Этот темный, темный мир

14.04.2016, 07:36 Автор: Ируна Белик

Закрыть настройки

Показано 12 из 19 страниц

1 2 ... 10 11 12 13 ... 18 19


Но это и не значило, что их там нет. За закрытой дверью мог находиться другой коридор. Кто знает, сколько подземных лабиринтов расположено у нее под ногами.
       Направо - выход на улицу. В парк с идеально ровно подстриженными газонами и кустами. С дорожкой к бурлящему от обилия водоворотов озеру.
       Решение проходит мгновенно. Этот проклятый дом настолько на нее давит и угнетает, что хочется его покинуть хотя бы на секунду. Ведь вряд ли ей дадут ступить дальше порога. Ева распахивает входную дверь и щурится от яркого солнечного света. Прислушивается. За спиной - тишина. Ее никто не останавливает. А ведь стоит сделать шаг. И она свободна. Упырь не сможет выйти вслед за ней.
       Конечно же помнит, что снаружи ее ждут собаки. Но у нее есть одно предположение. Малюсенькое. Но дающее надежду. Собак, как и вампиров, изменил вирус, а это значит, что на солнечный свет они должны реагировать так же, как и их хозяин. О том, что может ошибаться, старается не думать. Как и о том, что слишком легко покинула пределы дома.
       Ева подставляет лицо солнечным лучам. Пусть искаженным осенним небом и не дающим тепла. Плевать. Она улыбается и стоит так пару минут. Захваченная врасплох неожиданно защемившей сердце мимолетной радостью. Вздыхает, и открывает глаза. Чертов упырь, из-за него она уже радуется таким простым вещам, которым раньше не придавала особого значения. Принимая за должное.
       Ева оборачивается к дому. К зияющему чернотой, разбавленной редкими бликами свечей, дверному проему. Где-то там, в глубине дома, в вечной тьме скрывался его мрачный хозяин. На мгновение даже почувствовала к нему что-то, похожее на сочувствие. Она находилась в вынужденном заточении считанные дни, и уже так истосковалась за солнцем, а какого было ему? Столько лет. Не удивительно, что он ненавидит ей подобных. Она бы тоже ненавидела. И пыталась отомстить. И вернуть все. На свои места.
       
       Ева отворачивается от двери. Взгляд скользит по красивому, ухоженному парку. Созданному когда-то давно, во времена господства и поддерживаемому умелой рукой. Интересно кто следит за ним? Как-то не представляется Эрих с секатором в руках. Разводящим розы и выравнивающим в ряд кусты можжевельника. Хотя, что она о нем знает? Ева смотрит на куст ярко-красных роз и фыркает. Нет. Их садил точно не упырь. Была бы его воля, он бы явно все засадил розами угольно-черного цвета. Ева видела такие. Кажется, их разводят в Турции.
       Скорее всего, планированием парка занималась женщина. Бывшая хозяйка? Анастасия? Ева пожимает плечами и спускается вниз по тропинке. Что толку гадать. Все равно правду не узнает. Да и нужна она ей? Нет. Она не собирается задерживаться здесь надолго. Нужно думать как найти девочек и обезвредить упыря, а не отвлекаться на всякую ерунду.
       Несмотря на подобное убеждение, в дом Ева так и не возвращается. Понимает, что искать нужно именно в особняке. Но все равно продолжает спускаться вниз по тропинке, к озеру. В какой-то момент решает свернуть. Наугад. Оставляя позади выложенную булыжником тропинку. И особняк. Постепенно кустарник сменяется широкими и высокими стволами секвойи.
       
