Да, Литерн Форм-Вестерн (такую фамилию этот сорокалетний красавец, бывший к великому неудовольствию Инокена его запоздалым двоюродным братом, носил до двадцати лет), действительно отказался от имени своей вены. Точнее сказать, он сменил его на хлесткую кличку, им же себе придуманную и которая с тех самых пор, с легкой руки единственного наследника многотысячного состояния трех фамильных имений не просто древней, но при том и густейшей крови была закреплена за ним во всех документах, юридически заставлявших всех, в особенности таких любителей правил светского обращения, как Инокен Вестерн обращаться к нему в соответствии с паспортом: Ликерн Сумеречный Вальдшнеп. Он был одет в самый дорогой, какой только можно было достать за деньги камзол зеленого-дымного цвета с белыми отворотами воротника, расшитых пуговицами из переплавленных остатков плазмы, проливавшихся некогда на самых жарких полях сражений, ходом которых командовал он, нося в ту пору звание Лигер-кэпа. Пуговицы были позолочены рассеянным способом, что делало каждую своеобразной картой звездных систем, в которых Вальдшнеп снискивал себе славу. На ногах его были порицаемые душнилами всех мастей лососи?ны, обтягивавшие его стройные и красивые икры. Привыкшие жить широкополо лейкоциты, глядя на них, всегда вопили о вычурной мускулинности, однако последнее, чего опасался человек в алом плаще поверх камзола, в черных, искрящихся лососинах и раскидистой шляпе, часть полы которой была приколота надо лбом булавкой с серебряным черепом ящерицы, успевший побывать и легионером, и вором, и контрабандистом и светским угодником – так это мнения окружающих.
Под руку с Сумеречным Вальдшнепом шла его бич, его otto?te (с древнекарфинского – ошибка молодости), заноза его первой любви Авгу?ста-Лерок Сумеречный Вальдшнеп Валерия Квинская, звездно-красивая, жгучая светлокудрая стерва с прелестнейшей грудью. Она была в ослепительном чимпурленском платье фасона "бурлеск", заставлявшем гортань мужчин послабее духом трепетать от вихрем образовывавшихся на языке комплиментов. На ее шее покоилось брильянотво-ожерельчатое колье такого массива, что описать его значило не сказать о нем ничего. Легкие шаги, слетавшие из-под ее ножек, обутых в утонченно-воздушные сапожки раздавались в обеденном зале песнью пленительного желания.
–– Здравствуй, брата?! –– Сказала Лерок, опуская подле Инокена и приветственно трепля его за щеку. –– У тебя здесь свободно?
–– Да, разумеется. –– Сказал смещенный Вестерн, за тридцать лат так и не смогший привыкнуть к поведению жены брата, но тут его взгляд снова упал на браслет дочери, и он подумал, что подле него не занято в первую очередь оттого, что мертва его жена, а его дочь не к месту артачится, в тот самый момент, когда он старается обеспечить ей будущее. Его смущение сменилось раздражительностью. –– Здравствуй, брат мой.
–– Здравствуй, бра-ток моей крови. –– Звуком, в котором было что-то одновременно и от морского прибоя и шума крыльев стаи застрявших под кронами джунглей летучих мышей сказал Вальдшнеп, снимая шляпу. Он снял ее медленно, а затем молниеносно начал крутить ее на кулаке. –– Ну что ты, как сам? Как там моя очаровательная племянница? Успела уже выйти за нормального человека или ты, как всегда, опять все испортил, попытавшись пришить ее к какому-нибудь кругленькому мешку с золотом?
–– Ну... –– Инокен Вестерн снова осекся. Поведение двоюродного брата претило ему всегда. –– Собственно ради этого мы и собрались здесь сегодня. Я...
–– Ну-ну-ну, брата?! –– Укоризненно заговорила Лерок, погрозив тонким пальчиком его носу. –– Разве тебе не известны правила элементарных приличий? Почему бы тебе прежде не спросить его о делах? Давай, спроси же скорее, как поживают фермы твоего брата.
–– Конечно. –– Произнес Инокен, думая в это время: «И о каких с вами можно помнить приличиях?!». –– Как там твои черепашьи фермы?
–– Чудесно. –– Сказал Ликерн, слегка наклонив голову и опуская руку во внутренний карман возле сердца. –– Спасибо что спросил.
Августа обольстительно улыбнулась.
