Бессвязный лепет, она и сама это прекрасно понимала. Но стоя перед мастером практически без одежды, она сгорала от стыда. И единственное, чего хотела – это сбежать. Пусть даже раздетой на мороз.
Впервые Лина порадовалась, что не видит его лица.
– Тебе не нужно меня стесняться. Я видел практически всё. Чем ещё ты можешь меня удивить?
Судя по его сумасшедшим картинам – да, ничем. Не хватает только вступить с ним в близость. Но это уже за гранью.
– Сядь, Лина. Я хочу поговорить с тобой.
Она послушно вернулась к дивану и опустилась на него.
– Разведи руки, – она всё ещё прикрывалась ими. – У тебя красивая грудь. Мне нравится её рисовать.
Впервые он был так близко. Только на этот раз не кистью художника водил по её телу, а руками. Тонкие лаковые перчатки черного цвета, словно чернильные пятна, облепили обнаженную кожу Лины. Очертили кругами грудь, отчего соски вновь стали выпуклыми.
– Мне холодно, – пожаловалась девушка.
– Нет, – возразил мастер, – не то. Ты возбуждена и не можешь это скрыть. О чем ты думала, когда касалась себя?
– О том, что меня никто не видит и…
– И? – помог он.
– Я могу делать что хочу.
Под его пристальным взглядом из прорезей для глаз она не смела соврать. Он знает её слишком хорошо. Неужели художники обладают каким-то особым зрением, позволяющим проникнуть в самую сокровенную часть души?
– А кого ты представляла в этот момент?
Новое испытание её честности. Да сколько же можно?
– Я никого не…
– Даже не пробуй. Я всегда вижу, когда ты хочешь соврать.
– У вас рентгеновское зрение?
– Нет, просто особый настрой на твою волну. Чувствуешь вибрации?
– Вы смеетесь надо мной?
– Совсем чуть-чуть. Не обижайся. Ты так мало о себе знаешь, что мне интересно наблюдать твои открытия. Так кого ты представляла, когда трогала сама себя?
– Одного мужчину. Он лишил меня девственности.
– О-о, малышка стал взрослой? Ты же не хотела торопиться.
– Вы сами мне сказали.
– Ты могла отказаться.
Ну-да, могла. А что бы потом стало с папой? Нет, риск был слишком велик. Мастер снова играет с нею, изображая непричастность. Пора привыкнуть к его маневрам. Он требует от неё правды, но сам постоянно врет.
– Тебе понравился твой первый раз?
– Это было больно… немного. В самом начале. А потом – нет.
– Что было потом, Лина? Ты чувствовала, что тебе приятно?
– Знаете, мне никогда не приходилось обсуждать такие личные моменты с чужим человеком.
– Но ты и с близким вряд ли станешь это обсуждать. Ведь так?
Из близких у неё только папа. Но ему она ни за что не скажет о том, что сделала. А подруги – те не в счет. Стоит только заикнуться Зине о прошедшей ночи, как об этом узнает весь университет. Нет, такой славы ей не надо.
– Так тебе понравилось заниматься сексом, Лина?
– Да. Это было непривычно. Но очень интересно.
– Ты хочешь это повторить?
– С ним – да. Но я не уверена, что мы встретимся снова.
– Почему?
– Это произошло спонтанно. И мы не состоим в отношениях. В общем, я не знаю… Я почти ничего о нем не знаю.
– Но ты хочешь его. И он тебе нравится.
– Да, – согласилась Лина.
– Ты влюблена в него?
– Нет. Скорее всего, нет. У меня к нему влечение. А любовь – это совсем другое.
– Откуда ты знаешь? Ты когда-нибудь была влюблена?
– Нет, но я догадываюсь, что такое любовь. Это особенное чувство, которое ни с чем не перепутать.
– Тебе так папа говорил?
Лина вздрогнула. Почему именно он?
– Что вы знаете о моём папе? Вы не в первый раз говорите о нем так, будто хорошо знакомы.
