Я живу в городе Дождей.
Еще недавно мой веселый солнечный город напоминал ярмарочную карусель. Теперь колесо карусели заржавело от постоянной сырости и обреченно скрипит, завершая очередной круг.
Дожди спустились на землю вестниками Весны. Люди, ликуя, встретили посланцев.
Но что-то нарушилось в нерушимом Законе – те, чья судьба вечно идти по дорогам Земли, оборвали свой путь в нашем городе.
Дождь стал вызывать в душах людей раздражение. Надежда на то, что Закон восторжествует, царила некоторое время, но растворилась в растущих лужах. На смену ей пришло смиренное ожидание Солнца.
Перемены в душе так же незаметны, как течение времени. Человеческое существо приспосабливается к новому миру, врастая в него или позволяя ему прорасти сквозь себя.
Дождь перестал быть гостем. Он встречает нас у порога, обволакивая плащом из мелких брызг. Он идет рядом – как постоянный спутник. Дождь покорно остается у двери, терпеливо дожидаясь нашего возвращения.
Постепенно монотонное падение капель превращается в музыку. Незатейливую и однообразную в своем бесконечном повторении. Как колыбельная.
Но вслед за колыбельной приходит сон. И я все время думаю, пытаюсь угадать...
В какой из снов окунусь я, медленно идущий по мокрым улицам города Дождей?
- Пора?
Она устало кивнула головой.
Он взял ее за руку и помог сесть в корабль.
Мелодичное перещелкивание и перемигивание датчиков на панели управления сменилось шелестом плавного скольжения болида в потоках времени-пространства.
Она всегда боролась в такие моменты с тошнотой.
Он - едва сдерживал рвущийся наружу восторг от осознания мощи двигателей и скорости движения маленького корабля. Мягкое торможение. Посадка. Болид опустился на футбольное поле пустого стадиона огромным мячом, который лопнул, не долетев до ворот.
Улицы безлюдного города давно превратились в трубы, на них играл ветер, заглушая спор воробьев. Птиц повсюду было много: на провисших линиях проводов, на подоконниках слепых окон, низких крышах, на земле и целыми стаями в еще голых парках.
Сквозь трещины асфальта пробивались острые побеги травы. И бойко журчали ручьи, разнося грязь и бесформенный, неопределимый мусор.
В забытом городе прошло несколько недель.
Она наслаждалась прохладными днями.
Он - красочными закатами.
Вдвоем они успели выполнить бОльшую проекта.
Когда подернулись зеленью парки и улицы, и воробьи приглушили голоса, сосредоточившись на постройке гнезд, Она начала сильно уставать, и, прежде чем ясные синие глаза прикрыла туника изнеможения, Он спросил:
- Пора?
И прежде чем получил подтверждение, оживил компьютер болида.
В горной долине водили хороводы ветра. И до упоения пели птицы - будто вырвались из клетки зимы, и все никак не могли успокоиться - и поли, и танцевали, приветствуя долгожданную свободу и Весну.
В этом голосистом царстве болид ютился на склоне холма среди густой травы и мелких, желтых цветов, и был похож на разомлевшее от счастья солнце: оно стекло с небес, оставив вместо себя робота - двойника, и расплылось по земле каплей жира, поблескивая от удовольствия.
Прилив сил был очень плодотворным - удалось провести все необходимые исследования - но кратким. Уже через неделю из птичьих трелей исчезла эйфория и новизна, свечение болида потушила засыпавшая гладкую поверхность пыльца, и Он сказал:
- Пора.
Она уже направлялась к кораблю.
Следующей остановкой была снежная безбрежность, скованная вечном льдом, который никогда не таял, вцепившись в корни низких кустарников. Северная весна была робкой. Приближаясь, она кружила вокруг корабля тусклыми днями и надолго исчезала после особенно морозных ночей. Дуновение оживавшей природы было нежным, осторожным, растянулось на несколько месяцев, позволив вычистить все ошибки из рассчетов, свести таблицы и оформить результаты проекта.
