-Мать Евдокия,-в голосе поглаживающей по макушке появились нотки нескрываемой жалости.-Ее бы к лекарке. Больно важно ей, того и гляди рассудком помутится.
-Несть. Сначала ее довлеет Матушке игумене представить, да дозволение с благословением просить на постой, а уж там видно будет. Я обаче уставу монастырскому иду, понеже желаю душу грешную сберечь. А вообще причаститься бы ей, покаяться, глядишь, сам собой недуг отступит и никоих врачевателей не понадобится.
Послушницы вздрогнули, когда на первый взгляд сломленная и обреченная спасенная резко вскинула голову. Глаза ее и без того светло зеленые горели точно две ярко полыхающие свечи в самую темную ночь в году. Она вскочила так борзо, что девушки едва успели отпрянуть. Что послушницы, что монахиня заметно занервничали, напряженно наблюдая за тем, как незнакомка, оказавшись в самом дальнем углу комнатки, плотно обмоталась колючим покрывалом. Выставила вперед одну руку.
Что тараторила особо не соображала. Ведомая совершенно иным желанием, отчаянно захрипела:
-Нет-нет-нет, это шутка какая-то... Вы надо мной прикалываетесь, да?-лица присутствующих озадаченно вытянулись.-Это все один большой спектакль! Вот ты,-ткнула в послушницу постарше, видя, как та испуганно прижала ладонь к груди.-Скажи мне, только честно, какой сейчас год и месяц, и где я нахожусь?-девушка замялась в нерешительности и спасенная, плохо контролируя бурлящий вулкан эмоций, требовательно повысила голос.-Говори уже!
Ответ оставался неизменным. Послушница, крепко сжимая четки в руках, проблеяла:
-7077 лета от Сотворения Мира, как мать Евдокия и молвила. Месяц Иуний, а мы в Боголюбском монастыре Рождества Пресвятой Богородицы...
Незнакомка заторможено тряхнула головой. Да так, что хруст ее шейных позвонком коснулся все три пары ушей. Она взглянула исподлобья:
-Какой, к черту, 7077?.. Какой, к черту, монастырь?!
Послушницы в замешательстве обернулись к своей наставнице. Черта поминать да еще и в Храме?.. Уму непостижимо! Та что постарше взялась зачитывать Отче Наш, больше кого бы то ни было страшась происков Диавола.
Евдокия попыталась было осадить:
-Негоже поминать лукавого в стенах града Божьего!
Замечание было проигнорировано.
-Вы кто такие вообще?!-децибелы увеличивались в геометрической прогрессии.-Это секта, да? Как вы пробрались в мою квартиру и на кой черт похитили меня?!-попыталась пригрозить.-Если вы сейчас не отпустите, обещаю, это вам просто так с рук не сойдет. Я работаю в полиции, меня искать будут, слышите?! Всю вашу кантору прикроют и такой срок впаяют, что даже Бог вам не помощник будет!
Евдокия ошарашенно ахнула - мало того, что чертыхается напропалую, так еще и Господа всуе поминает?! Другого женщина не расслышала. Попросту не уразумела. Сказанное спасенной представлялось бредом горячечного. Гнев толкал ее на необдуманное, на хуление, на умопомешательство. Рот ее исторгал брань только по причине собственной недалекости. Возможно, юродивой она и не была, но и не шибко смышленой тоже. Спаси и сохрани Господи эту заблудшую, ибо не ведает, что творит!..
Необходимо было обуздать эмоции, взять себя в руки и оценить масштаб трагедии, собственное положение вместе с возможностями. Изъясняются на черт пойми каком диалекте, предположительно, что с закосом на старорусский, еще до-Петровской реформы. Летоисчисление на старый лад. Однако разодеты как истово верующие православной Церкви. Да и монастырь этот Боголюбский... Где это вообще?!
В судорожным попытках проанализировать происходящее в кратчайшие сроки не сразу уловила повисшее в воздухе искрящее напряжением молчание.
Словно прочитав мысли, осенив себя крестным знаменем, самая молоденькая обратилась к монахине громким шёпотом:
-У ней горячка...
