Когда дело зашло слишком далеко, попытались мы с Аглаей отправить их на принудиловку, но они оттуда сбежали. Саня вообще от рук отбился, а внук Аглаи Петровны стал терроризировать бабушку. Она ко мне бегала, заявления писала, умоляла хоть что-то сделать. Успокаивал как мог, говорил, всё наладится. А потом она пропала. Думал, что-то случилось, и, как оказалось, не зря.
Её внука нашли мертвым в её же квартире. Изуродованного до неузнаваемости. Сначала подумал, что это Аглая, но нет, она была привязана наручниками к батарее, на ней живого места не было. А убийцами оказались её доберманы. Просто перегрызли ему глотку, пока он спал. Мы оказали ей всю помощь – психологическую, медицинскую. Она такого навидалась в своей жизни… Тогда я и пообещал, что больше её в обиду не дам. А Сашка, мой племянник, когда узнал о смерти Гришки, с собой покончил. Не смог пережить потерю друга. Когда вся эта история со вскрывшимися обстоятельствами вылезла наружу, я сразу понял, что это дело рук Аглаи. Но ничего не стал делать. Да, признаюсь, даже вам палки в колеса вставлял, на ложный след наводил. Вы считаете, что Аглая встала на путь убийцы? Я – нет! Когда ты заговорила о «миссии», я понял, что ей нужно залечь на дно, и решил спрятать. Но, увы, не вышло. Кстати, как ты узнала о моей второй даче?
Щукина усмехнулась.
– Мне Екатерина помогла. Вы стареете, товарищ полковник. Столько лет в органах, а не смогли раскусить, что за вами хвост тянется? Не могу понять одного: почему вы сразу не приняли меры? Зачем весь этот цирк? Вы понимаете, сколько жизней она забрала?
– Ну, мне известно о пятнадцати случаях, – уклончиво ответил Костин.
– Хватит врать! Вы всё прекрасно знаете. На её счету около сорока пяти убийств за пять лет. И это только доказанные. А скольких она ещё отправила на тот свет, мы можем только догадываться. Но скоро узнаем. Нам предстоит долгий разговор с вашей подопечной.
– А можно я расскажу, что нас ещё связывает? После смерти Гришки у нас с Аглаей закрутился роман. Мы любили друг друга. Потом разошлись, но остались друзьями.
Щукина выгнула бровь.
– Роман с Аглаей Петровной? Да вы же младше её лет на десять!
– Возраст – не помеха. Сердцу не прикажешь.
– Теперь понятно, почему вы её прикрывали. Обещаю, вы ответите по всей строгости закона. Знаете, почему вы хуже, чем Аглая?
– Ну и почему же? – вызывающе спросил Костин.
– Потому что вы всё знали и не предотвратили это. Все люди, погибшие от рук Аглаи, – на вашей совести. Да, они вели аморальный образ жизни, но они тоже люди!
– Нет, это не люди, это отбросы общества, гниль… плесень, разъедающая общество. А ты не задумывалась, сколько эти «люди» сломали жизней? Те же наркоманы – кого-то подсадили на иглу, и всё, человека нет. Хоть чуть-чуть, но этот город стал чище, – Костин скривился в подобии улыбки.
– Да вы просто монстр! Вы понимаете, не вам решать, кому жить, а кому умирать. И уж тем более не Аглае. Вы кем себя возомнили? Вы кто, бог, чтобы вершить тут правосудие? Разговор окончен.
Светлана вышла из комнаты допроса и кивнула операм, приказывая увести Костина в камеру. Брумель, стоявший по ту сторону стекла, слышал каждое слово, произнесенное Костиным. Когда Светлана подошла к Олегу Анатольевичу, в её голосе сквозила тревога: «Олег Анатольевич, всё в порядке?» Брумель побледнел, словно полотно, от услышанных показаний своего «уже бывшего» начальника.
– Олег Анатольевич, может, воды? – участливо спросила Светлана.
– Нет… не надо, – пробормотал Брумель. – Я… я просто не могу поверить. Как… как такое возможно? Столько лет с ним работал, думал, знаю его как облупленного… Это кромешный ад, одни эмоции! Мы же семьями дружили… Нет, я не могу в это поверить. А его жена… она знала, что у её мужа была любовница? Как теперь ей всё объяснить? И что теперь начнётся сверху… Света, допрашивать Аглаю буду лично я.