- Болид снаружи похож на льдинку, - говорила Она, кутаясь в теплый плед. - Зато внутри горит, как жаркий уголек.
Еще бы! Он подкрутил отопление, а сам вытирал пот со лба.
- Почему не на звезду? Смотри сколько их здесь?
Короткими ночами звезды вместе с кометами ссыпались с бездонных небес и прорастали на рассвете тонкими травами…
Когда тундра взорвалась ядовито яркими цветами и ягодами короткого лета, Она забеспокоилась:
- Пора. - И вдруг спросила: - Какое сегодня число?
Числа были важны для выполнения заданий и проведения экспериментов, но Она спрашивала о другом, Он сразу понял и ответил:
- Весна 2223 года.
Она кивнула, соглашаясь.
Впереди ждала долгая дорога, очередное задание, которое поступит из Центра Управления уже в пути и, как всегда, будет выполнено в срок.
Ведь Он - считался лучшим из лучших биороботов - пилотов.
Она - непревзойденным талантливым биороботом - ученым. Ее высокие способности стали неожиданным результатом сбоя в настройках. Неожиданными оказалась цена за преимущество - Она питалась не от батарей, не витаминными коктейлями, а надеждой.
Где было ее взять?
Биороботы испытывали только простые эмоции: радость, страх, уважение. Не ведали сожаления и не умели мечтать.
Помогло еще одно случайное открытие. Оказалось, что надежда вспыхивает вновь и вновь в тех мирах, где есть живая природа, и меняются сезоны. Так Он и Она превратились в вечных странников по планетам и материкам, всегда в пути за живительным глотком Весны.
- Машунь, просыпайся.
- А?
- Тебе приснился дурной сон, смотри, по щекам текут слезы.
- И правда, дурной. Как же хорошо, что это только сон. А какой сегодня день? Месяц? Год?
- 21 марта 2223.
- А футбольный матч…
- … будет завтра.
- А через месяц…
- …мы поедем к морю.
- Хорошо. Как же это хорошо, Петька! Пойдем встречать весну?
За окном распевали птицы, и яркие солнечные лучи выметали с горизонта облака. Все дышало надеждой.
В Париже коричнево, ветренно, просторные улицы полны машин. Сена тоже коричневая, еще она - широкая и торопливая. Куда не бросишь взгляд - дворцы, импозантные здания, громадные церкви - их тонкие перекрытия изгибаются грязными лебедиными шеями, и с крыш на город смотрят безобразные горгульи.
Эйфелевая башня похожа днем на пучок сухих веток и на зажженную рождественскую елку - вечером.
Парижан легко отличить от туристов - они почти все - невысокие, странно одетые, ходят в магазины с сумками на колесиках, которыми в соседних странах пользуются только старики. Почему-то жители этого города напомнили мне воробьев - но воробьев молчаливых и не объятых суетой.
Если в Амстердаме среди сувениров царят картинки и продукты, связанные с марихуаной или каннабисом, из которого получают это вещество, ставшее синонимом голландской столицы, то в Париже в каждом сувенирном ларьке продают береты. Береты кричащего цвета и приглушенных тонов. Везде - береты!
На улицах французской столицы очень много нищих, в том числе подростков. Нищие сидят недалеко от Лувра, около старинных дворцов, у современных магазинов «Гуччи» и «Диор» и подвигают пластиковые стаканчики для сбора денег под ноги прохожим в надежде, что кто-то неловкий опрокинет, и тогда можно будет привлечь больше внимания. И, если повезет, сразу же парочку лишних монет.
Глядя на грязные одежды попрошаек и на неулыбчивые лица прохожих сами собой вспоминаются книги Виктора Гюго и верится в неизбежность французской революции. Темная сила неудовлетворенности и протеста этого народа - спрятанная, сдерживаемая, но способная прорваться, неся разрушение и смерть - оживает в коротких, недовольных взглядах. Не зря в центре Парижа так много полицейских. Блюстители порядка очень похожи на робокопов - одеты в жилеты странной формы и даже ноги их до колен закрыты защитными щитами. Французские полицейские хорошо вооружены и им позволено гораздо больше, чем иным европейским коллегам.
