Она доплыла! Доплыла! Делает еще пару гребков и падает плашмя, лицом вниз на каменистый берег. Холодная вода накрывает с головой, но уже не страшно. Уже не страшно… Слишком поздно понимает, что худшее только впереди. Лучше бы она утонула.
Легкая поступь, специально задеваемая носком туфель галька. Ей дают всего секунду, чтобы понять, что она не одна. Этой секунды не хватает, чтобы отреагировать, она даже не успевает пошевелиться. Вес чужого тела больно вдавливает в камни. Не церемонясь, ее дергают на себя за волосы, заставляя приподнять голову. Ровно столько, чтобы хватило завязать ей глаза. Чтобы обезопасить себя от ее силы.
Ева обречено дергается, пытаясь сбросить с себя тяжелое тело. Упирающаяся в ягодицы выпуклость красноречивее любых слов показывает, что ее ждет. Жалкое:
- Не надо… - срывается с потрескавшихся от холодной воды губ.
- Сладкая… - хриплый, полный похоти рык обжигает шею. В месте, где, словно сумасшедший, разрывая аорту барабанит пульс. Ева не узнает этот голос. Это другой, не тот, к которому уже привыкла. Это не Эрих.
- Пожалуйста… не надо…
Ее мольба тонет в его хохоте. Диком. Безумном. Безжалостном. Разрываемом похотливыми словами.
- Надо, моя сладкая. Надо… Я хочу тебя себе…
Было противно осознавать свое бессилие. Противно осознавать, что кто-то, не спрашивая ее согласия, вот таким вот способом заявляет на нее права. С завязанными глазами, с разламывающимися на куски от боли, ослабевшими руками и ногами, она даже не могла попытаться бороться. Она валялась на берегу, словно поломанная кукла, которой вертели, как хотели. И делали с ней, что хотели. Временное освобождение от тяжести его тела не приносит облегчения. Наоборот. Звон пряжки ремня и характерный скрип расстегиваемой молнии вырывает из груди истеричный вопль.
- Кричи, моя сладкая. Кричи! Мне нравится, как пахнет твой страх!
И она кричит. Кричит, надрывая диафрагму. В нелепой надежде, что ее услышат. Не кричит больше «нет». Срывающиеся в хрип связки оглушают нечеловеческим воплем:
- Помоги!
Понимает, что зовет Эриха. Он должен быть рядом. Должен! Из двух зол выбирает меньшее, уж лучше обещанный им подвал, чем слетевший с катушек насильник. Ответом ей служит насмешка.
- Зря надрываешься, сладкая… Никто тебя не услышит… никто не спасет. Мой благородный братец далеко, сходит с ума от того, что проиграл…
Приподнимаясь на локтях, Ева пытается встать на четвереньки. Она должна бежать. Должна бороться. Сама себе потом не простит, если безропотно позволит этому монстру над собой надругаться. Удар в спину откинул ее обратно. Хруст позвонков вырвал из груди протяжный стон. Не особо церемонясь, вампир заламывает ей руки и стягивает вместе ремнем. Одним резким движением разрывает мокрые, прилипшие к телу джинсы. Рвет футболку.
В этот момент сознание отключается. Отгораживается от происходящего. Это не она. Это не с ней. Это не ее растянули на камнях, не ее спина горит огнем от того, что чужие клыки царапают, выводя замысловатый рисунок. Это не ее кровь ручейками стекает по телу, окрашивая подкатывающие волны в багровый цвет. Не ее грудь сжимают и выкручивают набухшие от холода соски так, что хочется выть от боли. Это все не она. Это все происходит не с ней. Лишь когда пальцы вампира перемещаются на ягодицы, снова начинает кричать. Душа сжимается в ожидании вторжения. Не сразу понимает, что наглые, бесцеремонные движения прекратились. Что больше не ощущает на себе веса чужого тела.
