Даже во время «путешествий» Инна теперь почти безразлично наблюдала за Дериком и его девушкой. Она просто зажмуривалась, когда они тянулись губами друг к другу, и ждала, пока услышит звуки вокруг, означавшие возвращение в свой собственный мир.
Но однажды Инна стала свидетельницей того, как Дерик опустился перед своей избранницей на колени. И не где-нибудь, а на том самом зеленом лугу, на котором раньше всегда бывал один.
Вернее, не так! Раньше он очень часто бывал на нем с незримой гостьей!
Инна вырвалась из видения, как из летящего поезда – на ходу. И ответила «Да» на предложение Вадима выйти за него замуж.
С нее было достаточно иллюзий! Она хотела обычной, понятной жизни.
Обычного, понятного счастья.
Как у всех!
Сигнал сообщения раздался из сумочки, где в рабочее время оставался телефон. Но, как все, подсевшие на средства мгновенной связи, Инна не смогла проигнорировать требовательный призыв. Неважно, громкий или едва различимый, он способен прервать размышления, нарушить ход мыслей, остановить разговор. Поразительная власть над человеком короткого звука, всего одной ноты. Связывающая его волю.
Инна вяло поборолась с зависимостью, еще несколько секунд продолжая смотреть на экран компьютера, и проиграла – потянулась к сумочке, выудила из него телефон.
На экране высветились три слова: «Завал на работе».
За ними – целая строка из смешных рожиц, цветка, сложенных рук.
Перевод «Мамусь, люблю. Не обижайся» Инна сделала сама и с едва различимым вздохом бросила телефон обратно в сумку.
Взгляд сам собой остановился на пустом столе напротив. Соседка Инны по кабинету, второй экономист, Влада Михайловна, была в отпуске.
Отпала необходимость обмениваться замечаниями о погоде, задавать вопросы, на которые даже не ждешь ответа, выслушивать сплетни о сотрудниках...
Еще недавно Инна мечтала о нескольких днях без всего этого, но сейчас поймала себя на мысли, что не рада одиночеству.
Оно способствовало работе, но высвобождало время на мысли и давало волю воспоминаниям. От них и так сложно спрятаться, когда перед глазами горит число на календаре, но их можно прервать теми самыми неважными разговорами. Кроме того, в присутствии Влады Михайловны, которая была на четыре года моложе, но казалась на пять лет старше, Инне было бы неловко думать о своей тайне. Словно соседка могла о чем-то догадаться и осудить.
Зато в тишине наполовину осиротевшего кабинета воспоминания получили зеленый свет и двигались широким потоком.
…
О собственной свадьбе они остались сумбурными и, наверное, не теми, которые положено хранить от такого дня.
Платье было неудобным и жарким. Невеста опоздала в ЗАГС из-за парикмахера, слишком долго укладывавшего ее волосы в прическу. Обычно послушные, в то утро они не желали слушаться, рассыпаясь в разные стороны. Инне было уже все равно, как она выглядит. Ей вовсе не хотелось праздничной суеты, множества гостей, шумного застолья, но родители молодых настояли на торжестве.
Немилостиво палило солнце, приготовив сотни раскаленных лучей для всех семи мостов городов.
Пока Вадим нес свою жену через самый маленький из них (красный, каменный – спасение всех женихов), Инны чувствовала влажное тепло его рук сквозь ткань платья.
Стол в неуютной столовой ломился от салата оливье.
Оливье. Оливье. Оливье. Почему запомнился только один этот салат?
Громкий голос тамады резал уши. Как старую пластинку его заклинило на слове «Горько». И, может, оттого, что все хорошо в меру, слишком частые поцелуи на потеху гостям показались Инне горькими.
Вадим не выпускал ее из объятий, отчего становилось еще жарче.
Но молодой муж был так искренне счастлив, что Инна горела в огне его чувств тоненькой свечкой и терпеливо ждала, когда же закончится этот бесконечный день.
