Курсанты прибыли… А потом по плану ещё совещание и к техосмотру технику готовить надо, котельные принять — отопительный сезон на носу, склады проверить, расследование назначить — опять, сукины дети, за тушёнкой лазили! Вечером полигон и доклады… И не психовать, не рычать, а при выходе в город не прибить первого попавшегося под руку «сына гор».
Свет… Днём и ночью ненавистный, обжигающе яркий. Поначалу он не казался такой уж проблемой. Подумаешь, лампочка… Тимур медленно пережёвывал хлебный олякиш, прикрывая ладонью воспалённые глаза. Жаль, что Эджес-Вух не предусмотрел для своих потомков ещё одну пару конечностей. Эти храмовые песнопения из динамиков… Сил больше нет их слушать. Либо глаза, либо уши… Приходится спасать что-то одно.
Не сон, не явь… Всё, что произошло за дверью этой камеры, слилось в один бредовый кошмар. И мягкие стены как издевательство, даже голову не разбить. А ведь была надежда, что, если хорошенько приложиться, оттащат в лазарет или хотя бы выспаться дадут для разнообразия. Но нет… из всех благ тут только кормёжка: кусок серого, непропечённого хлеба, кружка воды на день и смешливый тюремщик.
— А ты пой! Легче станет… — хохотнул он на просьбу арестанта убавить звук церковных гимнов.
Правда, когда доведённый до точки горец умудрился взобраться по отопительной трубе под самый потолок и принялся выдирать из стены источники звука, хорошее настроение у тюремщика закончилось. Вызванные конвоиры избили без затей и полезных советов, заперли в карцере. Сутки без еды и воды голышом на каменном полу, пока приводили в порядок технику и поднимали выше систему отопления. Сутки тьмы и счастья… Выспался.
Тимур с болезненным сожалением отправил в рот последний кусочек тюремной пайки и оглушённо тряхнул головой. Долбящие по ушам завывания смолкли внезапно как разрыв барабанной перепонки. Состояние близкое к контузии… Когда такое случилось впервые, парень на самом деле испугался, что оглох. Но последовавший за этим вызов к дознавателю расставил всё по своим местам. За полчаса до появления конвойных музыку действительно выключали, но лишь для того, чтоб уши грешника могли хоть как-то воспринимать вопросы следствия.
И в этот раз благостная передышка получилась недолгой. Не успел заключенный, как следует покемарить, а за ним уже пришли. Взбодрили электроразрядом, одуревшего и до конца не очухавшегося запихнули в машину и повезли…
— Так, так, так, голубчик… проходите, присаживайтесь, — Рунтор Дарм-Тель оживился и, на секунду задержавшись взглядом на лице горца, достал из стопки документов нужную папку. — Вы, говорят, буянили позавчера, технику ломали… Нехорошо… Зачем же так собственную нацию дискредитировать? Эдайцев и так дикарями считают, зверьём пещерным, а вы, можно сказать, наглядно на стену залезли… Давайте лучше пообщаемся как цивилизованные люди?
— Хазча мере вож… черзе…
— Я по-хорошему хочу, а вы опять за своё… — сокрушённо вздохнул «серая мантия», снимая телефонную трубку. — Будет переводчик, не расстраивайтесь.
Давненько не приходилось на родном языке говорить, дарманское «эльканье» к небу прилипло — не отплюёшься. А тут как раз и самому горло прочистить и время потянуть. Если ещё выражения выбирать позаковыристее, то можно получить дополнительный бонус в виде страдальчески сморщившегося переводчика, а ответы невпопад списать на сложность местного диалекта.
Но, как ни крути, а разговор дознавателю не нравился, впрочем, как и сам эдаец. И никакая вежливость и корректность очевидную реальность перекрыть была не в состоянии. Так зачем же стараться? Тимур покосился на кривящиеся губы храмовника. Ведь по его указке и камера эта «специальная», и карцер и, вообще, всё… А вид делает, что не он это, а система… Положено так с упрямцами и еретиками, ничего личного…
— Тимур, вы осознаёте, что покрывая вербовщицу, совершаете не менее тяжкое преступление? — кисло сморщился «серая мантия», прохаживаясь по кабинету и изредка, без интереса бросая взгляд на подследственного. — Продолжите упираться, и мне придётся разрешить по отношению к вам меры физического воздействия. И… всякое бывает… зачем вам в двадцать лет инвалидность?
