Он пошел через старые тоннели, давно заброшенные и довольно опасные. Главная их опасность заключалась в ветхости конструкций, которые поддерживали тяжелые, провисшие своды. Охотник их не боялся и довольно часто обходил основные коридоры Сопротивления.
Спустя некоторое время он добрался до дома. Альмиры не было. Джон собрал вещи и направился к профессору Раусу. Перед уходом он оглянулся, проверяя, не забыл ли чего, и задержал взгляд на своей кровати. Она представляла собой простейшее строение. От подобного многие отказались, отдав предпочтение более комфортной обыкновенной мебели, в некоторых случаях изготавливавшейся в ручную. Но охотник не заморачивался комфортом. Он прекрасно ночевал и на подобном строении. Оно представляло собой деревянную полку, которая крепилась к стене болтами, а края ее удерживались цепями. Поверхность покрывала грубая ткань, а поверх ее лежал темного цвета пушистый помятый плед. Джон свернул его и убрал к себе, вспомнив, что хотел захватить его для Кэтрин.
Коридоры были ещё пустыми. Ночная смена уже сдала посты дневной. Гельсен быстро добрался до госпиталя. Там тоже было тихо. Миновав светлые, покрытые белыми плитами коридоры охотник добрался до кабинета профессора. Он постучался и, услышав приглашение войти, толкнул дверь. Непонятно, пришёл уже доктор Раус или ещё не ушел: он всегда был бодрым и гостеприимным в любое время суток. Он вновь что-то писал за столом.
- Гельсен... Я уж думал, вы забыли о назначенном мной режиме посещений врачей, - сказал, поздоровавшись, Раус, приветливо улыбнувшись.
- Профессор, я здесь по другой причине. Прошу извинить за игнорирование ваших предписаний, но в сложившихся обстоятельствах я не могу их выполнять. Мне нужен препарат Альфа, - сказал Гельсен придуманные по дороге предложения.
На лице доктора выразилось удивление. Он спросил:
- Зачем, друг мой? Он вам не поможет. Он отлично заживляет раны, но не не оказывает никакого влияния на яды.
- Я не для себя прошу.
Повисла пауза. Профессор Раус задумчиво смотрел на охотника, ожидая от него пояснения.
- Я не могу сказать, для кого это нужно. Из соображений безопасности, профессор. Мне просто нужно исправить одну... ошибку.
- Что ж, ладно. Я выдам вам ампулы. Вы знаете, как его применять?
- Да, специально спрашивал врачей.
- Повышаете квалификацию? Это правильно, - одобрил он, - Врач всегда должен учиться.
Доктор поднялся и ушел в другую комнату, в которой в стерильных стеклянных шкафчиках блестели маленькие ампулы всех мыслимых и немыслимых цветов. Охотник остался ждать его в комнате.
Позже, получив нужное, он отправился в обратный путь. Без приключений добрался охотник до города, прошелся неспешно по пустому рынку, взял нужное и вернулся в домик на Фабричной улице. Впустила его Дана. Она уже давно встала, привела себя в порядок, позавтракала тем, что было. Кэтрин ещё спала.
- Она не просыпалась? - спросил охотник.
- Нет. Только спит она беспокойно. Ворочается, дышит тяжело.
- Я сейчас поднимусь к ней. Разбирайте вещи. Это все вам.
Он взглядом указал на вещмешок, поставленный около стола, взял плед, свернутый рулоном, и поднялся наверх. Кэтрин, действительно, спала беспокойно. Во сне она вздрагивала, часто дышала, мотая головой, будто её донимают кошмары и она пытается от них хоть как-нибудь отмахнуться, правая рука вцепилась в край кровати и оставила на старом дереве едва заметные белые царапины. Джон коснулся её лба. «Сильный жар. Сбивать надо», - подумал он.