Крики проклятий и угроз разорвали ночной воздух. Ева улавливает два голоса: недовольный – несостоявшегося насильника, и звенящий от злобы – Эриха. Не вникает в смысл выкрикиваемых ими фраз. Они отлетают от нее рикошетом. Разбиваются об подымающуюся из глубин сознания истерику. Слышит свист рассекаемого от ударов воздуха. Вампиры дрались. За нее. Из-за нее.
Облегчение от спасения так и не приходит. Понимает, что это только начало. Что кто бы ни был победитель, расплачиваться будет ее пятая точка. И еще неизвестно, какой из братьев страшнее в гневе. Мысленно желает им поубивать друг друга. Не надеется убежать, но все же упрямо пытается подняться. Получается плохо. Дрожащие ноги отказывают подчиняться, и все, что может выдавить из обессиленного организма – это стать на колени. Старается не думать, как она при этом выглядит. Обнаженная, с завязанными руками и глазами. Мечта извращенца.
Первоочередной задачей ставит освободить руки. Выворачивает запястья и мысленно проклинает мучителя. Завязал надежно. Так, чтобы не вырвалась. Но разве это может ее остановить? Разодрала кожу до крови, но таки спустя пару минут с облегчением потирала затекшие руки. Резким рывком сорвала с глаз повязку. Развернулась в сторону дерущихся вампиров.
И заворожено уставилась на открывшееся ей зрелище. Разум вопил: «беги дура», но она так и не смогла пошевелиться. Когда-то на диких просторах саванны в Африке видела двух дерущихся львов. Взрослый самец отстаивал свое право главы прайда перед молодым, посягнувшим на чужое львом. Красивое, завораживающее зрелище. Два парящих в смертельном танце хищника. Великолепные в своем диком желании одержать победу. Неповторимые в своей хищной агрессивности. То, что она видела сейчас, отдалено напоминало ту битву. Вот только она была не просто сторонним наблюдателем, как тогда, а главным призом.
Словила себе на мысли, что напряженно следит за движениями Эриха и внутренне сжимается, когда тот получает череду ощутимых ударов от противника. Мотнула головой, отгоняя наваждение. Что она творит? Ей бы бежать. Не оглядываясь. А она стоит и словно идиотка наблюдает за дракой. Неуверенно попятилась назад. Пробуя подвижность ног. Слабость подкашивает коленки, и вместе с яростным рыком:
- Стоять! – оседает обратно на землю. Истерика таки прорывается на свободу. Только не так, как у многих. Злые слезы катятся по щекам. Яростно стирает их тыльной стороной ладони, не замечая, как размазывает по лицу кровь. Ей плевать. На все плевать. Хуже уже не будет.
Словно в тумане, наблюдает, как Эрих отбрасывает от себя покалеченного брата. Его сухие слова:
- Пошел вон! – не сулят ничего хорошего. Ни трусливо удирающему Филиппу, ни ей.
Эрих разворачивается. Идет к ней. От вида перекошенного от злобы и гнева лица бросает в дрожь. Темные глаза лихорадочно горят, ноздри трепещут. Грудь тяжело вздымается. Только сейчас замечает, что рубашка на нем разодрана, а из глубоких порезов сочится кровь. Слова благодарности застревают на связках, когда его пальцы сжимаются у нее на шее.
- Еще хоть раз… выкинешь подобный фортель… убью! – прожигает колючим взглядом, проникает в самую душу и выворачивает ее наизнанку. – Поняла?
Поспешно кивает. Жадно хватает ртом воздух, как только пальцы ослабевают охват. Она все поняла. И обязательно вернет ему сторицей это понимание. Так, что он в нем захлебнется. Уже не реагирует на то, как ласково только что душившие пальцы поглаживают впадинку на шее. Не замечает, как темнеют его глаза, как загораются дьявольским огнем. Как склоняется к ней наряженное и застывшее в предвкушении лицо вампира.