Центр Помпиду - отвратителен и вызывает почти тошноту, потому что напоминает железный ящик, на который намотали кишки неведомого зверя. Зато французы умеют строить торговые центры - нигде я еще не видела столь удивительных архитектурных решений и творческого подхода к использованию ограниченного пространства. Этажи перетекают друг в друга, входы превращаются в футуристские трубы - мосты в иные измерения, где все блестит, совращает, кажется близким и доступным, но отпугивает цифрами на ценниках.
Воспетые многими Елисейские поля - это обычный широкий проспект, полный туристов и тех самых дорогих магазинов, что приглашают в иные измерения, уводя от прохладного города и реальности.
Вдоль проезжей части поднимаются высокие деревья. Но в это время время изобилия коричневого цвета, Елисейским полям не хватает зелени Лондона, суеты Рамблас Барселоны или уюта старого центра Брюсселя. Легкости и простоты Копенгагена.
Еще одна необычная деталь привлекает внимание - туристы, обычно беспокойные и нетерпеливые во всех других европейских городах, в Париже вместе с местными жителями смиренно ждут у входов в популярные кафе и рестораны: стоят в очередях, похожих на длинные хвосты ящериц, перегораживая пешеходную часть улицы, на пронизывающем ветру, под моросящим дождем.
Наверное, первый раз в Париж следует приезжать в хорошую погоду, когда солнце превращает коричневый в золотой, и к драгоценному блеску добавляется много оттенков зелени.
Или с человеком, чьи объятия согревают в любую погоду, а взгляд и улыбка наполняют ярким светом самый серый день.
Но с таким человеком любой город превращается в город влюблюнных.
«Кроме другой символики, дракон - олицетворение непознаваемого и нами непостижимого...»
Дорога вышла длинной.
В сорок лет, три неудачных карьеры, разбитое сердце и расставание. Чувство потери – себя. Будто однажды вышел из дома и не пришел никуда. Возвращаться тоже оказалось некуда.
Дорога в сотни прочитанных книг, бессонных ночей, несколько перелетов и часов, проведенных в стареньком автобусе. Бесконечные дни, посвещенные правилам, возрастом в тысячи лет. Но я заслужил эту долгожданную встречу.
– Учитель, мне сказали, ты помогаешь найтись потерявшимся…
– Посиди со мной. Еще не настало время задавать вопросы.
Я сел.
– Закрой глаза.
Закрыл.
Во время каждой медитации темнота закипала цветными пузырями разной яркости и диаметра.
– Слышишь ветер?
Он был беспокойным.
Менял один ритм на другой, срывался с высокого тона на очень низкий.
Замер. Загудел трубой, зазывая, приглашая... Вот только куда?
– Разведи в стороны, подними свои руки.
Поднял, развел.
Скопившаяся в плечах тяжесть потекла свинцовой рекой по предплечьям к локтям. Каменными браслетами собралась на запястьях – я едва удерживал их в воздухе. Ладони дрожали. Почему должно быть так сложно? Какой груз я ношу с собой?
Ответственности за несвершенное. И перед теми, кто ожидал от меня большего? Разочарований во мне? И своих собственных в себе разочарований?
Порыв ветра, и еще, и еще один – прохладный ветер срывал с моих рук тяжесть. Необъяснимая легкость охватывала тело. Руки превратились в крылья. Взлетел бы!
Но на ногах зазвенели цепи – пустых обязательств и навязанных ценностей. Что когда-то казалось важным – статус и чужое мнение – привязывало к земле.
Темнота перед глазами, наконец, перестала плясать кругами, наполнившись золотым светом.
Изогнув шею, я глотнул кусок голубого неба. И вернул его пламенем!
В огне моего дыхания расплавились цепи.
Вместе с ними – тревоги перед будущим и сомнения.