– В твоих словах есть правда, Лина. Когда-то мы были знакомы. Потом наши пути разошлись. Зато я нашел тебя.
– И что это значит?
Ответа не последовало. Мастер встал, подошел к мольберту. Установил его в привычное рабочее положение. Лина хотела пойти за ним, но он пресек её порыв.
– Ложись в то положение, в котором я тебя застал. И… продолжай делать то, что тебе так приятно.
– Что?!
– Это будет прекрасная картина, Лина. Такой у меня еще не было. Спасибо, что подсказала эту композицию.
Ещё одно движение – и ощущения становятся острее. Ещё один штрих – и картина становится всё более живой.
Лина то закрывала, то открывала глаза. Расслабиться было сложно. Самая интимная часть её жизни сегодня впервые открылась перед чужим человеком. И Лина не могла сказать ему «нет».
Сначала ею овладело напряжение. Ноги одеревенели, и пальцы не хотели слушаться.
– Ты сама себе не даешь расслабиться, – сказал мастер.
– Ситуация нестандартная.
– А ты абстрагируйся. Лина, ты – актриса. Играй свою роль.
Ещё и это ей предстоит преодолеть.
Если бы они обо всём договорились заранее, возможно, сейчас не пришлось бы терпеть эту мучительную пытку. Но у мастера новые идеи возникают по ходу. И кто знает, что взбредет ему в голову завтра?
Она так и не смогла довести дело до конца. Оставалось лишь одно – имитировать оргазм в надежде, что художник ей поверит.
Актриса…
В тот самый момент, когда она старательно изгибалась, наткнулась взглядом на его взгляд. И обнаружила то, чего не было раньше. Либо она просто не замечала этого.
Мастер смотрел на неё с явным вожделением. И это невозможно было скрыть.
«Он хочет меня!» – этой мысли Лина испугалась.
Хочет не как художник прообраз картины. Хочет как мужчина женщину.
И кисть в его руке застыла. Он перестал рисовать. Он смотрел только на Лину, думая, что она ничего не замечает. Но она видела!
«Да он меня трахает глазами!»
Спохватившись, что может быть замечен, мастер вернулся к мольберту. Но рука предательски задрожала. Он уже не мог владеть собой как раньше. И для Лины это было первое большое открытие.
«Он такой же мужчина, как и все. Также чувствует».
Лица его не видно. Может быть, под маской он прячет что-то уродливое, как знать. Но в том, что он мужчина, сомнений нет.
– На сегодня ты свободна.
И Лине показалось, что голос его слегка охрип. Да, мастер впервые потерял самоконтроль. И это было очень интересно.
«Если он однажды лишился самообладания, то сделает это и в другой раз».
Такси, как обычно, ждало внизу. Она села в него и уставилась в окно. Но пейзажи её не интересовали. Мысли крутились возле мастера и его неожиданно открывшейся слабости.
«Я могу научиться им управлять. Если всё правильно рассчитаю, то не он, а я буду вести его, куда мне нужно».
С ней что-то произошло. То, что она сама пока не осознала. Но это было новое и неожиданное восприятие себя как женщины.
Женщины, способной вести мужчину за собой.
«Если я смогу его соблазнить, он будет делать то, что я захочу. И тогда, возможно, мне удастся избавиться от него».
Полная вдохновения, Лина вбежала в подъезд, поднялась в свою квартиру. У неё вдруг прибавилось силы. Она даже спать легла не сразу. Долго прокручивала в уме, как ей вести себя с мастером в следующий раз.
– Надо отмечать, что ему нравится, и делать всё, чтобы он забыл о самоконтроле. Может, я заставлю его снять маску. И тогда это будет победа.
* * *
Наутро она поехала к отцу. Врач позвонил ей и сказал, что ему стало лучше. Сегодня его перевезут из реанимации в обычную палату. Ещё одна хорошая новость.
– Только на пять минут, – предупредил Иван Сергеевич. – И никаких слез. Ему нельзя волноваться.
– Обещаю держаться стойко.
