***
В дверь стучали. Я слышала этот резкий, барабанящий звук уже давно, с трудом соображая, что он раздается где-то совсем рядом. Какой сегодня день? Тело меня не слушалось, голова раскалывалась на тысячи осколков, а во рту присутствовал острый металлический привкус. Я поморщилась, взглянув в окно и обнаружив, что уже светло. Я опять проспала? Никак не могла вспомнить, когда я легла, и что было накануне. Может быть, сегодня выходной и на работу не надо идти? Вроде бы мадам Роза велела мне денек отдохнуть, и поэтому я все еще в кровати? Почему я сплю? Стук не прекращался. Я с трудом натянула на себя домашнее платье и прошествовала к двери, перемещаясь словно раненая, руки отчего-то дрожали, а ноги спотыкались. Думать о чем-либо еще, кроме того, как добраться до двери и прекратить этот ужасный звук, я не могла.
Я распахнула дверь, щурясь от яркого света на улице. В дверях стояла незнакомая женщина в элегантном сером платье с кружевной обтачкой, за спиной ее был раскрытый зонтик от солнца, который загораживал и не давал рассмотреть остальных людей за ее плечами. К тому же, в глазах у меня двоилось и плыло, я точно не могла даже сказать, сколько за дверью находилось человек. На миг воцарилась гробовая тишина. Пришедшие молчали и как-то странно смотрели на меня. Я тоже ничего не говорила, ожидая, что мне сейчас объяснят, зачем пожаловали.
Но женщина резко оттолкнула меня со своего пути, едва не сбив с ног, проходя вглубь помещения и издавая истошный вопль:
— Я же вам говорила! Он здесь! — вслед за женщиной поспешили пройти внутрь и остальные участники представления. Похоже, я одна не понимала, что здесь творится, кто это такая и почему она так истерично о чем-то причитает. И что она такого могла найти у меня в доме?!
Возмущенный протест так и замер на моих губах, так и не успев сорваться, когда я переместилась назад в комнату и обомлела, увидев раскрывшуюся передо мной картину. Эта женщина стянула с моей кровати одеяло, открыв всем лежащего на ней совершенно обнаженного мужчину, который спросонья испуганно хлопал глазами. Это был не кто иной, как Гари. Я смотрела на парня такими же удивленными глазами, как и все остальные участники шоу. Он не мог находиться в моей кровати! Я когда вставала даже не почувствовала, что рядом кто-то есть. Хотя, что я могла почувствовать, когда собственное тело до сих пор не ощущала, а представить такое могла только в самом страшном сне.
Лица вошедших обратились на меня. Мы смотрели друг на друга одинаково шокированными глазами. Я точно так же, как и все остальные, испуганно разглядывала голого Гари. Элегантная женщина швыряла в Гари моими подушками, тыкала в него зонтиком, а я словно начинала трезветь, понимая, что все происходящее не сон. Я узнала аптекаря Лоренса, живущего в соседнем доме, несколько жен рыбаков, главу поселка мистера Крама. И все они осуждающе смотрели на меня, не знаю, чего ожидая. Если объяснений, то мне самой хотелось бы их получить. Мне нечего было сказать. И у меня вдруг все лицо залило краской стыда, когда в очередной раз, толкая Гари, тот сместился, приоткрывая небольшое красное пятно, расплывшееся по белоснежной простыне, недвусмысленно намекая на то, что произошло этой ночью. Я открывала рот, и закрывала его снова. Слова не шли, только одни вопросы. Наверное, мне стало плохо, мир вновь качнулся, и я бы упала, если бы меня не подхватил аптекарь, сунув что-то под нос. А женщина, которая истерично дергала Гари, закричала:
— Я требую суда! Я обвиняю эту женщину, — она ткнула в меня своим пальцем, — в соблазнении моего мужа, — в этот момент она задрала манжеты рукавов, что-то демонстрируя всем собравшимся. Я не видела что, но ясно было, что это брачный рисунок, который появлялся на руках, поженившихся на Элране, рисунок лозы, оплетающей кисти рук мужа и жены, символизирующий, что теперь они одно целое.