Все-таки Вадик переволновался и выпил лишнего. Первая брачная ночь превратилась для обоих в неловкое испытание. Но, как ни странно, сблизила молодых больше удачной близости и печатей в паспортах. Когда под утро супруги засыпали в объятиях друг друга после взаимных заверений, что все между ними будет только лучше, и они непременно будут счастливы, Инна искренне в это верила. Пусть она никогда и не забывалась от поцелуев мужа, не улетала от них из холодного подъезда на небеса, совершенно иначе чувствуя собственное тело, она верила в свое счастье с Вадимом – обычное, как у всех.
Молодость и пробужденные потребности молодого здорового тела решают множество проблем (или скрывают их). Так что после неудачного первого раза интимная жизнь медленно наладилась, вполне устраивая обоих супругов. К тому же в то время не принято было обсуждать, как и что, и что не так, и считать, что каждый супруг имеет почти непреложное право на удовлетворение.
Первые годы замужества Инны все-таки были счастливыми. Она поступила на экономический факультет. Молодым супругам, двум студентам, сбежавшим от родителей в крохотную хрущевку, приходилось непросто. Но трудности сближали и не оставляли времени задумываться – а возможно ли по-другому. Рядом с Гришаевыми были друзья – такие же молодые, вечно голодные, пьяневшие от молодости и веры, что все самое лучшее впереди. Вместе с ними в это верила и вся страна, превратившись в несдержанного юношу, который то распахивает душу незнакомцам, то ссорится с друзьями и ломает, ломает привычные устои, уверенный в том, что построит что-то лучшее.
Димка стал серьезным последствием мелкой оплошности, и первую летнюю сессию Инна сдавала, пугая преподавателей размерами живота. Ее сын родился в ночь после последнего экзамена.
Легко. Летом. Лучший подарок!
Молодая мама посмотрела на сморщенное детское личико, и на несколько мгновений невидимые крылья унесли ее вместе с ребенком из стерильной комнаты и от чужих людей в небеса – туда, где они могли впервые разглядеть друг друга. Синие глаза сына еще плохо видели, так что он смотрел сердцем. Инна была его Вселенной.
Вадик настаивал на имени Михаил, бабушки на имени Сережа.
Но мальчика назвали Дмитрий, как хотела счастливая мама.
Одна буква… С которой начиналось другое имя...
Случайность?
С началом учебного года родителям-студентам стало еще сложнее. Бессонные ночи, горы пеленок, что сушились на палках, торчавших из окон хрущевки. Поездки с малышом в руках от одной бабушки к другой... Но Инне хватало улыбки сына, чтобы забыть усталость. Его ручонка, сжавшая ее палец или прихватившая локон волос, заряжала ее энергией. Зато Вадим все чаще казался раздраженным. Чтобы он смог закончить мединститут, Инна перевелась на заочное.
Было трудно? Да. Но у нее все получалось. Она умудрялась совмещать семью и учебу, ее оценки оставались высокими. У Гришаевых находилось время на встречи с друзьями.
В те годы не случалось «путешествий». Совсем. Словно сработал невидимый тумблер. Фильм закончился. Даже воспоминания о его главном герое не находили пути в повседневность, в которой не было места видениям и несуществующим персонажам.
Первый семейный кризис случился, когда Димка пошел в детский сад. Вадим уже работал хирургом в Областной больнице. Он стал вдруг все чаще задерживаться после смен, иногда таксовал в свободное время. В появившейся в их отношениях прохладе Инна винила себя. Она была не слишком внимательной к мужу, посвятив всю себя сыну. Супружеские обязанности стали ей в тягость. А рядом с молодым хирургом находились ассистентки, лаборантки, медсестры. Вадим стал приносить на своих белых халатах едва различимый аромат женских духов.
Инна так и не выяснила, была ли измена, или она почувствовала готовность мужа к ней – и никогда не стремилась узнать. Ревность вскипела внутри нее черной волной и оказалась похожей на чувства. Те самые, ради которых люди остаются вместе.