– Вы уверены? – Светлана с тревогой взглянула на его осунувшееся лицо. – Может, попросить Мишу или Костю?
– Нет, я сам, – отрезал Брумель. – Я хочу, чтобы она дала показания, ответила по закону… несмотря на свой возраст.
– Хорошо… А можно нам поприсутствовать на допросе?
– «Нам» – это кому?
– Ну… я, Костя, Миша… и дочь Аглаи Петровны приехала. Я ей сообщила. Считаю, что она должна знать. Я с ней поговорила, она сама приняла это решение.
– Можно, но в допросной вас не будет, чтобы она вас не видела. Наблюдайте из-за стекла, там есть стол и стулья. Окно всё равно затонировано.
Брумель направился в комнату допроса, где его ждала Аглая Петровна.
– Ну, здравствуйте, Аглая Петровна. Как настроение? – сухо поинтересовался он.
– Настроение? ««Замечательное»», —с издевкой протянула Аглая. – Вы чувствуете?..
– Что чувствую?
– В этом городе воздух стал чище. Ха-ха-ха-ха!
– Хватит паясничать, – оборвал её Брумель. – Рассказывайте всё сами или мне предоставить вам улики и факты?
– У вас ещё и улики есть? – Аглая притворно удивилась. – Я поражена, как оперативно работает полиция в наше время. Браво!
– Ох, как же мы тебя долго искали, – прорычал Брумель. – Ты столько шума наделала. Знаешь, сколько средств было потрачено на твою поимку?
– А то есть, вам деньги важнее людей? – съязвила Аглая. – Боюсь даже представить, на сколько рублей я разорила государство.
– Сумма не в рублях измеряется! – огрызнулся Брумель. – Хотя… всё было не напрасно. Мы же вас задержали.
– Если бы Саша не повёз меня на свою секретную дачу, вы бы меня ещё лет пять не смогли поймать. А Светка смышлёной оказалась, я её ещё помню, когда преподавала у неё. Она быстро вышла на след, хотя по вашим меркам это очень долго. Ладно уж, спрашивай, мне терять уже нечего, я и так всё потеряла и всех.
– Ну так расскажите нам, почему вы стали такой? Что сподвигло вас на такие поступки? Мы бы вас всё равно поймали, потому что пыльца от розы Миддлемист осталась на вашей одежде и на последних ваших жертвах, которых вы сунули под поезд, чтобы мы подумали, что это суицид, но нет вы сами же себя раскрыли.
– А, чего рассказывать… вы всё равно не поймете, – вздохнула Аглая. – Но, если вам так интересно, я вам расскажу, почему я стала такой. Раз уж вы меня поймали, мне скрывать нечего, да и я более чем уверена, что у вас есть ещё улики. Я всю жизнь посвятила детям, вы прекрасно знаете, что я заслуженный педагог страны. Лауреат премии по химии… Но не будем о наградах! Так вот, я всю свою жизнь посвятила детям, жила счастливой жизнью и думала, что моя старость будет спокойной и радостной. Но, к сожалению, что-то пошло не так, когда мой внук Гришка связался с плохой компанией. Я уже тогда была на пенсии, но всё равно преподавала. Гриша сильно изменился. Моя дочь Камилла привезла Гришку ко мне на лето, ему было тогда восемнадцать лет. Он хотел поступать в юридический, но не поступил, не сдал экзамены, а там отбор жёсткий, сами знаете. И потом он познакомился с Сашкой – это племянник вашего начальника, парнишка хороший был, они с Гришей хорошо дружили и всегда друг друга поддерживали. Когда Гриша познакомился с девочкой, он стал забывать о Саше, больше уделяя время своей девушке. Может, у Саши была какая-то ревность… не знаю. Он нашёл потом себе плохую компанию, которая Сашу подсадила на тяжёлые наркотики. Когда Гриша об этом узнал, он пытался помочь другу выбраться с иглы, но в итоге Саша подсадил на иглу моего внука. У него настолько помутился рассудок, он изменился в поведении… знаете, как будто его подменили. Поначалу вроде ничего, как-то пытались отходить. Я ему предлагала помощь, много раз вытаскивала его почти с того света, думала, всё само