–– Не за что. Я... О все боги людей, взятые сразу! Что это, во имя святых костей Третьей жены?! Только не говори мне, что ты принес сюда...
–– Именно. –– Невозмутимо произнес Ликерн, достав из кармана сверток, бумага которого была пропитана засохшим жиром. Под тремя удивленными взглядами обоих Вестернов и Герибока Шидрэ, затем трансформировавшихся у первой в искреннее восхищение, у второго в не менее искренний гнев, а у последнего – так ни во что не переросшим удивлением и сопровождаемые аплодисментами смешинки Августы, Сумеречный Вальдшнеп развернул заляпанную бумагу и извлек оттуда крохотную засушенную черепашку. После этого он одним резким движением откусил ей голову и начал неспешно ее жевать. С самым простодушным видом Ликерн ухватил черепашку за плавник и начал окунать ее в стоявший подле него напиток, размачивая противоположный его пальцам плавник. –– Так о чем речь шла?
–– Я м-м, э... О-эх... Ц, н-да.
–– Не кабелируй.
–– Я... Да я не...
–– Ты кабелируешь.
Габривия не сумела подавить смешок, и ее отец зарделся красным.
–– А ты вновь ведешь себя, как ребенок!
–– Ну-ну-ну. –– Очаровательно сказала Агуста. –– Мне кажется, брата? ты просто-напросто не смыслишь в бизнесе.
–– Это я-то не смыслю?!
–– Конечно! Чтобы ты знал, черепахи – это самый полезный продукт. Чтобы убедиться в этом, достаточно всего-навсего оглянуться вокруг себя. Как говорит мой муж, кто пьет вино – у того дряхлеют кости, кто предпочитает легкость и головокружение в голове, даруемое дымами, тот всегда и в делах остается окру?женным, так что да, милый Инокен, будущее удовольствия всецело за черепахами.
–– Это все говорит вот этот немногословный? –– Снова забывшись, Инокин с непередаваемым выражением взглянул на Вальдшнепа.
–– Когда он говорит о делах, его не унять. –– Молвила Августа. –– В конце концов, недаром же именно из черепашьего хитина делается лучший зубной порошок!
–– Предпочитаю классический, что сделан из мела. –– Раздраженно произнес Вестерн. Все это время молча пережевывающий черепашку Ликерн прервал его, щелкнув большим и средним пальцем и указав на него указательным.
–– Во именно поэтому они и выпадут у тебя, не пройдет и ста лет!
От злобы Инокен всплеснул руками. Еще мгновение и он бы бросился на Вальдшнепа душить, однако уже через секунду сумел взять себя в руки – к их столу подходил Колен Барнс.
–– Здравствуйте, Колен Пусточикоткинович...
Дядюшка Ликерн успел произнести всего одно оценивающее слово, прежде чем ступня двоюродного брата, обычно смирно ведущего себя на публике, не врезалась со всей силы под столом в его икру и разговор не перетек в обыденное русло:
–– Этот?..
Отступление выдалось очень горячим. За всю карьеру Ореста Красной Перчатки никогда еще он не руководил хоть чем-то подобным: милиционеры гнали коней, стремясь сперва оторваться от серых, затем останавливались, оборачивались к Рамидам, встречали первых из подоспевших их ударом клинков и, разметав гнилые кровь и плоть по траве, начинали все заново. План Ореста пока работал. С каждым накатом на них, сопровождавшимся лязганьем клинков, скрипевших между когтей чудовищ, Орест видел в их безобразных глазах все меньше осознанности и все больше растекавшейся по роговицам бешенной ярости, отражавшегося на губах вскипающей пеной. Отбив почти три десятка налетов Красная Перчатка решил нанести по противнику контрудар, чтобы с одной стороны, сокрушив самых резвых, понизить темпы преследования, а с другой стороны – подстегнуть отстающих, ибо по тому, как многие серые переходили на шаг, опер предположил, что они могут и вовсе прекратить погоню, а это в его планы сейчас не входило. «Прекратим гнать их, и они вновь соберутся, а там и перегруппировка грянет, а уже там и до боевого порядка не далеко!». Вновь остановив скакунов, милиционеры обернулись лицом к врагу. Последние, множество раз хорошо получив, переть на рожон уже не решились. Было видно, что заколебались даже самые быстрые, остановившись на пол пути между собратьями и отрядом Красной милиции. Тогда милиционер скомандовал:
–– Вихрем!