Слабо дергается, когда клыки прокусывают кожу на шее и вонзаются в податливую плоть. Постепенно перед глазами темнеет, тело слабеет и с каждым его новым глотком жизнь становится еще на одну грань короче. Сил хватает только на то, чтобы удивиться. Почему она не сопротивляется? Почему позволяет себя убивать? Где пресловутый инстинкт самосохранения? Если он и есть, то он – ничто по сравнению с гипнотическим действием вампира. В нелепой попытке Ева вскидывает руки и пытается оттолкнуть. Бессмысленно. Безрезультатно. Наверное, легче было бы сдвинуть гору. Глаза закрываются, сознание ускользает. Руки безвольными плетями опускаются вдоль тела. Вот и все, Ева. Называется, убежала.
Она уже не чувствует, как вампир отстраняется.
Не видит, как он снимает с себя рубашку и бережно ее укутывает. Не слышит его слов:
- Добро пожаловать в мой мир, Настя.
Сознание играет в странные игры. Периодически выскальзывая в реальность. Выборочно. Рваными и неясными картинками. Кадрами, как на черно-белой ленте старого кино. Вспышками фиксированных моментов. Один из них - ее несут на руках. Сквозь дымку слабости отмечает обнаженную мужскую грудь, к которой прижата ее голова. Запах крови вампира щекочет чувствительное обоняние. От столь тесного контакта с чужим окровавленным телом начинает тошнить. Еще секунда – и вампира ждет неприятный сюрприз.
На самом деле сюрприз ожидает ее, когда чернота перед глазами рассеивается. Не полностью. Четко сфокусироваться хоть на чем-то так и не получается. Пространство вокруг словно расслаивается, складываясь в причудливые узоры из смазанных линий. Бездумно разглядывает потолок. Не находит ничего интересного. Но сил повернуть голову и осмотреться по сторонам нет. Понимает, что до сих пор обнажена, и то, на чем лежит, неприятно холодит кожу. Вариаций развития дальнейших событий не так уж и много. И все они сводятся к одному. Не самому радужному. В тайне надеется, что вампир не воспользуется ее полубеспамятным состоянием. Надежда эта мизерная, но Ева за нее цепляется. Как утопающий за соломинку. Внутренне сжимается, когда ее поднимают на руки. И снова куда-то несут. Успевает заметить смену декораций. Ванная комната. С множеством мерцающих свечей.
Вода огнем обжигает кожу. Отвлекает от разглядывания мраморного бортика. Заставляет сосредоточиться на том, что происходит с ее телом. Горячая вода поражает теплом каждую онемевшую клетку, достает до суженных просветов капилляров, вызывая ответную реакцию в переохлажденном организме. Вместе с болью возвращается чувствительность. И тактильные ощущения. Чужие ладони уверенно скользят от лодыжки вверх, замирая на мгновение на внутренней поверхности бедра. Вместе с ними останавливается и ее дыхание, и лишь когда движения рук перемещаются ниже опасной зоны, облегченно выдыхает.
Несмотря на двузначность ее положения, ослабленное потерей крови тело после интенсивного массажа еще более расслабляется. Становится ватным. Аморфным. Словно ей не принадлежащим. Оно уже практически не ощущает боли от вернувшейся чувствительности обмороженных конечностей. Лишь легкий дискомфорт и жжение в тех местах, где руки вампира задерживаются чуть дольше.
Катастрофически хочется спать. Глаза закрываются. Ресницы смыкаются. На задворках разума все еще трепещет мысль, что поддаваться слабости опасно. Что она в руках хищника, который может с ней сделать все, что заблагорассудится. Но мысли так и не формируются, не поднимают в организме волну протеста. Не хочется думать о том, что происходит в данный момент. И чьи руки по-хозяйски настойчиво изучают ее тело. И словно ничего не весящую пушинку достают из воды, укутывают в махровое полотенце.
Сознание медленно ускользает, стоит голове соприкоснуться с подушкой. Когда окончательно придет в себя, наверное, и не вспомнит об этом эпизоде. Посчитает игрой ошалевшего от чрезмерных выбросов адреналина разума. Ведь вампир не может быть заботливым. Не может проделывать все эти манипуляции, чтобы согреть ее тело. Не после того, как высосал из нее практически всю кровь. А в том, что паразит хорошо подкормился, не сомневалась. Ведь только так могла объяснить охватившую тело слабость. И смазанную реальность перед глазами.