пройдет, а нет… не прошло. Потом Гриша стал таскать вещи из дома и даже поднимать на меня руку. Я поначалу терпела, всё же внук. Он вообще перестал меня слушать. Но в один прекрасный момент всё изменилось. Он меня избил до такой степени, что я потеряла сознание. Очнулась уже прикованная наручниками к батарее и без одежды. Он позвал своего друга Сашу, и они, под состоянием наркотического опьянения, надо мной издевались всяко разно, насиловали физически и морально унижали. Потом поставили мне условия: если я соглашусь им варить наркотики, то они меня отпустят. Но я отказалась и не стала этого делать. В итоге я прикованная наручниками к батарее просидела целых две недели. Как раз у меня отпуск был на работе, но я не думала, что так проведу свой отпуск. Да, он порой приносил мне еду и воду в миске для собак, ставил на пол, и я ела… у меня не было выбора. Я не понимала, за что он так со мной поступил. За это время, пока я сидела запертой в своей же спальне, Гриша мою квартиру превратил в притон, водил всяких разных людей себе подобных, они тут бухали и кололись. А я сидела и всё это слушала и видела.
— А полицию кто-нибудь пробовал вызывать? — голос Брумеля прозвучал словно выстрел в звенящей тишине.
Аглая криво усмехнулась:
— Полицию? Да вы шутите, милый! Пробовали, еще как пробовали, и не раз. Соседи исписали жалобами все стены, да только всё впустую — у Сашеньки дядюшка в органах, понимаете ли. Я от внука столько горя хлебнула, что и врагу не пожелаешь…, бил, да, бил безбожно, но только когда под кайфом был, окаянный. Однажды я даже бежать пыталась, выползла на четвереньках, словно раненый зверь, к спасительной двери, а Гриша меня на самом пороге выловил, как щенка паршивого, за волосы схватил и поволок обратно, к ледяной батарее. И самое страшное, у меня тогда два щенка добермана были, ангелы мои, он их так запинывал, так истязал, что они его до смерти боялись, бедные. Честно, я думала, сдохну в этой проклятой квартире, как собака, а Гришка и не похоронит по-человечески, в канаву какую-нибудь выкинет, да и всё. Ему тогда лет двадцать было, сопляк ещё, после того как на юрфак не поступил, решил по стопам отца пойти – тот наркоманом конченым был, из-за этого моя дочь с ним и развелась, прокляла день, когда связалась. Гришку я одна поднимала, в лепешку расшибалась, а моя доченька любимая гуляла, порхала, устраивала свою личную жизнь, ей не до матери и не до сына было. О сыне вспомнила только когда ему исполнилось 15 лет, вот тогда объявилась, как снег на голову, и забрала у меня внука, имела право, закон на её стороне был, потому что родительских прав её никто не лишал. Как-то раз, опять избил, скотина, укололся и спать завалился, как ни в чем не бывало. А я в наручниках сижу, как привязанная, перед кроватью, на которой он, как убитый, дрыхнет. Доберманы на полу лежат, дрожат всем телом, боятся его, паразита. Но меня слушаются, чувствуют мою боль. Я тоже прикорнула, а что оставалось делать? Ждать только смерти. Просыпаюсь вся в крови… Вижу на своей кровати окровавленный труп Гриши, лежит, как кукла сломанная. И мне страшно стало, не за него, за свою жизнь, за то, что сейчас начнется. Мои доберманы ему глотку перегрызли, защитили меня, словно ангелы-хранители, а Полночь, сука моя верная, преданная, его кадык в зубах принесла и возле меня положила, словно трофей, как доказательство своей любви и верности. Я в таком шоке была, что закричала, как резаная. Тут соседи на крик прибежали, дверь выломали и всю эту страшную картину увидели, как в фильме ужасов. Естественно, сразу полицию вызвали, что им еще оставалось? Приехали быстро, на удивление, и следом скорая, как тут и была. Меня освободили от этих проклятых наручников и сразу в больницу, потому что я совсем истощена была, кожа да кости. Знаете, когда ты собачий корм ешь, одну воду пьешь, под себя ходишь, как животное, да еще и бьют при этом, как скотину… Тут уже не до боли, поверьте, выжить бы, только бы выжить…