Высоко вскинув над шлемами клинки ятаганов, опера устремили взмыленных коней прямиком на Рамидов. Последние, не ожидая от смертных такой подставы, дрогнули и заметались – одни хотели выстроиться полукругом, вторые побежали к людям зигзагами, некоторые метались между атакующими и выстраивающими подобие обороны. Лошади на полном скаку врезались в серых. Позади людей остались два дымящихся тела пытавшихся атаковать их Рамидов. Оба служителя Хвори были растерзаны и разполосаны. Со стороны атака чем-то напоминала резвящихся в молодом лесу великанов, сошедших со страниц древних преданий: словно отломанные суки? разлетались в стороны руки, дубинки оперов хрустели, вгрызаясь в гнилость колен, подкошенными стволами падали замертво серые. Павших было не много, всего четыре, но таких вот четверок во время преследования образовалось уже не одна и не две. Кровь хлестала тугими фонтанами, обдавая броню и смывая краску со многих ее участков, в результате чего на доспехах милиции образовались лже-кровяные подтеки. Бой был скоротечным и длился ровно столько, сколько потребовалось, чтобы на помощь вопящим серым подоспели отставшие. Тогда Орест, отбив атаки трех Рамидов, разбросав их в стороны силовой дубинкой, снова скомандовал отступление. Вырвавшись из наметившегося охвата, опера в целости понеслись дальше. Красная Перчатка, видя состояние лошадей, решил более не предпринимать ни контрударов, ни остановок, иначе кони могли их попросту не довезти. Однако через несколько минут это обстоятельство просекли серые. В ту же секунду Рамиды взревели.
Они бросились на четвереньки, для большей свирепости кусая сами себя за плечи, мускулы их налились и, невзирая на с каждой секундой ухудшавшееся состояние органов, отвечающих у теплокровных за деторождение (в суматохи бега некоторые из Рамидов оттоптали себе шланги), они метеорами неслись вперед и комья земли вырывались из-под лап их. Неистовый рев сотрясал кусты и сердца скакавших впереди оперов. Кровь застучала в висках у Ореста, когда, преодолев очередной холм милиционер-таки увидел сначала шумящий о скалы океан Урий, а след за ним заставу на границе Машины. Это был укрепленный полевой лагерь, защищенный спереди рвом с узким мостом через него, который в случае опасности легко убирался или баррикадировался. Справа укрепления упирались в гряду горных цепей и даже отсюда сквозь прорезь для глаз видна была одна из двух сторожевых башен, пристроенная к склону ближайшей горы. Слева же о стены вздымались волны. Их белая пена отполировала каменные укрепления, отчего левый бок лагеря, казалось, переливался в дневном звездном свете. По ту сторону возвышавшихся наружных укреплений стены, заметно было движение – предупрежденные проскакавшими здесь ранее операми пограничники спешили занять оборонительные рубежи. На второй смотровой башне вывесили черное знамя.
–– Не останавливаться! Движемся к лагерю! –– Прокричал Орест, но в этот момент позади милиционеров раздалось неистовое рычание, какого красные еще не слыхали. Перчатка в недоумении повернул голову. Прямо на них, сотрясая землю, вырывая с корнями маленькие кусты и разбрасывая комья с баранью голову, несся Йоруг Болтун верхом на «Маусаперте». Разъяренная тварь происходила из той же вены кошачьих, что и ужаснейшей хищника всех континентов Устры-6 – тигровый котик, вот только, судя по габаритам это чудовище относилась к классу куда большей опасности – "кавайному" классу. Одной рукой Йориг держался за ее гриву. Второй он держал себя за нос, вдавив в него пальцы. Сопливые слезы разлетались по ветру. Третью, с булавой, навершье которой напоминало шипастую гирю, нечестивый выродок угрожающе занес над головой.
Какое-то время Орест полагал, что им удастся оторваться, что они сумеет достигнуть спасительного моста, прежде, чем скрывающиеся за ним легионеры его поднимут, однако буквально через несколько мгновений тень безобразной головы Болтуна коснулась крупа одной из лошадей. На мгновенье мысль застыла у Ореста в горле, еще не готовая облачиться в приказ. Он был обязан отдать его – приказать одному из своих людей, каждого из которых в Арикоте ждали жены и дети, остаться прикрыть остальных. Опытному оперативника достало мгновения посмотреть на преследовавшего их Йоруга, чтобы он понял, что для любого из них это приказ в один конец – мощь и ярость чудовища во много раз превосходили силы людей... Красная Перчатка думал не долго.