Зыбкую. С нечеткими контурами. С ускользающими картинками. Как в калейдоскопе. Пытается ухватиться хоть за одну из них – без толку. Они сменяется со скоростью света. Незыблемым остаётся лишь ощущение чужого дыхания, блуждающего по телу. Прерывистого. Возбужденного. Не сулящего ничего хорошего. Вперемешку с касаниями, поначалу легкими, практически невесомыми. Переходящими в жадные и нетерпеливые. Задевающие чувствительные участки тела. Возбуждающие. Вопреки нежеланию разума, тело реагирует и отвечает. Выгибается. Срывается в стон. И раскрывается навстречу получаемому удовольствию.
Пребывая на грани бессознательного состояния слышит слова вампира:
\- Как это дурак смог от тебя отказаться?
Сонливость, как рукой снимает. Глаза широко распахиваются, взгляд упирается в потолок. Идеально ровный, с множеством причудливых теней. Ева резко садится. Недоверчиво осматривается. Ощупывает себя и не верит собственным глазам. На ней одет довольно свободный, растянутый спортивный костюм. Вокруг нее стены комнаты, даже отдаленно не напоминающей жилую. Размером три на три. Тряпка на полу вместо кровати, на которой она и лежала. И больше ничего. Голые стены без окон и деревянная дверь.
Первые секунды после пробуждения оторопело смотрит по сторонам. И не понимает, как могла здесь оказаться. Ведь еще совсем недавно, она отчетливо это помнит, лежала на шелковых простынях, в экстазе сжимала их пальцами. В роскошной комнате, в объятьях пусть и не желанного, но мужчины. Неужели ей все это привиделось? И ничего не было? Неужели ее сразу принесли в обещанный за побег подвал? Ева с силой сжимает виски, мысленно пытаясь вернуться в недалекие события. И обречённо мотает головой. Никаких ярких последовательных воспоминаний, только нечеткие вспышки фрагментов: ласкающие поглаживания, зубы вампира, до боли прикусывающие грудь. Ева резко снимает с себя растянутую кофту. Внимательно осматривает каждый доступный для глаз участок кожи. И ничего. Идеально гладкая поверхность там, где должны были остаться следы укусов и царапин. Неужели и вправду привиделось?
Нет. Даже ее истощенное стрессом сознание не могло такого выдать. Ей конечно и раньше снились подобные сны, но именно этот был уж слишком реальным. Слишком живыми были ощущения прикосновений, и слишком ярким, как для сна, получилось удовольствие. Выводы напрашиваются сами собой: вероятность того, что секс был – большая. Несмотря на то, что ее наглым образом поимели, все равно заперли в подвале. Положение у нее, однако, не завидное. И если правда то, что Алекс от нее отказался… Кем она теперь будет? Что ее ждет дальше? Из успешной и любимой женщины вмиг превратилась в бесплатную подстилку, у которой и разрешения не спрашивают, когда раздвигают ноги или прокусывают шею.
Ее категорически не устраивает такая участь. Нужно что-то делать. Как-то выбираться с этого проклятого острова. Нужно. Только как? Как же глупо она попалась на побеге. Ведь изначально планировала получше узнать врага, а в итоге поддалась импульсивному порыву и уничтожила мизерные шансы выбраться отсюда. И все эта Виолетта. Послал же черт ее ей на голову. Сами собой всплывают слова вампирши. Если тогда от них Ева отмахнулась, то сейчас задумалась. Что она там говорила про соблазнение? Если у нее получится окрутить Эриха, у нее будет сносная жизнь? Ева же видела в этих словах другой, скрытый для себя подтекст: она вотрется в доверие к вампиру и рано или поздно сможет убежать. Ведь он не будет караулить ее сутками. Должны же быть у него свои дела. Как и у его ненормального братца с Виолеттой. Все равно Эрих не сможет уследить за каждым ее шагом. Ну а насчет того, какую роль придется играть, то ничего нового для нее не случится. Да и Эрих, если ее не подводит разум, вполне сносный любовник. Могло быть и хуже.