После жаропонижающего девушка успокоилась. Охотник, воспользовавшись моментом, подменил ее покрывало на свой плед. Кэтрин тут же укуталась в него, как в кокон, ткнулась носом в подушку и крепче уснула. Несмотря на то, что на улице было относительно тепло, в комнате все ещё было холодно. «Как это плохо: прогреть помещение невозможно, но холод оно держит», - посетовал Гельсен и отправился на улицу заделывать щель между стенами. Окнами комната Кэтрин выходила на крохотный внутренний двор, на котором разместилась старая голубая ель, достававшая своими ветками почти до четвертого этажа соседнего дома. Комната Даны находилась на противоположной стороне и имела вид на Фабричную улицу. Один угол дома со стороны внутреннего дворика защищала ель. С ним было все в порядке. А между досок второго с зимы надуло снега. Он растаял и доски разбухли и начали гнить. Гнили они долго и, в конце концов, догнили до состояния трухи, которую и поломал прошлой ночью ветер. Вокруг валялись цвета ржавчины мягкие ошметки бывшей доски. Хозяйка дома знала, что второй этаж нужно переделывать. Она закупила материалов, но денег на работников ей не хватило, а потому доски, абсолютно новые, пахнувшие свежей древесиной и морилкой, лежали, укрытые защитной тканью, под тем навесиком, где хранились дрова. Джон не мог спросить разрешения владелицы дома на то, чтобы закрыть образовавшуюся дыру: он не знал, где она живет, и не хотел и дальше простужать Кэтрин. Оттого он самоволкой занялся ремонтом.
Дана была неописуемо рада тому, что охотник добыл им еды. Она боялась оставлять Кэтрин одну. Оттого была привязана к дому и не могла покинуть его пределов. А еда у них заканчивалась. Оставалось совсем немного, только Кэтрин на один обед. Дана даже не успела поблагодарить его, настолько быстро он нашел себе занятие. А потом она не хотела отвлекать его от работы. «Какое чудо, что мы с ним встретились! Как хорошо, что остались ещё такие люди. И как я расстроена поведением Кэтрин. За что она так с ним? Неужели трудно ответить хоть какой-никакой благодарностью!» - думала она. Чего она не переносила в людях, так это неблагодарности. Дана могла простить многое, но игнорирование чужой помощи прощала с трудом. Оттого сейчас и сердилась на больную подругу. Хотя надо отдать должное ее выдержке. Кэтрин бы сорвалась на саму себя, не прошло бы и одного часа общения. Дана наконец разобралась с вещами и поднялась караулить спящую. Услышав на улице шум, она открыла окно и спросила, обратившись с добротой к охотнику:
- Может, вас завтраком покормить? Ничего же с утра не ели.
- Нет, Дана, спасибо. Во время голода работать легче, - отозвался тот.
Липкий сон все никак не хотел отставать. Кэтрин просыпалась и засыпала вновь, с трудом отличая реальность от серых сновидений, чем-то похожих на длинные серые кольца от дыма, такие же ядовитые, противные и блеклые. Девушка ни о чем не могла думать. Даже воспоминания не мелькали перед глазами, оставив ее в неравном бою с небытием. Только после обеда Кэтрин разомкнула веки и поняла, что лихорадка на время отпустила её. Рядом на табуретке сидела Дана, читая маленькую книжечку, которую решила взять с собой из их мира. Кэтрин не сразу поняла, что что-то изменилось. До ее больного тела все сигналы, будь то ощущения или звук, доходили медленно. Оттого она долго гладила пушистый плед, прежде чем сообразила, что это не её грубое покрывало. Вдруг сквозь стену долетел до нее звук не то топора, не то молотка – словом, какой-то шум работы. Кэтрин боязно взглянула на Дану и спросила тихо:
- Он ушёл?
Та оторвала глаза от книги, смерила подругу недовольным взглядом и ответила:
- Нет, он на улице латает дыру в стене, чтобы тебе было тепло. Кэтрин, как тебе не стыдно! Нельзя быть настолько неблагодарной! Я знаю, что ты эгоистка, но реагируй адекватно на помощь. Иначе к тебе никто не придет.
- Так я, вроде, никого и не звала, - заметила Кэтрин, скрыв робость.
Глаза Даны сверкнули.
- Кэтрин, я знаю, это не ты говоришь, а твоя странная детская обида. Прекрати. Отпусти все, и жить станет легче.
- Да я все отпускаю, отпускаю, а оно никак не отпускается, - ответила та, ненароком посмотрев на окно.