–– Глове-ер!
–– Да?!
–– Приказ у вас тот же! Во весь дух к заставе, без промедлений! Не сметь останавливаться, ты понял меня?!
–– Да! А что?! Оре...
–– Превосходно!
Орест же был уже далеко. Развернув лошадь навстречу Йоругу, он замер на месте, перевернув клинок силовой дубиною вверх. Через мгновение чумной титан был уже здесь. Он не стал останавливаться, не стал сбивать хода, чтобы прогарцевать вокруг смертного война, дав хищнику прижать спину и начать царапать землю при каждом шаге. Вместо этого оскверненная тварь направила «Маусаперту» прямо на милиционера. Не достигая каких-нибудь трех-четырех метров, Болтун рванул ее за гриву, и взревевшая тварь взмыла в прыжке, вложив тем самым еще больше мощи в его удар. Красная Перчатка пришпорил лошадь. Испытанный конь сорвался с места. В оглушительном грохоте палица и дубинка настигли друг друга.
От жесточайшего удара волны прошли даже сквозь двуслойный метал брони и поток вскипевшего воздуха обдал опера по щекам и скулам. Скрип коленей коня Орест услышал даже сквозь свист, заслонивший все звуки. Слизь глазниц Болтуна опрыскала опера. Выдержав первый удар чудовища, Орест решил сам навязать ему бой. Он мастерски правил лошадью, параллельно успевая наносить удары. Несколько раз прожженные хворью когти вонзались в шлем буквально в нескольких ноготках от глазниц. Одну из шестиконечных звезд Йориг срезал.
Они понеслись вперед, обрушивая друг на друга удары невиданной силы и удары эти были исполнены, с одной стороны такой благородной, а с другой стороны – такой неистовой ярости, что всякий раз, как оружие бившихся соприкасалось, громадные пузыри, напоминавшие мыльные, вспыхивали над их головами, расходясь от центра белым огнем, трещащим и искрящимся, точно фейерверки. Некоторые из ударов приходились по лошади, бока ее сотрясались, жалобный вой обдавал кровью сердце и дорого Оресту стоило, физически и морально, продолжать вести ее в одну линию с Болтуном. Сила ударов была огромна. От грома у Ореста раз за разом закладывало уши, тварь под Йоригом дергала шеей, стремясь резким и неожиданным выпадам перекусить яремную вену, и только надежная, славная сталь, покрывавшаяся тяжелейшими бороздами еще на мосту через Квас, спасали Ореста и его лошадь.
В какой-то момент Йориг решил усилить натиск. Если ранее он лишь на время отпускал гриву, чтобы один раз ударить когтями, то теперь он обхватил «Маусаперту» ногами, тем самым высвободив когти на долгую перспективу. Красная Перчатка пропустил несколько серьезных ударов. Завидев хлещущую из ноги кровь, он понял, что может погибнуть раньше, чем его товарищи достигнут лагеря.
Под руку с Сумеречным Вальдшнепом шла его бич, его otto?te (с древнекарфинского – ошибка молодости), заноза его первой любви Авгу?ста-Лерок Сумеречный Вальдшнеп Валерия Квинская, звездно-красивая, жгучая светлокудрая стерва с прелестнейшей грудью. Она была в ослепительном чимпурленском платье фасона "бурлеск", заставлявшем гортань мужчин послабее духом трепетать от вихрем образовывавшихся на языке комплиментов. На ее шее покоилось брильянотво-ожерельчатое колье такого массива, что описать его значило не сказать о нем ничего. Легкие шаги, слетавшие из-под ее ножек, обутых в утонченно-воздушные сапожки раздавались в обеденном зале песнью пленительного желания.
–– Здравствуй, брата?! –– Сказала Лерок, опуская подле Инокена и приветственно трепля его за щеку. –– У тебя здесь свободно?
–– Да, разумеется. –– Сказал смещенный Вестерн, за тридцать лат так и не смогший привыкнуть к поведению жены брата, но тут его взгляд снова упал на браслет дочери, и он подумал, что подле него не занято в первую очередь оттого, что мертва его жена, а его дочь не к месту артачится, в тот самый момент, когда он старается обеспечить ей будущее. Его смущение сменилось раздражительностью. –– Здравствуй, брат мой.