Гришку, ясное дело, сразу в морг увезли, а моих псов в приют сдали. Когда я оклемалась, ваш Александр, начальник, помог мне кинологом устроиться. Я там основы воспитания и психологию собак познала. И смогла Полночь и Малютку к себе забрать. Возвращаться в квартиру было тяжело, но я взяла себя в руки и вернулась. Клининг заказала, чтобы всё отмыли, и продолжила жить. А потом уволилась с работы кинолога и с основной работы, и стала обычной пенсионеркой. Саша, кстати, друг Гриши, не пережил его смерти и с собой покончил. Понимаете, сломанные судьбы поломали жизни других людей. Я себя святой не считаю. После этого я не могла находиться в одном обществе с маргиналами, я их за людей перестала считать, для меня они грязью стали, которую надо очистить. Я стала таблетки пить, психиатр прописал. Потому что Гриша ко мне сначала во снах приходил, а потом я его наяву видеть начала, как живой. Придет, сядет на кровать и красными глазами на меня смотрит, как на жертву. Сначала страшно было, а потом привыкла, мы даже разговаривать с ним стали. Он как-то спросил, довольна ли я теперь своей жизнью. Я ему ответила, что да, вполне. Но потом я поняла, что с ума схожу, и таблетки не помогают. Я в каждом алкаше и наркомане лицо Гриши видела, они так же на меня смотрели, как он, когда меня избивал и насиловал. Помутнение рассудка у меня было, да. Я осознавала, что делаю, и решила своих доберманов в качестве оружия использовать. Я их надрессировала, и мы стали очищать этот город от грязи. Я уже не помню, сколько на моем счету гнили, но пятьдесят точно есть. Я их за людей не считала. Гниль. Отрава, что отравляет жизнь нормальным. После каждого… акта справедливости – заметала следы. Тщательно. Не зря же я химик. И оставляла свой фирменный знак – весы и меч. Клеймо, так сказать. На телах. Меч и весы – символы правосудия. Меч – кровь, весы – справедливость. Да, я вас путала, водила за нос. Но как же прекрасно было смотреть, как этот город очищается! Наркоманы, алкаши, шлюхи, педофилы… Я прямо наслаждалась этим. У меня всё. Если есть вопросы – задавайте.
Брумель молчал, переваривая услышанное. Наконец, произнес:
— Да уж… Слов нет. Но это вас не оправдывает. Все прекрасно помнят то дело, когда псы перегрызли глотку вашему внуку. Вы понимаете, что вам придется отвечать?
— Конечно. Мне терять нечего. Я готова ответить по всей строгости закона. Но можно попросить вас об одолжении?
— Да, конечно.
— Я хочу, чтобы мои собаки прожили хорошую жизнь. И можно вас попросить принести водички? Мне надо таблетку запить.
Брумель, согласившись принести воды, вышел из допросной, оставив Аглаю наедине с комнатой и ее призраками. Те, кто наблюдал за происходящим, заметили, как из потайного кармашка кофты она извлекла капсулу и, не колеблясь, проглотила её. Мгновение – и судороги сотрясли её тело, пена потекла изо рта, и она рухнула со стула на холодный кафель. Светлана, закричав, бросилась за Брумелем, а Миша, опережая её, ворвался в допросную, пытаясь оказать первую помощь. Но когда Брумель вернулся, было уже поздно – Аглая Петровна лежала неподвижно, навеки покинув этот мир.
– Пульса нет! – прорычал Брумель, в его голосе слышалась ярость и отчаяние. – Чёрт возьми, Аглая! Зачем ты так? Зачем? – выдохнул он, словно обращаясь к самой смерти. – Унесите тело.
– Кто ответит за это? – тихо спросила Светлана, в её глазах застыл немой вопрос.