- Кэтрин, я тебя умоляю. Я не хотела сегодня превращаться, - она вздохнула и взглянула на Кэтрин устало, слабо чуть насмешливо улыбнувшись, - Он очень хороший человек. Ему можно верить. Он нам еды купил, где-то нашел паклю, чтобы щели между досками заделать, тебе плед принес...
- Так это его?! – воскликнула Кэтрин, чуть отбросив край своего одеяла.
- Он принес. Я не знаю, его или не его. Я понимаю, что трудно верить тому, кого боишься. Но ты справься со своим страхом, Кэтрин. Он тебя сильнее не делает, а сходство с неблагодарной стервой добавляет. Возьми себя в руки.
Кэтрин задумалась: она и впрямь вела себя не очень красиво. Кэтрин считала себя благодарным человеком, которого сильно портила вредность. Она вдруг поняла, что подобным поведением могла обидеть его. «Это я зря. Я не хочу обижать просто так, ни за что. Это не в моем стиле», - подумала Кэтрин, укрывшись лучше пледом.
- Тебе нужно выздоравливать скорее. Он принес лекарства, которые тебе помогут быстрее встать на ноги. Насколько я поняла, инъекции внутриартериальные до еды. Это их местная разработка.
- Отлично. То есть я должна довериться науке 19 века?
- Или выздороветь самостоятельно, сильно хромать и потерять сестру окончательно.
- Дана, давай не будем о грустном. Ты же знаешь, как мне трудно поверить людям!
- Парадокс в том, Кэтрин, что чужим людям ты веришь сразу и безоговорочно, а тем, кто искренне хочет тебе помочь, ты устраиваешь сцены.
Кэтрин обиженно надулась. Она хорошо знала свой характер и понимала, что с ним долго жить очень трудно. Но прожила она жизнью дракона чуть больше 300 лет и меняться не захотела. Не для кого было. Ей было все равно до своего характера, а на других Кэтрин не обращала внимания. Но когда ей указывали на её ошибки и закидоны, Кэтрин обижалась, даже не подавая виду, и расстраивалась. Некоторое время она проводила потом в молчаливой короткой депрессии, а потом вновь оживала и становилась прежней. Длилась её депрессия, как правило, 2-3 дня. Сейчас не было у неё этих трех дней. Она полежала немного тихо, потом робко взглянула на Дану, которая вновь погрузилась в чтение, и спросила:
- И когда эти инъекции делаются?
- Утром и вечером. Точнее тебе расскажет Гельсен.
Кэтрин вздохнула и осторожно отвернулась к окну. За окном был ясный день, настолько хороший и теплый с виду, что казался летним. Светлое, чистое небо простиралось над крышами, вымытые снегом стены соседних домов в солнечных лучах белели, блестели чистым стеклом окна. Даже Трущобы преображались весной, становясь живыми, чистыми и очень уютными. Кэтрин прислушивалась и слышала внизу, за стеной, шум работы, бодрый, радостный, торжествующий над бездельем и праздной тишиной. Ей становилось от него грустно. Кэтрин ощущала себя сразу же отжившей свое, больной, очень древней старухой. Она погрузилась в воспоминания. Ее вернула в реальность Дана простым вопросом:
- Тебе что-нибудь принести? Может, ты поешь?
- Нет, ничего не надо, спасибо, - тихо отозвалась та.