Я взлетел!
Над собой и сразу над всем миром. И чувствовал себя единым целым с тем, что осязал и видел. В тоже время – чуждым. Непознаваемым. Разве эта бездонная тайна не есть – само существование? Кем бы я ни был в этом полете - Я был!
Всему виной – долгая дорога… Слишком утомила меня. Но проснувшись, я не испытал ни тени стыда или неловкости.
– Спрашивай.
У меня больше не было вопросов.
Телефон я включил, вернувшись в гостиницу. Сразу же раздался звонок. Принял, не проверяя номер.
– Мне приснился сон...- услышал издалека.
Сверив часы, я вспомнил о разнице во времени и замер, наслаждаясь звучанием женского голоса.
– Будто над городом летел дракон. Тонкие тучи нитями паутины запутывались в его хвосте и исчезали. За ним оставалось чистое небо. Острые крылья каждым взмахом дробили солнечный свет на мириады частиц, и золотой дождь заливал улицы. Шея дракона была изящной и длинной, словно лебединая, изумрудная чешуя сверкала юной зеленью. У него были острые клыки и опасные когти на лапах. Но я совсем не боялась. И не могла отвести взгляд... Знаешь, что случилось потом? Дракон подлетел совсем близко. Огромным глазом – больше, чем окно, у которого я стояла, – он смотрел на меня. Серые с желтыми крапинками глаза – как твои. Я вдруг провалилась в бездонную черноту его зрачка. Вокруг меня рождалась вселенная, а я была песчинкой, звуком, чьим-то дыханием. Твоим дыханием... И была собой.
Я молчал....
– Возвращайся домой...
– Я никогда его не покидал. Как и ты – свой…
До встречи.
На лестничной площадке было двенадцать дверей, семь часов вечера и бесформенный полумрак сумерек.
Три двери красовались дорогой обивкой.
Одна поскрипывала, стыдясь своей неухоженности.
Остальные не отличались друг от друга.
Все двери были наглухо закрыты, кроме одной, полинявшая краска которой падала с шершавых досок. Из узкой щели на лестничную площадку медленно ложился тяжелый запах винного перегара и одиночества. Это была дверь, за которой никого не ждали, а быть может, просто не верили в то, что дверные петли заскрипят, возвещая появление гостей, и вход оставался отрытым для случайных прохожих.
За дверью напротив раздавался плач грудного ребенка. Несколько жалобных всхлипываний, заботливое женское бормотание, и голос ребенка пропал. Его счастливое сопение охранял деревянный сторож.
За другой дверью играли свадьбу. Приглушенная мягкой обивкой музыка прерывалась весёлой разноголосицей и криками «Горько!»
В квартире напротив тоже было много вина, посторонних людей и «горько». Пронзительный, как визг, плач превратился в протяжный стон и постепенно угасал, теряя силы.
Две двери по- соседству сотрясали яростные крики. Едкая щелочь злых слов разъедала деревянные тела, и звуки разрастались, вырываясь на лестничную площадку.
Дверь около лестницы казалась скучающей. Она уныло сжималась под звуки рояля. Неловкие детские пальцы фальшиво выбивали какую-то мелодию.
Оставшиеся пять дверей напряженно темнели, охраняя свои тайны. Или им просто нечего было скрывать – и их разрушала пустота.
Теперь остается добавить одно. Хозяева всех квартир сумеречной лестничной площадки, которая сама по себе является НИЧЕМ, не знают друг друга и не стремятся узнать.
Проходит неуловимое мгновение. За дверью около лестницы стихают все звуки – детские пальцы оставили рояль. Короткую тишину нарушает первый уверенный аккорд. Музыка властно захватывает наполненное сумраком безвременное пространство. Сквозь узкое окно на лестничный проем падают лучи заходящего солнца. Они чертят ровную полосу света, в которой частицы пыли танцуют под «Лунную сонату» Бетховена.