Однако едва Лина шагнула за порог, как глаза против воли увлажнились. Она глубоко вдохнула, выдохнула, мысленно взяв себя в руки. Не нужно думать о себе. Здоровье папы важнее её личных переживаний.
Он выглядел, конечно, не таким, как в их последнюю встречу. Операция дала о себе знать. Седых волос прибавилось, как и морщин. Но Лина знала, что это всё поправимо. Он ещё посвежеет и воспрянет духом. Главное, что будет жить.
– Привет, пап, – она поцеловала его в щеку и села рядом на стул. – Как ты?
– Неплохо, – голос звучал слабо. – Прихожу в себя.
– Врач сказал: ты делаешь успехи. Очнулся быстро.
– Я ещё не старый. Силы есть.
Папа редко унывал. И ей не позволял. Надо всегда радоваться жизни, говорил он. Что бы с тобой ни происходило.
– Как твои дела, дочка?
– Я сейчас отдыхаю на каникулах. Скоро начнется учеба.
– Долгов нет?
– Нет. Ты же меня знаешь: я хорошо учусь.
– Молодец.
– Немного скучаю без тебя. Но ты скоро вернешься домой, пап. И всё будет ещё лучше, чем раньше.
– Не сразу. Надо выздороветь до конца.
– Ты справишься. У тебя очень сильный характер. А я буду рядом.
Папа всмотрелся её лицо повнимательнее.
– Ты повзрослела, дочь. Стала как будто старше.
Так и есть. Начиная с того дня, как она заключила договор с мастером, стала меняться.
«Ты скоро совсем меня не узнаешь, пап».
В палату заглянул Иван Сергеевич, сообщив, что время кончилось. Лина ещё раз поцеловала отца и помахала ему рукой. Она не переставала улыбаться, и даже папа попытался последовать её примеру.
– Всё будет хорошо, Лина, – Иван Сергеевич вышел её проводить. – Михаил сильный. Такие люди выживают. К тому же у него есть вы. А это очень важно. Вы его поддержка и опора, особенно, в первые месяцы реабилитации.
– Я понимаю.
– Вы сами как себя чувствуете?
– Здорова. Полна сил.
– Обязательно уделяйте себе внимание, – строго предупредил врач. – Вы нужны отцу сильной. Кроме вас у него никого нет.
– Я не собираюсь раскисать.
– Вы умница, Лина. Приходите завтра. Тоже на пять минут. Михаил будет рад вас видеть.
Они попрощались, и Лина пошла домой. Решила прогуляться пешком. Сегодня был не такой холодный день. Снежинки кружились в воздухе. Ноги утопали в снегу. Эти зимние праздники прошли мимо неё, но это не важно. Вообще, очень многое стало неважно. Жизнь близкого человека – вот что ценно.
А Артур так и не объявился. И не позвонил. Но Лина почти не жалела об этом. У неё появилась другая цель. И Артур, сам того не зная, стал для неё первым помощником в её достижении.
«Ты открыл мне дверь в мир взрослых людей. А дальше я буду учиться сама. Не переживай, я разберусь и без тебя».
* * *
В эту ночь она собиралась тщательно. И накладывала яркий макияж умелыми мазками, как будто всегда это делала. И выбирала белье придирчиво. Нежно-сиреневого цвета прозрачное – оно убедило её в том, что идеально подойдет для настроения. Никакого страха не было. Только волнение от предвкушения новой необычной игры, которую она сама решила затеять.
У входа в мастерскую висела табличка. На ней рукою мастера было выведено: «Ад и есть ты».
«Весьма символично, – подумала Лина. – Он как будто благословляет меня на эту авантюру».
Мастер ждал её, стоя у картины. Вчерашний портрет. Заглянув туда, Лина застыла от удивления.
– Здесь одно лицо. Ничего больше.
Мастер обернулся, секунду окинул её взглядом, затем вернул внимание портрету.
– Ну-да. А что тебя смущает?
– Зачем вы просили меня позировать, если нарисовали одно лицо? Я могла быть одетой, могла сидеть и… не трогать себя. Зачем вся эта атрибутика, если на картине её нет?
