Орест пошел на отчаянный шаг: он отпустил поводья и, доверив коню судьбу их обоих, перехватил дубинку так, что задействовать оба конца ее, орудуя ею, как двойным мечом. С этим тактическим нововведением шансы их уравнялись. Волн искр прибавилось. На смертоносном ударе, который Йориг нанес по дуге замахом снизу, а Орест парировал, пожертвовав целостностью многих пальцев (восемь из них превратились под перчатками в кровавую кашу), они разъехались в разные стороны. Йориг гарцующей развернул тварь, бросаясь в бой без промедления. Красная Перчатка повернул к укреплениям взор, замутненный кровавым потом. Суровый гортанный звук, прилетевший в спину, пронял его до костей.
–– М-мр-р-ра!
Это орали две глотки – ужасная «Маусаперта» и ее жаждавший финала наездник. К этому времени Орест успел разглядеть последнего из своих людей, благополучно проскакавшего по мосту. Задача, которую милиционер поставил сам себе была выполнена. Теперь можно было и умереть. Он нагнулся к коню и ласково закричал ему:
–– Ну что, браток, вот и гражданка! Давай, любимый, поднажми в последний раз! Хочу погибнуть ближе к своим!
Сказав это, Орест развернулся и покрепче схватил дубинку.
–– Ну вот и все, мусор! Иди сюда-а-а! Р-р-ра-а!
С каждой секундой этот пробирающий желудок рев становился все ближе – Йориг приближался к нему со скоростью падающей звезды. Когда он замахнулся, в каждом движении нечестивого читалась смерть. Поравнявшись с милиционером, тварь в упор опустила на него булаву, за секунду до этого удерживаемую над головой сразу тремя руками. Возжелав превратить Ореста в лепешку, Болтун решил задействовать всю доступную силу. Едва он обхватил рукоять третьей ладонь, как поток гнилых слез стал иссякать, диапазон зрения начал сужаться, с каждой секундой оставляя серому все меньше обзора. Со всей своей злобой он опустил булаву в абсолютной тьме.
Сталь прошла в нескольких миллиметрах от затылка Ореста и ударила в землю. Мощь замаха была столь велика, что даже через двуслойное железо шлема милиционер ощутил, как на спину с затылка горячей кашицей стекли дымящиеся волосы. Не помня себя от боли, он обернулся. Место, куда пришелся удар выглядело так, будто там только что разорвалась мортира. Округлые и остекленные от жара стены воронки на секунду замедлили скачку Рамида. Не успев в темноте схватиться за гриву, он свалился с «Маусаперты» и теперь слепо рыскал на дне, ломая стены и нечленораздельно рыча. Когда же Рамид наполнил глаза свежей слизью, когда он увидел подле себя не фонтанирующий кровью блин, но из последних сил удалявшегося милиционера, он взревел страшными проклятиями и не было предела его жгучей ярости.
–– Ты мой, сопляа-а-ак! Я отгрызу тебе нос! Я тебя разметаю на разные части! Твою жопу найдут... Ра-а-а-а!..
Последние крики Орест услышал уже за стенами. Едва расторопный легионер поднял за ним мост, Орест лихорадочно включился в подготовку к отражению штурма. То, что он последует в ближайшие минуты сомнений не было ни у кого. Прошло не более двадцати минут, за время которых опера и пограничники успели подтянуть к бойницам часть боеприпасов, как под стенами скопилось до трех сотен серых.