–– Здравствуй, бра-ток моей крови. –– Звуком, в котором было что-то одновременно и от морского прибоя и шума крыльев стаи застрявших под кронами джунглей летучих мышей сказал Вальдшнеп, снимая шляпу. Он снял ее медленно, а затем молниеносно начал крутить ее на кулаке. –– Ну что ты, как сам? Как там моя очаровательная племянница? Успела уже выйти за нормального человека или ты, как всегда, опять все испортил, попытавшись пришить ее к какому-нибудь кругленькому мешку с золотом?
–– Ну... –– Инокен Вестерн снова осекся. Поведение двоюродного брата претило ему всегда. –– Собственно ради этого мы и собрались здесь сегодня. Я...
–– Ну-ну-ну, брата?! –– Укоризненно заговорила Лерок, погрозив тонким пальчиком его носу. –– Разве тебе не известны правила элементарных приличий? Почему бы тебе прежде не спросить его о делах? Давай, спроси же скорее, как поживают фермы твоего брата.
–– Конечно. –– Произнес Инокен, думая в это время: «И о каких с вами можно помнить приличиях?!». –– Как там твои черепашьи фермы?
–– Чудесно. –– Сказал Ликерн, слегка наклонив голову и опуская руку во внутренний карман возле сердца. –– Спасибо что спросил.
Августа обольстительно улыбнулась.
–– Не за что. Я... О все боги людей, взятые сразу! Что это, во имя святых костей Третьей жены?! Только не говори мне, что ты принес сюда...
–– Именно. –– Невозмутимо произнес Ликерн, достав из кармана сверток, бумага которого была пропитана засохшим жиром. Под тремя удивленными взглядами обоих Вестернов и Герибока Шидрэ, затем трансформировавшихся у первой в искреннее восхищение, у второго в не менее искренний гнев, а у последнего – так ни во что не переросшим удивлением и сопровождаемые аплодисментами смешинки Августы, Сумеречный Вальдшнеп развернул заляпанную бумагу и извлек оттуда крохотную засушенную черепашку. После этого он одним резким движением откусил ей голову и начал неспешно ее жевать. С самым простодушным видом Ликерн ухватил черепашку за плавник и начал окунать ее в стоявший подле него напиток, размачивая противоположный его пальцам плавник. –– Так о чем речь шла?
–– Я м-м, э... О-эх... Ц, н-да.
–– Не кабелируй.
–– Я... Да я не...
–– Ты кабелируешь.
Габривия не сумела подавить смешок, и ее отец зарделся красным.
–– А ты вновь ведешь себя, как ребенок!
–– Ну-ну-ну. –– Очаровательно сказала Агуста. –– Мне кажется, брата? ты просто-напросто не смыслишь в бизнесе.
–– Это я-то не смыслю?!
–– Конечно! Чтобы ты знал, черепахи – это самый полезный продукт. Чтобы убедиться в этом, достаточно всего-навсего оглянуться вокруг себя. Как говорит мой муж, кто пьет вино – у того дряхлеют кости, кто предпочитает легкость и головокружение в голове, даруемое дымами, тот всегда и в делах остается окру?женным, так что да, милый Инокен, будущее удовольствия всецело за черепахами.
–– Это все говорит вот этот немногословный? –– Снова забывшись, Инокин с непередаваемым выражением взглянул на Вальдшнепа.
–– Когда он говорит о делах, его не унять. –– Молвила Августа. –– В конце концов, недаром же именно из черепашьего хитина делается лучший зубной порошок!
–– Предпочитаю классический, что сделан из мела. –– Раздраженно произнес Вестерн. Все это время молча пережевывающий черепашку Ликерн прервал его, щелкнув большим и средним пальцем и указав на него указательным.
–– Во именно поэтому они и выпадут у тебя, не пройдет и ста лет!
От злобы Инокен всплеснул руками. Еще мгновение и он бы бросился на Вальдшнепа душить, однако уже через секунду сумел взять себя в руки – к их столу подходил Колен Барнс.
–– Здравствуйте, Колен Пусточикоткинович...
Дядюшка Ликерн успел произнести всего одно оценивающее слово, прежде чем ступня двоюродного брата, обычно смирно ведущего себя на публике, не врезалась со всей силы под столом в его икру и разговор не перетек в обыденное русло:
–– Этот?..