Состоялось несколько разговоров, утонувших в эмоциях, и напряженные выяснения отношений. Шепотом на кухне, чтобы не разбудить Димку, в ванной комнате, под шум льющейся из крана воды. Были слезы с обеих сторон, а также заверения, обещания, признания в любви (вслух опять только со стороны Вадима).
А потом секс. Горячий, яростный – там же, на кухне. В узкой ванной, в комнате, прикусив губы, чтобы не издавать звуков. На даче у знакомых, пока Димка играл дома с их детьми. Тот самый секс, о котором вдруг стало модно теперь говорить, вывешивая интимные отношения напоказ, как раньше простыни после первой ночи.
Результатом бурного всплеска физиологического счастья стала Светочка. И месяцы до ее рождения были медовыми в семейной жизни Инны.
Светочка – светлый лучик, Светлячок – улыбчивая, бойкая, дитя вспыхнувших чувств. Она собрала от родителей самые лучшие черты и во внешности, и в характере, и появилась на свет, чтобы научить всех любви.
Димку – делить свое собственное счастье и усмирять эгоизм, которого в нем, избалованном вниманием мамы, было много, Инну – любить мужа, черты которого она видела в дочке, Вадима – собственных детей, не испытывая к ним ревности.
Так думала Инна. Так надеялась Инна, окунувшись в счастье новорожденного материнства – сладкое, пахнущее молоком, наполненное грустью. Потому что каждый день полон подарков – первая улыбка, первые слова, первые шаги - но означает отдаление. Вселенная ребенка становится больше лица матери, ее теплого тела, в ней появляется все больше места для новых вещей, впечатлений, умений. Каждое мгновение – открытие. Каждый шаг – вдаль.
Путь от рождения дочки и до ее первого дня в детском саду показался Инее еще более ярким, чем с сыном. Еще более коротким.
Светочка была, есть и всегда будет светлым лучиком. Но три человека рядом с ней оказались плохими учениками. Димка как был эгоистом, так и остался. При первой же возможности он ушел из дома и редко бывает в гостях, ограничиваясь звонками, или, как сегодня, смсками с забавными значками вместо эмоций. С сестрой и вовсе не разговаривает. Он слишком занят собой, и в его жизни нет места Свете.
Инна успокаивала себя тем, что со временем отношения между детьми станут теплее. Она ведь тоже не была раньше близка с сестрой, зато теперь ежедневный звонок – пусть только обменяться парой слов – стал необходим ей, как завтрак.
Вадим как ревновал к детям, так и продолжал ревновать.
В этом глупом чувстве Инна снова винила себя. Своим первым криком дочка заявила права на сердце матери, в котором уже был Дима, и там почти не осталось места для Вадима. То, что объединяло супругов несколько месяцев, было миражом, коротким, хоть и ярким, видением.
Когда из несоответствий и недостатка чувств (с одной стороны) в молодой семье стали накапливаться разногласия, а из первых недомолвок выросло недоверие, когда повседневность сняла и так тонкий глянец с отношений супругов, Инна вспомнила Виктора. Как, встретив его, испугалась своих чувств, вернее, того, что они слишком напоминали ей о несуществующем человеке. Может это был ее шанс на счастье, которым Инна не воспользовалась? Зачем вспоминать? Жалеть о несостоявшихся отношениях слишком поздно.
– Иней! Ты куском льда скоро станешь! Пора растопить тебя горячим чаем, – в комнату зашла Варвара Евгеньевна из отдела кадров. В руках – телефон (куда без него), под мышкой – пачка печенья.
Гостья по-хозяйски огляделась и решительно направилась к шкафу, где на полке стоял электрический чайник.
– Давай, вылезай из-за стола. А то примерзнешь к нему... – скомандовала она и посмотрела на Инну то ли грозно, то ли с заботой (губы улыбаются, а брови хмурятся, вот и разбери...)
