то странности, но наблюдать, как ребенок неполных десяти лет собирается делать то, на что не решаются даже знахарки, а вернее то, что им делать не разрешается, это почти мистическое действо.
Трудно что-то делать, когда за каждым движением неотрывно следит десяток пар глаз. Потому я попыталась перевести внимание людей и, поглядев на Саргайла, спросила:
— Тетя Сэйра, а где вы встретили Саргайла? — запнулась и с нарастающей тревогой добавила: — И где дядя Ренат и Арават?
Все взгляды переметнулись на все так же сидевшую с отсутствующим видом Сэйру.
— Они погибли, Лейла... — уронила она фразу, которая, казалось, лишила ее остатка сил, но спустя минуту молчания, которую никто не решился нарушить, продолжила: — Мы были дома, в кофейне, когда все началось. — вдруг, Сэйра подняла на меня взгляд и проговорила. —Ты шей, Лейла, шей. У господина офицера мало времени… — Потом снова перевела взгляд вникуда и продолжила, а я решила последовать ее совету и принялась за руку парня, очень надеясь, что на этот раз дело пойдет легче. — Муж услышал шум на улице, пошел проверить, но быстро вернулся и поднял всех, приказав одеваться и собираться в одной комнате. Потом мы услышали, как дверь в кофейню сломали, и к нам ворвались моряки… — Она перевела дух. — Старший из них сказал, что если мы не будем делать глупости и среди нас нет солдат или офицеров эльмирантийской армии, нас не тронут, только дом проверят. Мы, конечно, сказали, что посторонних в доме нет, подождали пока они проверят и уйдут. Смысла вступать с ними в бой муж не видел. Все-таки мы мирные жители, да и смысл нападать на этих бешеных моряков, число которых превышает нас? Нас и правда не тронули. Мы даже расслабиться успели после их ухода. А потом двое из них вернулись…
Снова повисла долгая мучительная пауза, во время которой слышалось лишь сдавленное мычание Саргайла, который изо всех сил сдерживал крик. А я думала, что такие подлые люди есть везде, и очень жаль, что близким мне людям не повезло с ними столкнуться. Скорее всего, всем был дан приказ не трогать мирных жителей, если те не нападут сами. Все-таки город хотели захватить, а не уничтожить, но вот против таких личностей в общей неразберихе сделать ничего невозможно. Именно об этом и говорил Ярел, когда предупреждал, что ближайшие сутки станут для города адом.
— …Мы сразу поняли по их мерзким улыбочкам, что эти двое вернулись не просто так. Сначала они требовали денег. Я готова была отдать все до последней медяшки, лишь бы они нас не тронули, и даже предложила за ними сходить. Но один из этих уродов показал на Айлу и сказал, чтобы деньги принесла она, а он, мол, проследит, чтобы та по дороге не потерялась. Попытавшийся возразить сын получил эфесом по лицу, а я повисла на муже еще в надежде, что все закончится миром… Миром не вышло… Я, дура, сразу и не поняла, для чего он заставил Айлу идти за деньгами, а когда из соседней комнаты послышался приглушенный крик, бросилась на оставшегося нас сторожить шакала. Только муж быстрее оказался и умнее. У него нож был припрятан, того солдата он убил. Ранили и его, правда, но не сильно. А второго они с сыном с Айлы стащили и тоже прирезали. Хорошо хоть этот шакал не успел ее обесчестить, иначе я бы себе еще и этого не простила...
Снова наступила напряженная тишина, во время которой она гладила дочь по волосам. А я утерла влажный от выступившего от напряжения лоб и обработала уже зашитую на руке рану, мысленно прицеливаясь к бедру Саргайла, который уже даже подвывал как-то вяло.
— …эти шакалы все же умудрились привлечь внимание других, и мы поняли, что нужно бежать, иначе нас всех убьют. Мы бросились к боковому выходу — через кофейню к нам уже бежали. Выскочили через калитку на улицу, а там крики, лязг оружия — полная неразбериха. На нас напали. Ренат и Арават отбивались, как могли. Мы с Айлой прятались за их спинами, служанки и рабы куда-то разбежались. Да и что-либо понять в той кутерьме было сложно. Когда упал сын, Ренат пытался его отбить, но тщетно, совсем скоро упал и он. Я хотела… Я была готова остаться там, вместе с ними, но Айла… Нужно было спасти хотя бы ее, поэтому я их бросила...