Легкая поступь, специально задеваемая носком туфель галька. Ей дают всего секунду, чтобы понять, что она не одна. Этой секунды не хватает, чтобы отреагировать, она даже не успевает пошевелиться. Вес чужого тела больно вдавливает в камни. Не церемонясь, ее дергают на себя за волосы, заставляя приподнять голову. Ровно столько, чтобы хватило завязать ей глаза. Чтобы обезопасить себя от ее силы.
Ева обречено дергается, пытаясь сбросить с себя тяжелое тело. Упирающаяся в ягодицы выпуклость красноречивее любых слов показывает, что ее ждет. Жалкое:
- Не надо… - срывается с потрескавшихся от холодной воды губ.
- Сладкая… - хриплый, полный похоти рык обжигает шею. В месте, где, словно сумасшедший, разрывая аорту барабанит пульс. Ева не узнает этот голос. Это другой, не тот, к которому уже привыкла. Это не Эрих.
- Пожалуйста… не надо…
Ее мольба тонет в его хохоте. Диком. Безумном. Безжалостном. Разрываемом похотливыми словами.
- Надо, моя сладкая. Надо… Я хочу тебя себе…
Было противно осознавать свое бессилие. Противно осознавать, что кто-то, не спрашивая ее согласия, вот таким вот способом заявляет на нее права. С завязанными глазами, с разламывающимися на куски от боли, ослабевшими руками и ногами, она даже не могла попытаться бороться. Она валялась на берегу, словно поломанная кукла, которой вертели, как хотели. И делали с ней, что хотели. Временное освобождение от тяжести его тела не приносит облегчения. Наоборот. Звон пряжки ремня и характерный скрип расстегиваемой молнии вырывает из груди истеричный вопль.
- Кричи, моя сладкая. Кричи! Мне нравится, как пахнет твой страх!
И она кричит. Кричит, надрывая диафрагму. В нелепой надежде, что ее услышат. Не кричит больше «нет». Срывающиеся в хрип связки оглушают нечеловеческим воплем:
- Помоги!
Понимает, что зовет Эриха. Он должен быть рядом. Должен! Из двух зол выбирает меньшее, уж лучше обещанный им подвал, чем слетевший с катушек насильник. Ответом ей служит насмешка.
- Зря надрываешься, сладкая… Никто тебя не услышит… никто не спасет. Мой благородный братец далеко, сходит с ума от того, что проиграл…
Приподнимаясь на локтях, Ева пытается встать на четвереньки. Она должна бежать. Должна бороться. Сама себе потом не простит, если безропотно позволит этому монстру над собой надругаться. Удар в спину откинул ее обратно. Хруст позвонков вырвал из груди протяжный стон. Не особо церемонясь, вампир заламывает ей руки и стягивает вместе ремнем. Одним резким движением разрывает мокрые, прилипшие к телу джинсы. Рвет футболку.
В этот момент сознание отключается. Отгораживается от происходящего. Это не она. Это не с ней. Это не ее растянули на камнях, не ее спина горит огнем от того, что чужие клыки царапают, выводя замысловатый рисунок. Это не ее кровь ручейками стекает по телу, окрашивая подкатывающие волны в багровый цвет. Не ее грудь сжимают и выкручивают набухшие от холода соски так, что хочется выть от боли. Это все не она. Это все происходит не с ней. Лишь когда пальцы вампира перемещаются на ягодицы, снова начинает кричать. Душа сжимается в ожидании вторжения. Не сразу понимает, что наглые, бесцеремонные движения прекратились. Что больше не ощущает на себе веса чужого тела.
Крики проклятий и угроз разорвали ночной воздух. Ева улавливает два голоса: недовольный – несостоявшегося насильника, и звенящий от злобы – Эриха. Не вникает в смысл выкрикиваемых ими фраз. Они отлетают от нее рикошетом. Разбиваются об подымающуюся из глубин сознания истерику. Слышит свист рассекаемого от ударов воздуха. Вампиры дрались. За нее. Из-за нее.