Совсем не желая об этом думать, Красная Перчатка, тем не менее, зачем-то спросил сам себя: «А сколько продержимся?». Пожалел он об этом примерно тут же – все тот же опытный глаз сразу определил, что даже если они задействуют весь имевшийся в их распоряжении арсенал и даже если наполнят ров перед лагерем пылающей нефтью (один из бойцов заставы был наготове и ждал только команды) все же им было не продержаться более суток. Осознав мысль, что он, чудом спасшись на просторной равнине теперь погибнет здесь, как крыса, затравленная тяпкой в амбарной бочке, воспоминания обо всем сразу полезли в голову горячей кашей, затмевая собою даже боль ран. Однако не зря в легионе преподаются часы боевой философии. Орест вспомнил девиз, простой, но действенный: «Можешь на что-то повлиять – повлияй. Не можешь – не хуй тогда и рыпаться. Делай, что должно, делай, что в твоих силах и делай во всю стену. Херово само получиться». Со стороны океана потянул бриз, и морская прохлада остудила рассудок разгоряченного воина. Взглянув на нее, он спокойно вздохнул, а после выдохнул. «Гибель, так гибель. Но вот херово здесь не получиться».
На атаку чудовищ выводил лично Йориг. Остановившись в нескольких десятках метров от стен, он энергично выкрикивал последние распоряжения:
–– Второй эшелон, зайдите с права! Выстроиться в линию! Вы, подровняться!
Спустя минуту все было готово и легионеры увидели выстроившиеся перед ними смердящие полчища. Видя такую неистовую мощь каждый из них невольно побледнел под шлемом. Руки предательски похолодели и намертво вцепились в рукояти мечи. Внутри заставы все стихло, невзирая на близость шумевшего океана воздух казался застоялым, как в склепе, даже сердца под доспехами стучали медленно, словно боялись, что их услышат. Наконец, когда напряжение достигло своего апогея из-за стен донеслось ужасающее по своей сути:
–– Порва-а-а-ать!.
Сама земля, казалось, пришла в движение. Рамиды волнами бросились в бой, точно бросая вызов самому океану. На их перекошенных гнилью и злобой устах кипела пена, воздух наполнили кличи и вопли, лязг сотен когтей разнесся по округе. Бросая оружие, кто-то заверещал: «–– Мы все подохне-е-ем!». Один из недавно набранных пограничников свалился в обморок.
В этот момент, когда для того, чтобы взять укрепление Рамидом необходимо было сделать так мало, атака внезапно остановилась и три сотни взбешенных серых, эта лавина из гнева и пылающей ненависти развернулась в недоумении, начав роптать. Красная Перчатка не верил своим глазам. Никто не верил. По его мнению, им оставалось жить не более получаса. И что же теперь? Серые отступали, понурив головы. Из их глоток доносилось озлобленное фырканье. Но что-то непостижимое было в охватившей их молчаливости. Они не молча соглашались отойти, нет. Их возмущение буквально замолкало, как по команде. Они... боялись. «Но кого?!» –– Подумал Орест, выглядывая за стену. –– «Вот же их лидер. Он... А это кто?..». Еще несколько смельчаков выглянули из-за стены. Увиденное поразило легионеров не меньше, чем опера.
Прямо на к вжавшемся рукой в загривок кавайной Маусаперты и опустившего глаза, отчего гной из них стал течь быстрее Йоругу медленно и торжественно подплывала туча черного дыма, в сердцевине которой пылала внушительная огненная полоса. Она проносилась менее чем в полуметре от земли, и с ее приближением до слуха людей донесся шум приглушенных хлопков и тихих стенаний, словно кому-то сжимали шеи. Следом за тучей следовал сом, снаряженный внушительной гнилой попоной; за собой туча оставляла развеивавшийся со временем тонкий след. Когда же туча остановилась рядом с Йоругом, ее границы стали опускаться к земле и в следующую секунду она преобразовалась в монстра, закованного в черный доспех, через всю грудь которого проходила борозда, пылающая, как угли, добываемые из самых ядер планет. Примерно с десяток иссушенных и полысевших орлов, которые все время полета теряли птицы, и которые Орест принял сперва за оставляемый след, теперь безжизненно свисали с его брони. Обреченные, они лишь иногда конвульсивно вздрагивали крылами. В правой руке новая тварь держала вилы.
–– Каков был приказ?!
–– М-мы...
–– Како-о-ов?!