Голос Сэйры дрогнул, и из ее глаз, наконец, потекли слезы, но она все же продолжила свой печальный рассказ. А я уже штопала ногу, делая стежок за стежком и смаргивала набежавшие на глаза слезы. Саргайл потерял сознание еще в тот момент, когда я взялась за вторую рану. Пожалуй, для него это сейчас наилучший вариант.
— …Пробиться нам помог Саргайл, который увидел нас, еще когда были живы Ренат и Арават, но пробиться к нам получилось не сразу. У него сегодня отгул, вот он и ночевал в городе, когда все началось. Когда выдалась возможность, мы побежали к вам. Недалеко отсюда на нас напали сразу трое. Саргайл всех убил, но сам оказался сильно ранен. Я до сих пор не верю, что мы до вас добрались...
Мама подошла к Сэйре, присела рядом и обняла ее. Остальные женщины тоже придвинулись к ним ближе, выражая сочувствие. Этого простого действия хватило, чтобы пробить брешь в ледяном панцире бесчувствия, который воздвигла вокруг себя женщина. И она тихо разрыдалась, прижимаясь к маме и пряча лицо на ее плече. Мужчины сидели хмурые и прятали глаза, мальчики этими самыми глазами сверкали и гневно сжимали губы, а Мират не понимал, что произошло, и жался к старшему брату, вопросительно заглядывая ему в глаза. Не в силах осознать, что значит умерли, если еще вчера он с дядей Ренатом стул починял, а с Араватом пробовал новый пирог?
Мне тоже безумно хотелось обнять Сэйру и Айлу, хотелось вместе с ними оплакать их потерю, хотелось просто поделиться своим теплом и участием, однако передо мной стояла гораздо более сложная задача: сделать все, чтобы лежащий передо мной раненный мужчина выжил. Я перевязала его бедро, медленно и осторожно ослабила и сняла жгут, и посмотрела на его лицо все еще не в состоянии решиться на такую сложную операцию. С одной стороны, если я сейчас не наложу швы, то заживать будет долго, а главное — криво, что изуродует красавца офицера так, что даже представлять не хотелось: сабля разрубила ему лицо от середины правой щеки через верхнюю и нижнюю губы и до подбородка. А с другой стороны, я даже не представляла, чем может закончиться моя помощь, и не попаду ли я в какой-нибудь нерв, из-за чего лицо несчастного может перекосить еще хуже. Я мысленно передернула плечами. Подумав, решила, что хуже уже быть не может, ведь даже если я зашью его неудачно, то края раны хотя бы заживут более-менее ровно… К тому же его бессознательное состояние позволит избежать шока от боли. Главное, чтобы сердце выдержало. При этой мысли мое собственное почти остановилось, а потом бросилось в бешенный галоп, и я снова старалась взять себя в руки.
Забрав у Кирима и его лампу, поставила обе как можно ближе к лицу офицера и мысленно содрогнулась: если бы хоть один из тех, кто в нашем мире имеет отношение к медицине, видел сейчас эту картину и знал, что я собираюсь делать и уже сделала, наверное, покрутил бы пальцем у виска и сказал, что я сумасшедшая. Хотя разве в военно-полевых госпиталях второй мировой войны условия были лучше? Но там работали обученные врачи, а я сейчас пытаюсь взвалить на свои плечи то, что делать в принципе не должна… Но буду.
— Ромич, — позвала на помощь парня. Почему-то именно на него неосознанно я решила опереться в данной ситуации. Мысли о наших земных военно-полевых врачах напомнили, что они работали не сами: у них были помощницы-медсестры, — на вот, держи вот это... — показала ему скрученные в маленький рулончик мягкие тряпочки. — Я называю это тампон. Будешь прикладывать и промакивать им кровь, когда я буду зашивать рану. Постарайся делать это так, чтобы я постоянно видела ее края. — И спохватилась, когда он протянул руку: — Руки! Нужно хорошо помыть и обтереть домашней настойкой руки!