Еще недавно мой веселый солнечный город напоминал ярмарочную карусель. Теперь колесо карусели заржавело от постоянной сырости и обреченно скрипит, завершая очередной круг.
Дожди спустились на землю вестниками Весны. Люди, ликуя, встретили посланцев.
Но что-то нарушилось в нерушимом Законе – те, чья судьба вечно идти по дорогам Земли, оборвали свой путь в нашем городе.
Дождь стал вызывать в душах людей раздражение. Надежда на то, что Закон восторжествует, царила некоторое время, но растворилась в растущих лужах. На смену ей пришло смиренное ожидание Солнца.
Перемены в душе так же незаметны, как течение времени. Человеческое существо приспосабливается к новому миру, врастая в него или позволяя ему прорасти сквозь себя.
Дождь перестал быть гостем. Он встречает нас у порога, обволакивая плащом из мелких брызг. Он идет рядом – как постоянный спутник. Дождь покорно остается у двери, терпеливо дожидаясь нашего возвращения.
Постепенно монотонное падение капель превращается в музыку. Незатейливую и однообразную в своем бесконечном повторении. Как колыбельная.
Но вслед за колыбельной приходит сон. И я все время думаю, пытаюсь угадать...
В какой из снов окунусь я, медленно идущий по мокрым улицам города Дождей?
Глава ВЕСНА 2223
- Пора?
Она устало кивнула головой.
Он взял ее за руку и помог сесть в корабль.
Мелодичное перещелкивание и перемигивание датчиков на панели управления сменилось шелестом плавного скольжения болида в потоках времени-пространства.
Она всегда боролась в такие моменты с тошнотой.
Он - едва сдерживал рвущийся наружу восторг от осознания мощи двигателей и скорости движения маленького корабля. Мягкое торможение. Посадка. Болид опустился на футбольное поле пустого стадиона огромным мячом, который лопнул, не долетев до ворот.
Улицы безлюдного города давно превратились в трубы, на них играл ветер, заглушая спор воробьев. Птиц повсюду было много: на провисших линиях проводов, на подоконниках слепых окон, низких крышах, на земле и целыми стаями в еще голых парках.
Сквозь трещины асфальта пробивались острые побеги травы. И бойко журчали ручьи, разнося грязь и бесформенный, неопределимый мусор.
В забытом городе прошло несколько недель.
Она наслаждалась прохладными днями.
Он - красочными закатами.
Вдвоем они успели выполнить бОльшую проекта.
Когда подернулись зеленью парки и улицы, и воробьи приглушили голоса, сосредоточившись на постройке гнезд, Она начала сильно уставать, и, прежде чем ясные синие глаза прикрыла туника изнеможения, Он спросил:
- Пора?
И прежде чем получил подтверждение, оживил компьютер болида.
***
В горной долине водили хороводы ветра. И до упоения пели птицы - будто вырвались из клетки зимы, и все никак не могли успокоиться - и поли, и танцевали, приветствуя долгожданную свободу и Весну.
В этом голосистом царстве болид ютился на склоне холма среди густой травы и мелких, желтых цветов, и был похож на разомлевшее от счастья солнце: оно стекло с небес, оставив вместо себя робота - двойника, и расплылось по земле каплей жира, поблескивая от удовольствия.
Прилив сил был очень плодотворным - удалось провести все необходимые исследования - но кратким. Уже через неделю из птичьих трелей исчезла эйфория и новизна, свечение болида потушила засыпавшая гладкую поверхность пыльца, и Он сказал:
- Пора.
Она уже направлялась к кораблю.
***
Следующей остановкой была снежная безбрежность, скованная вечном льдом, который никогда не таял, вцепившись в корни низких кустарников. Северная весна была робкой. Приближаясь, она кружила вокруг корабля тусклыми днями и надолго исчезала после особенно морозных ночей. Дуновение оживавшей природы было нежным, осторожным, растянулось на несколько месяцев, позволив вычистить все ошибки из рассчетов, свести таблицы и оформить результаты проекта.