–– Н-не обращать на смертных никакого внимания. Идти к...
–– А вы что творите?! Тебе что, Йориг, своя же шкура не дорога?!
Выкрикнув это, Пунатвой медленно стал опускать вилы в раскаленную грудь. Проклятое стекло тотчас охватило пламя, до ужаса напугавшее бедных орлов. Они начали биться, стараясь максимально отклониться от огня в противоположные стороны. В следующий миг чудище вынуло из груди уже красные вилы, пламя которых блеском отражалось на его наручах и поднесло их к глазам Болтуна, отчего гниль в его веках начала хрустеть с тихим воем, слабо напоминавшем крученье волчка, покрывая глазницы по бока коркой, которая рассыпалась от набегавшего на его лицо ветра. С минуту длилась сцена этого немого противостояния. Как бы не старался Болтун устоять перед пламенем, когда слизь начала буквально обжигать глазницы, он вынужден был отступить. Вскрикнув от боли, он отнял руку от носа и через мгновенье ослеп.
–– Чтоб больше мне никакой самодеятельности! Это ясно?
–– Да.
–– Смотри мне... Ха-хаха, ты поэл, типа, типа смотри? Ха-хаха!
Закончив смеяться, чудище стукнуло себя в грудь другой рукой, потом провело ей возле наконечника вил, потушив огонь и крикнуло застывшим вокруг них серым:
–– За мной!
Спорить с Пунатвоем никто не осмелился. Рамиды молча отступили в посадку, оставив людей один на один со своими мыслями, начавшими немедленно их обуревать. Обретя вновь дар речи, первым делом Орест приказал отнести обморочного в лазарет, струсившему – по-отечески прописать десяток "тыдыхов" по жопе, а остальным – продолжать готовиться к обороне. В течении всего оставшегося дня легионеры и милиционеры не покидали своих постов, ожидая штурма в любую минуту. Однако серые не появились не в этот день, ни в последующий. Когда же еще через сутки к ним подошли подкрепления во главе лично с Мироном Крагсом, руководством заставы был выслан дозор. Вскоре дозорные возвратились, принеся весть о том, что кроме слегка подгнивавших веток в ближайшем лесу, хвори в округе нигде не замечено. Рамиды ушли.
–– Но ведь куда-то они должны были деться? Они ведь идут на Мафор, это ясно! –– Вскричал Мирон, в бессильной злобе метая по сторонам пылавшие взоры. –– Я поднял войска, все доступные силы в округе. Я отослал за подкреплениями аж в сам Мафор! Неужели они идут не на столицу?! Орест, твое мнение?
–– Исключено. –– Красная Перчатка, сидевший на стуле с перемотанной головой, отвечал генералу куда спокойнее. –– По ту сторону Шайтана нет ничего, что было бы интересно врагу в военном плане. Они, это точно, шли на Мафор.
–– Может быть отступили?
–– Почему? Потому что увидали горстку воинов, у некоторых из которых оружие само по выпадало из рук? Нет. Им нужен Мафар. Точно, как бить покойную бабку.
–– Но единственная дорога к столице находится здесь! Если не идти проходом у моря, то это значит не идти вообще!
Орест молчал. Затем со все нараставшей тревогой сказал, оборачиваясь к пикам Шайтана.
–– Не совсем так, губернатор.
–– Что ты име... Нет... Это не под силу никому из людей!..
Осекшись на последнем слове, теперь уже и Мирон со все нараставшей тревогой смотрел на заснеженные макушки гор. Наряду с ночью, первые тени которой начали стекать со стен построек лагеря, точно чернила, на них наступал тревожный страх. Страх за будущее.