И мы приступили. Больше ничьи взгляды мне не мешали, потому что я сосредоточилась на ране Саргайла настолько, что не видела и не слышала ничего вокруг.
Когда операция закончилась, и я обработала рану лечебной мазью и прикрыла тряпицей, почувствовала, что устала так, что ни на что больше сил просто не осталось. Поэтому, помыв с помощью Ромича руки и лицо, прилегла недалеко от Саргайла и тут же уснула — эта ночь была слишком насыщенной и далась мне очень тяжело.
Проснулась я от тихого шепота.
— Малика, ты уверена, что этот офицер жив? Смотри, какой бледный.
— Уверена, Эльмира. Да ты и сама можешь убедиться. Смотри, у него на шее бьется жилка, значит живой.
— Ну не знаю, Малика. Твоя дочь с ним полночи провозилась, ты уж меня извини, но то, что она делала, уж больно на колдовство похоже.
— Ай! Глупая ты женщина, Эльмира! Ну, какое колдовство? Она просто раны ему зашила! — остервенело зашипела ей в ответ мама.
— Просто раны зашила, говоришь? — так же остервенело зашипели ей в ответ. — Где это видано, чтобы раны женщина зашивала? Да и не женщина еще, а ребенок! Знахарка и та не берется! Говорит, грех это. Всевышний запретил женщине прикататься к человеческому телу иголкой!
— А когда ты при вышивании пальцы колешь этой самой иголкой, Всевышний тебя не наказывает? Нет? — вдруг заговорил профессор. — Неправда все это, суеверия. В той же Фаргоции и Тализии уже учат женщин сложному врачеванию, одними отварами и притираниями обойтись невозможно. Особенно в деревнях, куда квалифицированные лекари отродясь не забредали. Так что нечего на девочку напраслину возводить! Ее можно обвинить лишь в том, что она не по годам умна, а душа ее слишком чистая и добрая, чтобы пройти мимо чужой боли и несчастья.
В данной ситуации Эльмира была права в одном: хирургия в Эльмирантии до сих пор исторически была прерогативой мужчин. А вот женщины, даже знахарки к этому виду деятельности почти не допускались. По крайней мере, в мирное время. А оно в этой части страны было долгим.
Со стороны Эльмиры раздалось неприязненное сопение:
— А с каких это пор рабы столько воли получили, что отвечают вперед хозяев? — склочно заявила та.
— А с таких, — точно с такими же интонациями заявил профессор, — что нас воины Фаргоции завоевали. А там рабства нет.
— А вот это еще неточно! Может, эльмирантийские солдаты уже давным-давно отбились? А мы тут сидим и ждем непонятно чего!
— Так, может, пойдешь и проверишь? — отозвался проф.
Эльмира аж взвилась на месте:
— Малика! Я требую, чтобы этого презренного раба наказали! Он прилюдно оскорбил меня!
Яростный шепот норовил перейти в визг, назревал конфликт, а я ничего этого не хотела. Вернее, очень хотела его предотвратить, поэтому демонстративно перевернулась на бок и, зевнув, открыла глаза.
Комнату заливал мягкий дневной свет, который просачивался из отверстий в верхней части кладки стены. Видимо, это те самые места, о которых говорил Кирим, когда просил Ромича достать из кладки камень.
— Добрый день. Я долго спала?
Женская часть как могла отгородилась от мужской — местные представления о женской и мужской половинах прочно засели в мозгах здешних обитателей и даже в такой ситуации они следовали традициям. Была бы здесь хоть какая-то ширма, все бы чувствовали себя гораздо комфортнее. А так стресс, маленькое пространство, где все вынуждены как-то сосуществовать и, извиняюсь за подробности, ходить на горшок, прикрывая друг друга, чем придется. Да еще духота, которая неизбежна даже с той вентиляцией, что обеспечили строители, ведь людей здесь собралось гораздо больше, чем нужно для комфортного пребывания, и, как вишенка на торте, раненый и я со своей операцией, которая выбивается из всего, что можно ожидать от ребенка девяти с половиной лет. Неудивительно, что люди нервничали и срывались на скандалы.