Одинокий крепкий двухэтажный домик на опушке леса с подведенной к крыльцу грунтовой дорогой. Слева, метрах в шестистах шумит зеленый лес, пушистый и свежий, таинственно манящий и немного сказочный. Справа поле, уходящее до самого неба, соприкасающееся с ним где-то далеко-далеко на линии горизонта, к которому медленно плыло летнее теплое желтое солнце. Ветер колышет травы поля, листья деревьев. Отовсюду доносится его шепот. Рядом с домиком, обитым белыми пластинками, растет курчавый клен, свободно раскинув в стороны свои ветви, как бы говоря: «Здравствуй, мир! Как ты хорош! И как хорошо, что ты существуешь!» Окна домика выходят на лес, на поле и дорогу. За домом, у заднего крыльца, с которого обычно смотрят на заходящее в поле солнце, на брусьях, вбитых в землю, висит перекладина, а на ней на тонких цепочках – пара качелей. Кэтрин с сестрой всего имели поровну. Ветер осторожно трогает пластиковую сидушку, раскачивая качели. Лес вновь начинает шуршать. Доходит этот порыв и до Кэтрин. Она стоит на дороге и любовно смотрит на домик. Теплый поток ветра ласкает лицо и убирает прядь волос челки, вновь попавшую ей на глаза. Шумно. Но не тот это шум, которым наполнены города. Он другой, он настоящий и свежий, он пахнет полевыми травами и свежей листвой, его приносит ветер вместе с тонкими ароматами леса и воды в небольшом озерце; этот шум значит лишь то, что закончилась весна и начинается лето... «Ох, неужели это был всего лишь дурной сон? Как хорошо! Дома мои родители, сестра», - подумала она с радостью, начиная бежать к дому. Дверь приоткрылась, и на крыльцо с тремя белыми ступенями выбежала Алексия. Она радостно улыбнулась, замахала Кэтрин рукой, как бы поторапливая, и крикнула:
- Кэтрин! Обедать давно пора! А тебя все нет!
- Я здесь! Я здесь, Лекси! – крикнула в ответ Кэтрин, но не увидела реакции сестры на свои слова.
Алексия все так же махала рукой и звала ее, но не видела маячившего на грунтовой дороге силуэта, а Кэтрин, как бы ни ускорялась, не могла приблизиться к дому. Спустя время Алексия опустила руку и грустно посмотрела вдаль, сквозь замершую на месте сестру.
- Когда ты приедешь, Кэт? – печально произнесла она и, вздохнув, скрылась за дверью.
- Я здесь! - крикнула вновь Кэтрин отчаянно, но ее никто не услышал...
«Хочу домой! Найти свою сестру и домой! С меня хватит потрясений! И отпуска мне тоже достаточно! Знала же, что ничем хорошим для меня эта авантюра не кончится», - подумала она горестно. Милый сердцу уголок был очень далеко от нее. И сестра была не с ней, а где-то в этом чужом городе. Вокруг снова серая мгла, в которой ничего не понятно. Куда ни посмотри – везде туман. В нем и бредет устало Кэтрин подобно неприкаянной душе, которая должна что-то сделать и, наконец, успокоиться. Идет в никуда без цели, без смысла. Её силы на исходе.
Проснулась она от того, что кто-то осторожно потряс ее за плечо. «Дана, наверное. А что случилось? Зачем меня будят?» – подумала Кэтрин с тайной обидой. В горле почему-то странно жгло и было очень жарко.
- Кэтрин, что с вами? – донесся до ее ушей голос охотника.
- А что? – ответила та, удивившись его вопросу.
- Вы... плакали во сне. Вам плохо?
После его слов она ощутила на щеках холодные слёзы. Она содрогнулась. «Нет, я не могу ему это все рассказывать. Во-первых, нет гарантий, что он не сдаст нас после этого. А во-вторых, он не поверит. Не поверит, что я дракон и потеряла сестру», - подумала девушка и отрицательно покачала головой.
- Спасибо за плед, - сказала она тихо, глядя на стену позади него, - Очень теплый.
- Не стоит благодарности. Так что с вами?
- Так... Просто мелочи. Посттравматический синдром, - ответила Кэтрин, уткнувшись носом в подушку.
Джон, сменивший Дану на дежурстве у постели больной, взглянул на девушку как-то жалостливо и промолчал. Чувствовал, что нужно что-то сказать, хотел утешить, но не знал как. До этого слова подбирались сами собой. А сейчас почему-то охотник не мог подобрать ни одного нужного или полезного слова. Эта девушка оставалась для него нераскрытой тайной. «Она что-то не хочет мне говорить. О чем-то не хочет рассказывать. А это очень тяготит её. Но почему? Ах, да. Она же мне не верит. Что очень странно. Мне верят, как правило, все, потому что знают, кто я. Она же... Да я даже не представился ей!» – подумал он, смутившись.