Облегчение от спасения так и не приходит. Понимает, что это только начало. Что кто бы ни был победитель, расплачиваться будет ее пятая точка. И еще неизвестно, какой из братьев страшнее в гневе. Мысленно желает им поубивать друг друга. Не надеется убежать, но все же упрямо пытается подняться. Получается плохо. Дрожащие ноги отказывают подчиняться, и все, что может выдавить из обессиленного организма – это стать на колени. Старается не думать, как она при этом выглядит. Обнаженная, с завязанными руками и глазами. Мечта извращенца.
Первоочередной задачей ставит освободить руки. Выворачивает запястья и мысленно проклинает мучителя. Завязал надежно. Так, чтобы не вырвалась. Но разве это может ее остановить? Разодрала кожу до крови, но таки спустя пару минут с облегчением потирала затекшие руки. Резким рывком сорвала с глаз повязку. Развернулась в сторону дерущихся вампиров.
И заворожено уставилась на открывшееся ей зрелище. Разум вопил: «беги дура», но она так и не смогла пошевелиться. Когда-то на диких просторах саванны в Африке видела двух дерущихся львов. Взрослый самец отстаивал свое право главы прайда перед молодым, посягнувшим на чужое львом. Красивое, завораживающее зрелище. Два парящих в смертельном танце хищника. Великолепные в своем диком желании одержать победу. Неповторимые в своей хищной агрессивности. То, что она видела сейчас, отдалено напоминало ту битву. Вот только она была не просто сторонним наблюдателем, как тогда, а главным призом.
Словила себе на мысли, что напряженно следит за движениями Эриха и внутренне сжимается, когда тот получает череду ощутимых ударов от противника. Мотнула головой, отгоняя наваждение. Что она творит? Ей бы бежать. Не оглядываясь. А она стоит и словно идиотка наблюдает за дракой. Неуверенно попятилась назад. Пробуя подвижность ног. Слабость подкашивает коленки, и вместе с яростным рыком:
- Стоять! – оседает обратно на землю. Истерика таки прорывается на свободу. Только не так, как у многих. Злые слезы катятся по щекам. Яростно стирает их тыльной стороной ладони, не замечая, как размазывает по лицу кровь. Ей плевать. На все плевать. Хуже уже не будет.
Словно в тумане, наблюдает, как Эрих отбрасывает от себя покалеченного брата. Его сухие слова:
- Пошел вон! – не сулят ничего хорошего. Ни трусливо удирающему Филиппу, ни ей.
Эрих разворачивается. Идет к ней. От вида перекошенного от злобы и гнева лица бросает в дрожь. Темные глаза лихорадочно горят, ноздри трепещут. Грудь тяжело вздымается. Только сейчас замечает, что рубашка на нем разодрана, а из глубоких порезов сочится кровь. Слова благодарности застревают на связках, когда его пальцы сжимаются у нее на шее.
- Еще хоть раз… выкинешь подобный фортель… убью! – прожигает колючим взглядом, проникает в самую душу и выворачивает ее наизнанку. – Поняла?
Поспешно кивает. Жадно хватает ртом воздух, как только пальцы ослабевают охват. Она все поняла. И обязательно вернет ему сторицей это понимание. Так, что он в нем захлебнется. Уже не реагирует на то, как ласково только что душившие пальцы поглаживают впадинку на шее. Не замечает, как темнеют его глаза, как загораются дьявольским огнем. Как склоняется к ней наряженное и застывшее в предвкушении лицо вампира.
Слабо дергается, когда клыки прокусывают кожу на шее и вонзаются в податливую плоть. Постепенно перед глазами темнеет, тело слабеет и с каждым его новым глотком жизнь становится еще на одну грань короче. Сил хватает только на то, чтобы удивиться. Почему она не сопротивляется? Почему позволяет себя убивать? Где пресловутый инстинкт самосохранения? Если он и есть, то он – ничто по сравнению с гипнотическим действием вампира. В нелепой попытке Ева вскидывает руки и пытается оттолкнуть. Бессмысленно. Безрезультатно. Наверное, легче было бы сдвинуть гору. Глаза закрываются, сознание ускользает. Руки безвольными плетями опускаются вдоль тела. Вот и все, Ева. Называется, убежала.