Наконец, в напряженный тишине прозвучал мамин голос:
— Не очень, солнышко. Сейчас где-то полдень.
— Хорошо, Саргайл приходил в себя?
— Нет, не приходил. Так чуть живой и лежит.
Я наклонилась над ним и прислушалась. Дыхание было редким, но ровным. Взяла запястье и стала считать пульс — вполне нормальный. Точно сказать не могла, так как часов с секундной стрелкой, чтобы посчитать точное количество ударов сердца в минуту, не было. Положила руку на лоб: температуры нет — это хорошо, хотя и ничего не значит, воспаление может проявиться не сразу. Потом приложила ухо к груди, слушая сердце. Стук был ровным и отчетливым. Подумав еще немного, я поняла, что других диагностических способов все равно не знаю, придется ждать, когда пациент проснется или очнется. В любом случае, ему нужен хороший уход, питание и питье, которые, сидя в этой коморке, обеспечить невозможно.
Скандал меж тем сам собой сошел на нет.
— В доме было что-то слышно, пока я спала?
— Нет, Лейла, с ночи ничего не слышно, — ответила мама.
— Может, стоит выйти и осмотреться? — неуверенно предложила я.
— Я с тобой! —откликнулся Ромич.
— Никто никуда не пойдет! — тут же со страхом крикнула мама.
— Но, мама! — я попыталась возмутиться, но вмешался Кирим:
— Ваша мама права. Нечего детям рисковать. А вот старый Кирим может и выйти. Если кто меня и увидит — что со старика возьмешь? А разведать, что там да как, обязательно нужно. — Он с кряхтением поднялся, повел плечами, разминаясь, и подошел к двери. — Если к ночи не вернусь, до утра не выходите. А потом пусть Ромич обстановку разузнает, он парень шустрый.
И вышел, оставив нас в неизвестности и волнении.
Однако вернулся Кирим довольно быстро — не прошло и часа.
— Ну что там? — накинулся на старика Мамук, который от нетерпения разве что на месте не подскакивал.
Мират не стеснялся и подскакивал, как на пружинках:
— Деда Кирим, Деда Кирим, на улицу узе мозна?
— Сядьте, неугомонные, нечего перед стариком мельтешить, — осадил их Кирим и сам присел, немного отдышался и сказал: — Новости у меня такие: войска Фаргоции штурмуют крепость. И, как мне кажется, совсем скоро ее возьмут.
— Как возьмут? — взвился Мумук. — Эти шакалы просто не могут победить наших доблестных воинов! Один Саргайл убил сразу троих в схватке!
Остальные женщины тоже заохали и что-то запричитали.
— Ох, Мамук. Какой ты нетерпеливый! Сядь! Чего вскочил? Дай послушать Кирима! — замахала на него руками мама, прекращая и гам среди женщин.
Кирим сидел и как будто и не торопился говорить дальше. Ромич потянул Мамука за полу рубашки, и только после того, как тот уселся, старик продолжил рассказ:
— Не знаю, откуда они столько людей взяли, но перед крепостью целая армия стоит. По городу патрули ходят, никого на улицу не пускают.
— А ты как об этом узнал, ежели из домов никого не выпускают? — подозрительно спросила Эльмира.
Кирим недовольно сверкнул на нее глазами, но ответил спокойно:
— У старого Кирима есть уши и глаза. Порой этого вполне достаточно.
Эльмира открыла было рот, чтобы задать очередной вопрос, но я успела первая:
— Спасибо, Кирим! А в доме? Безопасно? Как ты думаешь, нам уже можно выйти?
— Думаю, еще рано, — ответил он, немного помолчав. — Судя по всему, захват и разбой уже закончились, но пока крепость не возьмут, ни в чем нельзя быть уверенным. Мало ли чего под шумок еще могут наворотить?