       Парк закончился. Впереди густой лес. Раскидистые ветви многолетних растений, переплетаясь в кронах, создавали практически непроницаемый для солнечных лучей зеленый покров. Сразу становится холодно и неуютно. По коже пробегает озноб. Ева ежится от неприятного ощущения. Чужого. Пристального внимания. Обхватывает себя руками и оглядывается. Прислушивается. Никого. Нет даже собак. Никаких свежих энергетических следов присутствия другого существа. Почему же ей так неуютно?
       Ответ она находит неожиданно. Когда решает не искушать судьбу и вернуться обратно. Только выходит она из леса абсолютно в другом месте. Другом участке парка. Огороженного кованным металлическим забором. С калиткой, свободно болтающейся на покосившихся петлях. В отличие от всего остального парка, этот участок находился в явном запустении. Ева, осторожно пробираясь сквозь заросли папоротника, заходит внутрь ограждения. И останавливается напротив статуи. Она никогда не была особо набожной. Вернее она вообще не верила в Бога. Но первое, что Ева произносит при виде свой находки: о Боже!
       Кладбище. Маленькое. Персональное. Всего на одну могилу. С надгробием в виде статуи. Женщины. Из потемневшего от времени белого мрамора. С до боли похожими чертами. Ева опускается на колени и руками расчищает надпись на надгробной плите: Анастасия Лафар. Годы жизни: 1830-1860.
       Время словно останавливается. Ева замирает. И практически не дышит. Значит, ее копия умерла. И если судить по дате, то очень давно.
       – Нагулялась?
       Ева вздрагивает. И испугано оборачивается. Она не знает, что ее пугает больше: нахмуренный и злой Эрих, стоящий в тени деревьев, его угрожающе вкрадчивый голос. Или то, что он застал ее возле могилы Анастасии.
       Страх стает комом в горле, но Ева все же пытается взять себя руки. Поднимается с колен. Голос дрожит, но она не обращает на это внимания:
       – Она умерла... – это скорее не вопрос. Констатация. Факта. Давно свершившегося.
       Эрих молчит. И не смотрит на нее. Зато Ева видит его глаза. Его взгляд. На статую. Полный ненависти. Взгляд, от которого подкашиваются ноги и замирает сердце.
       – Сама? – Ева запинается и отступает на шаг. Видит ответ в его глазах. Понимает, что перегибает грань дозволенного, но уже не может остановиться. Она должна знать. Чтобы понимать, что ее ждет.
       – Почему? – получилось сипло. Голос подвел окончательно. Но подводил не только он. Колени дрожали, и чтобы не упасть Ева цепляется за статую.
       – Пыталась убежать! – он отвечает так равнодушно, словно речь шла не об убийстве человека. Его ответ лишает последних сил. Веры в лучшее. И элементарной надежды. Ноги таки подкашиваются, и Ева оседает в заросли папоротника.
       Эрих, не обращая внимания на ее состояние, разворачивается и через плечо бросает:
       – Пошли! Тебе здесь не место!
       Ева отрешенно мотает головой.
       – Зачем?
       Она устала. Устала бояться. Страх постепенно, из сковывающей слабости перерастал в истерику. Эрих останавливается, но так и не оборачивается.
       – Зачем? Если меня ждет тоже самое. Когда я тебе надоем.
       – Ты – не она! – Эрих поворачивается и, смотря куда-то поверх Евы, говорит: – Пошли. Я кое-что тебе покажу. Тогда ты поймешь.
       Ева едва поспевает за широким шагом Эриха. Уже было собралась остановиться и высказаться, что она не собирается сдавать марафон, бегая вокруг острова, как вампир застыл и Ева чуть не влетела в его спину. Она обходит Эриха и становится рядом. Взгляд упирается в еще одно надгробие. Ухоженное. С ярко- красным букетом свежих роз на надгробной плите. Со статуей в виде женщины-ангела со сложенными крыльями. Ева смотрит на древнюю могилу и не понимает, зачем он ее сюда привел. В подобных местах она чувствовала себя особо не комфортно и старалась обходить их десятой дорогой. Два визита на кладбище за один день были для нее испытанием.
       – Мне было двадцать пять лет, когда отец привез Настю из России. Он выиграл ее. В карты. Поселил у нас дома. До этого Настя жила в дворянской семье, была хорошо образована и воспитана. И достаточно хитра, чтобы втереться в доверие к отцу.
       Ева отводит взгляд от статуи и с любопытством смотрит на вампира. Внешне спокойного. Уравновешенного. Равнодушно рассказывающего факты. Личные. Из жизни, которая была у него раньше.
       