- Я знаю, кто вы, охотник, - тихо проговорила Кэтрин каким-то странным, убитым голосом, - Знаю вашу фамилию. Ваше имя, к сожалению, не было написано под той фотографией.
Спустя некоторое время он добрался до дома. Альмиры не было. Джон собрал вещи и направился к профессору Раусу. Перед уходом он оглянулся, проверяя, не забыл ли чего, и задержал взгляд на своей кровати. Она представляла собой простейшее строение. От подобного многие отказались, отдав предпочтение более комфортной обыкновенной мебели, в некоторых случаях изготавливавшейся в ручную. Но охотник не заморачивался комфортом. Он прекрасно ночевал и на подобном строении. Оно представляло собой деревянную полку, которая крепилась к стене болтами, а края ее удерживались цепями. Поверхность покрывала грубая ткань, а поверх ее лежал темного цвета пушистый помятый плед. Джон свернул его и убрал к себе, вспомнив, что хотел захватить его для Кэтрин.
Коридоры были ещё пустыми. Ночная смена уже сдала посты дневной. Гельсен быстро добрался до госпиталя. Там тоже было тихо. Миновав светлые, покрытые белыми плитами коридоры охотник добрался до кабинета профессора. Он постучался и, услышав приглашение войти, толкнул дверь. Непонятно, пришёл уже доктор Раус или ещё не ушел: он всегда был бодрым и гостеприимным в любое время суток. Он вновь что-то писал за столом.
- Гельсен... Я уж думал, вы забыли о назначенном мной режиме посещений врачей, - сказал, поздоровавшись, Раус, приветливо улыбнувшись.
- Профессор, я здесь по другой причине. Прошу извинить за игнорирование ваших предписаний, но в сложившихся обстоятельствах я не могу их выполнять. Мне нужен препарат Альфа, - сказал Гельсен придуманные по дороге предложения.
На лице доктора выразилось удивление. Он спросил:
- Зачем, друг мой? Он вам не поможет. Он отлично заживляет раны, но не не оказывает никакого влияния на яды.
- Я не для себя прошу.
Повисла пауза. Профессор Раус задумчиво смотрел на охотника, ожидая от него пояснения.
- Я не могу сказать, для кого это нужно. Из соображений безопасности, профессор. Мне просто нужно исправить одну... ошибку.
- Что ж, ладно. Я выдам вам ампулы. Вы знаете, как его применять?
- Да, специально спрашивал врачей.
- Повышаете квалификацию? Это правильно, - одобрил он, - Врач всегда должен учиться.
Доктор поднялся и ушел в другую комнату, в которой в стерильных стеклянных шкафчиках блестели маленькие ампулы всех мыслимых и немыслимых цветов. Охотник остался ждать его в комнате.
***
Позже, получив нужное, он отправился в обратный путь. Без приключений добрался охотник до города, прошелся неспешно по пустому рынку, взял нужное и вернулся в домик на Фабричной улице. Впустила его Дана. Она уже давно встала, привела себя в порядок, позавтракала тем, что было. Кэтрин ещё спала.
- Она не просыпалась? - спросил охотник.
- Нет. Только спит она беспокойно. Ворочается, дышит тяжело.
- Я сейчас поднимусь к ней. Разбирайте вещи. Это все вам.
Он взглядом указал на вещмешок, поставленный около стола, взял плед, свернутый рулоном, и поднялся наверх. Кэтрин, действительно, спала беспокойно. Во сне она вздрагивала, часто дышала, мотая головой, будто её донимают кошмары и она пытается от них хоть как-нибудь отмахнуться, правая рука вцепилась в край кровати и оставила на старом дереве едва заметные белые царапины. Джон коснулся её лба. «Сильный жар. Сбивать надо», - подумал он.