Она всегда такая, с детского сада.
Варька – Генеральша, подруга со двора.
Дом, где росла Инна, строился для военных, и у многих ее друзей дедушки или папы были офицерами. Но всеми девчонками двора заправляла Варя, дочка учительницы английского. Учитель – это, наверное, тоже почти генерал?
Именно Варя решала, кому есть песочные пироги, а кому их лепить, с кем дружить, а с кем ссориться. Командный голос смешивался у нее с даром убеждения и закреплялся опытом. Варя была старше остальных девочек на два года – вполне достаточно для того, чтобы заработать неоспоримый авторитет среди подруг.
В седьмом классе Генеральша вдруг постановила, что Инна станет ее близкой подругой, и так с тех пор и было.
С годами к дружбе добавлялось все больше связующих звеньев: Инна подружилась с будущим мужем Вари, когда еще училась с ним в одной группе в университете, стала свидетельницей на их свадьбе, крестной мамой первенца. Теперь еще и сотрудницей Вари.
Год назад, после затянувшегося на пятнадцать лет декретного отпуска, Генеральша решила, что ей требуется социальная адаптация к нормальным человеческим отношениям и потребовала срочно ее куда-нибудь устроить на работу. Не слишком трудную. Связанную с людьми. Инна с готовностью помогла.
В отделе кадров Варька прижилась и уже начинала прибирать к рукам его женский коллектив, но каждый рабочий день около четырех часов приходила к своей подруге на чашечку чая.
Черного, с половинкой ложечки сахара. С блюдцем сплетен.
Варька была жуткой сплетницей. Но - бывает и такое – безобидной, потому что носила на шпорах своих генеральских сапог только беззлобные пересказы.
Инна пила чай, смотрела на ставшее почти родным лицо подруги и вспоминала вечера во дворе на лавочках в зарослях сирени, когда разговоры о первых поцелуях и парнях велись под звуки музыки, льющейся из окон студенческого общежития, что располагалось недалеко от дома.
Вспоминала летние дни на берегу речки или на даче родителей Вадика. Уютные посиделки под шепот костра, рядом с палатками. Запах шашлыков и печеной картошки.
(Варька тоже любила лето. Но уже много лет звала подругу Иней. Это прозвище подхватили от нее общие знакомые. Инна привыкла, хотя поначалу слово холодило ей душу, даже под жарким полуденным солнцем навевая зимнюю грусть).
В памяти оживали дни рождения детей, их первый класс и выпускные.
Так много пройдено вместе или рядом! Варя знала об Инне все-все-все... Кроме ее тайны.
Мало того, что поделиться подобным во все времена дружбы казалось невозможным, Генеральша жила когда-то вместе с Гришкой на одной лестничной площадке и уже тогда определила его в женихи Инне.
И была без ума от Вадима после того, как он, по словам Варьки, виртуозно лишил ее аппендикса.
Мысли о странном мире, в котором существовал Дерик, вернулись, когда дети пошли в детский сад и в школу, а в повседневности появилось время для себя. Пусть его было немного, потому что молодая мама разрывалась между работой, садиком, школой, домом, но оно появилось.
Например, иногда вечерами Инна сидела на кухне и, как в старших классах, смотрела в темное окно, выходившее на городской парк...
В свете фонарей кружились снежинки, и мороз рисовал на стеклах, а Инне вдруг вспомнился зеленый луг, темноволосый парень, который жонглировал ножами и яркими, похожими на мандарины, шарами. Он лежал на спине, раскинув в стороны руки, и улыбался, закрыв глаза. Над ним кружили и сверкали в лучах солнца острые лезвия и мягкие шары.
Кружили, кружили, завораживая металлическим блеском и оранжевым теплом. Словно маленькие солнца танцевали острыми жаркими лучами.
Застыли.