Она уже не чувствует, как вампир отстраняется.
Не видит, как он снимает с себя рубашку и бережно ее укутывает. Не слышит его слов:
- Добро пожаловать в мой мир, Настя.
Глава 8. Иллюзия выбора
Сознание играет в странные игры. Периодически выскальзывая в реальность. Выборочно. Рваными и неясными картинками. Кадрами, как на черно-белой ленте старого кино. Вспышками фиксированных моментов. Один из них - ее несут на руках. Сквозь дымку слабости отмечает обнаженную мужскую грудь, к которой прижата ее голова. Запах крови вампира щекочет чувствительное обоняние. От столь тесного контакта с чужим окровавленным телом начинает тошнить. Еще секунда – и вампира ждет неприятный сюрприз.
На самом деле сюрприз ожидает ее, когда чернота перед глазами рассеивается. Не полностью. Четко сфокусироваться хоть на чем-то так и не получается. Пространство вокруг словно расслаивается, складываясь в причудливые узоры из смазанных линий. Бездумно разглядывает потолок. Не находит ничего интересного. Но сил повернуть голову и осмотреться по сторонам нет. Понимает, что до сих пор обнажена, и то, на чем лежит, неприятно холодит кожу. Вариаций развития дальнейших событий не так уж и много. И все они сводятся к одному. Не самому радужному. В тайне надеется, что вампир не воспользуется ее полубеспамятным состоянием. Надежда эта мизерная, но Ева за нее цепляется. Как утопающий за соломинку. Внутренне сжимается, когда ее поднимают на руки. И снова куда-то несут. Успевает заметить смену декораций. Ванная комната. С множеством мерцающих свечей.
Вода огнем обжигает кожу. Отвлекает от разглядывания мраморного бортика. Заставляет сосредоточиться на том, что происходит с ее телом. Горячая вода поражает теплом каждую онемевшую клетку, достает до суженных просветов капилляров, вызывая ответную реакцию в переохлажденном организме. Вместе с болью возвращается чувствительность. И тактильные ощущения. Чужие ладони уверенно скользят от лодыжки вверх, замирая на мгновение на внутренней поверхности бедра. Вместе с ними останавливается и ее дыхание, и лишь когда движения рук перемещаются ниже опасной зоны, облегченно выдыхает.
Несмотря на двузначность ее положения, ослабленное потерей крови тело после интенсивного массажа еще более расслабляется. Становится ватным. Аморфным. Словно ей не принадлежащим. Оно уже практически не ощущает боли от вернувшейся чувствительности обмороженных конечностей. Лишь легкий дискомфорт и жжение в тех местах, где руки вампира задерживаются чуть дольше.
Катастрофически хочется спать. Глаза закрываются. Ресницы смыкаются. На задворках разума все еще трепещет мысль, что поддаваться слабости опасно. Что она в руках хищника, который может с ней сделать все, что заблагорассудится. Но мысли так и не формируются, не поднимают в организме волну протеста. Не хочется думать о том, что происходит в данный момент. И чьи руки по-хозяйски настойчиво изучают ее тело. И словно ничего не весящую пушинку достают из воды, укутывают в махровое полотенце.
Сознание медленно ускользает, стоит голове соприкоснуться с подушкой. Когда окончательно придет в себя, наверное, и не вспомнит об этом эпизоде. Посчитает игрой ошалевшего от чрезмерных выбросов адреналина разума. Ведь вампир не может быть заботливым. Не может проделывать все эти манипуляции, чтобы согреть ее тело. Не после того, как высосал из нее практически всю кровь. А в том, что паразит хорошо подкормился, не сомневалась. Ведь только так могла объяснить охватившую тело слабость. И смазанную реальность перед глазами.