— Аз рахма джерче чова… Ирбарэ веж крежча… Ларма дор мэза Эджес-Вух! Пинза одоре…
— Он говорит, что… — переводчик неловко замялся, смягчая выражение, — что в гробу он видел защищать всяких… нечистых, чокнутых баб. А в секте он быть не может, потому что над ним Эджес-Вух. И… ещё адвоката требует.
Дознаватель выдохнул сквозь зубы и устало потёр переносицу.
— Спасибо, Нариш, можете идти. Ваши услуги нам больше не понадобятся.
Оставшись в кабинете с горцем один на один, Рунтор подвинул стул, присаживаясь напротив арестованного:
— Поиграли и хватит. Переводчики, адвокаты… Может из посольства кого-нибудь позвать? — зло прищурился дознаватель. — У тебя же прав как у собаки подзаборной… Знаешь, сколько таких нелегалов за сутки по стране пропадает?
Тимур поднял голову: так, похоже уговоры закончились… Или ещё нет?
— Чего упёрся как баран? Поможешь следствию, и Храм не обидит. С зазнобой твоей проблему уладим, документы выправим, будешь жить как человек, работать на законных основаниях.
— Мне не надо тут… у вас. Мне домой, — угрюмо выдал парень, сообразив, что качать права дальше действительно чревато.
— Это ещё проще, — с готовностью кивнул Рунтор. — Сейчас напишем, на суде подтвердишь и езжай в свою Эдачеру… Сам билет куплю.
— Сразу после суда отпустишь? — недоверчиво поинтересовался Тимур. — Еретика? У всех на виду?
— Ну… может не сразу, — раздражённо потёр висок дознаватель, меряя взглядом дотошного эдайца. — Посидишь месяц, а там удобный случай представится, под амнистию подведём.
— И Единому присягать не надо? — глянул исподлобья пленный.
— Единому… — прикусив губу, замялся Рунтор. — Полагается язычнику веру сменить… Но чёрт с тобой, ради великого блага… Поедешь к себе, как есть… не просветлённым.
— А как же я поеду… через месяц, если «не принявших бога» после приговора в течение недели расстреливают? — склонил голову набок горец.
«Серая мантия» резко встал, переводя дыханье и до побелевших пальцев сжимая край стола.
— Умный, да? — навис он над парнем, буравя взглядом курчавую макушку. — Скажите, пожалуйста… Какой экземпляр! — храмовник растянул губы в брезгливой улыбке. — То есть не только как обезьяна по трубам лазить умеешь и ямы под нужники копать, а ещё и про храмовый кодекс слышал?
Тимур отмолчался. Не рассказывать же, в самом деле, про то, как тётка Кора в своём неуёмном просветительском рвении любого церковника за пояс заткнёт. Хочешь — не хочешь, а слушаешь… и кое-что в башке остаётся.
— Деваться тебе всё равно некуда, — выравнивая тон, пожал плечами Рунтор. — У нас все признаются… Покаяние, смирение духа — столпы Единобожия. Через пару недель и ты, и лейтенантша будете сидеть тут и сопли на кулак наматывать, соревноваться, кто быстрее показания напишет…
Обратная дорога до узилища особых отличий не имела: духота мешка, гул автомобиля, скупые разговоры конвоиров. Тимур постарался отключить гудящее сознание и немного подремать. Время на размышления у него ещё будет, а вот на сон… Снова эта проклятущая лампочка под потолком! При одной только мысли о слепящей, звенящей камере с электрическим полом заломило затылок и захотелось взвыть… Но реальность оказалась иной. Добавив подзатыльник для скорости, арестанта провели мимо прежних апартаментов и поставили носом в стену совсем в другом конце коридора.
— Почему сюда? — осторожно спросил горец, пока гремел замок, и скрипела тяжёлая дверь. — Что там?