От неожиданности застыла и невидимая зрительница. Хлопнула глазами, когда ножи и шары дрогнули. Вскочила на ноги и громко закричала, когда они стремительно полетели вниз.
Но однажды Инна стала свидетельницей того, как Дерик опустился перед своей избранницей на колени. И не где-нибудь, а на том самом зеленом лугу, на котором раньше всегда бывал один.
Вернее, не так! Раньше он очень часто бывал на нем с незримой гостьей!
Инна вырвалась из видения, как из летящего поезда – на ходу. И ответила «Да» на предложение Вадима выйти за него замуж.
С нее было достаточно иллюзий! Она хотела обычной, понятной жизни.
Обычного, понятного счастья.
Как у всех!
Сигнал сообщения раздался из сумочки, где в рабочее время оставался телефон. Но, как все, подсевшие на средства мгновенной связи, Инна не смогла проигнорировать требовательный призыв. Неважно, громкий или едва различимый, он способен прервать размышления, нарушить ход мыслей, остановить разговор. Поразительная власть над человеком короткого звука, всего одной ноты. Связывающая его волю.
Инна вяло поборолась с зависимостью, еще несколько секунд продолжая смотреть на экран компьютера, и проиграла – потянулась к сумочке, выудила из него телефон.
На экране высветились три слова: «Завал на работе».
За ними – целая строка из смешных рожиц, цветка, сложенных рук.
Перевод «Мамусь, люблю. Не обижайся» Инна сделала сама и с едва различимым вздохом бросила телефон обратно в сумку.
Взгляд сам собой остановился на пустом столе напротив. Соседка Инны по кабинету, второй экономист, Влада Михайловна, была в отпуске.
Отпала необходимость обмениваться замечаниями о погоде, задавать вопросы, на которые даже не ждешь ответа, выслушивать сплетни о сотрудниках...
Еще недавно Инна мечтала о нескольких днях без всего этого, но сейчас поймала себя на мысли, что не рада одиночеству.
Оно способствовало работе, но высвобождало время на мысли и давало волю воспоминаниям. От них и так сложно спрятаться, когда перед глазами горит число на календаре, но их можно прервать теми самыми неважными разговорами. Кроме того, в присутствии Влады Михайловны, которая была на четыре года моложе, но казалась на пять лет старше, Инне было бы неловко думать о своей тайне. Словно соседка могла о чем-то догадаться и осудить.
Зато в тишине наполовину осиротевшего кабинета воспоминания получили зеленый свет и двигались широким потоком.
…
О собственной свадьбе они остались сумбурными и, наверное, не теми, которые положено хранить от такого дня.
Платье было неудобным и жарким. Невеста опоздала в ЗАГС из-за парикмахера, слишком долго укладывавшего ее волосы в прическу. Обычно послушные, в то утро они не желали слушаться, рассыпаясь в разные стороны. Инне было уже все равно, как она выглядит. Ей вовсе не хотелось праздничной суеты, множества гостей, шумного застолья, но родители молодых настояли на торжестве.
Немилостиво палило солнце, приготовив сотни раскаленных лучей для всех семи мостов городов.
Пока Вадим нес свою жену через самый маленький из них (красный, каменный – спасение всех женихов), Инны чувствовала влажное тепло его рук сквозь ткань платья.
Стол в неуютной столовой ломился от салата оливье.
Оливье. Оливье. Оливье. Почему запомнился только один этот салат?
Громкий голос тамады резал уши. Как старую пластинку его заклинило на слове «Горько». И, может, оттого, что все хорошо в меру, слишком частые поцелуи на потеху гостям показались Инне горькими.
Вадим не выпускал ее из объятий, отчего становилось еще жарче.
Но молодой муж был так искренне счастлив, что Инна горела в огне его чувств тоненькой свечкой и терпеливо ждала, когда же закончится этот бесконечный день.
