Первый год
Сентябрь
Осень на редкость сухая и тёплая. Ветер щекотит дыханием виски, кружит в вальсе опавшие листья. Огненно-рыжие лапы клёнов тянутся к нам со всех сторон, но ты умело уклоняешься от их дружеских шлепков, выходишь в центр дорожки, идёшь быстро, спрятав руки в карманы, словно боясь обжечься этой раскалённой медью.
Мне нравится парк, такой уютный и слегка заросший. Незаметные тропки, чистые лавочки, пруд с большим семейством уток, которых я не прочь покормить. Мне нравится гулять с тобой, тесно прижиматься к широкому плечу, временами запрокидывать голову, глядя в высокое чистое небо, и слушать истории из жизни, из книг, из прошлого и будущего...
Но сегодня, кажется, историй не будет. Я частенько замечаю, что твоё настроение идёт вразрез с радостями природы. Такой яркий день, а ты хмуришься и что-то еле слышно цедишь сквозь зубы... про слишком громкую бабушку с внуком, наглого мужика, который зачем-то на тебя посмотрел, про грязь на вычищенных ботинках, дебильно-узкие дорожки, тупое хихиканье вон с той лавочки, про то, что тебя бесит, когда я так медленно иду...
- У нас же не марафон, - шутливо улыбаюсь, хватаясь за руку, и торопливо подстраиваюсь под широкий шаг. - Выходной, солнце, счастье! И...
Не успеваю договорить, с визгом и хохотом нас обгоняют двое первоклашек. Один из мальчишек, пробегая мимо, вскользь провозит рукой по твоей светлой куртке. Молча разглядываешь еле различимую земляную полоску. Я всё ещё беззаботно лопочу, что "ерунда" и "отстирается", но дневной свет уже начал тускнеть. Я знаю, что будет дальше. Набираю воздуха в лёгкие, как перед нырком, и встречаю несущуюся мне в лицо бурю.
Редкие прохожие ошарашенно хлопают глазами и торопливо меняют траекторию, шепчутся, кидая растерянные взгляды в нашу сторону, огибают по большой дуге и уводят подальше детей. Вскоре вокруг нас образуется вакуум, но ты продолжаешь орать с пеной у рта и материться, не замечая ничего вокруг. В очередной раз я услышу о себе всё, да и не только я, ещё добрая половина парка навсегда запомнит, что твоя подруга - эгоистичная, себялюбивая дура, раз притащила тебя в этот идиотский парк, что не умеет ценить вещи, раз так спокойно относится к их порче, избалованная и недалёкая, из-за неё ты пойдёшь домой грязный, как последнее чмо, что она виновата, виновата, виновата... во всём, даже в том, что тебе жарко в этой самой белой куртке.
Отвечать бессмысленно, буря в одно мгновение способна переродиться в Армагеддон, поэтому я просто жду. Жду, когда выговоришься, и тебе полегчает. Судя по раскрасневшемуся лицу и хрипящим ноткам в голосе, ждать осталось недолго. Я знаю, что будет дальше.
Вот стихает шквальный ветер, расходятся тучи, и ты, словно очнувшись, замолкаешь. Выравниваешь дыхание, искоса разглядываешь притаившуюся публику и, горячо сжимая мою ладонь, уводишь на соседнюю тропку подальше от всех.
- Прости! Прости! - слова выходят у тебя отрывисто и бессвязно, словно в бреду.
Листья хрустят под согнутыми коленями, тыкаешься лбом в живот, продолжая перебирать и перецеловывать мои пальцы.
- Я не хотел... Не злись... Не уходи...
Стою как вкопанная, машинально разглядывая бугристую кору ближайшего дерева, свободной рукой глажу по волосам, чувствую, как ты плачешь.
- Ничего, переживём. Всё будет хорошо, - произношу затверженную фразу, в которую на самом деле верю, и которую ты сейчас хочешь услышать.
Благодарно стискиваешь меня изо всех сил. Вскакиваешь и по-детски радостно озираешься:
- Ну? Где здесь пруд с утками? Пойдём скорее!
Всё и, правда, хорошо. Передо мною снова тот, кого я полюбила: весёлый, бесшабашный, лёгкий на подъём. Сыплешь анекдотами, от души смеёшься, переносишь через лужи:
- Ты посмотри день-то какой, Олеська! - блаженно жмуришься. - Осень. Люблю осень. Помнишь, как у Есенина?
Я снова живу и дышу, а ты запрыгиваешь на хрупкие перила мостика и вдохновенно читаешь стихи любимого поэта, а потом и свои... об осени и обо мне. Смотришь в глаза, как будто в сердце... Талант. Тебе аплодируют. Раскланиваешься и кричишь, что есть духу, что я лучшая на свете. Любовь и смысл - всё во мне.
Девушки завидуют, поглядывают с интересом, приосаниваются. Но ты смотришь только на меня... и не врёшь.