Зыбкую. С нечеткими контурами. С ускользающими картинками. Как в калейдоскопе. Пытается ухватиться хоть за одну из них – без толку. Они сменяется со скоростью света. Незыблемым остаётся лишь ощущение чужого дыхания, блуждающего по телу. Прерывистого. Возбужденного. Не сулящего ничего хорошего. Вперемешку с касаниями, поначалу легкими, практически невесомыми. Переходящими в жадные и нетерпеливые. Задевающие чувствительные участки тела. Возбуждающие. Вопреки нежеланию разума, тело реагирует и отвечает. Выгибается. Срывается в стон. И раскрывается навстречу получаемому удовольствию.
Пребывая на грани бессознательного состояния слышит слова вампира:
\- Как это дурак смог от тебя отказаться?
Сонливость, как рукой снимает. Глаза широко распахиваются, взгляд упирается в потолок. Идеально ровный, с множеством причудливых теней. Ева резко садится. Недоверчиво осматривается. Ощупывает себя и не верит собственным глазам. На ней одет довольно свободный, растянутый спортивный костюм. Вокруг нее стены комнаты, даже отдаленно не напоминающей жилую. Размером три на три. Тряпка на полу вместо кровати, на которой она и лежала. И больше ничего. Голые стены без окон и деревянная дверь.
Первые секунды после пробуждения оторопело смотрит по сторонам. И не понимает, как могла здесь оказаться. Ведь еще совсем недавно, она отчетливо это помнит, лежала на шелковых простынях, в экстазе сжимала их пальцами. В роскошной комнате, в объятьях пусть и не желанного, но мужчины. Неужели ей все это привиделось? И ничего не было? Неужели ее сразу принесли в обещанный за побег подвал? Ева с силой сжимает виски, мысленно пытаясь вернуться в недалекие события. И обречённо мотает головой. Никаких ярких последовательных воспоминаний, только нечеткие вспышки фрагментов: ласкающие поглаживания, зубы вампира, до боли прикусывающие грудь. Ева резко снимает с себя растянутую кофту. Внимательно осматривает каждый доступный для глаз участок кожи. И ничего. Идеально гладкая поверхность там, где должны были остаться следы укусов и царапин. Неужели и вправду привиделось?
Нет. Даже ее истощенное стрессом сознание не могло такого выдать. Ей конечно и раньше снились подобные сны, но именно этот был уж слишком реальным. Слишком живыми были ощущения прикосновений, и слишком ярким, как для сна, получилось удовольствие. Выводы напрашиваются сами собой: вероятность того, что секс был – большая. Несмотря на то, что ее наглым образом поимели, все равно заперли в подвале. Положение у нее, однако, не завидное. И если правда то, что Алекс от нее отказался… Кем она теперь будет? Что ее ждет дальше? Из успешной и любимой женщины вмиг превратилась в бесплатную подстилку, у которой и разрешения не спрашивают, когда раздвигают ноги или прокусывают шею.
Ее категорически не устраивает такая участь. Нужно что-то делать. Как-то выбираться с этого проклятого острова. Нужно. Только как? Как же глупо она попалась на побеге. Ведь изначально планировала получше узнать врага, а в итоге поддалась импульсивному порыву и уничтожила мизерные шансы выбраться отсюда. И все эта Виолетта. Послал же черт ее ей на голову. Сами собой всплывают слова вампирши. Если тогда от них Ева отмахнулась, то сейчас задумалась. Что она там говорила про соблазнение? Если у нее получится окрутить Эриха, у нее будет сносная жизнь? Ева же видела в этих словах другой, скрытый для себя подтекст: она вотрется в доверие к вампиру и рано или поздно сможет убежать. Ведь он не будет караулить ее сутками. Должны же быть у него свои дела. Как и у его ненормального братца с Виолеттой. Все равно Эрих не сможет уследить за каждым ее шагом. Ну а насчет того, какую роль придется играть, то ничего нового для нее не случится. Да и Эрих, если ее не подводит разум, вполне сносный любовник. Могло быть и хуже.