- Болид снаружи похож на льдинку, - говорила Она, кутаясь в теплый плед. - Зато внутри горит, как жаркий уголек.
Еще бы! Он подкрутил отопление, а сам вытирал пот со лба.
- Почему не на звезду? Смотри сколько их здесь?
Короткими ночами звезды вместе с кометами ссыпались с бездонных небес и прорастали на рассвете тонкими травами…
Когда тундра взорвалась ядовито яркими цветами и ягодами короткого лета, Она забеспокоилась:
- Пора. - И вдруг спросила: - Какое сегодня число?
Числа были важны для выполнения заданий и проведения экспериментов, но Она спрашивала о другом, Он сразу понял и ответил:
- Весна 2223 года.
Она кивнула, соглашаясь.
Впереди ждала долгая дорога, очередное задание, которое поступит из Центра Управления уже в пути и, как всегда, будет выполнено в срок.
Ведь Он - считался лучшим из лучших биороботов - пилотов.
Она - непревзойденным талантливым биороботом - ученым. Ее высокие способности стали неожиданным результатом сбоя в настройках. Неожиданными оказалась цена за преимущество - Она питалась не от батарей, не витаминными коктейлями, а надеждой.
Где было ее взять?
Биороботы испытывали только простые эмоции: радость, страх, уважение. Не ведали сожаления и не умели мечтать.
Помогло еще одно случайное открытие. Оказалось, что надежда вспыхивает вновь и вновь в тех мирах, где есть живая природа, и меняются сезоны. Так Он и Она превратились в вечных странников по планетам и материкам, всегда в пути за живительным глотком Весны.
- Машунь, просыпайся.
- А?
- Тебе приснился дурной сон, смотри, по щекам текут слезы.
- И правда, дурной. Как же хорошо, что это только сон. А какой сегодня день? Месяц? Год?
- 21 марта 2223.
- А футбольный матч…
- … будет завтра.
- А через месяц…
- …мы поедем к морю.
- Хорошо. Как же это хорошо, Петька! Пойдем встречать весну?
За окном распевали птицы, и яркие солнечные лучи выметали с горизонта облака. Все дышало надеждой.
Глава КОРИЧНЕВЫЙ ГОРОД
В Париже коричнево, ветренно, просторные улицы полны машин. Сена тоже коричневая, еще она - широкая и торопливая. Куда не бросишь взгляд - дворцы, импозантные здания, громадные церкви - их тонкие перекрытия изгибаются грязными лебедиными шеями, и с крыш на город смотрят безобразные горгульи.
Эйфелевая башня похожа днем на пучок сухих веток и на зажженную рождественскую елку - вечером.
Парижан легко отличить от туристов - они почти все - невысокие, странно одетые, ходят в магазины с сумками на колесиках, которыми в соседних странах пользуются только старики. Почему-то жители этого города напомнили мне воробьев - но воробьев молчаливых и не объятых суетой.
Если в Амстердаме среди сувениров царят картинки и продукты, связанные с марихуаной или каннабисом, из которого получают это вещество, ставшее синонимом голландской столицы, то в Париже в каждом сувенирном ларьке продают береты. Береты кричащего цвета и приглушенных тонов. Везде - береты!
На улицах французской столицы очень много нищих, в том числе подростков. Нищие сидят недалеко от Лувра, около старинных дворцов, у современных магазинов «Гуччи» и «Диор» и подвигают пластиковые стаканчики для сбора денег под ноги прохожим в надежде, что кто-то неловкий опрокинет, и тогда можно будет привлечь больше внимания. И, если повезет, сразу же парочку лишних монет.
Глядя на грязные одежды попрошаек и на неулыбчивые лица прохожих сами собой вспоминаются книги Виктора Гюго и верится в неизбежность французской революции. Темная сила неудовлетворенности и протеста этого народа - спрятанная, сдерживаемая, но способная прорваться, неся разрушение и смерть - оживает в коротких, недовольных взглядах. Не зря в центре Парижа так много полицейских. Блюстители порядка очень похожи на робокопов - одеты в жилеты странной формы и даже ноги их до колен закрыты защитными щитами. Французские полицейские хорошо вооружены и им позволено гораздо больше, чем иным европейским коллегам.