Младшенькая всегда была порасторопнее, нежели ее старшая духовная сестра. Оттого и любила ее Евдокия, и выделяла среди прочих. Однако сейчас, в глубине души стыдясь за собственные помыслы, едва сама не помянула недобрым словом смекалистый ум послушницы. Плохо влияет на нее эта побродяжка. На них на всех.
Неодобрительно поморщившись, Евдокия пригвоздила, противореча сама себе:
-Боле на похабную смахивает.
Все видели, как лицо незнакомки исказилось злобой. Она было собиралась выдать очередное богохульство, как вдруг рядом раздалось:
-Спаси и сохрани Господи от бесовщины этой...
Давления не выдержала одна из послушниц. Хоть и была она старше по летам, однако по вере своей слаба. Приняв постриг не так давно, единственная дочь почившего извозчика, работавшего некогда на монастырь, молилась денно и нощно, пытаясь искупить грех прелюбодеяния. Она лишилась своей чистоты прежде чем шагнула под венец. Кара Божья не заставила себя долго ждать - батюшку затоптала его же лошадь.
От греха подальше, не прощаясь, быстро протиснулась между Евдокией и своей младшей духовной сестрой, выскочив за дверь. Торопливые удаляющиеся шаги остались последним «приветом».
В комнате трое. Никто не шевелился. Ни словца не молвил. До того момента, пока не услышали звон колокола.
Послушница охнула:
-Обедня!
Евдокия кивнула, тяжело вздохнув:
-Да. Ступай, Мария, негоже послушнице молитвы пропускать. А вот мне придется,-монахиня недобро зыркнула в сторону дикой побродяжки.-И донеси Матушке Агафье, токмо тихонько, что мя днесь не ждати. Права сестра Анна, бесная она мало, глаз да глаз потребен, дабы чего не учудила. После же обедни рещи Матушке, что мы явимся.Мария, бросив прощальный взгляд в сторону спасенной физически, но не духовно, поклонилась Евдокие, принимая от той крестное замением да благословление. Удалилась вослед Анне.
Колокол разразился очередным громким «бом», провоцируя чуть притупившуюся головную боль.
Недуг побродяжки мать Евдокия растолковала как того требовало Слово Божие, продолжая настаивать на своем:
-Помолись. Коли угодно Отцу Всевышнему станется, Он и хворобу отведет. А то уж зело ты шумлива да гневлива,-однако невзначай напоровшись на пылающий взор зеленых глаз, будто бы даже смягчилась.-Ну полно-полно тебе яриться, не трави себя вотще злобой. Я покамест молитву почитаю, а ты зазор свой скрой. Срамно в подобном виде пред Настоятельницей быть.
И более не обращая внимание, направилась к одному из углов по пути что-то нашептывая, да осеняясь крестным знаменьем. Совершенно случайно глаз зацепился за сомкнутые пальцы женщины, коих было не три, а два.
-Старообрядцы,-прошептала одними губами, не спуская с Евдокии глаз.
Раскольники.
Женщина упоенно зачитывалась молитвой, повернувшись без задней мысли спиной. Иконы взирали чуть ли не с самого потолка и приходилось задирать голову, дабы заглянуть в лики святых.
Дольше необходимого в монастыре задерживаться не планировала. Посему, поджав губы, отвернулась. Глядеть на измалеванные темпурой доски не хотелось. К черту все это.
Идеей осенило внезапно. Бросило в холодный пот, стоило лишь взглянуть по направлению прикрытой двери. Плана как такового не было, был необдуманный импульс и рефлекс под кодовым «Бежать!».
Одежда лежала аккуратным свертком на втором стуле. Тихо, на цыпочках, придерживая словно на зло шуршащий плед, приблизилась к заветному. Одной рукой кое-как развернула одеяние. Прикусила язык в последнюю минуту, чтобы не выругаться смачно, вслух. Опасливо оглянулась - Евдокия продолжала пребывать в своей собственной ортодоксальной нирване, не в обиду Курт Кобейну.