Я тяжело вздохнула и посмотрела на Саргайла. К моему удивлению, он очнулся и внимательно слушал старого слугу.
Трудно что-то делать, когда за каждым движением неотрывно следит десяток пар глаз. Потому я попыталась перевести внимание людей и, поглядев на Саргайла, спросила:
— Тетя Сэйра, а где вы встретили Саргайла? — запнулась и с нарастающей тревогой добавила: — И где дядя Ренат и Арават?
Все взгляды переметнулись на все так же сидевшую с отсутствующим видом Сэйру.
— Они погибли, Лейла... — уронила она фразу, которая, казалось, лишила ее остатка сил, но спустя минуту молчания, которую никто не решился нарушить, продолжила: — Мы были дома, в кофейне, когда все началось. — вдруг, Сэйра подняла на меня взгляд и проговорила. —Ты шей, Лейла, шей. У господина офицера мало времени… — Потом снова перевела взгляд вникуда и продолжила, а я решила последовать ее совету и принялась за руку парня, очень надеясь, что на этот раз дело пойдет легче. — Муж услышал шум на улице, пошел проверить, но быстро вернулся и поднял всех, приказав одеваться и собираться в одной комнате. Потом мы услышали, как дверь в кофейню сломали, и к нам ворвались моряки… — Она перевела дух. — Старший из них сказал, что если мы не будем делать глупости и среди нас нет солдат или офицеров эльмирантийской армии, нас не тронут, только дом проверят. Мы, конечно, сказали, что посторонних в доме нет, подождали пока они проверят и уйдут. Смысла вступать с ними в бой муж не видел. Все-таки мы мирные жители, да и смысл нападать на этих бешеных моряков, число которых превышает нас? Нас и правда не тронули. Мы даже расслабиться успели после их ухода. А потом двое из них вернулись…
Снова повисла долгая мучительная пауза, во время которой слышалось лишь сдавленное мычание Саргайла, который изо всех сил сдерживал крик. А я думала, что такие подлые люди есть везде, и очень жаль, что близким мне людям не повезло с ними столкнуться. Скорее всего, всем был дан приказ не трогать мирных жителей, если те не нападут сами. Все-таки город хотели захватить, а не уничтожить, но вот против таких личностей в общей неразберихе сделать ничего невозможно. Именно об этом и говорил Ярел, когда предупреждал, что ближайшие сутки станут для города адом.
— …Мы сразу поняли по их мерзким улыбочкам, что эти двое вернулись не просто так. Сначала они требовали денег. Я готова была отдать все до последней медяшки, лишь бы они нас не тронули, и даже предложила за ними сходить. Но один из этих уродов показал на Айлу и сказал, чтобы деньги принесла она, а он, мол, проследит, чтобы та по дороге не потерялась. Попытавшийся возразить сын получил эфесом по лицу, а я повисла на муже еще в надежде, что все закончится миром… Миром не вышло… Я, дура, сразу и не поняла, для чего он заставил Айлу идти за деньгами, а когда из соседней комнаты послышался приглушенный крик, бросилась на оставшегося нас сторожить шакала. Только муж быстрее оказался и умнее. У него нож был припрятан, того солдата он убил. Ранили и его, правда, но не сильно. А второго они с сыном с Айлы стащили и тоже прирезали. Хорошо хоть этот шакал не успел ее обесчестить, иначе я бы себе еще и этого не простила...
Снова наступила напряженная тишина, во время которой она гладила дочь по волосам. А я утерла влажный от выступившего от напряжения лоб и обработала уже зашитую на руке рану, мысленно прицеливаясь к бедру Саргайла, который уже даже подвывал как-то вяло.
— …эти шакалы все же умудрились привлечь внимание других, и мы поняли, что нужно бежать, иначе нас всех убьют. Мы бросились к боковому выходу — через кофейню к нам уже бежали. Выскочили через калитку на улицу, а там крики, лязг оружия — полная неразбериха. На нас напали. Ренат и Арават отбивались, как могли. Мы с Айлой прятались за их спинами, служанки и рабы куда-то разбежались. Да и что-либо понять в той кутерьме было сложно. Когда упал сын, Ренат пытался его отбить, но тщетно, совсем скоро упал и он. Я хотела… Я была готова остаться там, вместе с ними, но Айла… Нужно было спасти хотя бы ее, поэтому я их бросила...