– Образ, Лина. Артист и художник совместно создают образ. Для того, чтобы он был полным и достоверным, нужно задействовать всё тело. Иначе тебе не поверят.
Опять его странная логика. Впрочем, странной она может быть лишь для неё. А для человека, привыкшего к абсурду, всё естественно.
Один момент её взволновал. И Лина решила сразу уточнить.
– Когда вы сказали, что мне могут не поверить, кого имели в виду? Только себя?
Мастер развел руками.
– А ты видишь здесь ещё кого-то?
– Я спрашиваю вот о чем. Кроме нас эти картины увидит ещё кто-нибудь? Или вы рисуете только для себя?
Вдруг он собирается организовать выставку? На картинах её портрет. И она запечатлена в самых разных позах. Если об этом узнает весь город, будет грандиозный скандал.
– Тебе не о чем беспокоиться, – заверил мастер. – Выставлять тебя на обозрение я не стану. Ты играешь только для меня.
Его личная картина. Дорогое приобретение.
Хорошо, если так. Лине сразу стало легче.
– Как твой отец? Ты навещала его сегодня.
Мастер не спрашивал. Он знал наверняка, где была Лина. И её это не удивило. После того, как сформировалось стойкое ощущение подглядывания, она стала проще на это реагировать. За дорогим приобретением надо смотреть.
– Спасибо, ему лучше. Операция прошла успешно. Возможно, скоро его выпишут.
– Это хорошая новость.
Вот как? Ему небезразлична судьба отца?
– Скажите, а вы с моим папой в каких отношениях? Я спрашиваю, потому что вы всегда в курсе его дел.
– Я в хороших отношениях с миром, – уклончиво ответил мастер. – Если от него не исходит угроза.
Заманчиво.
– А в обычной жизни вы какой?
Раз уж он стал отвечать на вопросы, почему бы не воспользоваться этим. Ей давно хотелось узнать о нем подробнее.
– Что значит «обычная жизнь»?
– Ну… то, что здесь происходит, это ведь не совсем обычно.
– Для кого? Для тебя?
– Да. А что насчет вас?
– Для меня это закономерно. И… – предвосхищая порыв задать следующий вопрос, мастер поднял вверх руку, – хватит на сегодня. Будем считать: прелюдия состоялась. Пора переходить к работе.
– Как скажете.
Лина ждала этого. Когда он предложит начать. Потому что с этой минуты запускается таймер её игры.
Игры, в которую она включит его.
Игры, в которой ведущей станет она.
Ведь «ад и есть ты», дорогая девочка.
– Сегодня ты не такая.
Мастер работал медленно, постоянно отвлекаясь на Лину. Мимика её играла, то демонстрируя скучающее выражение (всё это уже было), то вспыхивая заинтересованностью. И было кое-что ещё.
Он ловил её взгляды. Она смотрела на него не как на агрессора или мучителя. Не как покорная рабыня, исполняющая его волю, навязанную ей. Она смотрела как женщина. И это мешало ему рисовать.
– И ты не такой.
Она сказала «ты»?
Кисть дрогнула, бросив пару капель на холст. Лазоревый оттенок на её лице. Он определенно не должен был появиться.
Скомкав бумагу, мастер швырнул её в угол. Что за черт!
Лина проследила за его резкими движениями. Он раздражен? Прекрасно. Агрессия – первый шаг к сближению.
Их учили, что это самая простая форма защиты. И что агрессируют те, кто не находит другого способа закрыться от нежелательного взаимодействия. Значит, она попала в цель. Мастер теряет свои позиции лидера.
Иногда глазами можно сказать больше, чем словами. Лина и об этом знала. А с этим человеком всё общение сводится к минимуму – уровень глаз и уровень губ. Всё остальное сокрыто. Но в этом и преимущество.
Если бы она видела его лицо, ей было бы сложнее. Что если на нем шрамы или оно уродливо? Соблазнять такого мужчину ей бы не хотелось. А так под маской может быть что угодно. И пока она прячет лицо, можно вообразить себе любые черты.