Среди зевак мелькают недавние свидетели "бури", перешёптываются, недоумённо жмут плечами. Да и пусть. Что мне до них? Ведь они не знают... Не знают про твоё неспокойное детство, отца - алкоголика, вечную нужду. Как копил и подрабатывал, по крохам собирая деньги, чтоб в старших классах выглядеть не хуже сверстников. Оттого и чрезмерная бережливость, паника при виде испорченной вещи. Ещё они не знают про Кавказ, про плен, про сломанные ноги, пластину в голове и приобретённую шизофрению. Ничего не утаил, сразу признался, что с тобою трудно, что, может быть, не нужно... Но я и сейчас, месяц спустя, могу повторить слово в слово: "Ты моя жизнь".
Говорят, что первая любовь самая сильная. Но чтоб настолько...
Я ведь поначалу честно пыталась отказаться. Но ты как наркотик, такой ломки я не переживу. Да и зачем кому-то страдать? Любые проблемы решаемы. Просто в твоей жизни было очень много плохого. А я сделаю всё. В лепёшку расшибусь, докажу, что есть счастье, что мне можно верить, что на меня можно положиться. И злость на весь мир пройдёт. Обязательно. Ты сам говоришь, что срывы стали гораздо реже. Значит, мы на верном пути, и уж я с него не сверну.
Октябрь
Ура! Новоселье! Наконец-то мы будем жить вместе, ради этого я даже перевелась в другой университет. Твой край, гостеприимный южный город. Далековато от семьи, но я стараюсь смотреть в будущее с оптимизмом. Времянка с дымной печкой, конечно, не очень подходит для зимы, но ведь это только начало. Раньше её снимали отдыхающие, а мы сделаем из неё настоящий дом. Ты всё умеешь, я буду помогать. Не зря говорят: "С милым рай и в шалаше".
***
Всё не совсем так как представлялось... На людях "рубаха - парень", а дома ты другой... Угрюмый и молчаливый, когда пытаюсь с тобой заговорить - злишься. Наверное, просто устаёшь.
***
Вчера ты сказал, что нам нужно обсудить что-то важное. Оказалось, что я тоже не совсем такая, как тебе бы хотелось. Мало читаю, мало общаюсь и совсем не умею себя подать. Ты яркий, всегда в центре внимания, рядом должна быть королева, а не серенькая мышка.
Растерялась. С детства люблю книги, две лучших подруги, с десяток хороших знакомых. Одежду предпочитаю комфортную, спортивного типа, и в салонах не сижу, но чтоб вот так в "синие чулки" угодить... такое впервые.
Видя мое замешательство, снисходительно поясняешь: "Со стороны видней".
Внешность самая обычная - значит, краситься надо ярче, книги читать правильные, те которые подберёшь ты, ну, а подруги... они же далеко, здесь должны быть другие. Ты как раз знаешь парочку отличных девчонок, они в сто раз лучше моих "неадекватных кур" и уж точно научат, как правильно выглядеть и выгодно подать себя в мужском обществе. Ведь я не против общения? Новые друзья - это же хорошо?
Трудно не согласиться. Друзья на новом месте мне нужны. Насчёт остального... не знаю... может, со стороны и, правда, виднее...
Достойна ли я тебя?
Ноябрь
Дома очень холодно. Я не знаю, где ты. Огромные поленья свалены возле крыльца. Попыталась расколоть парочку, но ничего толкового не вышло. Никак не могу отстирать твои джинсы, томатный сок въелся намертво, бьюсь уже второй час, извела два ведра воды. Придётся снова идти к колодцу, был бы он ещё не на другом конце деревни... Точно не успею дотемна. На очереди ещё две твоих куртки, рубашки, футболки, комплект постельного белья. Обедать, пожалуй, некогда. Да и готовить не на чем, печка-то не топлена... Ну, ничего, вечером поедим вместе. Я надеюсь, вечером ты придёшь.
***
Меня уже трясёт. Всё делаю не так, постоянно тебя раздражаю. Не так сижу, не так хожу, не то говорю. Ты каждый раз заново, скрипя зубами, учишь меня варить макароны. Оказывается, даже эту простую операцию, я не в состоянии произвести без твоего участия. Странно, готовлю с десяти лет. Всем нравились мои запеканки, супы, мясные рулеты, самодельная лапша... Но ты не доверяешь мне даже солить воду.
Для того чтобы я развивалась, ты выдал томик Есенина, каждый день спрашиваешь, о чём сегодня читала, много ли поняла, требуешь учить стихи. У меня хорошая память, и мне, в общем-то, несложно, но уже подташнивает от твоего менторского тона. Никогда не думала, что буду выплёвывать поэзию как битумную крошку.