Голос Сэйры дрогнул, и из ее глаз, наконец, потекли слезы, но она все же продолжила свой печальный рассказ. А я уже штопала ногу, делая стежок за стежком и смаргивала набежавшие на глаза слезы. Саргайл потерял сознание еще в тот момент, когда я взялась за вторую рану. Пожалуй, для него это сейчас наилучший вариант.
— …Пробиться нам помог Саргайл, который увидел нас, еще когда были живы Ренат и Арават, но пробиться к нам получилось не сразу. У него сегодня отгул, вот он и ночевал в городе, когда все началось. Когда выдалась возможность, мы побежали к вам. Недалеко отсюда на нас напали сразу трое. Саргайл всех убил, но сам оказался сильно ранен. Я до сих пор не верю, что мы до вас добрались...
Мама подошла к Сэйре, присела рядом и обняла ее. Остальные женщины тоже придвинулись к ним ближе, выражая сочувствие. Этого простого действия хватило, чтобы пробить брешь в ледяном панцире бесчувствия, который воздвигла вокруг себя женщина. И она тихо разрыдалась, прижимаясь к маме и пряча лицо на ее плече. Мужчины сидели хмурые и прятали глаза, мальчики этими самыми глазами сверкали и гневно сжимали губы, а Мират не понимал, что произошло, и жался к старшему брату, вопросительно заглядывая ему в глаза. Не в силах осознать, что значит умерли, если еще вчера он с дядей Ренатом стул починял, а с Араватом пробовал новый пирог?
Мне тоже безумно хотелось обнять Сэйру и Айлу, хотелось вместе с ними оплакать их потерю, хотелось просто поделиться своим теплом и участием, однако передо мной стояла гораздо более сложная задача: сделать все, чтобы лежащий передо мной раненный мужчина выжил. Я перевязала его бедро, медленно и осторожно ослабила и сняла жгут, и посмотрела на его лицо все еще не в состоянии решиться на такую сложную операцию. С одной стороны, если я сейчас не наложу швы, то заживать будет долго, а главное — криво, что изуродует красавца офицера так, что даже представлять не хотелось: сабля разрубила ему лицо от середины правой щеки через верхнюю и нижнюю губы и до подбородка. А с другой стороны, я даже не представляла, чем может закончиться моя помощь, и не попаду ли я в какой-нибудь нерв, из-за чего лицо несчастного может перекосить еще хуже. Я мысленно передернула плечами. Подумав, решила, что хуже уже быть не может, ведь даже если я зашью его неудачно, то края раны хотя бы заживут более-менее ровно… К тому же его бессознательное состояние позволит избежать шока от боли. Главное, чтобы сердце выдержало. При этой мысли мое собственное почти остановилось, а потом бросилось в бешенный галоп, и я снова старалась взять себя в руки.
Забрав у Кирима и его лампу, поставила обе как можно ближе к лицу офицера и мысленно содрогнулась: если бы хоть один из тех, кто в нашем мире имеет отношение к медицине, видел сейчас эту картину и знал, что я собираюсь делать и уже сделала, наверное, покрутил бы пальцем у виска и сказал, что я сумасшедшая. Хотя разве в военно-полевых госпиталях второй мировой войны условия были лучше? Но там работали обученные врачи, а я сейчас пытаюсь взвалить на свои плечи то, что делать в принципе не должна… Но буду.
— Ромич, — позвала на помощь парня. Почему-то именно на него неосознанно я решила опереться в данной ситуации. Мысли о наших земных военно-полевых врачах напомнили, что они работали не сами: у них были помощницы-медсестры, — на вот, держи вот это... — показала ему скрученные в маленький рулончик мягкие тряпочки. — Я называю это тампон. Будешь прикладывать и промакивать им кровь, когда я буду зашивать рану. Постарайся делать это так, чтобы я постоянно видела ее края. — И спохватилась, когда он протянул руку: — Руки! Нужно хорошо помыть и обтереть домашней настойкой руки!