Впервые Лина порадовалась, что не видит его лица.
– Тебе не нужно меня стесняться. Я видел практически всё. Чем ещё ты можешь меня удивить?
Судя по его сумасшедшим картинам – да, ничем. Не хватает только вступить с ним в близость. Но это уже за гранью.
– Сядь, Лина. Я хочу поговорить с тобой.
Она послушно вернулась к дивану и опустилась на него.
– Разведи руки, – она всё ещё прикрывалась ими. – У тебя красивая грудь. Мне нравится её рисовать.
Впервые он был так близко. Только на этот раз не кистью художника водил по её телу, а руками. Тонкие лаковые перчатки черного цвета, словно чернильные пятна, облепили обнаженную кожу Лины. Очертили кругами грудь, отчего соски вновь стали выпуклыми.
– Мне холодно, – пожаловалась девушка.
– Нет, – возразил мастер, – не то. Ты возбуждена и не можешь это скрыть. О чем ты думала, когда касалась себя?
– О том, что меня никто не видит и…
– И? – помог он.
– Я могу делать что хочу.
Под его пристальным взглядом из прорезей для глаз она не смела соврать. Он знает её слишком хорошо. Неужели художники обладают каким-то особым зрением, позволяющим проникнуть в самую сокровенную часть души?
– А кого ты представляла в этот момент?
Новое испытание её честности. Да сколько же можно?
– Я никого не…
– Даже не пробуй. Я всегда вижу, когда ты хочешь соврать.
– У вас рентгеновское зрение?
– Нет, просто особый настрой на твою волну. Чувствуешь вибрации?
– Вы смеетесь надо мной?
– Совсем чуть-чуть. Не обижайся. Ты так мало о себе знаешь, что мне интересно наблюдать твои открытия. Так кого ты представляла, когда трогала сама себя?
– Одного мужчину. Он лишил меня девственности.
– О-о, малышка стал взрослой? Ты же не хотела торопиться.
– Вы сами мне сказали.
– Ты могла отказаться.
Ну-да, могла. А что бы потом стало с папой? Нет, риск был слишком велик. Мастер снова играет с нею, изображая непричастность. Пора привыкнуть к его маневрам. Он требует от неё правды, но сам постоянно врет.
– Тебе понравился твой первый раз?
– Это было больно… немного. В самом начале. А потом – нет.
– Что было потом, Лина? Ты чувствовала, что тебе приятно?
– Знаете, мне никогда не приходилось обсуждать такие личные моменты с чужим человеком.
– Но ты и с близким вряд ли станешь это обсуждать. Ведь так?
Из близких у неё только папа. Но ему она ни за что не скажет о том, что сделала. А подруги – те не в счет. Стоит только заикнуться Зине о прошедшей ночи, как об этом узнает весь университет. Нет, такой славы ей не надо.
– Так тебе понравилось заниматься сексом, Лина?
– Да. Это было непривычно. Но очень интересно.
– Ты хочешь это повторить?
– С ним – да. Но я не уверена, что мы встретимся снова.
– Почему?
– Это произошло спонтанно. И мы не состоим в отношениях. В общем, я не знаю… Я почти ничего о нем не знаю.
– Но ты хочешь его. И он тебе нравится.
– Да, – согласилась Лина.
– Ты влюблена в него?
– Нет. Скорее всего, нет. У меня к нему влечение. А любовь – это совсем другое.
– Откуда ты знаешь? Ты когда-нибудь была влюблена?
– Нет, но я догадываюсь, что такое любовь. Это особенное чувство, которое ни с чем не перепутать.
– Тебе так папа говорил?
Лина вздрогнула. Почему именно он?
– Что вы знаете о моём папе? Вы не в первый раз говорите о нем так, будто хорошо знакомы.
– В твоих словах есть правда, Лина. Когда-то мы были знакомы. Потом наши пути разошлись. Зато я нашел тебя.
– И что это значит?