— Ишь ты, любопытный какой, — усмехнулся кто-то из служивых за его спиной. — Ну, поди, посмотри…
Полетев с полпинка за порог, Тимур сразу увяз в живой толще, закрутил головой, со всех сторон натыкаясь на тяжёлые взгляды. Да сколько же их?! Семь… шестнадцать… двадцать пять?! Дальше он уже не считал. Забитая под завязку камера, по полу и шага свободно не ступить – каждый метр занят и обжит.
- Братцы… «головешка»!
Ну, приехали… Зарекался, что второй раз в лагерь ни за что и никогда, а тут… почти тоже самое.
- А чего удивляетесь? Бастовали же, чтоб нам пайку добавили? Вот с барского стола барашка прислали!
Среди арестантов послышались нестройные смешки.
- Тебя-то за что загребли, болезный? Дачу Преподобному кривую построил?
- Или в постельке кому из «серых» не угодил?
Тимур вспыхнул, но зубы сжал и смолчал. Спасибо майору за науку: в плену терпеливей стал и на язык осторожней. Пока словами задирают, можно и потерпеть. Раньше за такие намёки сразу бы нож в глотку, да хоть голыми руками… но в том-то и дело… Кто первый кинулся – с того и спрос. А если с него всей камерой спросят… Тут хоть трижды боец – толпой как лягушку раскатают.
- Куда пройти можно? – в любой момент готовый к подвоху, обвёл он взглядом выжидающую публику. – Кто цекер?
- Кто?
- Кого ему надо?
- На эдайском, что ли, лопочет?
- По-нашему говори!
- Народ! Да это лагерник!
- Старосту спрашивает.
- Касим…
Откуда-то из гущи интересующихся появился невысокий, сухощавый мужчина и, цапнув парня за руку повыше локтя, повёл в сторону.
Искать место для спокойного разговора в условиях глубокого общежития было делом бесполезным, но толпа провожатых за ними не последовала, и пространства стало заметно больше.
- Ты здесь эти шутки брось! – понизив голос, недовольно прошипел старший. – По фене ботать и пальцы гнуть среди своих будешь. А у нас по криминалу никого нет. Понял? Не любят таких.
Тимур озадаченно кивнул. Да что ж такое-то?! Сначала в лагере по ушам настучали, что порядка не знает, к людям не обратился… А тут, как учили, всё сделал и опять не так!
- К отступникам тебя зачем сунули? Сейчас вся камера поднимется!
Запавшие глаза собеседника полыхнули злостью, словно в грядущих беспорядках и ответном терроре тюремного начальства «головешка» решил поучаствовать добровольно.
- Да чего с ним разговаривать-то? – присоединился к знакомству долговязый с ближайшего лежака. – Места нет. Итак тошно… Ещё и с этим одним воздухом дышать?
Соседи согласно зашумели.
- Прижмём покрепче, сам выломится!
- Или заберут, если живой нужен.
Горец ещё раз прошёлся взглядом по кривящимся лицам: болезненно заострённые, пожелтевшие как старая бумага или бледные с перебитыми носами, обвисшей кожей, нездоровым блеском слезящихся глаз… Все дарманы. Значит, и выламывать будут все. В большинстве своём может и не бойцы, но троих вояк уже насчитал, те аж прям ждут не дождутся.
- А если не заберут? – вклинился в общий гул Касим.
- Заберут!
- Хоть в больничку, хоть ногами вперёд…
- Чего вы как зверьё-то? Мало вам «серых»? Сами такие же!
Тимур удивлённо обернулся на реплику из толпы. Неприметный мужичок у правой стены – маленький, щуплый, плюнь – и окочурится… Не подмога. Но по факту приятно.
- А ты молчал бы, Шкура! – взорвался в ответ, кривой на один глаз арестант в замызганном камуфляже. – Добренький? Всю войну в тылу просидел! А видел хоть раз, как эдайцы ещё живых на сувениры разбирают?!
- Дык… кончилась же война, - робко возразил ещё кто-то с галёрки.
- Эти твари по жизни такие! Слышали? Он уже и за уголовщину посидеть успел!