После жаропонижающего девушка успокоилась. Охотник, воспользовавшись моментом, подменил ее покрывало на свой плед. Кэтрин тут же укуталась в него, как в кокон, ткнулась носом в подушку и крепче уснула. Несмотря на то, что на улице было относительно тепло, в комнате все ещё было холодно. «Как это плохо: прогреть помещение невозможно, но холод оно держит», - посетовал Гельсен и отправился на улицу заделывать щель между стенами. Окнами комната Кэтрин выходила на крохотный внутренний двор, на котором разместилась старая голубая ель, достававшая своими ветками почти до четвертого этажа соседнего дома. Комната Даны находилась на противоположной стороне и имела вид на Фабричную улицу. Один угол дома со стороны внутреннего дворика защищала ель. С ним было все в порядке. А между досок второго с зимы надуло снега. Он растаял и доски разбухли и начали гнить. Гнили они долго и, в конце концов, догнили до состояния трухи, которую и поломал прошлой ночью ветер. Вокруг валялись цвета ржавчины мягкие ошметки бывшей доски. Хозяйка дома знала, что второй этаж нужно переделывать. Она закупила материалов, но денег на работников ей не хватило, а потому доски, абсолютно новые, пахнувшие свежей древесиной и морилкой, лежали, укрытые защитной тканью, под тем навесиком, где хранились дрова. Джон не мог спросить разрешения владелицы дома на то, чтобы закрыть образовавшуюся дыру: он не знал, где она живет, и не хотел и дальше простужать Кэтрин. Оттого он самоволкой занялся ремонтом.
Дана была неописуемо рада тому, что охотник добыл им еды. Она боялась оставлять Кэтрин одну. Оттого была привязана к дому и не могла покинуть его пределов. А еда у них заканчивалась. Оставалось совсем немного, только Кэтрин на один обед. Дана даже не успела поблагодарить его, настолько быстро он нашел себе занятие. А потом она не хотела отвлекать его от работы. «Какое чудо, что мы с ним встретились! Как хорошо, что остались ещё такие люди. И как я расстроена поведением Кэтрин. За что она так с ним? Неужели трудно ответить хоть какой-никакой благодарностью!» - думала она. Чего она не переносила в людях, так это неблагодарности. Дана могла простить многое, но игнорирование чужой помощи прощала с трудом. Оттого сейчас и сердилась на больную подругу. Хотя надо отдать должное ее выдержке. Кэтрин бы сорвалась на саму себя, не прошло бы и одного часа общения. Дана наконец разобралась с вещами и поднялась караулить спящую. Услышав на улице шум, она открыла окно и спросила, обратившись с добротой к охотнику:
- Может, вас завтраком покормить? Ничего же с утра не ели.
- Нет, Дана, спасибо. Во время голода работать легче, - отозвался тот.
***
Липкий сон все никак не хотел отставать. Кэтрин просыпалась и засыпала вновь, с трудом отличая реальность от серых сновидений, чем-то похожих на длинные серые кольца от дыма, такие же ядовитые, противные и блеклые. Девушка ни о чем не могла думать. Даже воспоминания не мелькали перед глазами, оставив ее в неравном бою с небытием. Только после обеда Кэтрин разомкнула веки и поняла, что лихорадка на время отпустила её. Рядом на табуретке сидела Дана, читая маленькую книжечку, которую решила взять с собой из их мира. Кэтрин не сразу поняла, что что-то изменилось. До ее больного тела все сигналы, будь то ощущения или звук, доходили медленно. Оттого она долго гладила пушистый плед, прежде чем сообразила, что это не её грубое покрывало. Вдруг сквозь стену долетел до нее звук не то топора, не то молотка – словом, какой-то шум работы. Кэтрин боязно взглянула на Дану и спросила тихо:
- Он ушёл?
Та оторвала глаза от книги, смерила подругу недовольным взглядом и ответила:
- Нет, он на улице латает дыру в стене, чтобы тебе было тепло. Кэтрин, как тебе не стыдно! Нельзя быть настолько неблагодарной! Я знаю, что ты эгоистка, но реагируй адекватно на помощь. Иначе к тебе никто не придет.
- Так я, вроде, никого и не звала, - заметила Кэтрин, скрыв робость.
Глаза Даны сверкнули.
- Кэтрин, я знаю, это не ты говоришь, а твоя странная детская обида. Прекрати. Отпусти все, и жить станет легче.
- Да я все отпускаю, отпускаю, а оно никак не отпускается, - ответила та, ненароком посмотрев на окно.