Ответа не последовало. Мастер встал, подошел к мольберту. Установил его в привычное рабочее положение. Лина хотела пойти за ним, но он пресек её порыв.
– Ложись в то положение, в котором я тебя застал. И… продолжай делать то, что тебе так приятно.
– Что?!
– Это будет прекрасная картина, Лина. Такой у меня еще не было. Спасибо, что подсказала эту композицию.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Ещё одно движение – и ощущения становятся острее. Ещё один штрих – и картина становится всё более живой.
Лина то закрывала, то открывала глаза. Расслабиться было сложно. Самая интимная часть её жизни сегодня впервые открылась перед чужим человеком. И Лина не могла сказать ему «нет».
Сначала ею овладело напряжение. Ноги одеревенели, и пальцы не хотели слушаться.
– Ты сама себе не даешь расслабиться, – сказал мастер.
– Ситуация нестандартная.
– А ты абстрагируйся. Лина, ты – актриса. Играй свою роль.
Ещё и это ей предстоит преодолеть.
Если бы они обо всём договорились заранее, возможно, сейчас не пришлось бы терпеть эту мучительную пытку. Но у мастера новые идеи возникают по ходу. И кто знает, что взбредет ему в голову завтра?
Она так и не смогла довести дело до конца. Оставалось лишь одно – имитировать оргазм в надежде, что художник ей поверит.
Актриса…
В тот самый момент, когда она старательно изгибалась, наткнулась взглядом на его взгляд. И обнаружила то, чего не было раньше. Либо она просто не замечала этого.
Мастер смотрел на неё с явным вожделением. И это невозможно было скрыть.
«Он хочет меня!» – этой мысли Лина испугалась.
Хочет не как художник прообраз картины. Хочет как мужчина женщину.
И кисть в его руке застыла. Он перестал рисовать. Он смотрел только на Лину, думая, что она ничего не замечает. Но она видела!
«Да он меня трахает глазами!»
Спохватившись, что может быть замечен, мастер вернулся к мольберту. Но рука предательски задрожала. Он уже не мог владеть собой как раньше. И для Лины это было первое большое открытие.
«Он такой же мужчина, как и все. Также чувствует».
Лица его не видно. Может быть, под маской он прячет что-то уродливое, как знать. Но в том, что он мужчина, сомнений нет.
– На сегодня ты свободна.
И Лине показалось, что голос его слегка охрип. Да, мастер впервые потерял самоконтроль. И это было очень интересно.
«Если он однажды лишился самообладания, то сделает это и в другой раз».
Такси, как обычно, ждало внизу. Она села в него и уставилась в окно. Но пейзажи её не интересовали. Мысли крутились возле мастера и его неожиданно открывшейся слабости.
«Я могу научиться им управлять. Если всё правильно рассчитаю, то не он, а я буду вести его, куда мне нужно».
С ней что-то произошло. То, что она сама пока не осознала. Но это было новое и неожиданное восприятие себя как женщины.
Женщины, способной вести мужчину за собой.
«Если я смогу его соблазнить, он будет делать то, что я захочу. И тогда, возможно, мне удастся избавиться от него».
Полная вдохновения, Лина вбежала в подъезд, поднялась в свою квартиру. У неё вдруг прибавилось силы. Она даже спать легла не сразу. Долго прокручивала в уме, как ей вести себя с мастером в следующий раз.
– Надо отмечать, что ему нравится, и делать всё, чтобы он забыл о самоконтроле. Может, я заставлю его снять маску. И тогда это будет победа.
* * *
Наутро она поехала к отцу. Врач позвонил ей и сказал, что ему стало лучше. Сегодня его перевезут из реанимации в обычную палату. Ещё одна хорошая новость.
– Только на пять минут, – предупредил Иван Сергеевич. – И никаких слез. Ему нельзя волноваться.
– Обещаю держаться стойко.
Однако едва Лина шагнула за порог, как глаза против воли увлажнились. Она глубоко вдохнула, выдохнула, мысленно взяв себя в руки. Не нужно думать о себе. Здоровье папы важнее её личных переживаний.