- Небось, прирезал кого…
- За что в лагерь отправили? – требовательно уставился на Тимура староста. – Только правду говори, проверим.
Пленный кашлянул, прочищая пересохшее горло. Разъяснять специфику майоровых каникул перед капающей слюнями сворой не хотелось. Никому он тут не упал со своей свободой, вишней и козами.
- За то, что «головешка», - хмуро выдал Тимур, не особо заботясь, как его поймут.
- И всё? После войны никого не трогал?
- Заливает!
- А Храму чем не угодил? – не сильно поверил, но всё же продолжил расспросы Касим.
Вот тут парень, и правда, не знал, что ответить. Поди, разберись: «стриженную» из-за него посадили или его из-за «стриженной»… Про Лиргу поначалу спрашивали, а потом… только про секту какую-то.
- Гулял… с дарманкой.
- Обрюхатил, что ли? Так за это порка, а не срок! – заулыбались первые ряды.
- Погодите ржать! – одёрнули их из дальнего угла. – Может, того… не живая.
- Тогда б его мирские приняли, а не церковники.
- Это если убийство не на религиозной почве…
- Да живая она! Пальцем не тронул! – плюнув на всё, вскипел Тимур, уже примерно представляя расчёт дознавателя. – Не верите?
- Как-то не стройно, у тебя выходит, парень, - вздохнув, признался староста, медленно обводя взглядом сокамерников. – Не верит тебе народ…
Тимур, усмехнувшись, кивнул. Ну, конечно, кто бы сомневался… Теперь успеть бы спиной к стене встать, а то сразу уронят. Хоть пару ударов выгадать. Эвнек же…
- Мутный ты да к тому же «головешка», - выражая общее мнение, неодобрительно засопел Касим. – Ну, чёрт с тобой. Мы не «серые». Приглядимся пока… Но если откроется что, так не обессудь…
После неохотных перестановок и тихого мата сквозь зубы место новому постояльцу нашлось. Правда такое, что только приткнуться и сидеть, стараясь не слишком нервировать соседей. Но и особо жаловаться было не на что, после разговора со старшим к Тимуру никто не лез, розданную на ужин кашу не отнимали и, в общем-то, как и на воле, его старались просто не замечать.
Ближе к вечеру решился на знакомство недавний заступник. Разместили их по одной стенке, но тот, не смотря на первоначальный героизм, приближаться к горцу не спешил. То ли опасался, то ли брезговал… Тимур пристроил спину на шершавой поверхности и прикрыл глаза, слушая нестройный гул камеры.
- Нельзя до отбоя спать! – мужичок всё же до него добрался и теперь нервно переступал с ноги на ногу, готовый в любой момент отшатнуться, если «головешка», и правда, дикий и неадекватный. – Увидит коридорный, всем плохо будет.
Тимур вздохнул и, проморгавшись, не без труда сфокусировал взгляд на госте.
- Глаза болят, - решил ответить он на странное для этого места проявление заботы.
- В зеркалке был? – участливо поинтересовался заступник, стараясь разместить широченные, босые ступни на гостевом пространстве.
Парень непонимающе пожал плечами.
- Комната такая, - торопливо пояснил мужичок. – Сажают в центр и фиксируют: на шею – скоба, на веки – фиговины, не моргнёшь, не отвернёшься. И лампа перед зеркалами, от которых весь свет аккурат в морду отражается. Если часто, но ненадолго запирают, то худо-бедно ещё что-то видишь потом, а если сильно на допросе «серых» рассердил, то и на пару суток закрыть могут. Тогда крыша едет… или гляделки накрываются.
Горец усилием воли справился с выражением лёгкого шока на лице и покачал головой:
- Другая комната… мягкая, громкая, яркая… Гимны день и ночь…
- А-а-а… так эта «ученическая», - как будто чему-то обрадовался рассказчик. – Ну, это ничего… Это для души полезно…
- Кому полезно? – осторожно переспросил пленный.
- Да всем… Страданья душу очищают, - шёпотом поделился секретом гость. – Ведь все, так или иначе, перед Единым грешили, теперь время отвечать пришло… А «ученическая» это не страшно. Нерадивых детишек тоже в классе запирают и заставляют Завет Мира на зубок учить, для их же блага… Ну, вот и тут похоже… как в школе… Понял?