К тому моменту как Калпарис скрылся за горизонтом, первые когорты Рамидов уже включились в горный подъем. В отличии от авангарда Йорига, первые шеренги войск Пунатвоя достигли предгорий Шайтана одновременно с тем, как Болтун заканчивал приготовления к штурму Имперского лагерю. Пока командиры мерились письками передовая шеренга серых, вооруженных тонкими гнилыми клинками, двусторонними топорами, мечами-граблями (специфический вид вооружения, применяющейся исключительно слугами Темных богов, представляющий собой меч, испорченный магией, лезвие которого парит над рукоятью сломанное в нескольких (чаще всего от 3 до 5) местах. Каждая часть клинка расположена относительно рукояти горизонтально), когтями и плазма-пиками, начала восхождение по серпантину. Основная же масса войск прибывала к предгорью бурным потоком. Останавливаясь, Рамиды садились на валуны и задравши головы смотрели на горы.
Тогда, как, впрочем, и сегодня, Шайтан являлся самым высоким горным хребтом обоих Вулво. Его полностью голые, занесенные снегом серые склоны достигают высоты свыше трех с половиной тысяч узлов, а Пик контуженного – самая высокая точка Шайтана, возвышается над провинциальными поселениями на рекордные четыре тысячи восемьдесят два узла со шнурочком. Отсюда хорошо просматриваются лежащие между скалами черные полосы. Это бездонные, зияющие непроглядною темнотой ущелья, по дну которых текут вечно холодные реки. Нередко дороги проходят здесь вблизи отвесных стен, выпирая от них всего на пару метров. В одном из таких ущелий, расположенных почти в самом центре горной гряды, скалы так высоки и их склоны расположены друг напротив друга внахлест таким образом, что некоторые из них никогда не ласкал луч дневного света. В добавок к этому в описываемый период горные плато занимали селения горцев, которые не подчиняются никаким правилам и усмирить которые у государства тогда еще не дошли руки. Примерно сто восемьдесят лет спустя Вечная Империя наконец возьмется за ум и таки принесет цивилизацию горным народам (всех их до единого благополучно вырезали), однако в те времена почти все проходы были под их контролем. Все перечисленное делало Шайтан одним из опаснейших и непроходимейших мест на Устра-6. В теории.
Вышеописанные трудности в первую очередь были таковыми в глазах людей. В глазах же Рамидов и в особенности в пылающих злобой окнах души Лактамора Пакета Шайтан представлялся легкой прогулкой, за которой его серых ждали беззащитная столица и грабежи, а его – месть. Мафор и вправду был беззащитен: большая часть боеспособных частей уже прибыла к генерал-губернатору Крагсу. Ускоренным маршем стянутые со всех ближайших гарнизонов и лагерей, из столичных казарм и околотков красной милиции, эти разношерстные пять/шесть тысяч дроблено прибывали к заставе на границе Машины. Их спешный поход напоминал разорение. Все запасы местных жителей были выгреблены подчистую и не один раз, походные тракты были общипаны, на вытоптанных подковами путях ни осталось даже былинки. Лошади были измучены сверх всякой меры, люди – не менее. И первых, и последних нужно была кормить, а делать это можно было только из наличных запасов. В распоряжении Мирона были лагерные погреба, несколько нив у восточного подножия гор, одна деревня, лежавшая в половине дня пути, жители которой на свою беду похвалялись в трактире об урожайности, однако для снаряжения новой (обратной) экспедицию имевшихся средств явно не хватало. Необходимо было потратить несколько дней, чтобы дать отдых людям фураж лошадям... Но все это имело смысл только в том случае, если Лактамор действительно решиться пойти на Мафор. И чем больше Мирон думал об этом, тем мысли эти начинали казаться все фантастичнее.
Конечно, он выслал в столицу гонца с требование доложить имеющиеся сведения, расспросить в целом о состоянии дел, обороны, получить, наконец, дальнейшие указания, однако чем больше дней проходило с момента его отправки, тем быстрее уверенность Мирона таяла. Если бы серые действительно предприняли бы переход через горы, то по прикидкам командующего он отнял бы у них примерно неделю, после чего они, разумеется, дали бы знать о себе. Он рассуждал так: «Тут и к шептуньям ходить не надо, уже давно бы все запылало так, что прямо отсюда дым было б видно... И Шударта долго нет... А как должно быть иначе? Опасности никакой, протокол мирный, его там приняли, наверное, и теперь водят по разным ложам спектакли смотреть. Не-ет, что-то тут определенно не чистота... Не могли же они в горах раствориться?!».