Присутствующие отвели от меня глаза, аптекарь Лоренс вообще постарался прислонить меня к стеночке и отойти от меня подальше. Мистер Крам, неловко переминаясь с ноги на ногу, виновато посмотрел на меня, но твердым торжественным голосом провозгласил:
— Заявление принято! Суд будет назначен на ближайшее воскресенье!
— Воскресенье? Какой суд? Все же очевидно? Какие еще доказательства нужны для того, чтобы объявить данную женщину блудницей? — женщина, как я теперь уже поняла, жена Гари, не успокаивалась, она требовала провозгласить приговор немедленно. Разгорелся спор, аптекарь Лоренс что-то тыкал ей в нос, глава поселка просил успокоиться, объяснял, что такое закон и как в соответствии с ним действуют. Жены рыбаков стояли в стороне, обвиняюще поглядывая на меня и помогая аптекарю охладить пыл преданной жены. Гари молчал, он оглядывался по сторонам в поисках своей одежды, медленно натягивал штаны и рубашку, принимая более приличный вид.
А я просто наблюдала за происходящим, словно со стороны. Ни в одном страшном сне мне не могло присниться подобное. Я все еще не верила, что это происходит со мной, мое тело находилось все еще под действием какого-то вещества, я все еще плохо его чувствовала, но зато и эмоции были приглушены, словно это не я сейчас здесь находилась, не меня обвиняли в блуде, не меня требовали пометить. Я просто не могла поверить, что это происходит со мной. Даже попыталась несколько раз ущипнуть себя за ногу, чтобы проснуться. И хотя сильной боли не испытала, но и не проснулась, продолжая находиться в этом ужасном кошмаре.
Мистер Крам на листе бумаге что-то писал, фиксировал улики. Все остальные присутствующие поставили свои подписи. Глава поселка объявил мне, чтобы я до суда не покидала пределы Рейта, а в воскресенье явилась в суд, который был тут же назначен на двенадцать часов дня. «Гости» удалились. Только Гари зачем-то вернулся, схватил меня руками за щеки и вонзился в мои губи быстрым поцелуем, доставляя мне скорее боль, чем что-то еще. Впрочем, он делал это специально. Оторвавшись, он зло прошептал:
— Встретимся в Луми, красотка! И очень скоро. И посмотрим, как ты из строптивой пташки превратишься в страстную маленькую шлюшку, которая будет стонать в моих объятиях. И не только моих. Поверь, у тебя будет много клиентов. Только я буду первым!
И он хлопнул входной дверью, пока его жена не вернулась за ним и снова не учинила скандал.
А я осталась одна, все еще в оцепенении, так и стояла посреди комнаты, пытаясь привести мысли в порядок.
***
Я оглядывала свою комнату, скомканное одеяло на постели, красное пятно, и все еще не верила, что все случилось. После слов Гари, сомнений не оставалось, что вчера он меня чем-то отравил, а потом…. Становилось плохо от того, что было потом. Мысли беспорядочно метались, не зная, что делать. Обвинение было серьезным. Я в который раз вспомнила свою бесполезную силу, я даже не смогла увидеть у Гари брачную вязь. Хотя какая разница — увидела бы я ее или нет, я же не собиралась его соблазнять, любого — женатого (хоть на земле, хоть на Элране) или свободного. Он мне был совершенно не нужен, но….
Что делать? Сегодня мне ничего не оставалось, как воспользоваться добротой хозяйки Розы и взять выходной. К телу возвращалась подвижность, а мне ощущения. На меня обрушивалась реальность, осознание ситуации.
