И вот этот мужчина подошел к нам. Остановился у столика, за которым мы сидели. Заговорил о погоде – ведь это такая удобная тема во всех культурах, чтобы завести разговор. Спросил наше мнение о расписании тренировок. О дне соревнований, выпавшем во время каникул. Сказал о выпускном классе своего сына и домашнем задании, которое вдруг стало необходимо выполнять Яруну. Мужчина словно специально возвращал нас к прерванной его появлением теме, и вот уже из наших уст звучало:
– Как так? Почему? В этой стране люди не спешат получить высшее образование?
Вопрос был задан. В ответ мы получили пожатие плечами и небольшой рассказ о себе.
Стоявший перед нами мужчина получил профессию слесаря. Высокого разряда. Он сделал небольшую паузу, требуя от нас внимания к своим словам. Потом поведал о том, как гордился своей специальностью сам и как были рады за него родители.
– Сначала я работал в небольшой мастерской. Потом пятнадцать лет на заводе, пока тот не закрылся. И вдруг оказалось сложно найти новое место. Так я попал в рабочую школу и стал преподавать слесарное мастерство подросткам.
Трудным подросткам. Потому что «рабочая школа» означала самый низкий уровень среднего образования. Для тех, кто не может, но чаще всего не желает учиться. Среди учеников таких заведений – большинство с тяжелым прошлым и сложным настоящим. Детей из неблагополучных семей. Тех, кто видел изнанку жизни и давно познакомился с полицией.
– Трудно. Невероятно трудно работать с этими мальчишками. Но мне нравилось быть рядом с ними. Стараться хоть на короткое время увлечь их чем-то. А какое это было счастье, если удавалось помочь кому-то из них найти дорогу в будущее... Я помню их всех. По именам. Моих учеников.
Мужчина улыбнулся, и у него оказалась такая же светлая улыбка, как и у его сына – словно невероятным, фантастическим образом сквозь морщины и пигментные пятна узкого лица этого пожилого голландца сверкнула улыбка Электроника.
– В этой школе я преподавал тоже почти пятнадцать лет. Но потом началось сокращение, а я уже почти достиг пенсионного возраста, поэтому решил оставить свое место молодым учителям. Иначе бы работал там гораздо дольше. Мне нравилось то, что я делал. – Мужчина замолчал, следя взглядом за происходящим за стеклянной стеной.
Мы тоже к ней обернулись. Я нашла своего сына – его лицо раскраснелось, волосы потемнели от пота, он бегал среди похожих на него взмыленных мальчишек.
– Сейчас вот я на пенсии и три раза в неделю помогаю в Хартекампе. – Мужской голос снова призывал обратить внимание на нашего собеседника. – Знаете такое место?
Мы обменялись с Мартой из Боливии понимающими взглядами и отозвались почти одновременно:
– Это по дороге к морю?
– У кольца напротив леса? Где начинаются дюны?
– Там, там, – закивал мужчина. – Работаю там волонтером.
Волонтерство, хорошо знакомое мне со времен детства и юности в советской стране, но почти забытое после ее развала, когда я уезжала, оказалось привычным явлением в Нидерландах.
Добровольцами, выходящими на свои собственные «субботники», являются почти все работники администрацией спортивных клубов и клубов по интересам, смотрители в музеях и на выставках, способные много рассказать о представленных в залах произведениях искусств.
В похожих на космические станции или мини-города больницах посетителей часто встречают люди, готовые помочь найти нужное отделение. Они же приносят газеты больным или предлагают свою компанию, чтобы поговорить или почитать вслух. Тех, кто выполняют свою работу бесплатно, очень много среди водителей специальных автобусов для пенсионеров и инвалидов.
Маляр, который будет однажды красить стены в нашем доме, наполнив его едким запахом краски, а еще – своим высоким голосом и частым смехом, вывозит по выходным в лес или к морю инвалидов и одиноких стариков. И поет им песни, как пел нашему дому.