***
Свет… Днём и ночью ненавистный, обжигающе яркий. Поначалу он не казался такой уж проблемой. Подумаешь, лампочка… Тимур медленно пережёвывал хлебный олякиш, прикрывая ладонью воспалённые глаза. Жаль, что Эджес-Вух не предусмотрел для своих потомков ещё одну пару конечностей. Эти храмовые песнопения из динамиков… Сил больше нет их слушать. Либо глаза, либо уши… Приходится спасать что-то одно.
Не сон, не явь… Всё, что произошло за дверью этой камеры, слилось в один бредовый кошмар. И мягкие стены как издевательство, даже голову не разбить. А ведь была надежда, что, если хорошенько приложиться, оттащат в лазарет или хотя бы выспаться дадут для разнообразия. Но нет… из всех благ тут только кормёжка: кусок серого, непропечённого хлеба, кружка воды на день и смешливый тюремщик.
— А ты пой! Легче станет… — хохотнул он на просьбу арестанта убавить звук церковных гимнов.
Правда, когда доведённый до точки горец умудрился взобраться по отопительной трубе под самый потолок и принялся выдирать из стены источники звука, хорошее настроение у тюремщика закончилось. Вызванные конвоиры избили без затей и полезных советов, заперли в карцере. Сутки без еды и воды голышом на каменном полу, пока приводили в порядок технику и поднимали выше систему отопления. Сутки тьмы и счастья… Выспался.
Тимур с болезненным сожалением отправил в рот последний кусочек тюремной пайки и оглушённо тряхнул головой. Долбящие по ушам завывания смолкли внезапно как разрыв барабанной перепонки. Состояние близкое к контузии… Когда такое случилось впервые, парень на самом деле испугался, что оглох. Но последовавший за этим вызов к дознавателю расставил всё по своим местам. За полчаса до появления конвойных музыку действительно выключали, но лишь для того, чтоб уши грешника могли хоть как-то воспринимать вопросы следствия.
И в этот раз благостная передышка получилась недолгой. Не успел заключенный, как следует покемарить, а за ним уже пришли. Взбодрили электроразрядом, одуревшего и до конца не очухавшегося запихнули в машину и повезли…
— Так, так, так, голубчик… проходите, присаживайтесь, — Рунтор Дарм-Тель оживился и, на секунду задержавшись взглядом на лице горца, достал из стопки документов нужную папку. — Вы, говорят, буянили позавчера, технику ломали… Нехорошо… Зачем же так собственную нацию дискредитировать? Эдайцев и так дикарями считают, зверьём пещерным, а вы, можно сказать, наглядно на стену залезли… Давайте лучше пообщаемся как цивилизованные люди?
— Хазча мере вож… черзе…
— Я по-хорошему хочу, а вы опять за своё… — сокрушённо вздохнул «серая мантия», снимая телефонную трубку. — Будет переводчик, не расстраивайтесь.
Давненько не приходилось на родном языке говорить, дарманское «эльканье» к небу прилипло — не отплюёшься. А тут как раз и самому горло прочистить и время потянуть. Если ещё выражения выбирать позаковыристее, то можно получить дополнительный бонус в виде страдальчески сморщившегося переводчика, а ответы невпопад списать на сложность местного диалекта.
Но, как ни крути, а разговор дознавателю не нравился, впрочем, как и сам эдаец. И никакая вежливость и корректность очевидную реальность перекрыть была не в состоянии. Так зачем же стараться? Тимур покосился на кривящиеся губы храмовника. Ведь по его указке и камера эта «специальная», и карцер и, вообще, всё… А вид делает, что не он это, а система… Положено так с упрямцами и еретиками, ничего личного…
— Тимур, вы осознаёте, что покрывая вербовщицу, совершаете не менее тяжкое преступление? — кисло сморщился «серая мантия», прохаживаясь по кабинету и изредка, без интереса бросая взгляд на подследственного. — Продолжите упираться, и мне придётся разрешить по отношению к вам меры физического воздействия. И… всякое бывает… зачем вам в двадцать лет инвалидность?