Он выглядел, конечно, не таким, как в их последнюю встречу. Операция дала о себе знать. Седых волос прибавилось, как и морщин. Но Лина знала, что это всё поправимо. Он ещё посвежеет и воспрянет духом. Главное, что будет жить.
– Привет, пап, – она поцеловала его в щеку и села рядом на стул. – Как ты?
– Неплохо, – голос звучал слабо. – Прихожу в себя.
– Врач сказал: ты делаешь успехи. Очнулся быстро.
– Я ещё не старый. Силы есть.
Папа редко унывал. И ей не позволял. Надо всегда радоваться жизни, говорил он. Что бы с тобой ни происходило.
– Как твои дела, дочка?
– Я сейчас отдыхаю на каникулах. Скоро начнется учеба.
– Долгов нет?
– Нет. Ты же меня знаешь: я хорошо учусь.
– Молодец.
– Немного скучаю без тебя. Но ты скоро вернешься домой, пап. И всё будет ещё лучше, чем раньше.
– Не сразу. Надо выздороветь до конца.
– Ты справишься. У тебя очень сильный характер. А я буду рядом.
Папа всмотрелся её лицо повнимательнее.
– Ты повзрослела, дочь. Стала как будто старше.
Так и есть. Начиная с того дня, как она заключила договор с мастером, стала меняться.
«Ты скоро совсем меня не узнаешь, пап».
В палату заглянул Иван Сергеевич, сообщив, что время кончилось. Лина ещё раз поцеловала отца и помахала ему рукой. Она не переставала улыбаться, и даже папа попытался последовать её примеру.
– Всё будет хорошо, Лина, – Иван Сергеевич вышел её проводить. – Михаил сильный. Такие люди выживают. К тому же у него есть вы. А это очень важно. Вы его поддержка и опора, особенно, в первые месяцы реабилитации.
– Я понимаю.
– Вы сами как себя чувствуете?
– Здорова. Полна сил.
– Обязательно уделяйте себе внимание, – строго предупредил врач. – Вы нужны отцу сильной. Кроме вас у него никого нет.
– Я не собираюсь раскисать.
– Вы умница, Лина. Приходите завтра. Тоже на пять минут. Михаил будет рад вас видеть.
Они попрощались, и Лина пошла домой. Решила прогуляться пешком. Сегодня был не такой холодный день. Снежинки кружились в воздухе. Ноги утопали в снегу. Эти зимние праздники прошли мимо неё, но это не важно. Вообще, очень многое стало неважно. Жизнь близкого человека – вот что ценно.
А Артур так и не объявился. И не позвонил. Но Лина почти не жалела об этом. У неё появилась другая цель. И Артур, сам того не зная, стал для неё первым помощником в её достижении.
«Ты открыл мне дверь в мир взрослых людей. А дальше я буду учиться сама. Не переживай, я разберусь и без тебя».
* * *
В эту ночь она собиралась тщательно. И накладывала яркий макияж умелыми мазками, как будто всегда это делала. И выбирала белье придирчиво. Нежно-сиреневого цвета прозрачное – оно убедило её в том, что идеально подойдет для настроения. Никакого страха не было. Только волнение от предвкушения новой необычной игры, которую она сама решила затеять.
У входа в мастерскую висела табличка. На ней рукою мастера было выведено: «Ад и есть ты».
«Весьма символично, – подумала Лина. – Он как будто благословляет меня на эту авантюру».
Мастер ждал её, стоя у картины. Вчерашний портрет. Заглянув туда, Лина застыла от удивления.
– Здесь одно лицо. Ничего больше.
Мастер обернулся, секунду окинул её взглядом, затем вернул внимание портрету.
– Ну-да. А что тебя смущает?
– Зачем вы просили меня позировать, если нарисовали одно лицо? Я могла быть одетой, могла сидеть и… не трогать себя. Зачем вся эта атрибутика, если на картине её нет?