Коротко и облегченно выдохнув, наспех отбросила покрывало, натягивая нечто длинное и темное прямо так, на голое тело. Привередничать времени не было. Да и возможностей тоже. В голове набатом отзывалось одно единственное: «Или сейчас или никогда».
Темно-синий подрясник, точно такой же, как на послушницах, длиной в пол, приходившийся явно не по размеру, едва не заставил впасть в отчаяние. Он сковывал движение, волочась по земле. Сделав пару первых шагов босыми ногами по направлению к двери, оступилась. Пришлось зажать рот рукой - брань непроизвольно вылетел, благо только, что никого не потревожила.
Ни жива ни мертва, дыша через раз, остановилась у спасательного выхода, прислушиваясь. Напряженно поджала губы, ощущая, как вся кровеносная система забурлила. Адреналин ударил в голову, толкнув вперед за пределы комнаты.
Куда бежать не знала, только знала, что бежать нужно. И чем быстрее тем лучше, пока не кинулись вослед.
Второй этаж. Дверь комнаты выходила во внутренний двор монастыря. Совершенно типичное для подобных мест пространство густо покрывал зеленой ковер невысокой травы, проседая проплешинами лишь в тех местах, которые служили тропками. Таковых насчитывалось три и все они вели в разные стороны. Момент подвернулся более чем удачный - сейчас обедня, а значит, дорогу к спасению никто не преградит. По крайне мере духовная часть монастыря была не страшна, а там уж если свезет и до желанного освобождения недалеко.
Заозиравшись по сторонам, пыталась смекнуть, каким путем оказаться на первом этаже. Заметила лестницу. Что есть мочи рванула в ее сторону.
Как на зло она оказалась практически на противоположной стороне. Выбора не было.
Хилый все равно что дохлый - в природе сильнейшие выживают, таков ее главный и основополагающий закон. А кто на мускулы полагаться не в состоянии, того главное Вундерваффе - мозг. Что делать, ежели и оный в колбе?.. Ни разогнаться ни разойтись. Все до нелепого просто - процесс адаптации на местности происходил со скрежетом. С надломами. И через всякие прорехи закрадывалось сомнением. А сомнением, как известно, злейший враг любого начинания. Ноги несли вперед.
У лестницы ожидал иного рода "сюрприз". Быстро почуявшая неладное, Евдокия обнаружила пропажу. Спохватившись, причитая себе под нос, на сводящих судорогой конечностях показалась в дверном проеме.
-Пошли мне, Господи, смерения и сил,-прошептала монахиня, видя, как улепетывает, сверкая пятками, побродяжка.
Будь неладна эта девчонка! Бесовка. Как есть бесовка! Это ж додуматься надо в подряснике шлепать по каменной кладке босыми ступнями. Прокралась до выхода словно мышь, Евдокия и не заметила.
«Пущай бежит себе. Как свалилась на голову так и лишним грузом с плеч спадет»,-грешным делом закралась до одури привлекательная мысля.
Монахиня опомнилась точно от толчка. Перекрестившись, настолько быстро, насколько позволяли больные ноги, последовала за спасенной.
Замерев и в ту же секунду опомнившись, продолжила снисхождения вниз, в то время как Евдокия, подобрав ворох собственных тряпок, припустилась следом.
Треклятый подрясник играл не по правилам - запутавшись в подоле, едва не полетела вниз ласточкой. Вцепившись мертвой хваткой в поручни, пыталась унять дрожь в конечностях. Холодный пот проступил на лбу и его тут же промокнула длинным рукавом темного балахона.
Окрик монахини отрезвил как нельзя лучше. Вздернув полы монашеской одежды, задрав едва ли не до самых бедер, ускорилась. Свобода в ногах и отсутствие скованности дополнительным слоем неказистых тряпок лишний раз подстегнуло вознести похвалу одной из главных суфрожисток истории.
Оказавшись внизу, марая пятки в еще не до конца высохшей после дождя земле, искала выход. Бурлящий под кожей коктейль Молотова из всевозможных гормональных всплесков, в особенности продуцируемые надпочечниками, бил в голове похлеще крепкого алкоголя. Вестибулярный аппарат шел кругом, смазывая очертания реального.