Все-таки Вадик переволновался и выпил лишнего. Первая брачная ночь превратилась для обоих в неловкое испытание. Но, как ни странно, сблизила молодых больше удачной близости и печатей в паспортах. Когда под утро супруги засыпали в объятиях друг друга после взаимных заверений, что все между ними будет только лучше, и они непременно будут счастливы, Инна искренне в это верила. Пусть она никогда и не забывалась от поцелуев мужа, не улетала от них из холодного подъезда на небеса, совершенно иначе чувствуя собственное тело, она верила в свое счастье с Вадимом – обычное, как у всех.
Молодость и пробужденные потребности молодого здорового тела решают множество проблем (или скрывают их). Так что после неудачного первого раза интимная жизнь медленно наладилась, вполне устраивая обоих супругов. К тому же в то время не принято было обсуждать, как и что, и что не так, и считать, что каждый супруг имеет почти непреложное право на удовлетворение.
Первые годы замужества Инны все-таки были счастливыми. Она поступила на экономический факультет. Молодым супругам, двум студентам, сбежавшим от родителей в крохотную хрущевку, приходилось непросто. Но трудности сближали и не оставляли времени задумываться – а возможно ли по-другому. Рядом с Гришаевыми были друзья – такие же молодые, вечно голодные, пьяневшие от молодости и веры, что все самое лучшее впереди. Вместе с ними в это верила и вся страна, превратившись в несдержанного юношу, который то распахивает душу незнакомцам, то ссорится с друзьями и ломает, ломает привычные устои, уверенный в том, что построит что-то лучшее.
Димка стал серьезным последствием мелкой оплошности, и первую летнюю сессию Инна сдавала, пугая преподавателей размерами живота. Ее сын родился в ночь после последнего экзамена.
Легко. Летом. Лучший подарок!
Молодая мама посмотрела на сморщенное детское личико, и на несколько мгновений невидимые крылья унесли ее вместе с ребенком из стерильной комнаты и от чужих людей в небеса – туда, где они могли впервые разглядеть друг друга. Синие глаза сына еще плохо видели, так что он смотрел сердцем. Инна была его Вселенной.
Вадик настаивал на имени Михаил, бабушки на имени Сережа.
Но мальчика назвали Дмитрий, как хотела счастливая мама.
Одна буква… С которой начиналось другое имя...
Случайность?
С началом учебного года родителям-студентам стало еще сложнее. Бессонные ночи, горы пеленок, что сушились на палках, торчавших из окон хрущевки. Поездки с малышом в руках от одной бабушки к другой... Но Инне хватало улыбки сына, чтобы забыть усталость. Его ручонка, сжавшая ее палец или прихватившая локон волос, заряжала ее энергией. Зато Вадим все чаще казался раздраженным. Чтобы он смог закончить мединститут, Инна перевелась на заочное.
Было трудно? Да. Но у нее все получалось. Она умудрялась совмещать семью и учебу, ее оценки оставались высокими. У Гришаевых находилось время на встречи с друзьями.
В те годы не случалось «путешествий». Совсем. Словно сработал невидимый тумблер. Фильм закончился. Даже воспоминания о его главном герое не находили пути в повседневность, в которой не было места видениям и несуществующим персонажам.
Первый семейный кризис случился, когда Димка пошел в детский сад. Вадим уже работал хирургом в Областной больнице. Он стал вдруг все чаще задерживаться после смен, иногда таксовал в свободное время. В появившейся в их отношениях прохладе Инна винила себя. Она была не слишком внимательной к мужу, посвятив всю себя сыну. Супружеские обязанности стали ей в тягость. А рядом с молодым хирургом находились ассистентки, лаборантки, медсестры. Вадим стал приносить на своих белых халатах едва различимый аромат женских духов.
Инна так и не выяснила, была ли измена, или она почувствовала готовность мужа к ней – и никогда не стремилась узнать. Ревность вскипела внутри нее черной волной и оказалась похожей на чувства. Те самые, ради которых люди остаются вместе.