Центр Помпиду - отвратителен и вызывает почти тошноту, потому что напоминает железный ящик, на который намотали кишки неведомого зверя. Зато французы умеют строить торговые центры - нигде я еще не видела столь удивительных архитектурных решений и творческого подхода к использованию ограниченного пространства. Этажи перетекают друг в друга, входы превращаются в футуристские трубы - мосты в иные измерения, где все блестит, совращает, кажется близким и доступным, но отпугивает цифрами на ценниках.
Воспетые многими Елисейские поля - это обычный широкий проспект, полный туристов и тех самых дорогих магазинов, что приглашают в иные измерения, уводя от прохладного города и реальности.
Вдоль проезжей части поднимаются высокие деревья. Но в это время время изобилия коричневого цвета, Елисейским полям не хватает зелени Лондона, суеты Рамблас Барселоны или уюта старого центра Брюсселя. Легкости и простоты Копенгагена.
Еще одна необычная деталь привлекает внимание - туристы, обычно беспокойные и нетерпеливые во всех других европейских городах, в Париже вместе с местными жителями смиренно ждут у входов в популярные кафе и рестораны: стоят в очередях, похожих на длинные хвосты ящериц, перегораживая пешеходную часть улицы, на пронизывающем ветру, под моросящим дождем.
Наверное, первый раз в Париж следует приезжать в хорошую погоду, когда солнце превращает коричневый в золотой, и к драгоценному блеску добавляется много оттенков зелени.
Или с человеком, чьи объятия согревают в любую погоду, а взгляд и улыбка наполняют ярким светом самый серый день.
Но с таким человеком любой город превращается в город влюблюнных.
Глава ПОЛЕТ ДРАКОНА
«Кроме другой символики, дракон - олицетворение непознаваемого и нами непостижимого...»
Дорога вышла длинной.
В сорок лет, три неудачных карьеры, разбитое сердце и расставание. Чувство потери – себя. Будто однажды вышел из дома и не пришел никуда. Возвращаться тоже оказалось некуда.
Дорога в сотни прочитанных книг, бессонных ночей, несколько перелетов и часов, проведенных в стареньком автобусе. Бесконечные дни, посвещенные правилам, возрастом в тысячи лет. Но я заслужил эту долгожданную встречу.
– Учитель, мне сказали, ты помогаешь найтись потерявшимся…
– Посиди со мной. Еще не настало время задавать вопросы.
Я сел.
– Закрой глаза.
Закрыл.
Во время каждой медитации темнота закипала цветными пузырями разной яркости и диаметра.
– Слышишь ветер?
Он был беспокойным.
Менял один ритм на другой, срывался с высокого тона на очень низкий.
Замер. Загудел трубой, зазывая, приглашая... Вот только куда?
– Разведи в стороны, подними свои руки.
Поднял, развел.
Скопившаяся в плечах тяжесть потекла свинцовой рекой по предплечьям к локтям. Каменными браслетами собралась на запястьях – я едва удерживал их в воздухе. Ладони дрожали. Почему должно быть так сложно? Какой груз я ношу с собой?
Ответственности за несвершенное. И перед теми, кто ожидал от меня большего? Разочарований во мне? И своих собственных в себе разочарований?
Порыв ветра, и еще, и еще один – прохладный ветер срывал с моих рук тяжесть. Необъяснимая легкость охватывала тело. Руки превратились в крылья. Взлетел бы!
Но на ногах зазвенели цепи – пустых обязательств и навязанных ценностей. Что когда-то казалось важным – статус и чужое мнение – привязывало к земле.
Темнота перед глазами, наконец, перестала плясать кругами, наполнившись золотым светом.
Изогнув шею, я глотнул кусок голубого неба. И вернул его пламенем!
В огне моего дыхания расплавились цепи.