Среди моих знакомых есть врач, который в свободное время, как раньше его отец и дед, руководит спасательной службой в своем родном прибрежном городке и сам работает в ней одним из спасателей. Добровольцы бывают даже на пожарных станциях, хоть никогда и не принимают участия в тушении огня.
Но обо всем этом я узнала позже. В тот вечер состоялась моя первая встреча, вернее, разговор с одним из таких волонтеров.
Стоявший перед нами пожилой человек, пенсионер, ухаживал за тяжелобольными. Хартекамп – небольшой поселок для людей разных возрастов с различными формами слабоумия или с заболеваниями, требующими активного ухода. ДЦП, рассеянным склерозом, другими.
– Мне нравится помогать людям.
Ответил наш собеседник на вопрос, не прозвучавший вслух, зато горевший в наших глазах сдерживаемым удивлением: «Почему?»
– Мне нравится помогать им, – повторил мужчина, имени которого я до сих пор не спросила. – Вывести на прогулку, поговорить, помочь одеться или приготовить еду. Кого-то покормить. Проводить в бассейн – в Кампе есть специально оборудованный бассейн.
О нем мы тоже знали. Вернее, именно благодаря бассейну, в котором учились плавать многие дети из округи, нам стал известен сам Хартекамп.
Занятия для детей начинались в то время, когда не встретить тех, кто жил в похожих на плоские коробки домах, спланированных так, чтобы в них было удобно человеку, вынужденному пользоваться инвалидной коляской. Зато о необычных жителях поселка говорили специальные устройства в бассейне: огромные лифты, с помощью которых опускали в воду людей, не способных сделать это самостоятельно.
Впервые попав на уроки плавания, дети боязливо обходили неуклюжие сооружения стороной. Но быстро привыкали и вскоре уже не задерживали на них своих торопливых сверкающих взглядов.
– Мне нравится находиться там рядом с этими людьми. Если удается зажечь улыбку на их лицах, порадовать их чем-то – самому становится светлее на душе. Им так важно любое внимание! Они так легко делятся своей благодарностью! Она как теплое одеяло. Понимаешь, что сделал в этот день что-то хорошее. Я бы приходил в Хартекамп еще чаще. Администрация только рада сократить с помощью нас, добровольцев, расходы, но тогда молодые получат меньше зарплаты. Неверно это. Вот я и бываю там лишь три раза в неделю. Зато все остальное время могу посвятить Яруну.
Мужчина кивнул на стеклянную стену.
Мы с Марией тоже повернулись к ней. На этот раз я нашла сначала взглядом не своего сына, а худого парнишку с кудрями Электроника.
Посмотрела на других ребят в спортивном зале. Одетые в одинаковую форму – темно-синие майки-безрукавки и широкие белые штаны, все они были разными: разных возрастов, роста, цвета волос, комплекции. Даже происхождения, потому что среди них бегали дети иммигрантов или из смешанных семей.
В последние минуты тренировки на поле появлялось много мячей, они взлетали над полом на разную высоту, раскатывались по сторонам, не всегда послушные детским рукам. Нестройный стук и возбужденные голоса едва проникали сквозь толстое стекло. Все ребята за ним были разными. Даже клубная форма иначе смотрелась на каждом из них, и похожие мячи неодинаково выполняли команды их рук. Каждого из этих мальчишек и девчонок ждало свое будущее.
Меня учили уважать достижения в разных их проявлениях, измеряя успех через эти достижения. И важным пунктом в привычной мне системе ценностей стояла карьера. Началом к ней считалось высшее образование – как необходимая отметка в зачетке на пути к самоуважению.
Но рядом с нами стоял невзрачный пожилой человек в дешевом костюме и недорогих ботинках и говорил о себе с гордостью, хорошо различимой в его голосе. Его рассказ не напоминал рисование, хвастовство, самовосхваление.
В нем не было ничего отталкивающего.
Открылся проход, ведущий из кафе в спортивный зал, откуда тотчас же полилась многоголосица и понесся беспорядочный гулкий стук мячей об пол.
– Пойду в зал, тренировка уже почти закончилась, – сказал мужчина и поспешил к своему сыну, парнишке с копной крупных кудрей и россыпью прыщей на лице.