Состоялось несколько разговоров, утонувших в эмоциях, и напряженные выяснения отношений. Шепотом на кухне, чтобы не разбудить Димку, в ванной комнате, под шум льющейся из крана воды. Были слезы с обеих сторон, а также заверения, обещания, признания в любви (вслух опять только со стороны Вадима).
А потом секс. Горячий, яростный – там же, на кухне. В узкой ванной, в комнате, прикусив губы, чтобы не издавать звуков. На даче у знакомых, пока Димка играл дома с их детьми. Тот самый секс, о котором вдруг стало модно теперь говорить, вывешивая интимные отношения напоказ, как раньше простыни после первой ночи.
Результатом бурного всплеска физиологического счастья стала Светочка. И месяцы до ее рождения были медовыми в семейной жизни Инны.
Светочка – светлый лучик, Светлячок – улыбчивая, бойкая, дитя вспыхнувших чувств. Она собрала от родителей самые лучшие черты и во внешности, и в характере, и появилась на свет, чтобы научить всех любви.
Димку – делить свое собственное счастье и усмирять эгоизм, которого в нем, избалованном вниманием мамы, было много, Инну – любить мужа, черты которого она видела в дочке, Вадима – собственных детей, не испытывая к ним ревности.
Так думала Инна. Так надеялась Инна, окунувшись в счастье новорожденного материнства – сладкое, пахнущее молоком, наполненное грустью. Потому что каждый день полон подарков – первая улыбка, первые слова, первые шаги - но означает отдаление. Вселенная ребенка становится больше лица матери, ее теплого тела, в ней появляется все больше места для новых вещей, впечатлений, умений. Каждое мгновение – открытие. Каждый шаг – вдаль.
Путь от рождения дочки и до ее первого дня в детском саду показался Инее еще более ярким, чем с сыном. Еще более коротким.
Светочка была, есть и всегда будет светлым лучиком. Но три человека рядом с ней оказались плохими учениками. Димка как был эгоистом, так и остался. При первой же возможности он ушел из дома и редко бывает в гостях, ограничиваясь звонками, или, как сегодня, смсками с забавными значками вместо эмоций. С сестрой и вовсе не разговаривает. Он слишком занят собой, и в его жизни нет места Свете.
Инна успокаивала себя тем, что со временем отношения между детьми станут теплее. Она ведь тоже не была раньше близка с сестрой, зато теперь ежедневный звонок – пусть только обменяться парой слов – стал необходим ей, как завтрак.
Вадим как ревновал к детям, так и продолжал ревновать.
В этом глупом чувстве Инна снова винила себя. Своим первым криком дочка заявила права на сердце матери, в котором уже был Дима, и там почти не осталось места для Вадима. То, что объединяло супругов несколько месяцев, было миражом, коротким, хоть и ярким, видением.
Когда из несоответствий и недостатка чувств (с одной стороны) в молодой семье стали накапливаться разногласия, а из первых недомолвок выросло недоверие, когда повседневность сняла и так тонкий глянец с отношений супругов, Инна вспомнила Виктора. Как, встретив его, испугалась своих чувств, вернее, того, что они слишком напоминали ей о несуществующем человеке. Может это был ее шанс на счастье, которым Инна не воспользовалась? Зачем вспоминать? Жалеть о несостоявшихся отношениях слишком поздно.
– Иней! Ты куском льда скоро станешь! Пора растопить тебя горячим чаем, – в комнату зашла Варвара Евгеньевна из отдела кадров. В руках – телефон (куда без него), под мышкой – пачка печенья.
Гостья по-хозяйски огляделась и решительно направилась к шкафу, где на полке стоял электрический чайник.
– Давай, вылезай из-за стола. А то примерзнешь к нему... – скомандовала она и посмотрела на Инну то ли грозно, то ли с заботой (губы улыбаются, а брови хмурятся, вот и разбери...)
Она всегда такая, с детского сада.
Варька – Генеральша, подруга со двора.