***
Отступление выдалось очень горячим. За всю карьеру Ореста Красной Перчатки никогда еще он не руководил хоть чем-то подобным: милиционеры гнали коней, стремясь сперва оторваться от серых, затем останавливались, оборачивались к Рамидам, встречали первых из подоспевших их ударом клинков и, разметав гнилые кровь и плоть по траве, начинали все заново. План Ореста пока работал. С каждым накатом на них, сопровождавшимся лязганьем клинков, скрипевших между когтей чудовищ, Орест видел в их безобразных глазах все меньше осознанности и все больше растекавшейся по роговицам бешенной ярости, отражавшегося на губах вскипающей пеной. Отбив почти три десятка налетов Красная Перчатка решил нанести по противнику контрудар, чтобы с одной стороны, сокрушив самых резвых, понизить темпы преследования, а с другой стороны – подстегнуть отстающих, ибо по тому, как многие серые переходили на шаг, опер предположил, что они могут и вовсе прекратить погоню, а это в его планы сейчас не входило. «Прекратим гнать их, и они вновь соберутся, а там и перегруппировка грянет, а уже там и до боевого порядка не далеко!». Вновь остановив скакунов, милиционеры обернулись лицом к врагу. Последние, множество раз хорошо получив, переть на рожон уже не решились. Было видно, что заколебались даже самые быстрые, остановившись на пол пути между собратьями и отрядом Красной милиции. Тогда милиционер скомандовал:
–– Вихрем!
Высоко вскинув над шлемами клинки ятаганов, опера устремили взмыленных коней прямиком на Рамидов. Последние, не ожидая от смертных такой подставы, дрогнули и заметались – одни хотели выстроиться полукругом, вторые побежали к людям зигзагами, некоторые метались между атакующими и выстраивающими подобие обороны. Лошади на полном скаку врезались в серых. Позади людей остались два дымящихся тела пытавшихся атаковать их Рамидов. Оба служителя Хвори были растерзаны и разполосаны. Со стороны атака чем-то напоминала резвящихся в молодом лесу великанов, сошедших со страниц древних преданий: словно отломанные суки? разлетались в стороны руки, дубинки оперов хрустели, вгрызаясь в гнилость колен, подкошенными стволами падали замертво серые. Павших было не много, всего четыре, но таких вот четверок во время преследования образовалось уже не одна и не две. Кровь хлестала тугими фонтанами, обдавая броню и смывая краску со многих ее участков, в результате чего на доспехах милиции образовались лже-кровяные подтеки. Бой был скоротечным и длился ровно столько, сколько потребовалось, чтобы на помощь вопящим серым подоспели отставшие. Тогда Орест, отбив атаки трех Рамидов, разбросав их в стороны силовой дубинкой, снова скомандовал отступление. Вырвавшись из наметившегося охвата, опера в целости понеслись дальше. Красная Перчатка, видя состояние лошадей, решил более не предпринимать ни контрударов, ни остановок, иначе кони могли их попросту не довезти. Однако через несколько минут это обстоятельство просекли серые. В ту же секунду Рамиды взревели.
Они бросились на четвереньки, для большей свирепости кусая сами себя за плечи, мускулы их налились и, невзирая на с каждой секундой ухудшавшееся состояние органов, отвечающих у теплокровных за деторождение (в суматохи бега некоторые из Рамидов оттоптали себе шланги), они метеорами неслись вперед и комья земли вырывались из-под лап их. Неистовый рев сотрясал кусты и сердца скакавших впереди оперов. Кровь застучала в висках у Ореста, когда, преодолев очередной холм милиционер-таки увидел сначала шумящий о скалы океан Урий, а след за ним заставу на границе Машины. Это был укрепленный полевой лагерь, защищенный спереди рвом с узким мостом через него, который в случае опасности легко убирался или баррикадировался. Справа укрепления упирались в гряду горных цепей и даже отсюда сквозь прорезь для глаз видна была одна из двух сторожевых башен, пристроенная к склону ближайшей горы. Слева же о стены вздымались волны. Их белая пена отполировала каменные укрепления, отчего левый бок лагеря, казалось, переливался в дневном звездном свете. По ту сторону возвышавшихся наружных укреплений стены, заметно было движение – предупрежденные проскакавшими здесь ранее операми пограничники спешили занять оборонительные рубежи. На второй смотровой башне вывесили черное знамя.