       Ева видит, как сложно даются ему слова. И не понимает, зачем он ей все это рассказывает. Какая ему разница, что и как она подумает. Она бы так не смогла. Ее прошлая жизнь. Ее личные воспоминания запечатаны за семью замками. И под страхом смерти она бы не открылась. Никому бы не рассказала.
       - Отец женился. Вопреки всему. Наперекор всем. Она словно околдовала его. И не только его. Она умела очаровывать. – Эрих горько усмехается. – В этом ей не было равных.
       – Тебя она тоже очаровала?
       Он не отвечает. Хотя Еве не нужны были слова. Ответ был очевиден. Он лежал на поверхности: в тоне его голоса, в выражении лица. И если она была права, то ему можно было только посочувствовать. Любить жену отца. Такого и врагу не пожелаешь.
       – Такая красивая оболочка. И такая гнилая внутри. Ей было мало внимания отца. Она хотела полного господства. Над всеми. – Эрих кивает в сторону статуи. – А она ей мешала.
       – Она?
       – Моя мать. Она убила ее, сымитировав несчастный случай.
       Услышанное не укладывалось в голове. Конечно же знала, что ради любви мужчины и женщины совершали безумства, но убийство? Да и разве легко убить вампира? Разве что если его мать была такой же, как и Ева. Это бы многое объяснило. Дети от подобных союзов рождались нечасто, но они были более сильными, чем обычные вампиры. Обладали защитой от таких, как Ева. Теперь она понимала, почему не могла причинить ему вред, почему не могла пробить его защиту.
       – Мне жаль... – Ева действительно так думает.
       
       Поражается сама себе. Как она может его жалеть? Монстра, который измывается над ней, как ему заблагорассудится. Ева пытается отогнать от себя навязчивое чувство, но не получается. Тема родителей всегда была для нее болезненной.
       – Не стоит! – губы Эриха кривит недобрая усмешка. – Она заплатила. Сполна. Я отомстил за мать.
       Он был прав, когда говорил, что она поймет. Ева бы поступила так же. Она даже могла понять, почему он ведет себя так с ней. Сложно находится рядом с кем-то, кто так похож на того, кого ненавидишь. Но все равно это его не оправдывало. Ничто не могло оправдать насилия.
       – Зачем ты тогда хранишь ее портрет?
       – Чтобы помнить. Ничто не придает столько сил для борьбы, как ненависть.
       Еве нечего на это сказать. Да и как относится к подобному откровению, не понимает. В ее мире было не принято открывать душу. У нее всегда и для всех все было хорошо. И никаких копаний в прошлом и настоящем.
       – А ты так на нее похожа.
       Эрих протягивает руку и осторожно касается ее лица, проводит пальцами по контуру скулы и замирает, прикоснувшись к губам.
       - И это сводит меня с ума!
       Ева замирает вместе с ним. Взгляд приковывают его глаза. Ярко-фиолетового цвета. Насыщенного. С отблесками солнечных лучей на темной радужке. Ева пораженно охает и отступает на шаг. Только сейчас отмечая то, что так опрометчиво опустила. Все это время они стояли на открытом пространстве. Под прямыми лучами солнца.
       


       Глава 14


       Знакомая терраса. Стеклянный столик. Плетенные кресла. С мягкими подушками. Плед, наброшенный на плечи. И упырь. Напротив. Собственной персоной. И чувство дежавю, умноженное на страх и неизвестность. Точно так же трясет. Точно так же пальцы сжимают кашемировую ткань, сминая ее в складки. Точно так же пытается взять себя в руки. И не смотреть. На него. Куда угодно. В парк. На залитые солнечными лучами лужайки. Кусты роз, кричаще красные. Сливающиеся в единое размытое пятно перед глазами. Когда зрение расфокусируется и перестает отмечать детали. Когда смотришь вперед. И ничего не видишь. Когда мысли столь же хаотично и истерично бьются об застенки разума. И буквально вопят от безысходности.
       Она знала: рано или поздно он заметит, что с ним что-то не так. Знала, что ее кровь, нашпигованная всевозможными антителами и ослабленными штаммами вирусов, сослужит роль вакцины, которую он так искал. Знала. Но надеялась, что к этому моменту ее уже не будет в особняке. Что борьба с вирусом займет намного больше времени. Как же она теперь убежит, если от него не спасет даже солнце? Если враг стал неуязвимым?
       – Замерзла?
       Неуместный вопрос. Когда явно понимает, почему так трясет. И совсем не заботливым тоном. И куда только делся тот вампир, который открывал ей душу всего каких-то полчаса назад. Качает головой. И так же сухо отвечает:
       – Нет.
       И чуть погодя, буквально через пару секунд, набирая полные легкие воздуха, спрашивает:
       – Тебя можно поздравить? – голос дрожит. И сбивается. Спотыкается об ответное молчание. И нежелание отвечать. – И давно ты... такой?
       Ей нужно знать. Сама уже сбилась со счета. Сколько она здесь? Пять дней? Неделя? Сколько времени нужно ее крови, чтобы перечеркнуть многолетний труд ученых. Все же поворачивается и смотрит. На него. И сразу же отводит взгляд, не выдерживая пристального внимания прищуренных глаз. И совсем не ожидает услышать:
       – Как давно ты знаешь Алекса?
       Имя бывшего жениха сбивает с толку. Ева хмурится и пытается отмахнуться от вопроса. Вроде бы, ничего сложного. Всего одна цифра. Но не для нее. Это личное. Когда познакомилась. Зачем. И как. А личным Ева не делится. Ни с кем. И никогда.
       – Ты не ответил на мой вопрос, – получается не так уверенно, как хочется.
       