– За свои ошибки ответит Костин. Но за мёртвых уже никто не в ответе, – отрезал Брумель. – Наш «Чистильщик» мёртв. Уникальная женщина… столько вынесла в своей жизни. Не удивлюсь, если рассудок её помутился. Доберов усыпить и забальзамировать. Это не просто собаки, это псы «Чистильщика». Щенков – в приют. Но я обещаю, Костин сядет пожизненно.
Её внука нашли мертвым в её же квартире. Изуродованного до неузнаваемости. Сначала подумал, что это Аглая, но нет, она была привязана наручниками к батарее, на ней живого места не было. А убийцами оказались её доберманы. Просто перегрызли ему глотку, пока он спал. Мы оказали ей всю помощь – психологическую, медицинскую. Она такого навидалась в своей жизни… Тогда я и пообещал, что больше её в обиду не дам. А Сашка, мой племянник, когда узнал о смерти Гришки, с собой покончил. Не смог пережить потерю друга. Когда вся эта история со вскрывшимися обстоятельствами вылезла наружу, я сразу понял, что это дело рук Аглаи. Но ничего не стал делать. Да, признаюсь, даже вам палки в колеса вставлял, на ложный след наводил. Вы считаете, что Аглая встала на путь убийцы? Я – нет! Когда ты заговорила о «миссии», я понял, что ей нужно залечь на дно, и решил спрятать. Но, увы, не вышло. Кстати, как ты узнала о моей второй даче?
Щукина усмехнулась.
– Мне Екатерина помогла. Вы стареете, товарищ полковник. Столько лет в органах, а не смогли раскусить, что за вами хвост тянется? Не могу понять одного: почему вы сразу не приняли меры? Зачем весь этот цирк? Вы понимаете, сколько жизней она забрала?
– Ну, мне известно о пятнадцати случаях, – уклончиво ответил Костин.
– Хватит врать! Вы всё прекрасно знаете. На её счету около сорока пяти убийств за пять лет. И это только доказанные. А скольких она ещё отправила на тот свет, мы можем только догадываться. Но скоро узнаем. Нам предстоит долгий разговор с вашей подопечной.
– А можно я расскажу, что нас ещё связывает? После смерти Гришки у нас с Аглаей закрутился роман. Мы любили друг друга. Потом разошлись, но остались друзьями.
Щукина выгнула бровь.
– Роман с Аглаей Петровной? Да вы же младше её лет на десять!
– Возраст – не помеха. Сердцу не прикажешь.
– Теперь понятно, почему вы её прикрывали. Обещаю, вы ответите по всей строгости закона. Знаете, почему вы хуже, чем Аглая?
– Ну и почему же? – вызывающе спросил Костин.
– Потому что вы всё знали и не предотвратили это. Все люди, погибшие от рук Аглаи, – на вашей совести. Да, они вели аморальный образ жизни, но они тоже люди!
– Нет, это не люди, это отбросы общества, гниль… плесень, разъедающая общество. А ты не задумывалась, сколько эти «люди» сломали жизней? Те же наркоманы – кого-то подсадили на иглу, и всё, человека нет. Хоть чуть-чуть, но этот город стал чище, – Костин скривился в подобии улыбки.
– Да вы просто монстр! Вы понимаете, не вам решать, кому жить, а кому умирать. И уж тем более не Аглае. Вы кем себя возомнили? Вы кто, бог, чтобы вершить тут правосудие? Разговор окончен.
Светлана вышла из комнаты допроса и кивнула операм, приказывая увести Костина в камеру. Брумель, стоявший по ту сторону стекла, слышал каждое слово, произнесенное Костиным. Когда Светлана подошла к Олегу Анатольевичу, в её голосе сквозила тревога: «Олег Анатольевич, всё в порядке?» Брумель побледнел, словно полотно, от услышанных показаний своего «уже бывшего» начальника.
– Олег Анатольевич, может, воды? – участливо спросила Светлана.
– Нет… не надо, – пробормотал Брумель. – Я… я просто не могу поверить. Как… как такое возможно? Столько лет с ним работал, думал, знаю его как облупленного… Это кромешный ад, одни эмоции! Мы же семьями дружили… Нет, я не могу в это поверить. А его жена… она знала, что у её мужа была любовница? Как теперь ей всё объяснить? И что теперь начнётся сверху… Света, допрашивать Аглаю буду лично я.