Вместе с ними – тревоги перед будущим и сомнения.
Я взлетел!
Над собой и сразу над всем миром. И чувствовал себя единым целым с тем, что осязал и видел. В тоже время – чуждым. Непознаваемым. Разве эта бездонная тайна не есть – само существование? Кем бы я ни был в этом полете - Я был!
Всему виной – долгая дорога… Слишком утомила меня. Но проснувшись, я не испытал ни тени стыда или неловкости.
– Спрашивай.
У меня больше не было вопросов.
***
Телефон я включил, вернувшись в гостиницу. Сразу же раздался звонок. Принял, не проверяя номер.
– Мне приснился сон...- услышал издалека.
Сверив часы, я вспомнил о разнице во времени и замер, наслаждаясь звучанием женского голоса.
– Будто над городом летел дракон. Тонкие тучи нитями паутины запутывались в его хвосте и исчезали. За ним оставалось чистое небо. Острые крылья каждым взмахом дробили солнечный свет на мириады частиц, и золотой дождь заливал улицы. Шея дракона была изящной и длинной, словно лебединая, изумрудная чешуя сверкала юной зеленью. У него были острые клыки и опасные когти на лапах. Но я совсем не боялась. И не могла отвести взгляд... Знаешь, что случилось потом? Дракон подлетел совсем близко. Огромным глазом – больше, чем окно, у которого я стояла, – он смотрел на меня. Серые с желтыми крапинками глаза – как твои. Я вдруг провалилась в бездонную черноту его зрачка. Вокруг меня рождалась вселенная, а я была песчинкой, звуком, чьим-то дыханием. Твоим дыханием... И была собой.
Я молчал....
– Возвращайся домой...
– Я никогда его не покидал. Как и ты – свой…
До встречи.
Глава Соната закрытых дверей
На лестничной площадке было двенадцать дверей, семь часов вечера и бесформенный полумрак сумерек.
Три двери красовались дорогой обивкой.
Одна поскрипывала, стыдясь своей неухоженности.
Остальные не отличались друг от друга.
Все двери были наглухо закрыты, кроме одной, полинявшая краска которой падала с шершавых досок. Из узкой щели на лестничную площадку медленно ложился тяжелый запах винного перегара и одиночества. Это была дверь, за которой никого не ждали, а быть может, просто не верили в то, что дверные петли заскрипят, возвещая появление гостей, и вход оставался отрытым для случайных прохожих.
За дверью напротив раздавался плач грудного ребенка. Несколько жалобных всхлипываний, заботливое женское бормотание, и голос ребенка пропал. Его счастливое сопение охранял деревянный сторож.
За другой дверью играли свадьбу. Приглушенная мягкой обивкой музыка прерывалась весёлой разноголосицей и криками «Горько!»
В квартире напротив тоже было много вина, посторонних людей и «горько». Пронзительный, как визг, плач превратился в протяжный стон и постепенно угасал, теряя силы.
Две двери по- соседству сотрясали яростные крики. Едкая щелочь злых слов разъедала деревянные тела, и звуки разрастались, вырываясь на лестничную площадку.
Дверь около лестницы казалась скучающей. Она уныло сжималась под звуки рояля. Неловкие детские пальцы фальшиво выбивали какую-то мелодию.
Оставшиеся пять дверей напряженно темнели, охраняя свои тайны. Или им просто нечего было скрывать – и их разрушала пустота.
Теперь остается добавить одно. Хозяева всех квартир сумеречной лестничной площадки, которая сама по себе является НИЧЕМ, не знают друг друга и не стремятся узнать.
Проходит неуловимое мгновение. За дверью около лестницы стихают все звуки – детские пальцы оставили рояль. Короткую тишину нарушает первый уверенный аккорд. Музыка властно захватывает наполненное сумраком безвременное пространство. Сквозь узкое окно на лестничный проем падают лучи заходящего солнца. Они чертят ровную полосу света, в которой частицы пыли танцуют под «Лунную сонату» Бетховена.