       Проклятый озноб, из-за пережитого раннее стресса кривит слова и срывает дыхание. Да еще и сгущающаяся вокруг столика плотными сгустками энергия вампира не способствует ровному сердцебиению. Наоборот. От возникшего напряжения судорогой сводит сжимающие плед пальцы. До боли. И онемения.
       Атмосферу разряжают приближающие шаги. Экономки. Миссис Фаниган. С круглым подносом в руках. На столик с легким стуком опускаются две черные чашки. На таких же черных блюдцах. Учтивое:
       – Мистер Лафар!
       И экономка удаляется. Остается витающий в воздухе аромат свежеесваренных кофейных зерен и застывшее невидимым сгустком напряжение.
       – Кофе?
       Отрицательно кивает. Хочет. Но не может. Любимый напиток царапает своим ароматом рецепторы обоняния. Вызывая спазм в желудке. Держится. Ведь чтобы взять чашку, нужно протянуть руку. А ее руки дрожат. Не хочется еще больше показывать и так очевидный страх. И нервозность.
       Взгляд скользит по стеклянной поверхности, от чашки к чашке. Отмечая длинные мужские пальцы, сомкнувшиеся на тонкой ручке. Спокойно. Уверенно. И никакой дрожи. Как-то сама собой проскальзывает мысль, что ей нравятся его руки. Форма пальцев. Кисти. Вспоминает, что эти руки делают с ней во сне, и краснеет.
       И злится. Поражается сама себе. Отгоняет невольное открытие. Как она могла такое подумать. Как ей могло вообще хоть что-то в нем понравится? Ей ли не знать, сколько силы скрывалось в спрятанных под черной тканью мышцах. И сколько боли его руки ей причинили. И могут еще причинить.
       – Хорошо! – слова разрезают зависшую в воздухе тишину. И бьют своим смыслом по и так натянутым нервам. – Не хочешь говорить ты, начну я.
       Эрих отодвигает чашку с кофе и поднимается. Отходит на пару шагов. Отворачивается в сторону парка. Засовывает руки в карманы. И замирает.
       – До переворота, я был одержим мыслью спасения человечества. Такие хрупкие. Подверженные неизлечимым болезням. Вирусам. Было невыносимо смотреть, как многие из них умирали в раннем возрасте, так и не успев увидеть жизнь. Я создал две лаборатории. Одна, специализирующаяся на изучении рака – в Нью-Йорке. Вторая, по вирусным и бактериальным инфекциям – в нескольких километрах от этого особняка, посреди леса. Я спрятал ее подальше от людских глаз, чтобы в случае аварии и утечки биоматериала инфекция не имела широкого распространения. Закупил оборудование. Нанял штат. Я тогда ошибся. Взял на работу Алекса. А потом и его протеже Кушнарева. Да у меня и выбора-то не было. Мне подобные не особо интересовались наукой, а люди... Я не нашел никого гениальнее его.
       Ева слушает его, едва дыша.

Показано 12 из 19 страниц

1 2 ... 10 11 12 13 ... 18 19