–– Не останавливаться! Движемся к лагерю! –– Прокричал Орест, но в этот момент позади милиционеров раздалось неистовое рычание, какого красные еще не слыхали. Перчатка в недоумении повернул голову. Прямо на них, сотрясая землю, вырывая с корнями маленькие кусты и разбрасывая комья с баранью голову, несся Йоруг Болтун верхом на «Маусаперте». Разъяренная тварь происходила из той же вены кошачьих, что и ужаснейшей хищника всех континентов Устры-6 – тигровый котик, вот только, судя по габаритам это чудовище относилась к классу куда большей опасности – "кавайному" классу. Одной рукой Йориг держался за ее гриву. Второй он держал себя за нос, вдавив в него пальцы. Сопливые слезы разлетались по ветру. Третью, с булавой, навершье которой напоминало шипастую гирю, нечестивый выродок угрожающе занес над головой.
Какое-то время Орест полагал, что им удастся оторваться, что они сумеет достигнуть спасительного моста, прежде, чем скрывающиеся за ним легионеры его поднимут, однако буквально через несколько мгновений тень безобразной головы Болтуна коснулась крупа одной из лошадей. На мгновенье мысль застыла у Ореста в горле, еще не готовая облачиться в приказ. Он был обязан отдать его – приказать одному из своих людей, каждого из которых в Арикоте ждали жены и дети, остаться прикрыть остальных. Опытному оперативника достало мгновения посмотреть на преследовавшего их Йоруга, чтобы он понял, что для любого из них это приказ в один конец – мощь и ярость чудовища во много раз превосходили силы людей... Красная Перчатка думал не долго.
–– Глове-ер!
–– Да?!
–– Приказ у вас тот же! Во весь дух к заставе, без промедлений! Не сметь останавливаться, ты понял меня?!
–– Да! А что?! Оре...
–– Превосходно!
Орест же был уже далеко. Развернув лошадь навстречу Йоругу, он замер на месте, перевернув клинок силовой дубиною вверх. Через мгновение чумной титан был уже здесь. Он не стал останавливаться, не стал сбивать хода, чтобы прогарцевать вокруг смертного война, дав хищнику прижать спину и начать царапать землю при каждом шаге. Вместо этого оскверненная тварь направила «Маусаперту» прямо на милиционера. Не достигая каких-нибудь трех-четырех метров, Болтун рванул ее за гриву, и взревевшая тварь взмыла в прыжке, вложив тем самым еще больше мощи в его удар. Красная Перчатка пришпорил лошадь. Испытанный конь сорвался с места. В оглушительном грохоте палица и дубинка настигли друг друга.
От жесточайшего удара волны прошли даже сквозь двуслойный метал брони и поток вскипевшего воздуха обдал опера по щекам и скулам. Скрип коленей коня Орест услышал даже сквозь свист, заслонивший все звуки. Слизь глазниц Болтуна опрыскала опера. Выдержав первый удар чудовища, Орест решил сам навязать ему бой. Он мастерски правил лошадью, параллельно успевая наносить удары. Несколько раз прожженные хворью когти вонзались в шлем буквально в нескольких ноготках от глазниц. Одну из шестиконечных звезд Йориг срезал.
Они понеслись вперед, обрушивая друг на друга удары невиданной силы и удары эти были исполнены, с одной стороны такой благородной, а с другой стороны – такой неистовой ярости, что всякий раз, как оружие бившихся соприкасалось, громадные пузыри, напоминавшие мыльные, вспыхивали над их головами, расходясь от центра белым огнем, трещащим и искрящимся, точно фейерверки. Некоторые из ударов приходились по лошади, бока ее сотрясались, жалобный вой обдавал кровью сердце и дорого Оресту стоило, физически и морально, продолжать вести ее в одну линию с Болтуном. Сила ударов была огромна. От грома у Ореста раз за разом закладывало уши, тварь под Йоригом дергала шеей, стремясь резким и неожиданным выпадам перекусить яремную вену, и только надежная, славная сталь, покрывавшаяся тяжелейшими бороздами еще на мосту через Квас, спасали Ореста и его лошадь.
В какой-то момент Йориг решил усилить натиск. Если ранее он лишь на время отпускал гриву, чтобы один раз ударить когтями, то теперь он обхватил «Маусаперту» ногами, тем самым высвободив когти на долгую перспективу. Красная Перчатка пропустил несколько серьезных ударов. Завидев хлещущую из ноги кровь, он понял, что может погибнуть раньше, чем его товарищи достигнут лагеря.