–– М-мр-р-ра!
Это орали две глотки – ужасная «Маусаперта» и ее жаждавший финала наездник. К этому времени Орест успел разглядеть последнего из своих людей, благополучно проскакавшего по мосту. Задача, которую милиционер поставил сам себе была выполнена. Теперь можно было и умереть. Он нагнулся к коню и ласково закричал ему:
–– Ну что, браток, вот и гражданка! Давай, любимый, поднажми в последний раз! Хочу погибнуть ближе к своим!
Сказав это, Орест развернулся и покрепче схватил дубинку.
–– Ну вот и все, мусор! Иди сюда-а-а! Р-р-ра-а!
С каждой секундой этот пробирающий желудок рев становился все ближе – Йориг приближался к нему со скоростью падающей звезды. Когда он замахнулся, в каждом движении нечестивого читалась смерть. Поравнявшись с милиционером, тварь в упор опустила на него булаву, за секунду до этого удерживаемую над головой сразу тремя руками. Возжелав превратить Ореста в лепешку, Болтун решил задействовать всю доступную силу. Едва он обхватил рукоять третьей ладонь, как поток гнилых слез стал иссякать, диапазон зрения начал сужаться, с каждой секундой оставляя серому все меньше обзора. Со всей своей злобой он опустил булаву в абсолютной тьме.
Сталь прошла в нескольких миллиметрах от затылка Ореста и ударила в землю. Мощь замаха была столь велика, что даже через двуслойное железо шлема милиционер ощутил, как на спину с затылка горячей кашицей стекли дымящиеся волосы. Не помня себя от боли, он обернулся. Место, куда пришелся удар выглядело так, будто там только что разорвалась мортира. Округлые и остекленные от жара стены воронки на секунду замедлили скачку Рамида. Не успев в темноте схватиться за гриву, он свалился с «Маусаперты» и теперь слепо рыскал на дне, ломая стены и нечленораздельно рыча. Когда же Рамид наполнил глаза свежей слизью, когда он увидел подле себя не фонтанирующий кровью блин, но из последних сил удалявшегося милиционера, он взревел страшными проклятиями и не было предела его жгучей ярости.
–– Ты мой, сопляа-а-ак! Я отгрызу тебе нос! Я тебя разметаю на разные части! Твою жопу найдут... Ра-а-а-а!..
Последние крики Орест услышал уже за стенами. Едва расторопный легионер поднял за ним мост, Орест лихорадочно включился в подготовку к отражению штурма. То, что он последует в ближайшие минуты сомнений не было ни у кого. Прошло не более двадцати минут, за время которых опера и пограничники успели подтянуть к бойницам часть боеприпасов, как под стенами скопилось до трех сотен серых.
Совсем не желая об этом думать, Красная Перчатка, тем не менее, зачем-то спросил сам себя: «А сколько продержимся?». Пожалел он об этом примерно тут же – все тот же опытный глаз сразу определил, что даже если они задействуют весь имевшийся в их распоряжении арсенал и даже если наполнят ров перед лагерем пылающей нефтью (один из бойцов заставы был наготове и ждал только команды) все же им было не продержаться более суток. Осознав мысль, что он, чудом спасшись на просторной равнине теперь погибнет здесь, как крыса, затравленная тяпкой в амбарной бочке, воспоминания обо всем сразу полезли в голову горячей кашей, затмевая собою даже боль ран. Однако не зря в легионе преподаются часы боевой философии. Орест вспомнил девиз, простой, но действенный: «Можешь на что-то повлиять – повлияй. Не можешь – не хуй тогда и рыпаться. Делай, что должно, делай, что в твоих силах и делай во всю стену. Херово само получиться». Со стороны океана потянул бриз, и морская прохлада остудила рассудок разгоряченного воина. Взглянув на нее, он спокойно вздохнул, а после выдохнул. «Гибель, так гибель. Но вот херово здесь не получиться».