– Образ, Лина. Артист и художник совместно создают образ. Для того, чтобы он был полным и достоверным, нужно задействовать всё тело. Иначе тебе не поверят.
Опять его странная логика. Впрочем, странной она может быть лишь для неё. А для человека, привыкшего к абсурду, всё естественно.
Один момент её взволновал. И Лина решила сразу уточнить.
– Когда вы сказали, что мне могут не поверить, кого имели в виду? Только себя?
Мастер развел руками.
– А ты видишь здесь ещё кого-то?
– Я спрашиваю вот о чем. Кроме нас эти картины увидит ещё кто-нибудь? Или вы рисуете только для себя?
Вдруг он собирается организовать выставку? На картинах её портрет. И она запечатлена в самых разных позах. Если об этом узнает весь город, будет грандиозный скандал.
– Тебе не о чем беспокоиться, – заверил мастер. – Выставлять тебя на обозрение я не стану. Ты играешь только для меня.
Его личная картина. Дорогое приобретение.
Хорошо, если так. Лине сразу стало легче.
– Как твой отец? Ты навещала его сегодня.
Мастер не спрашивал. Он знал наверняка, где была Лина. И её это не удивило. После того, как сформировалось стойкое ощущение подглядывания, она стала проще на это реагировать. За дорогим приобретением надо смотреть.
– Спасибо, ему лучше. Операция прошла успешно. Возможно, скоро его выпишут.
– Это хорошая новость.
Вот как? Ему небезразлична судьба отца?
– Скажите, а вы с моим папой в каких отношениях? Я спрашиваю, потому что вы всегда в курсе его дел.
– Я в хороших отношениях с миром, – уклончиво ответил мастер. – Если от него не исходит угроза.
Заманчиво.
– А в обычной жизни вы какой?
Раз уж он стал отвечать на вопросы, почему бы не воспользоваться этим. Ей давно хотелось узнать о нем подробнее.
– Что значит «обычная жизнь»?
– Ну… то, что здесь происходит, это ведь не совсем обычно.
– Для кого? Для тебя?
– Да. А что насчет вас?
– Для меня это закономерно. И… – предвосхищая порыв задать следующий вопрос, мастер поднял вверх руку, – хватит на сегодня. Будем считать: прелюдия состоялась. Пора переходить к работе.
– Как скажете.
Лина ждала этого. Когда он предложит начать. Потому что с этой минуты запускается таймер её игры.
Игры, в которую она включит его.
Игры, в которой ведущей станет она.
Ведь «ад и есть ты», дорогая девочка.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
– Сегодня ты не такая.
Мастер работал медленно, постоянно отвлекаясь на Лину. Мимика её играла, то демонстрируя скучающее выражение (всё это уже было), то вспыхивая заинтересованностью. И было кое-что ещё.
Он ловил её взгляды. Она смотрела на него не как на агрессора или мучителя. Не как покорная рабыня, исполняющая его волю, навязанную ей. Она смотрела как женщина. И это мешало ему рисовать.
– И ты не такой.
Она сказала «ты»?
Кисть дрогнула, бросив пару капель на холст. Лазоревый оттенок на её лице. Он определенно не должен был появиться.
Скомкав бумагу, мастер швырнул её в угол. Что за черт!
Лина проследила за его резкими движениями. Он раздражен? Прекрасно. Агрессия – первый шаг к сближению.
Их учили, что это самая простая форма защиты. И что агрессируют те, кто не находит другого способа закрыться от нежелательного взаимодействия. Значит, она попала в цель. Мастер теряет свои позиции лидера.
Иногда глазами можно сказать больше, чем словами. Лина и об этом знала. А с этим человеком всё общение сводится к минимуму – уровень глаз и уровень губ. Всё остальное сокрыто. Но в этом и преимущество.
Если бы она видела его лицо, ей было бы сложнее. Что если на нем шрамы или оно уродливо? Соблазнять такого мужчину ей бы не хотелось. А так под маской может быть что угодно. И пока она прячет лицо, можно вообразить себе любые черты.