— Аз рахма джерче чова… Ирбарэ веж крежча… Ларма дор мэза Эджес-Вух! Пинза одоре…
— Он говорит, что… — переводчик неловко замялся, смягчая выражение, — что в гробу он видел защищать всяких… нечистых, чокнутых баб. А в секте он быть не может, потому что над ним Эджес-Вух. И… ещё адвоката требует.
Дознаватель выдохнул сквозь зубы и устало потёр переносицу.
— Спасибо, Нариш, можете идти. Ваши услуги нам больше не понадобятся.
Оставшись в кабинете с горцем один на один, Рунтор подвинул стул, присаживаясь напротив арестованного:
— Поиграли и хватит. Переводчики, адвокаты… Может из посольства кого-нибудь позвать? — зло прищурился дознаватель. — У тебя же прав как у собаки подзаборной… Знаешь, сколько таких нелегалов за сутки по стране пропадает?
Тимур поднял голову: так, похоже уговоры закончились… Или ещё нет?
— Чего упёрся как баран? Поможешь следствию, и Храм не обидит. С зазнобой твоей проблему уладим, документы выправим, будешь жить как человек, работать на законных основаниях.
— Мне не надо тут… у вас. Мне домой, — угрюмо выдал парень, сообразив, что качать права дальше действительно чревато.
— Это ещё проще, — с готовностью кивнул Рунтор. — Сейчас напишем, на суде подтвердишь и езжай в свою Эдачеру… Сам билет куплю.
— Сразу после суда отпустишь? — недоверчиво поинтересовался Тимур. — Еретика? У всех на виду?
— Ну… может не сразу, — раздражённо потёр висок дознаватель, меряя взглядом дотошного эдайца. — Посидишь месяц, а там удобный случай представится, под амнистию подведём.
— И Единому присягать не надо? — глянул исподлобья пленный.
— Единому… — прикусив губу, замялся Рунтор. — Полагается язычнику веру сменить… Но чёрт с тобой, ради великого блага… Поедешь к себе, как есть… не просветлённым.
— А как же я поеду… через месяц, если «не принявших бога» после приговора в течение недели расстреливают? — склонил голову набок горец.
«Серая мантия» резко встал, переводя дыханье и до побелевших пальцев сжимая край стола.
— Умный, да? — навис он над парнем, буравя взглядом курчавую макушку. — Скажите, пожалуйста… Какой экземпляр! — храмовник растянул губы в брезгливой улыбке. — То есть не только как обезьяна по трубам лазить умеешь и ямы под нужники копать, а ещё и про храмовый кодекс слышал?
Тимур отмолчался. Не рассказывать же, в самом деле, про то, как тётка Кора в своём неуёмном просветительском рвении любого церковника за пояс заткнёт. Хочешь — не хочешь, а слушаешь… и кое-что в башке остаётся.
— Деваться тебе всё равно некуда, — выравнивая тон, пожал плечами Рунтор. — У нас все признаются… Покаяние, смирение духа — столпы Единобожия. Через пару недель и ты, и лейтенантша будете сидеть тут и сопли на кулак наматывать, соревноваться, кто быстрее показания напишет…
Обратная дорога до узилища особых отличий не имела: духота мешка, гул автомобиля, скупые разговоры конвоиров. Тимур постарался отключить гудящее сознание и немного подремать. Время на размышления у него ещё будет, а вот на сон… Снова эта проклятущая лампочка под потолком! При одной только мысли о слепящей, звенящей камере с электрическим полом заломило затылок и захотелось взвыть… Но реальность оказалась иной. Добавив подзатыльник для скорости, арестанта провели мимо прежних апартаментов и поставили носом в стену совсем в другом конце коридора.
— Почему сюда? — осторожно спросил горец, пока гремел замок, и скрипела тяжёлая дверь. — Что там?