И мы приступили. Больше ничьи взгляды мне не мешали, потому что я сосредоточилась на ране Саргайла настолько, что не видела и не слышала ничего вокруг.
Когда операция закончилась, и я обработала рану лечебной мазью и прикрыла тряпицей, почувствовала, что устала так, что ни на что больше сил просто не осталось. Поэтому, помыв с помощью Ромича руки и лицо, прилегла недалеко от Саргайла и тут же уснула — эта ночь была слишком насыщенной и далась мне очень тяжело.
***
Проснулась я от тихого шепота.
— Малика, ты уверена, что этот офицер жив? Смотри, какой бледный.
— Уверена, Эльмира. Да ты и сама можешь убедиться. Смотри, у него на шее бьется жилка, значит живой.
— Ну не знаю, Малика. Твоя дочь с ним полночи провозилась, ты уж меня извини, но то, что она делала, уж больно на колдовство похоже.
— Ай! Глупая ты женщина, Эльмира! Ну, какое колдовство? Она просто раны ему зашила! — остервенело зашипела ей в ответ мама.
— Просто раны зашила, говоришь? — так же остервенело зашипели ей в ответ. — Где это видано, чтобы раны женщина зашивала? Да и не женщина еще, а ребенок! Знахарка и та не берется! Говорит, грех это. Всевышний запретил женщине прикататься к человеческому телу иголкой!
— А когда ты при вышивании пальцы колешь этой самой иголкой, Всевышний тебя не наказывает? Нет? — вдруг заговорил профессор. — Неправда все это, суеверия. В той же Фаргоции и Тализии уже учат женщин сложному врачеванию, одними отварами и притираниями обойтись невозможно. Особенно в деревнях, куда квалифицированные лекари отродясь не забредали. Так что нечего на девочку напраслину возводить! Ее можно обвинить лишь в том, что она не по годам умна, а душа ее слишком чистая и добрая, чтобы пройти мимо чужой боли и несчастья.
В данной ситуации Эльмира была права в одном: хирургия в Эльмирантии до сих пор исторически была прерогативой мужчин. А вот женщины, даже знахарки к этому виду деятельности почти не допускались. По крайней мере, в мирное время. А оно в этой части страны было долгим.
Со стороны Эльмиры раздалось неприязненное сопение:
— А с каких это пор рабы столько воли получили, что отвечают вперед хозяев? — склочно заявила та.
— А с таких, — точно с такими же интонациями заявил профессор, — что нас воины Фаргоции завоевали. А там рабства нет.
— А вот это еще неточно! Может, эльмирантийские солдаты уже давным-давно отбились? А мы тут сидим и ждем непонятно чего!
— Так, может, пойдешь и проверишь? — отозвался проф.
Эльмира аж взвилась на месте:
— Малика! Я требую, чтобы этого презренного раба наказали! Он прилюдно оскорбил меня!
Яростный шепот норовил перейти в визг, назревал конфликт, а я ничего этого не хотела. Вернее, очень хотела его предотвратить, поэтому демонстративно перевернулась на бок и, зевнув, открыла глаза.
Комнату заливал мягкий дневной свет, который просачивался из отверстий в верхней части кладки стены. Видимо, это те самые места, о которых говорил Кирим, когда просил Ромича достать из кладки камень.
— Добрый день. Я долго спала?
Женская часть как могла отгородилась от мужской — местные представления о женской и мужской половинах прочно засели в мозгах здешних обитателей и даже в такой ситуации они следовали традициям. Была бы здесь хоть какая-то ширма, все бы чувствовали себя гораздо комфортнее. А так стресс, маленькое пространство, где все вынуждены как-то сосуществовать и, извиняюсь за подробности, ходить на горшок, прикрывая друг друга, чем придется. Да еще духота, которая неизбежна даже с той вентиляцией, что обеспечили строители, ведь людей здесь собралось гораздо больше, чем нужно для комфортного пребывания, и, как вишенка на торте, раненый и я со своей операцией, которая выбивается из всего, что можно ожидать от ребенка девяти с половиной лет. Неудивительно, что люди нервничали и срывались на скандалы.