– Вы уверены? – Светлана с тревогой взглянула на его осунувшееся лицо. – Может, попросить Мишу или Костю?
– Нет, я сам, – отрезал Брумель. – Я хочу, чтобы она дала показания, ответила по закону… несмотря на свой возраст.
– Хорошо… А можно нам поприсутствовать на допросе?
– «Нам» – это кому?
– Ну… я, Костя, Миша… и дочь Аглаи Петровны приехала. Я ей сообщила. Считаю, что она должна знать. Я с ней поговорила, она сама приняла это решение.
– Можно, но в допросной вас не будет, чтобы она вас не видела. Наблюдайте из-за стекла, там есть стол и стулья. Окно всё равно затонировано.
Брумель направился в комнату допроса, где его ждала Аглая Петровна.
– Ну, здравствуйте, Аглая Петровна. Как настроение? – сухо поинтересовался он.
– Настроение? ««Замечательное»», —с издевкой протянула Аглая. – Вы чувствуете?..
– Что чувствую?
– В этом городе воздух стал чище. Ха-ха-ха-ха!
– Хватит паясничать, – оборвал её Брумель. – Рассказывайте всё сами или мне предоставить вам улики и факты?
– У вас ещё и улики есть? – Аглая притворно удивилась. – Я поражена, как оперативно работает полиция в наше время. Браво!
– Ох, как же мы тебя долго искали, – прорычал Брумель. – Ты столько шума наделала. Знаешь, сколько средств было потрачено на твою поимку?
– А то есть, вам деньги важнее людей? – съязвила Аглая. – Боюсь даже представить, на сколько рублей я разорила государство.
– Сумма не в рублях измеряется! – огрызнулся Брумель. – Хотя… всё было не напрасно. Мы же вас задержали.
– Если бы Саша не повёз меня на свою секретную дачу, вы бы меня ещё лет пять не смогли поймать. А Светка смышлёной оказалась, я её ещё помню, когда преподавала у неё. Она быстро вышла на след, хотя по вашим меркам это очень долго. Ладно уж, спрашивай, мне терять уже нечего, я и так всё потеряла и всех.
– Ну так расскажите нам, почему вы стали такой? Что сподвигло вас на такие поступки? Мы бы вас всё равно поймали, потому что пыльца от розы Миддлемист осталась на вашей одежде и на последних ваших жертвах, которых вы сунули под поезд, чтобы мы подумали, что это суицид, но нет вы сами же себя раскрыли.
– А, чего рассказывать… вы всё равно не поймете, – вздохнула Аглая. – Но, если вам так интересно, я вам расскажу, почему я стала такой. Раз уж вы меня поймали, мне скрывать нечего, да и я более чем уверена, что у вас есть ещё улики. Я всю жизнь посвятила детям, вы прекрасно знаете, что я заслуженный педагог страны. Лауреат премии по химии… Но не будем о наградах! Так вот, я всю свою жизнь посвятила детям, жила счастливой жизнью и думала, что моя старость будет спокойной и радостной. Но, к сожалению, что-то пошло не так, когда мой внук Гришка связался с плохой компанией. Я уже тогда была на пенсии, но всё равно преподавала. Гриша сильно изменился. Моя дочь Камилла привезла Гришку ко мне на лето, ему было тогда восемнадцать лет. Он хотел поступать в юридический, но не поступил, не сдал экзамены, а там отбор жёсткий, сами знаете. И потом он познакомился с Сашкой – это племянник вашего начальника, парнишка хороший был, они с Гришей хорошо дружили и всегда друг друга поддерживали. Когда Гриша познакомился с девочкой, он стал забывать о Саше, больше уделяя время своей девушке. Может, у Саши была какая-то ревность… не знаю. Он нашёл потом себе плохую компанию, которая Сашу подсадила на тяжёлые наркотики. Когда Гриша об этом узнал, он пытался помочь другу выбраться с иглы, но в итоге Саша подсадил на иглу моего внука. У него настолько помутился рассудок, он изменился в поведении… знаете, как будто его подменили. Поначалу вроде ничего, как-то пытались отходить. Я ему предлагала помощь, много раз вытаскивала его почти с того света, думала, всё само пройдет, а нет… не прошло. Потом Гриша стал таскать вещи из дома и даже поднимать на меня руку. Я поначалу терпела, всё же внук. Он вообще перестал меня слушать. Но в один прекрасный момент всё изменилось. Он меня избил до такой степени, что я потеряла сознание. Очнулась уже прикованная наручниками к батарее и без одежды. Он позвал своего друга Сашу, и они, под состоянием наркотического опьянения, надо мной издевались всяко разно, насиловали физически и морально унижали. Потом поставили мне условия: если я соглашусь им варить наркотики, то они меня отпустят. Но я отказалась и не стала этого делать. В итоге я прикованная наручниками к батарее просидела целых две недели. Как раз у меня отпуск был на работе, но я не думала, что так проведу свой отпуск. Да, он порой приносил мне еду и воду в миске для собак, ставил на пол, и я ела… у меня не было выбора. Я не понимала, за что он так со мной поступил. За это время, пока я сидела запертой в своей же спальне, Гриша мою квартиру превратил в притон, водил всяких разных людей себе подобных, они тут бухали и кололись. А я сидела и всё это слушала и видела.