- Кэтрин, я тебя умоляю. Я не хотела сегодня превращаться, - она вздохнула и взглянула на Кэтрин устало, слабо чуть насмешливо улыбнувшись, - Он очень хороший человек. Ему можно верить. Он нам еды купил, где-то нашел паклю, чтобы щели между досками заделать, тебе плед принес...
- Так это его?! – воскликнула Кэтрин, чуть отбросив край своего одеяла.
- Он принес. Я не знаю, его или не его. Я понимаю, что трудно верить тому, кого боишься. Но ты справься со своим страхом, Кэтрин. Он тебя сильнее не делает, а сходство с неблагодарной стервой добавляет. Возьми себя в руки.
Кэтрин задумалась: она и впрямь вела себя не очень красиво. Кэтрин считала себя благодарным человеком, которого сильно портила вредность. Она вдруг поняла, что подобным поведением могла обидеть его. «Это я зря. Я не хочу обижать просто так, ни за что. Это не в моем стиле», - подумала Кэтрин, укрывшись лучше пледом.
- Тебе нужно выздоравливать скорее. Он принес лекарства, которые тебе помогут быстрее встать на ноги. Насколько я поняла, инъекции внутриартериальные до еды. Это их местная разработка.
- Отлично. То есть я должна довериться науке 19 века?
- Или выздороветь самостоятельно, сильно хромать и потерять сестру окончательно.
- Дана, давай не будем о грустном. Ты же знаешь, как мне трудно поверить людям!
- Парадокс в том, Кэтрин, что чужим людям ты веришь сразу и безоговорочно, а тем, кто искренне хочет тебе помочь, ты устраиваешь сцены.
Кэтрин обиженно надулась. Она хорошо знала свой характер и понимала, что с ним долго жить очень трудно. Но прожила она жизнью дракона чуть больше 300 лет и меняться не захотела. Не для кого было. Ей было все равно до своего характера, а на других Кэтрин не обращала внимания. Но когда ей указывали на её ошибки и закидоны, Кэтрин обижалась, даже не подавая виду, и расстраивалась. Некоторое время она проводила потом в молчаливой короткой депрессии, а потом вновь оживала и становилась прежней. Длилась её депрессия, как правило, 2-3 дня. Сейчас не было у неё этих трех дней. Она полежала немного тихо, потом робко взглянула на Дану, которая вновь погрузилась в чтение, и спросила:
- И когда эти инъекции делаются?
- Утром и вечером. Точнее тебе расскажет Гельсен.
Кэтрин вздохнула и осторожно отвернулась к окну. За окном был ясный день, настолько хороший и теплый с виду, что казался летним. Светлое, чистое небо простиралось над крышами, вымытые снегом стены соседних домов в солнечных лучах белели, блестели чистым стеклом окна. Даже Трущобы преображались весной, становясь живыми, чистыми и очень уютными. Кэтрин прислушивалась и слышала внизу, за стеной, шум работы, бодрый, радостный, торжествующий над бездельем и праздной тишиной. Ей становилось от него грустно. Кэтрин ощущала себя сразу же отжившей свое, больной, очень древней старухой. Она погрузилась в воспоминания. Ее вернула в реальность Дана простым вопросом:
- Тебе что-нибудь принести? Может, ты поешь?
- Нет, ничего не надо, спасибо, - тихо отозвалась та.