Первым делом я собрала постельное белье узлом и отправила все в мусор. Кровь прошла сквозь простыню и испачкала матрац. Я ожесточенно терла ее, никак не сумев вывести пятно до конца. Выкинуть еще и матрац я не могла, другого у меня не было. Решила просто перевернуть его, чтобы скрыть от глаз неприятное напоминание. Одновременно с этим, я все прислушивалась к своим ощущениям. Неужели все случилось, а я совсем ничего не ощущаю? Абсолютно. Никаких изменений в теле…. Хотя… Может быть, их и не должно быть? Или даже к лучшему, что я ничего не помню и ничего не чувствую, так гораздо легче. От одной мысли, что Гари касался меня, подкатывала тошнота. Что я теперь скажу Эвану? Ведь я так хотела, чтобы все случилось после свадьбы с любимым, а что теперь? Да и последняя фраза Гари о Луми, что он будет первым… Что он имел в виду? Клиентом или все же … От этих мыслей и разрывающих меня сомнений можно сойти с ума, а потому я постаралась отодвинуть пока что эти мысли подальше, подготовившись к худшему…
А худшее — это обвинение меня в блуде. Нет, конечно, если бы во мне не было ни капли магии, а Гари не был связан узами брака на Элране, обвинения не имели бы такой силы, но… Мои крохи магии вышли мне боком, к одаренным суд строже, и никому не докажешь, что я не вдела брачных вязей, украшавших руки Гари, да и сам молодой человек мне даже без таких украшений даром не нужен, и я сама его внимания избегала. Но факты, я поморщилась, вновь взглянув на не заправленный матрац, факты пока что против меня… Мне нужна помощь…
Нужно написать Эвану, рассказать все жениху. Он все поймет, я же не виновата, он же меня любит. Все произошло, если, конечно, произошло, рассматривая наихудший вариант событий, без моего согласия, помимо моей воли. Я вообще могу потребовать высшего суда с Элрана. Прилетит маг, и выяснит все обстоятельства моего дела. И ведь этим магом может быть Эван — он же теперь элр, он может помочь, он же тоже к судьям относится, вспоминала я его золотую ленту, торопливо вынимая ее из кармана.
Но вместе с золотой на моих ладонях лежал и кусочек темно-синей, почти фиолетовой ленты Дагарта. На миг сердце сжалось, промелькнула дикая мысль, что он точно смог бы решить мои проблемы, легко. Но я отодвинула эту идею, не желая привлекать к своим сложностям постороннего человека, пусть даже и такого влиятельного и сильного мага. Да и объяснять потом Эвану, кто такой Дагарт, и откуда я его знаю, почему обратилась к нему, а не к жениху, я не хотела, вспоминая о щекотливой нашей встрече. Нужно положиться на Эвана, он защитит, он теперь элр. Я теребила золотую ленточку своего жениха и судорожно разыскивала бумагу и перо. Я могла бы, конечно, нацарапать иглой послание Эвану, но только представила его содержание, да еще в таком жалком виде….
Я скомкала первый лист бумаги, так и не сумев ничего написать. Я…. Меня…. Мне так нужно... Как об этом писать? Где взять слова, чтобы рассказать о случившемся? Когда я сама не понимаю, что произошло….
Перепортив кучу бумаги, я все же написала: «Эван, случилась беда. Гари, сын хозяйки пекарни Розы, чем-то отравил меня, а потом произошло страшное. И теперь меня обвиняют в блуде. Я сама ничего не помню, знаю только, что по доброй воле я никогда бы с ним не то, чтобы в одну кровать не легла, даже любые его поползновения в мой адрес мне неприятны и нежелательны. Да и у меня есть ты, и никто другой мне не нужен. Ты же знаешь, с каким почтением я относилась к слову, данному моей матери, и ни за что не нарушила бы его. Эван, я очень рассчитываю на тебя, я хотела бы попросить высшего суда и прошу его у тебя, ты же теперь маг, судья, и можешь разобраться со всем происходящим. Очень жду твоего вмешательства».
На сердце было неспокойно, но я верила Эвану, он поможет мне. Ведь я не виновата. Я позвала птицу, прикрепила ей кусок ленты и письмо, с надеждой отпустила в небеса.
ГЛАВА 8
День пролетел незаметно. Я даже не успела дойти до Мариты, чтобы поговорить и получить поддержку от «мамы», хоть она мне была так необходима, но за уборкой и плохим самочувствием времени так и не нашла. А может быть, я просто не знала, как ей обо всем рассказать. Я слова для письма Эвану подбирала чуть ли не целый день, а как посмотреть в глаза Марите я и вовсе не знала, а потому старалась оттянуть момент. Я думала, если увижу ее — то просто не выдержу и расплачусь, а мне еще так нужна выдержка и силы, чтобы со всем справиться. А мать Эвана сама не зашла, возможно, она просто еще не в курсе того, что случилось.