У них обоих были похожие улыбки – как у героев любимого фильма моего детства.
Чай в чашке передо мной давно остыл, вместе с ним остыло мое желание говорить о необходимости высшего образования. Не знаю, о чем молчала Мария, настойчиво отвернувшись к стеклянной стене.
Я еще раз прокрутила в голове слова мужчины и положила закладку на страничку этого дня. Потому что знала – буду к ней возвращаться и перечитывать.
P.S
Вскоре после этого вечера Яруна перевели в другую команду, которая тренировалась в иные дни. Еще через полгода мой сын, став поклонником Месси, открыл для себя мир футбола и в следующем сезоне уже гонял мяч не в закрытом зале, а на зеленом поле. Я так ничего не узнала о матери Яруна, но мне захотелось поделиться разговором с его отцом.
Глава О РАЗНОМ
Чувствовать…
Промозглый ветер и холодные капли дождя на лице.
Поскрипывание новых ботинок и жжение натертого ими мозоля.
Видеть серое небо, промокшую афишу, рекламу нового крема с постаревшем лицом Пенелопы Круз, и цветы в пластмассовых ведерках вокруг магазина. Цветы - букетами, стопками, связками - тюльпаны, гиацинты и еще не смелые розы, прямые зонты гербер и гортензии в плошках.
Слышать обрывки песен и крики детей из подворотни.
Свист шин и тренькание велосипедного звонка.
Прикусить щеку. И испугаться - неужели дырка в зубе?
Недовольно ухмыльнуться, что свободные раньше джинсы плотно обхватили бедра и талию. Забыть заплатить счета за газ и воду.
Вспомнить о дне рождения друга и позвонить сестре.
Улыбнуться своему отражению в заляпаном окне чужой машины.
Просто жить...
Глава В Е С Н А
Весна - голосистая, звонкая - проникает своим звучанием уже в февральские дни, зля морозы и заранее объявляя о своем приближении.
Она - парнишка, у которого начинает пробиваться пушок над верхней губой.
Она - девушка, щеки которой скоро зарумянит первая любовь.
Она - бесконечно уверенная в себе и неизбежная Юность, и ей все равно, что дряхлеет, покрываясь прогалинами, теряет голос, хрипя проседающими сугробами и льдом, умирающая зима.
Все звуки начальной Весны - высокие и пронзительные. Сам воздух звенит, переполнившись лучистым, золотистым светом. Безудержно чирикают воробьи, и резкой дробью слышится капель.
Дрожат головки подснежников - в их кажущейся хрупкости - сила, способная ломать самый крепкий наст. Дрожат голые ветви от напора нахлынувших от корней соков. И снеговые шапки на крышах, отяжелев, ссыпаются шмотьями на оголившуюся землю. Шмяк! Неожиданно звонко.
Позже, повзрослев и станов полноголосой, Весна зажурчит широкими ручьями, запоет вместе со стаями птиц, зашелестит новорожденной листвой, пока не оглушит раскатами первого грома. Позже…
А пока она звенит.
И все ее звуки высокие и заливистые.
Так возвращается домой задержавшийся подросток - шагов еще не слышно, но уже доносится неунывающий, всеуверенный голос. Без толики сомнений в том, что ждут.
Весенний ветер - особый, его легко отличить от поздних февральских ветров. Выйдешь на улицу, прислушаешься или подставишь ему лицо и сразу же понимаешь - это он. Уже не зимний.
Еще холодный? Бывает.
Зато студеный, а не стылый.
Не пронизывающий, а бодрящий.
Под утро не ледяной, а освежающий. Сердится?
И такое случается, но в порывах больше нет лютой ярости, скорее вольность - буйная, безудержная. А если разразится штормом - то бушует не как обезумевший, а неистово.
Весенний ветер не воспринимается назойливым - он неугомонный.
Не хлесткий, а резвящийся. И очень часто - изменчивый, мятежный.
Свистит за окном, завывает, но стоит прислушаться - не похоже на недовольное ворчание, скорее кто-то распевается после затяжной простуды.