Дом, где росла Инна, строился для военных, и у многих ее друзей дедушки или папы были офицерами. Но всеми девчонками двора заправляла Варя, дочка учительницы английского. Учитель – это, наверное, тоже почти генерал?
Именно Варя решала, кому есть песочные пироги, а кому их лепить, с кем дружить, а с кем ссориться. Командный голос смешивался у нее с даром убеждения и закреплялся опытом. Варя была старше остальных девочек на два года – вполне достаточно для того, чтобы заработать неоспоримый авторитет среди подруг.
В седьмом классе Генеральша вдруг постановила, что Инна станет ее близкой подругой, и так с тех пор и было.
С годами к дружбе добавлялось все больше связующих звеньев: Инна подружилась с будущим мужем Вари, когда еще училась с ним в одной группе в университете, стала свидетельницей на их свадьбе, крестной мамой первенца. Теперь еще и сотрудницей Вари.
Год назад, после затянувшегося на пятнадцать лет декретного отпуска, Генеральша решила, что ей требуется социальная адаптация к нормальным человеческим отношениям и потребовала срочно ее куда-нибудь устроить на работу. Не слишком трудную. Связанную с людьми. Инна с готовностью помогла.
В отделе кадров Варька прижилась и уже начинала прибирать к рукам его женский коллектив, но каждый рабочий день около четырех часов приходила к своей подруге на чашечку чая.
Черного, с половинкой ложечки сахара. С блюдцем сплетен.
Варька была жуткой сплетницей. Но - бывает и такое – безобидной, потому что носила на шпорах своих генеральских сапог только беззлобные пересказы.
Инна пила чай, смотрела на ставшее почти родным лицо подруги и вспоминала вечера во дворе на лавочках в зарослях сирени, когда разговоры о первых поцелуях и парнях велись под звуки музыки, льющейся из окон студенческого общежития, что располагалось недалеко от дома.
Вспоминала летние дни на берегу речки или на даче родителей Вадика. Уютные посиделки под шепот костра, рядом с палатками. Запах шашлыков и печеной картошки.
(Варька тоже любила лето. Но уже много лет звала подругу Иней. Это прозвище подхватили от нее общие знакомые. Инна привыкла, хотя поначалу слово холодило ей душу, даже под жарким полуденным солнцем навевая зимнюю грусть).
В памяти оживали дни рождения детей, их первый класс и выпускные.
Так много пройдено вместе или рядом! Варя знала об Инне все-все-все... Кроме ее тайны.
Мало того, что поделиться подобным во все времена дружбы казалось невозможным, Генеральша жила когда-то вместе с Гришкой на одной лестничной площадке и уже тогда определила его в женихи Инне.
И была без ума от Вадима после того, как он, по словам Варьки, виртуозно лишил ее аппендикса.
Мысли о странном мире, в котором существовал Дерик, вернулись, когда дети пошли в детский сад и в школу, а в повседневности появилось время для себя. Пусть его было немного, потому что молодая мама разрывалась между работой, садиком, школой, домом, но оно появилось.
Например, иногда вечерами Инна сидела на кухне и, как в старших классах, смотрела в темное окно, выходившее на городской парк...
В свете фонарей кружились снежинки, и мороз рисовал на стеклах, а Инне вдруг вспомнился зеленый луг, темноволосый парень, который жонглировал ножами и яркими, похожими на мандарины, шарами. Он лежал на спине, раскинув в стороны руки, и улыбался, закрыв глаза. Над ним кружили и сверкали в лучах солнца острые лезвия и мягкие шары.
Кружили, кружили, завораживая металлическим блеском и оранжевым теплом. Словно маленькие солнца танцевали острыми жаркими лучами.
Застыли.
От неожиданности застыла и невидимая зрительница. Хлопнула глазами, когда ножи и шары дрогнули. Вскочила на ноги и громко закричала, когда они стремительно полетели вниз.