— Ишь ты, любопытный какой, — усмехнулся кто-то из служивых за его спиной. — Ну, поди, посмотри…
Глава 34
Полетев с полпинка за порог, Тимур сразу увяз в живой толще, закрутил головой, со всех сторон натыкаясь на тяжёлые взгляды. Да сколько же их?! Семь… шестнадцать… двадцать пять?! Дальше он уже не считал. Забитая под завязку камера, по полу и шага свободно не ступить – каждый метр занят и обжит.
- Братцы… «головешка»!
Ну, приехали… Зарекался, что второй раз в лагерь ни за что и никогда, а тут… почти тоже самое.
- А чего удивляетесь? Бастовали же, чтоб нам пайку добавили? Вот с барского стола барашка прислали!
Среди арестантов послышались нестройные смешки.
- Тебя-то за что загребли, болезный? Дачу Преподобному кривую построил?
- Или в постельке кому из «серых» не угодил?
Тимур вспыхнул, но зубы сжал и смолчал. Спасибо майору за науку: в плену терпеливей стал и на язык осторожней. Пока словами задирают, можно и потерпеть. Раньше за такие намёки сразу бы нож в глотку, да хоть голыми руками… но в том-то и дело… Кто первый кинулся – с того и спрос. А если с него всей камерой спросят… Тут хоть трижды боец – толпой как лягушку раскатают.
- Куда пройти можно? – в любой момент готовый к подвоху, обвёл он взглядом выжидающую публику. – Кто цекер?
- Кто?
- Кого ему надо?
- На эдайском, что ли, лопочет?
- По-нашему говори!
- Народ! Да это лагерник!
- Старосту спрашивает.
- Касим…
Откуда-то из гущи интересующихся появился невысокий, сухощавый мужчина и, цапнув парня за руку повыше локтя, повёл в сторону.
Искать место для спокойного разговора в условиях глубокого общежития было делом бесполезным, но толпа провожатых за ними не последовала, и пространства стало заметно больше.
- Ты здесь эти шутки брось! – понизив голос, недовольно прошипел старший. – По фене ботать и пальцы гнуть среди своих будешь. А у нас по криминалу никого нет. Понял? Не любят таких.
Тимур озадаченно кивнул. Да что ж такое-то?! Сначала в лагере по ушам настучали, что порядка не знает, к людям не обратился… А тут, как учили, всё сделал и опять не так!
- К отступникам тебя зачем сунули? Сейчас вся камера поднимется!
Запавшие глаза собеседника полыхнули злостью, словно в грядущих беспорядках и ответном терроре тюремного начальства «головешка» решил поучаствовать добровольно.
- Да чего с ним разговаривать-то? – присоединился к знакомству долговязый с ближайшего лежака. – Места нет. Итак тошно… Ещё и с этим одним воздухом дышать?
Соседи согласно зашумели.
- Прижмём покрепче, сам выломится!
- Или заберут, если живой нужен.
Горец ещё раз прошёлся взглядом по кривящимся лицам: болезненно заострённые, пожелтевшие как старая бумага или бледные с перебитыми носами, обвисшей кожей, нездоровым блеском слезящихся глаз… Все дарманы. Значит, и выламывать будут все. В большинстве своём может и не бойцы, но троих вояк уже насчитал, те аж прям ждут не дождутся.
- А если не заберут? – вклинился в общий гул Касим.
- Заберут!
- Хоть в больничку, хоть ногами вперёд…
- Чего вы как зверьё-то? Мало вам «серых»? Сами такие же!
Тимур удивлённо обернулся на реплику из толпы. Неприметный мужичок у правой стены – маленький, щуплый, плюнь – и окочурится… Не подмога. Но по факту приятно.
- А ты молчал бы, Шкура! – взорвался в ответ, кривой на один глаз арестант в замызганном камуфляже. – Добренький? Всю войну в тылу просидел! А видел хоть раз, как эдайцы ещё живых на сувениры разбирают?!
- Дык… кончилась же война, - робко возразил ещё кто-то с галёрки.
- Эти твари по жизни такие! Слышали? Он уже и за уголовщину посидеть успел!
- Небось, прирезал кого…
- За что в лагерь отправили? – требовательно уставился на Тимура староста. – Только правду говори, проверим.