На улице царапнет лицо, и вдруг понимаешь - не ледяным крошевом - частичкой песка!
Замрешь, отмечая важную перемену: воздух зимой - обезличенный, от долгих морозов почти стерильный, а теперь напитался влагой, пахнет вскрывшейся от снега сырой землей, дразнит легкими ароматами первоцветов.
И вот этими ранними запахами просыпающейся природы - запахом надежды - так отличается весенний ветер.
ВЕСНА И ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ
На рассвете заголосили птицы, соревнуясь в звонкости и безрассудстве. Дом не слышал.
Солнышко почистило и пригладило солому недавно переложенной крыши - не приосанился. Ветер пощекотал оконные рамы - не улыбнулся дом. Стоял впечалившись в землю.
Вокруг торопливо распускался сад - набухли и в миг взорвались почки, разбежались по полянкам шустрые подснежники, нарциссы вскинули зеленые стрелы, выпуская зонтики цветов. Тихо шептались нежные крокусы. И гиацинты… вылезали на поверхность, как кроты, раскопавшие радугу.
Но дом не видел этой суетливой красоты. Будто ослеп сразу всеми окнами.
Пугливая косуля забрела в сад, пощипывая головки проклюнувшихся тюльпанов. Никто не гнал ее прочь, и она осталась ночевать у корней густого кустарника. Ей было невдомек, что вот уже второй год Весна приходила на порог притихшего дама, а девушка - хозяйка, не впускала, привыкнув хранить внутри печаль и позднюю осень.
Но Весна - упрямица не сдавалась и верила, что своей музыкой способна залечить любые кровоточащие или обезкровленные души.
Утром она снова собрала вокруг дома большой оркестр.
Ветер со свежей силой тронул струны ветвей и листьев, задул в цветочные трубы, солнце забарабанило лучами по лужам и заиграло на клавишах - лепестках. В хор певчих птиц Весна позвала дятла. Ритмичной дробью он вдруг добавил музыке новый модный мотив. Встрепенулась косуля. Подскочила на ноги и дернулась, готовая бежать, но задержалась. Сделала осторожный шаг, потом еще один - любопытный. Поближе к дому.
Щелкнул замок?
И дверь… неужели приоткрылась?
МАРТОВСКИЙ КОТ
Мартовский кот подкрадывается к городу в сумерках. Запрыгивает на забор, оттуда забирается на крышу и идет от одной до другой неторопливой поступью. Мягкие подушечки широких лап шуршат по заснеженной черепице. От его шагов тает снег, и к земле устремляются мелкие ручейки. Пушистый хвост сметает зимний мусор, обламывая сосульки, и они падают, разбиваются о землю и звенят.
Кот поводит острыми ушами, чутко прислушиваясь, не свистит ли в подворотне злая вьюга?
Его увидев бегут из города зубастые холода. В свете луны черные глаза кота сверкают звездами - он высматривает, не спряталась ли в чьем-то саду поздняя метель?
Бесшумно спрыгнув с крыши, кот растворяется в городском парке, и поймав у пруда последний заморозок, раздирает его острыми когтями в ледяные клочья. Нагулявшись, он взбирается на часовую башню ратуши и и умывается, своим мурлыканием усмиряя холодные ветра. Длинные усы цепляются за горизонт, наматывают на себя лучи солнца, и качнув головой, кот выдергивает его из земли. Щурится от света и, глотнув молочного утра, довольно облизывается. Устало зевает и ложится спать.
Шерсть мартовского кота темная, поэтому в тени дня его совсем не видно. Устроившись под его мягким боком, тихо играет в свои игры девочка Весна.
ЗВУКИ ВЕСНЫ - ЗВУКИ ЮНОСТИ
Звуки весны с годами соединяются, переплетаются со звуками детства и юности.
Я поняла это в прошлом году, когда с дочкой приехала в апреле в Берлин. Вот уже больше 20 лет я живу в Голландии, в прекрасном городе, где дома прячутся под сень огромных дубов или утопают в зелени и цвете густых садов.