На атаку чудовищ выводил лично Йориг. Остановившись в нескольких десятках метров от стен, он энергично выкрикивал последние распоряжения:
–– Второй эшелон, зайдите с права! Выстроиться в линию! Вы, подровняться!
Спустя минуту все было готово и легионеры увидели выстроившиеся перед ними смердящие полчища. Видя такую неистовую мощь каждый из них невольно побледнел под шлемом. Руки предательски похолодели и намертво вцепились в рукояти мечи. Внутри заставы все стихло, невзирая на близость шумевшего океана воздух казался застоялым, как в склепе, даже сердца под доспехами стучали медленно, словно боялись, что их услышат. Наконец, когда напряжение достигло своего апогея из-за стен донеслось ужасающее по своей сути:
–– Порва-а-а-ать!.
Сама земля, казалось, пришла в движение. Рамиды волнами бросились в бой, точно бросая вызов самому океану. На их перекошенных гнилью и злобой устах кипела пена, воздух наполнили кличи и вопли, лязг сотен когтей разнесся по округе. Бросая оружие, кто-то заверещал: «–– Мы все подохне-е-ем!». Один из недавно набранных пограничников свалился в обморок.
В этот момент, когда для того, чтобы взять укрепление Рамидом необходимо было сделать так мало, атака внезапно остановилась и три сотни взбешенных серых, эта лавина из гнева и пылающей ненависти развернулась в недоумении, начав роптать. Красная Перчатка не верил своим глазам. Никто не верил. По его мнению, им оставалось жить не более получаса. И что же теперь? Серые отступали, понурив головы. Из их глоток доносилось озлобленное фырканье. Но что-то непостижимое было в охватившей их молчаливости. Они не молча соглашались отойти, нет. Их возмущение буквально замолкало, как по команде. Они... боялись. «Но кого?!» –– Подумал Орест, выглядывая за стену. –– «Вот же их лидер. Он... А это кто?..». Еще несколько смельчаков выглянули из-за стены. Увиденное поразило легионеров не меньше, чем опера.
Прямо на к вжавшемся рукой в загривок кавайной Маусаперты и опустившего глаза, отчего гной из них стал течь быстрее Йоругу медленно и торжественно подплывала туча черного дыма, в сердцевине которой пылала внушительная огненная полоса. Она проносилась менее чем в полуметре от земли, и с ее приближением до слуха людей донесся шум приглушенных хлопков и тихих стенаний, словно кому-то сжимали шеи. Следом за тучей следовал сом, снаряженный внушительной гнилой попоной; за собой туча оставляла развеивавшийся со временем тонкий след. Когда же туча остановилась рядом с Йоругом, ее границы стали опускаться к земле и в следующую секунду она преобразовалась в монстра, закованного в черный доспех, через всю грудь которого проходила борозда, пылающая, как угли, добываемые из самых ядер планет. Примерно с десяток иссушенных и полысевших орлов, которые все время полета теряли птицы, и которые Орест принял сперва за оставляемый след, теперь безжизненно свисали с его брони. Обреченные, они лишь иногда конвульсивно вздрагивали крылами. В правой руке новая тварь держала вилы.
–– Каков был приказ?!
–– М-мы...
–– Како-о-ов?!
–– Н-не обращать на смертных никакого внимания. Идти к...
–– А вы что творите?! Тебе что, Йориг, своя же шкура не дорога?!