Наконец, в напряженный тишине прозвучал мамин голос:
— Не очень, солнышко. Сейчас где-то полдень.
— Хорошо, Саргайл приходил в себя?
— Нет, не приходил. Так чуть живой и лежит.
Я наклонилась над ним и прислушалась. Дыхание было редким, но ровным. Взяла запястье и стала считать пульс — вполне нормальный. Точно сказать не могла, так как часов с секундной стрелкой, чтобы посчитать точное количество ударов сердца в минуту, не было. Положила руку на лоб: температуры нет — это хорошо, хотя и ничего не значит, воспаление может проявиться не сразу. Потом приложила ухо к груди, слушая сердце. Стук был ровным и отчетливым. Подумав еще немного, я поняла, что других диагностических способов все равно не знаю, придется ждать, когда пациент проснется или очнется. В любом случае, ему нужен хороший уход, питание и питье, которые, сидя в этой коморке, обеспечить невозможно.
Скандал меж тем сам собой сошел на нет.
— В доме было что-то слышно, пока я спала?
— Нет, Лейла, с ночи ничего не слышно, — ответила мама.
— Может, стоит выйти и осмотреться? — неуверенно предложила я.
— Я с тобой! —откликнулся Ромич.
— Никто никуда не пойдет! — тут же со страхом крикнула мама.
— Но, мама! — я попыталась возмутиться, но вмешался Кирим:
— Ваша мама права. Нечего детям рисковать. А вот старый Кирим может и выйти. Если кто меня и увидит — что со старика возьмешь? А разведать, что там да как, обязательно нужно. — Он с кряхтением поднялся, повел плечами, разминаясь, и подошел к двери. — Если к ночи не вернусь, до утра не выходите. А потом пусть Ромич обстановку разузнает, он парень шустрый.
И вышел, оставив нас в неизвестности и волнении.
Однако вернулся Кирим довольно быстро — не прошло и часа.
— Ну что там? — накинулся на старика Мамук, который от нетерпения разве что на месте не подскакивал.
Мират не стеснялся и подскакивал, как на пружинках:
— Деда Кирим, Деда Кирим, на улицу узе мозна?
— Сядьте, неугомонные, нечего перед стариком мельтешить, — осадил их Кирим и сам присел, немного отдышался и сказал: — Новости у меня такие: войска Фаргоции штурмуют крепость. И, как мне кажется, совсем скоро ее возьмут.
— Как возьмут? — взвился Мумук. — Эти шакалы просто не могут победить наших доблестных воинов! Один Саргайл убил сразу троих в схватке!
Остальные женщины тоже заохали и что-то запричитали.
— Ох, Мамук. Какой ты нетерпеливый! Сядь! Чего вскочил? Дай послушать Кирима! — замахала на него руками мама, прекращая и гам среди женщин.
Кирим сидел и как будто и не торопился говорить дальше. Ромич потянул Мамука за полу рубашки, и только после того, как тот уселся, старик продолжил рассказ:
— Не знаю, откуда они столько людей взяли, но перед крепостью целая армия стоит. По городу патрули ходят, никого на улицу не пускают.
— А ты как об этом узнал, ежели из домов никого не выпускают? — подозрительно спросила Эльмира.
Кирим недовольно сверкнул на нее глазами, но ответил спокойно:
— У старого Кирима есть уши и глаза. Порой этого вполне достаточно.
Эльмира открыла было рот, чтобы задать очередной вопрос, но я успела первая:
— Спасибо, Кирим! А в доме? Безопасно? Как ты думаешь, нам уже можно выйти?
— Думаю, еще рано, — ответил он, немного помолчав. — Судя по всему, захват и разбой уже закончились, но пока крепость не возьмут, ни в чем нельзя быть уверенным. Мало ли чего под шумок еще могут наворотить?
Я тяжело вздохнула и посмотрела на Саргайла. К моему удивлению, он очнулся и внимательно слушал старого слугу.
