол, следом — долговязый Зольтар. Воин мгновенно встал на ноги и ухватил меня за локти, не дав нырнуть обратно.
– Не двигайтесь, ваше высочество. Дигеро, прочь!
– Как ты смеешь! – я вырвалась, ударив его огненным кулаком, нырнула в камин, но... уйти не получилось. Из огня поднялась, зарычала рыжая гончая и клацнула зубами.
Башня впустила, но не выпустила! Дьявол!
– Вам не уйти, ваше высочество. Ваш дар еще ограничен, как и у Дигеро. Вы должны быть в безопасности, пока Азархарт не уйдет, – Зольтар зажал ладонью обожженную щеку, чуть поморщился, и мне стало стыдно и горько: совсем у меня разум помутился. А вейриэн встал стражем у камина, всем видом показывая, что умрет, но не пропустит. – Это решение высших мастеров и короля.
Получалось, что Роберт в очередной раз обманул. И Дигеро... Я оглянулась. Растрепанный и осунувшийся, мой бывший друг с трудом, потирая плечо, поднимался с пола у самой стены. На лбу набухала кровью свежая ссадина. Видимо, вейриэн отшвырнул его, как муху.
– Так вы с королем разыграли меня, сэр рыцарь?
Диго промолчал, бросив непонимающий взгляд из-под насупленных бровей.
– Ты действительно пробрался сюда тайком по приказу совета лордов, Дигеро, или это план короля, чтобы в последний момент заманить меня сюда под предлогом твоего спасения? Впрочем, уже неважно, – я отвернулась. – Подвинься, Зольтар.
Вейриэн недоверчиво оглядел меня, подвинулся, подпустив ближе к горстке тлеющих углей, но предупреждающе положил мне руку на плечо. Я стерпела такую непочтительность. Ясно же — живой меня не выпустят к Азархарту. Да и мертвой тоже.
Едва я протянула руку, рыжая псина подняла голову из огня и оскалила клыки.
– Дай хотя бы увидеть, ты обещал, – попросила я, усаживаясь на пол. Глаза щипало от злых слез.
Гончая вылезла, отряхнулась, рассыпав искры, и, встав лапами на мои колени, лизнула лицо влажным шершавым языком.
«Смотри, Лэйрин, – прошелестело в сердце. – Но не плачь. Это обессиливает, помнишь? И не верь всему, что услышишь. Лучше дай мне немного любви, если сможешь. Если перестала презирать меня и ненавидеть, как в детстве. Совсем чуть-чуть любви. Хотя бы искру».
В первый миг голова закружилась до тошноты: я увидела Роберта из множества точек сразу, как будто стала стоглазой.