Пленный кашлянул, прочищая пересохшее горло. Разъяснять специфику майоровых каникул перед капающей слюнями сворой не хотелось. Никому он тут не упал со своей свободой, вишней и козами.
- За то, что «головешка», - хмуро выдал Тимур, не особо заботясь, как его поймут.
- И всё? После войны никого не трогал?
- Заливает!
- А Храму чем не угодил? – не сильно поверил, но всё же продолжил расспросы Касим.
Вот тут парень, и правда, не знал, что ответить. Поди, разберись: «стриженную» из-за него посадили или его из-за «стриженной»… Про Лиргу поначалу спрашивали, а потом… только про секту какую-то.
- Гулял… с дарманкой.
- Обрюхатил, что ли? Так за это порка, а не срок! – заулыбались первые ряды.
- Погодите ржать! – одёрнули их из дальнего угла. – Может, того… не живая.
- Тогда б его мирские приняли, а не церковники.
- Это если убийство не на религиозной почве…
- Да живая она! Пальцем не тронул! – плюнув на всё, вскипел Тимур, уже примерно представляя расчёт дознавателя. – Не верите?
- Как-то не стройно, у тебя выходит, парень, - вздохнув, признался староста, медленно обводя взглядом сокамерников. – Не верит тебе народ…
Тимур, усмехнувшись, кивнул. Ну, конечно, кто бы сомневался… Теперь успеть бы спиной к стене встать, а то сразу уронят. Хоть пару ударов выгадать. Эвнек же…
- Мутный ты да к тому же «головешка», - выражая общее мнение, неодобрительно засопел Касим. – Ну, чёрт с тобой. Мы не «серые». Приглядимся пока… Но если откроется что, так не обессудь…
После неохотных перестановок и тихого мата сквозь зубы место новому постояльцу нашлось. Правда такое, что только приткнуться и сидеть, стараясь не слишком нервировать соседей. Но и особо жаловаться было не на что, после разговора со старшим к Тимуру никто не лез, розданную на ужин кашу не отнимали и, в общем-то, как и на воле, его старались просто не замечать.
Ближе к вечеру решился на знакомство недавний заступник. Разместили их по одной стенке, но тот, не смотря на первоначальный героизм, приближаться к горцу не спешил. То ли опасался, то ли брезговал… Тимур пристроил спину на шершавой поверхности и прикрыл глаза, слушая нестройный гул камеры.
- Нельзя до отбоя спать! – мужичок всё же до него добрался и теперь нервно переступал с ноги на ногу, готовый в любой момент отшатнуться, если «головешка», и правда, дикий и неадекватный. – Увидит коридорный, всем плохо будет.
Тимур вздохнул и, проморгавшись, не без труда сфокусировал взгляд на госте.
- Глаза болят, - решил ответить он на странное для этого места проявление заботы.
- В зеркалке был? – участливо поинтересовался заступник, стараясь разместить широченные, босые ступни на гостевом пространстве.
Парень непонимающе пожал плечами.
- Комната такая, - торопливо пояснил мужичок. – Сажают в центр и фиксируют: на шею – скоба, на веки – фиговины, не моргнёшь, не отвернёшься. И лампа перед зеркалами, от которых весь свет аккурат в морду отражается. Если часто, но ненадолго запирают, то худо-бедно ещё что-то видишь потом, а если сильно на допросе «серых» рассердил, то и на пару суток закрыть могут. Тогда крыша едет… или гляделки накрываются.
Горец усилием воли справился с выражением лёгкого шока на лице и покачал головой:
- Другая комната… мягкая, громкая, яркая… Гимны день и ночь…
- А-а-а… так эта «ученическая», - как будто чему-то обрадовался рассказчик. – Ну, это ничего… Это для души полезно…
- Кому полезно? – осторожно переспросил пленный.
- Да всем… Страданья душу очищают, - шёпотом поделился секретом гость. – Ведь все, так или иначе, перед Единым грешили, теперь время отвечать пришло… А «ученическая» это не страшно. Нерадивых детишек тоже в классе запирают и заставляют Завет Мира на зубок учить, для их же блага… Ну, вот и тут похоже… как в школе… Понял?