Подгоняемая ощущением преследования, метнулась сначала в одну сторону, после в другую. В угол еще не загнали, но нервничать заставили.
Куда бежать? Что делать? Где этот чертов выход?!
Позади напомнила о себе Евдокия. Она наступала на пятки. Не придумав ничего лучше, просто побежала вдоль высокой стены, отделяющей Боголюбский от внешнего мира. Беда пришла откуда и не ждали - практически вдоль всего периметра высажены высоченные ели с раскидистыми колючими лапами, низко припадающими к земле.
Выругалась. Проскользнуть под ними не получится - иголки раздерут кожу рук в мясо, а возможно и того хуже - выкалят глаза. К подобному раскладу событий готова не была. Хотелось выбраться не только живой, но и по возможности целой и невредимой.
Маршрут сгенерировался сам собой - продолжать держаться вдоль чертовой крепости пока удается протискиваться между стеной и елями. Принятию подобного решения поспособствовал еще и тот факт, что не пойми откуда в поле видимости появились и другие представительницы женского пола в монашеском одеянии. И откуда только повылазили?..
Раздвигая руками еловые лапы не щадя пояс ни верхних ни нижних конечностей, в ритме вальса выгрызала себе право на свободное существование. Вот только долго незамеченной оставаться не получилось.
С Божьей помощью, Евдокия выследила беглянку. Притаившись в густых зарослях, она упорно двигалась вдоль стены, ведомая лишь ей одной ведомой тропой. И делала она это упорно до тех пор, пока не уперлась в высокий фундамент колокольни. Дальше ходу не было.
Времени мало. Монахиня неминуемо приближалась, с перекошенным от болезненных ощущений лицом, привлекая к погоне внимания больше, чем хотелось бы. Вопросов будет много. Тем паче от молоденьких послушниц, не так давно вручивших свое существо в руки монастыря. И хоть и запрещалось говорить о чем-то помимо божественного более чем того требует ситуация, слишком много в них было тленного и мирского, дабы превозмочь собственное любопытство.
Размышляла от противного. Это монастырь, точнее, его внутренний двор. Где может быть выход? Да и что в принципе из того арсенала знаний сможет хотя бы отдалено напомнить устройство Храма Божьего?!
Здание, откуда было суждено случится побегу - Причтовый дом, а соответственно... Опустила взгляд чуть ниже и как осенило. Ход был, но только напролом. Главные ворота находились рядом с приходским домом, а значит, есть шанс на побег. Еще не все потеряно.
Евдокия приняла решение уйти чуть в сторону, надеясь, что побродяжке сниспошлет Бог вразумления и она, аки тот блудный сын, бросит сию бессмысленную затею, покаявшись в собственном бедокурстве. Наивны умозаключения служителей Господних, далекие от реальности.
Изодрав не только руки, но и оголеные икры вместе с лодыжками, со всех ног устремляюсь к своему спасению.
Распугав по пути пару-тройку послушниц, от коих уже в глазах рябит, прошмыгнула мимо рабочих. Кажется, где-то вдалеке показалась игумена Боголюбского - висящий на ее шее крупнокалиберный крест поблескивал в лучах утреннего солнца. Его переливы отвлекли лишь на краткий миг, но этого хватило, чтобы, едва не сбив на полном ходу незнакомца, неожиданно оказаться за пределами монастырского бастиона.
Побег из Боголюбского - именно так можно ознаменовать маленькую, но столь необходимую победу. Из заточения удалось вырваться. Теперь дело за малым.
Однако адреналин из крови выветривается в мгновение ока. Пальцы бессильно разжимаются, позволяя подолу подрясника коснуться пыльной дороги. Открывшийся вид на бескрайнее поле, кончающееся густым темным лесом, пригвоздил ноги к земле. Сил только на то, чтобы обернуться к донесшимуся со стороны:
-Господи Иисусе!
Рассосавшееся столпотворение после обедни сгустилось вновь.