Выкрикнув это, Пунатвой медленно стал опускать вилы в раскаленную грудь. Проклятое стекло тотчас охватило пламя, до ужаса напугавшее бедных орлов. Они начали биться, стараясь максимально отклониться от огня в противоположные стороны. В следующий миг чудище вынуло из груди уже красные вилы, пламя которых блеском отражалось на его наручах и поднесло их к глазам Болтуна, отчего гниль в его веках начала хрустеть с тихим воем, слабо напоминавшем крученье волчка, покрывая глазницы по бока коркой, которая рассыпалась от набегавшего на его лицо ветра. С минуту длилась сцена этого немого противостояния. Как бы не старался Болтун устоять перед пламенем, когда слизь начала буквально обжигать глазницы, он вынужден был отступить. Вскрикнув от боли, он отнял руку от носа и через мгновенье ослеп.
–– Чтоб больше мне никакой самодеятельности! Это ясно?
–– Да.
–– Смотри мне... Ха-хаха, ты поэл, типа, типа смотри? Ха-хаха!
Закончив смеяться, чудище стукнуло себя в грудь другой рукой, потом провело ей возле наконечника вил, потушив огонь и крикнуло застывшим вокруг них серым:
–– За мной!
Спорить с Пунатвоем никто не осмелился. Рамиды молча отступили в посадку, оставив людей один на один со своими мыслями, начавшими немедленно их обуревать. Обретя вновь дар речи, первым делом Орест приказал отнести обморочного в лазарет, струсившему – по-отечески прописать десяток "тыдыхов" по жопе, а остальным – продолжать готовиться к обороне. В течении всего оставшегося дня легионеры и милиционеры не покидали своих постов, ожидая штурма в любую минуту. Однако серые не появились не в этот день, ни в последующий. Когда же еще через сутки к ним подошли подкрепления во главе лично с Мироном Крагсом, руководством заставы был выслан дозор. Вскоре дозорные возвратились, принеся весть о том, что кроме слегка подгнивавших веток в ближайшем лесу, хвори в округе нигде не замечено. Рамиды ушли.
–– Но ведь куда-то они должны были деться? Они ведь идут на Мафор, это ясно! –– Вскричал Мирон, в бессильной злобе метая по сторонам пылавшие взоры. –– Я поднял войска, все доступные силы в округе. Я отослал за подкреплениями аж в сам Мафор! Неужели они идут не на столицу?! Орест, твое мнение?
–– Исключено. –– Красная Перчатка, сидевший на стуле с перемотанной головой, отвечал генералу куда спокойнее. –– По ту сторону Шайтана нет ничего, что было бы интересно врагу в военном плане. Они, это точно, шли на Мафор.
–– Может быть отступили?
–– Почему? Потому что увидали горстку воинов, у некоторых из которых оружие само по выпадало из рук? Нет. Им нужен Мафар. Точно, как бить покойную бабку.
–– Но единственная дорога к столице находится здесь! Если не идти проходом у моря, то это значит не идти вообще!
Орест молчал. Затем со все нараставшей тревогой сказал, оборачиваясь к пикам Шайтана.
–– Не совсем так, губернатор.
–– Что ты име... Нет... Это не под силу никому из людей!..
Осекшись на последнем слове, теперь уже и Мирон со все нараставшей тревогой смотрел на заснеженные макушки гор. Наряду с ночью, первые тени которой начали стекать со стен построек лагеря, точно чернила, на них наступал тревожный страх. Страх за будущее.
***
К тому моменту как Калпарис скрылся за горизонтом, первые когорты Рамидов уже включились в горный подъем. В отличии от авангарда Йорига, первые шеренги войск Пунатвоя достигли предгорий Шайтана одновременно с тем, как Болтун заканчивал приготовления к штурму Имперского лагерю. Пока командиры мерились письками передовая шеренга серых, вооруженных тонкими гнилыми клинками, двусторонними топорами, мечами-граблями (специфический вид вооружения, применяющейся исключительно слугами Темных богов, представляющий собой меч, испорченный магией, лезвие которого парит над рукоятью сломанное в нескольких (чаще всего от 3 до 5) местах. Каждая часть клинка расположена относительно рукояти горизонтально), когтями и плазма-пиками, начала восхождение по серпантину. Основная же масса войск прибывала к предгорью бурным потоком. Останавливаясь, Рамиды садились на валуны и задравши головы смотрели на горы.