— А полицию кто-нибудь пробовал вызывать? — голос Брумеля прозвучал словно выстрел в звенящей тишине.
Аглая криво усмехнулась:
— Полицию? Да вы шутите, милый! Пробовали, еще как пробовали, и не раз. Соседи исписали жалобами все стены, да только всё впустую — у Сашеньки дядюшка в органах, понимаете ли. Я от внука столько горя хлебнула, что и врагу не пожелаешь…, бил, да, бил безбожно, но только когда под кайфом был, окаянный. Однажды я даже бежать пыталась, выползла на четвереньках, словно раненый зверь, к спасительной двери, а Гриша меня на самом пороге выловил, как щенка паршивого, за волосы схватил и поволок обратно, к ледяной батарее. И самое страшное, у меня тогда два щенка добермана были, ангелы мои, он их так запинывал, так истязал, что они его до смерти боялись, бедные. Честно, я думала, сдохну в этой проклятой квартире, как собака, а Гришка и не похоронит по-человечески, в канаву какую-нибудь выкинет, да и всё. Ему тогда лет двадцать было, сопляк ещё, после того как на юрфак не поступил, решил по стопам отца пойти – тот наркоманом конченым был, из-за этого моя дочь с ним и развелась, прокляла день, когда связалась. Гришку я одна поднимала, в лепешку расшибалась, а моя доченька любимая гуляла, порхала, устраивала свою личную жизнь, ей не до матери и не до сына было. О сыне вспомнила только когда ему исполнилось 15 лет, вот тогда объявилась, как снег на голову, и забрала у меня внука, имела право, закон на её стороне был, потому что родительских прав её никто не лишал. Как-то раз, опять избил, скотина, укололся и спать завалился, как ни в чем не бывало. А я в наручниках сижу, как привязанная, перед кроватью, на которой он, как убитый, дрыхнет. Доберманы на полу лежат, дрожат всем телом, боятся его, паразита. Но меня слушаются, чувствуют мою боль. Я тоже прикорнула, а что оставалось делать? Ждать только смерти. Просыпаюсь вся в крови… Вижу на своей кровати окровавленный труп Гриши, лежит, как кукла сломанная. И мне страшно стало, не за него, за свою жизнь, за то, что сейчас начнется. Мои доберманы ему глотку перегрызли, защитили меня, словно ангелы-хранители, а Полночь, сука моя верная, преданная, его кадык в зубах принесла и возле меня положила, словно трофей, как доказательство своей любви и верности. Я в таком шоке была, что закричала, как резаная. Тут соседи на крик прибежали, дверь выломали и всю эту страшную картину увидели, как в фильме ужасов. Естественно, сразу полицию вызвали, что им еще оставалось? Приехали быстро, на удивление, и следом скорая, как тут и была. Меня освободили от этих проклятых наручников и сразу в больницу, потому что я совсем истощена была, кожа да кости. Знаете, когда ты собачий корм ешь, одну воду пьешь, под себя ходишь, как животное, да еще и бьют при этом, как скотину… Тут уже не до боли, поверьте, выжить бы, только бы выжить…