Одинокий крепкий двухэтажный домик на опушке леса с подведенной к крыльцу грунтовой дорогой. Слева, метрах в шестистах шумит зеленый лес, пушистый и свежий, таинственно манящий и немного сказочный. Справа поле, уходящее до самого неба, соприкасающееся с ним где-то далеко-далеко на линии горизонта, к которому медленно плыло летнее теплое желтое солнце. Ветер колышет травы поля, листья деревьев. Отовсюду доносится его шепот. Рядом с домиком, обитым белыми пластинками, растет курчавый клен, свободно раскинув в стороны свои ветви, как бы говоря: «Здравствуй, мир! Как ты хорош! И как хорошо, что ты существуешь!» Окна домика выходят на лес, на поле и дорогу. За домом, у заднего крыльца, с которого обычно смотрят на заходящее в поле солнце, на брусьях, вбитых в землю, висит перекладина, а на ней на тонких цепочках – пара качелей. Кэтрин с сестрой всего имели поровну. Ветер осторожно трогает пластиковую сидушку, раскачивая качели. Лес вновь начинает шуршать. Доходит этот порыв и до Кэтрин. Она стоит на дороге и любовно смотрит на домик. Теплый поток ветра ласкает лицо и убирает прядь волос челки, вновь попавшую ей на глаза. Шумно. Но не тот это шум, которым наполнены города. Он другой, он настоящий и свежий, он пахнет полевыми травами и свежей листвой, его приносит ветер вместе с тонкими ароматами леса и воды в небольшом озерце; этот шум значит лишь то, что закончилась весна и начинается лето... «Ох, неужели это был всего лишь дурной сон? Как хорошо! Дома мои родители, сестра», - подумала она с радостью, начиная бежать к дому. Дверь приоткрылась, и на крыльцо с тремя белыми ступенями выбежала Алексия. Она радостно улыбнулась, замахала Кэтрин рукой, как бы поторапливая, и крикнула:
- Кэтрин! Обедать давно пора! А тебя все нет!
- Я здесь! Я здесь, Лекси! – крикнула в ответ Кэтрин, но не увидела реакции сестры на свои слова.
Алексия все так же махала рукой и звала ее, но не видела маячившего на грунтовой дороге силуэта, а Кэтрин, как бы ни ускорялась, не могла приблизиться к дому. Спустя время Алексия опустила руку и грустно посмотрела вдаль, сквозь замершую на месте сестру.
- Когда ты приедешь, Кэт? – печально произнесла она и, вздохнув, скрылась за дверью.
- Я здесь! - крикнула вновь Кэтрин отчаянно, но ее никто не услышал...
***
«Хочу домой! Найти свою сестру и домой! С меня хватит потрясений! И отпуска мне тоже достаточно! Знала же, что ничем хорошим для меня эта авантюра не кончится», - подумала она горестно. Милый сердцу уголок был очень далеко от нее. И сестра была не с ней, а где-то в этом чужом городе. Вокруг снова серая мгла, в которой ничего не понятно. Куда ни посмотри – везде туман. В нем и бредет устало Кэтрин подобно неприкаянной душе, которая должна что-то сделать и, наконец, успокоиться. Идет в никуда без цели, без смысла. Её силы на исходе.
Проснулась она от того, что кто-то осторожно потряс ее за плечо. «Дана, наверное. А что случилось? Зачем меня будят?» – подумала Кэтрин с тайной обидой. В горле почему-то странно жгло и было очень жарко.
- Кэтрин, что с вами? – донесся до ее ушей голос охотника.
- А что? – ответила та, удивившись его вопросу.
- Вы... плакали во сне. Вам плохо?
После его слов она ощутила на щеках холодные слёзы. Она содрогнулась. «Нет, я не могу ему это все рассказывать. Во-первых, нет гарантий, что он не сдаст нас после этого. А во-вторых, он не поверит. Не поверит, что я дракон и потеряла сестру», - подумала девушка и отрицательно покачала головой.
- Спасибо за плед, - сказала она тихо, глядя на стену позади него, - Очень теплый.
- Не стоит благодарности. Так что с вами?
- Так... Просто мелочи. Посттравматический синдром, - ответила Кэтрин, уткнувшись носом в подушку.
Джон, сменивший Дану на дежурстве у постели больной, взглянул на девушку как-то жалостливо и промолчал. Чувствовал, что нужно что-то сказать, хотел утешить, но не знал как. До этого слова подбирались сами собой. А сейчас почему-то охотник не мог подобрать ни одного нужного или полезного слова. Эта девушка оставалась для него нераскрытой тайной. «Она что-то не хочет мне говорить. О чем-то не хочет рассказывать. А это очень тяготит её. Но почему? Ах, да. Она же мне не верит. Что очень странно. Мне верят, как правило, все, потому что знают, кто я. Она же... Да я даже не представился ей!» – подумал он, смутившись.
- Я знаю, кто вы, охотник, - тихо проговорила Кэтрин каким-то странным, убитым голосом, - Знаю вашу фамилию. Ваше имя, к сожалению, не было написано под той фотографией.