Наутро я собиралась в пекарню. Проблемы проблемами, а жить-то мне нужно будет на что-то, и бесконечно пользоваться добротой госпожи Розы я не могла. Я медлила, не зная, что буду делать, если увижу там Гари, догадывалась, что придется пережить издевательства и подколки Ксарины, вот уж кто-кто, а она воспользуется моментом, чтобы сделать мне еще больнее. Но я не ожидала, что будет еще хуже. Едва лишь я переступила порог пекарни, как встретилась взглядом с госпожой Розой. На мгновенье я замялась, не зная, что сказать или сделать. На миг я засомневалась в хозяйке пекарни под ее тяжелым испытывающим взглядом. Она же все-таки мать Гари. Ну и пусть, что раньше она всегда была на моей стороне, защищала меня и выговаривала сыну. Но сейчас… Боль затопила мое сердце, я со страхом всматривалась в глаза Розы, боясь увидеть презрение или отвращение, но с облегчением обнаружила лишь сочувствие и жалость. Я не выдержала, и на глазах выступили слезы, которые просились с самого момента появления в моем доме нежданных гостей, но так и не выступили, я держалась. А вот сейчас потекли ручьем.
Я сама не заметила, как оказалась в объятиях госпожи Розы. Рыдания тяжело вырывались из моей грудной клетки, а хозяйка пекарни гладила меня по голове, приговаривая:
— Глупенькая, что же ты наделала, дурочка! Что же теперь будет, Сесиль, что же теперь будет…
И в ее голосе не было осуждения или обвинений, а лишь звучала неприкрытая жалость. Я через некоторое время успокоилась и отодвинулась от госпожи. Я с тоской посмотрела на нее, не зная, что делать дальше. А Роза стыдливо отвела от меня глаза и тихим голосом прошептала:
— Сесиль, я очень сочувствую тебе, девочка, но я не могу оставить тебя у себя в пекарне, пока с тебя не снимут обвинения… Прости, но у меня клиенты, выпечку никто не купит, если узнают, кто ее трогал… — Лицо госпожи Розы покрылось красными пятнами, я чувствовала, как ей неудобно говорить мне такое, но она сказала. И я понимала ее. Я просто не подумала, надеялась, что никто не знает о том, что произошло, а вскоре прилетит Эван и поможет мне. Я надеялась, что все будет хорошо…
— Я ни в чем не виновата, госпожа Роза, — бесцветным голосом попыталась я оправдаться. — Вы верите мне?
Почему-то было очень важно, чтобы мне верили. Я сама всеми силами держалась за мысль, что скоро все разрешится и наладится, чтобы не сойти с ума от бессилия.
— Сесиль, — хозяйка пекарни сочувствующе посмотрела на меня, — Ты хорошая девочка…. А Гари — он хоть и большой прохвост, но все же он мой сын…. — и Роза опустила глаза, не в силах продолжать смотреть на меня.
— Ты не приходи сюда пока что, Сесиль, прошу тебя. Как все решиться, тогда подумаем, что можно будет сделать…. А пока — не приходи….
Уходила я из пекарни подавленная. Хорошо хоть работницы еще не пришли, и я не встретилась с ними. И с Ксариной не столкнулась. Одно теперь ясно, работы у меня пока нет. И подработки тоже, в чем я убедилась, когда пыталась отнести заштопанную одежду нескольким женам рыбаков и аптекарше. На порог дома меня не пустили, отказавшись даже забрать свои вещи и выслушать меня. Пока что остается еще пособие, пока мне восемнадцать лет не исполнилось. Но и день рождения не за горами. А что я буду делать дальше, на что жить — не известно.
Я понуро брела по улицам Рейта, приближаясь к дому Мариты. Не смело стучала в дверь, сердце тревожно сжималось, но я должна была это сделать.