Гришку, ясное дело, сразу в морг увезли, а моих псов в приют сдали. Когда я оклемалась, ваш Александр, начальник, помог мне кинологом устроиться. Я там основы воспитания и психологию собак познала. И смогла Полночь и Малютку к себе забрать. Возвращаться в квартиру было тяжело, но я взяла себя в руки и вернулась. Клининг заказала, чтобы всё отмыли, и продолжила жить. А потом уволилась с работы кинолога и с основной работы, и стала обычной пенсионеркой. Саша, кстати, друг Гриши, не пережил его смерти и с собой покончил. Понимаете, сломанные судьбы поломали жизни других людей. Я себя святой не считаю. После этого я не могла находиться в одном обществе с маргиналами, я их за людей перестала считать, для меня они грязью стали, которую надо очистить. Я стала таблетки пить, психиатр прописал. Потому что Гриша ко мне сначала во снах приходил, а потом я его наяву видеть начала, как живой. Придет, сядет на кровать и красными глазами на меня смотрит, как на жертву. Сначала страшно было, а потом привыкла, мы даже разговаривать с ним стали. Он как-то спросил, довольна ли я теперь своей жизнью. Я ему ответила, что да, вполне. Но потом я поняла, что с ума схожу, и таблетки не помогают. Я в каждом алкаше и наркомане лицо Гриши видела, они так же на меня смотрели, как он, когда меня избивал и насиловал. Помутнение рассудка у меня было, да. Я осознавала, что делаю, и решила своих доберманов в качестве оружия использовать. Я их надрессировала, и мы стали очищать этот город от грязи. Я уже не помню, сколько на моем счету гнили, но пятьдесят точно есть. Я их за людей не считала. Гниль. Отрава, что отравляет жизнь нормальным. После каждого… акта справедливости – заметала следы. Тщательно. Не зря же я химик. И оставляла свой фирменный знак – весы и меч. Клеймо, так сказать. На телах. Меч и весы – символы правосудия. Меч – кровь, весы – справедливость. Да, я вас путала, водила за нос. Но как же прекрасно было смотреть, как этот город очищается! Наркоманы, алкаши, шлюхи, педофилы… Я прямо наслаждалась этим. У меня всё. Если есть вопросы – задавайте.
Брумель молчал, переваривая услышанное. Наконец, произнес:
— Да уж… Слов нет. Но это вас не оправдывает. Все прекрасно помнят то дело, когда псы перегрызли глотку вашему внуку. Вы понимаете, что вам придется отвечать?
— Конечно. Мне терять нечего. Я готова ответить по всей строгости закона. Но можно попросить вас об одолжении?
— Да, конечно.
— Я хочу, чтобы мои собаки прожили хорошую жизнь. И можно вас попросить принести водички? Мне надо таблетку запить.
Брумель, согласившись принести воды, вышел из допросной, оставив Аглаю наедине с комнатой и ее призраками. Те, кто наблюдал за происходящим, заметили, как из потайного кармашка кофты она извлекла капсулу и, не колеблясь, проглотила её. Мгновение – и судороги сотрясли её тело, пена потекла изо рта, и она рухнула со стула на холодный кафель. Светлана, закричав, бросилась за Брумелем, а Миша, опережая её, ворвался в допросную, пытаясь оказать первую помощь. Но когда Брумель вернулся, было уже поздно – Аглая Петровна лежала неподвижно, навеки покинув этот мир.
– Пульса нет! – прорычал Брумель, в его голосе слышалась ярость и отчаяние. – Чёрт возьми, Аглая! Зачем ты так? Зачем? – выдохнул он, словно обращаясь к самой смерти. – Унесите тело.
– Кто ответит за это? – тихо спросила Светлана, в её глазах застыл немой вопрос.
– За свои ошибки ответит Костин. Но за мёртвых уже никто не в ответе, – отрезал Брумель. – Наш «Чистильщик» мёртв. Уникальная женщина… столько вынесла в своей жизни. Не удивлюсь, если рассудок её помутился. Доберов усыпить и забальзамировать. Это не просто собаки, это псы «Чистильщика». Щенков – в приют. Но я обещаю, Костин сядет пожизненно.