Тогда, как, впрочем, и сегодня, Шайтан являлся самым высоким горным хребтом обоих Вулво. Его полностью голые, занесенные снегом серые склоны достигают высоты свыше трех с половиной тысяч узлов, а Пик контуженного – самая высокая точка Шайтана, возвышается над провинциальными поселениями на рекордные четыре тысячи восемьдесят два узла со шнурочком. Отсюда хорошо просматриваются лежащие между скалами черные полосы. Это бездонные, зияющие непроглядною темнотой ущелья, по дну которых текут вечно холодные реки. Нередко дороги проходят здесь вблизи отвесных стен, выпирая от них всего на пару метров. В одном из таких ущелий, расположенных почти в самом центре горной гряды, скалы так высоки и их склоны расположены друг напротив друга внахлест таким образом, что некоторые из них никогда не ласкал луч дневного света. В добавок к этому в описываемый период горные плато занимали селения горцев, которые не подчиняются никаким правилам и усмирить которые у государства тогда еще не дошли руки. Примерно сто восемьдесят лет спустя Вечная Империя наконец возьмется за ум и таки принесет цивилизацию горным народам (всех их до единого благополучно вырезали), однако в те времена почти все проходы были под их контролем. Все перечисленное делало Шайтан одним из опаснейших и непроходимейших мест на Устра-6. В теории.
Вышеописанные трудности в первую очередь были таковыми в глазах людей. В глазах же Рамидов и в особенности в пылающих злобой окнах души Лактамора Пакета Шайтан представлялся легкой прогулкой, за которой его серых ждали беззащитная столица и грабежи, а его – месть. Мафор и вправду был беззащитен: большая часть боеспособных частей уже прибыла к генерал-губернатору Крагсу. Ускоренным маршем стянутые со всех ближайших гарнизонов и лагерей, из столичных казарм и околотков красной милиции, эти разношерстные пять/шесть тысяч дроблено прибывали к заставе на границе Машины. Их спешный поход напоминал разорение. Все запасы местных жителей были выгреблены подчистую и не один раз, походные тракты были общипаны, на вытоптанных подковами путях ни осталось даже былинки. Лошади были измучены сверх всякой меры, люди – не менее. И первых, и последних нужно была кормить, а делать это можно было только из наличных запасов. В распоряжении Мирона были лагерные погреба, несколько нив у восточного подножия гор, одна деревня, лежавшая в половине дня пути, жители которой на свою беду похвалялись в трактире об урожайности, однако для снаряжения новой (обратной) экспедицию имевшихся средств явно не хватало. Необходимо было потратить несколько дней, чтобы дать отдых людям фураж лошадям... Но все это имело смысл только в том случае, если Лактамор действительно решиться пойти на Мафор. И чем больше Мирон думал об этом, тем мысли эти начинали казаться все фантастичнее.
Конечно, он выслал в столицу гонца с требование доложить имеющиеся сведения, расспросить в целом о состоянии дел, обороны, получить, наконец, дальнейшие указания, однако чем больше дней проходило с момента его отправки, тем быстрее уверенность Мирона таяла. Если бы серые действительно предприняли бы переход через горы, то по прикидкам командующего он отнял бы у них примерно неделю, после чего они, разумеется, дали бы знать о себе. Он рассуждал так: «Тут и к шептуньям ходить не надо, уже давно бы все запылало так, что прямо отсюда дым было б видно... И Шударта долго нет... А как должно быть иначе? Опасности никакой, протокол мирный, его там приняли, наверное, и теперь водят по разным ложам спектакли смотреть. Не-ет, что-то тут определенно не чистота... Не могли же они в горах раствориться?!».