Декабрь
Ужасно хочется домой, к маме, хотя бы на Новый год. Слава богу, на это ты согласился сразу. Я даже немного ожила. Целых две недели без тебя и Есенина - просто праздник какой-то. Хотя, в общем-то, сейчас жаловаться не на что. Ты собран и адекватен, срывов не было почти две недели. Вот только это не моя заслуга. Я уже оставила иллюзию, будто смогу как-то благотворно повлиять на твою жизнь. Ты влияешь на меня гораздо больше. Часто слышу от тебя, что нужна, что мы должны держаться вместе. Но я ничего не смогла тебе дать. Ты всё так же злишься и психуешь. Две недели - наш рубеж, их ты как-то проживаешь, держишься, и я каждый раз жду чуда... Но его не происходит, круг замыкается. Снова ты орёшь до тех пор, пока не охрипнешь, швыряешь мебель, крушишь зеркала... а потом ползёшь за прощеньем и уже приевшейся мантрой: "Всё будет хорошо. Мы справимся".
***
Я остаюсь. За день до моего отъезда ты слёг с температурой. Ладно, навестить родных я могу и позже. Какой праздник, когда ты весь больной, ни печку сам не растопишь, ни воды не принесёшь. Уютно прижимаешься ко мне, когда подсаживаюсь на твою постель с супом. Тихонько начинаешь вспоминать, как было страшно в яме, как били, выводили на расстрел каждый день... Сглатываю тяжёлый комок, обнимаю крепко-крепко, стараясь закрыть собою от всего, от тех кошмаров, от целого мира...
Выбираем новогоднюю комедию, комментируем по ходу действия, шутим, болтаем. На душе тепло и легко. Мне никуда не нужно, моё место рядом с тобою.
***
Новый год, а настроения нет совсем. Не знаю, что со мною происходит. Всё тусклое и серое, ничего не хочется. Ты с утра как заводной, готовишься к приёму гостей, что-то чинишь, красишь, расставляешь. Все должны видеть, какой ты образцовый семьянин, хозяйственный и рукастый, дом - полная чаша. Вместе с болезнью улетучилось и благодушие. Снова огрызаешься, чтоб я не хлопала глазами, а бегала шустрей: подметала, мыла, готовила... Отдельное замечание - заняться собой и не позорить перед людьми.
Половина двенадцатого... Сижу в кругу своих новых подружек, стараюсь быть общительной и раскованной. Очень стараюсь. Чем и заслуживаю твой одобрительный взгляд. Мы говорим ни о чём, но они все правильные и яркие девочки - жёны и подруги твоих знакомых. Общих точек соприкосновения у меня с ними нет, общих интересов тоже, взгляды на жизнь расходятся, и мы обсуждаем новый цвет лака для ногтей, скрывая обоюдную неприязнь натянутыми улыбками.
Гости хвалят стол, а ты меня. Красноречия тебе не занимать, пафосные стихи в мою честь и подарок под восторженное аханье собравшихся. В пакете с лентой ярко-красный ремень с огромной пряжкой в стразах и того же цвета помада. По твоей просьбе сразу примеряю презент и крашу губы. Ты восторгаешься, гости одобряют:
- Ты шикарна! Просто секси...
Улыбаюсь, киваю. Ты очень хочешь сделать из меня королеву, но почему-то чувствую я себя проституткой.
Январь
Мы отправляемся в гости к твоей маме, она переехала в другой город.
- Надо же ей увидеть будущую невестку, - радостно заявляешь ты. - Ух, Олеська! - горячо шепчешь, сгребая в охапку, - если бы не ты, давно руки на себя наложил... Только тобою и живу.
Я стала как-то странно слышать слова: "Только тобою и живу" ... Именно мною... Порой кажется, что засчёт меня или даже вместо...
Всю дорогу молчу, боюсь ляпнуть что-нибудь не то, случайно разозлить. Хоть бы один день без упрёков и недовольства... устала. Ты меж тем спокоен и разговорчив, ухаживаешь, приносишь чай, рассказываешь о детстве, о родителях, смешной соседской собаке... Помолчав, делишься неприятным откровением - мать слегка тронулась умом, поэтому до сих пор и не знакомил. Тебя это очень печалит, но сделать, похоже, ничего нельзя.
- Она с виду вполне нормальная. По дому делает, в магазин ходит. Но...
Оказывается, у родительницы один странный бзик - она тебя боится. Ни в какую не остаётся с тобой наедине, жалуется соседям, будто сын её бьёт и грозится в окно выкинуть, даже в полицию звонила.
- А ведь я же её люблю, она мать моя... - сокрушаешься ты. - Ни разу даже голос на неё не повысил.
Тебе тяжело об этом говорить, вздыхаешь, тянешься ко мне за утешением. Я обнимаю и целую в висок:
- Надо же как...
Несчастный ты мой человек, без родителей плохо...
Нам открывает дверь ещё совсем не старая женщина вполне адекватного вида. Дома чисто, закипает чайник. Тамара Ивановна суетится у плиты, распаковывает различные вкусности к чаю.
- Тортик бы ещё надо, - спохватывается она. - Дим, сходи за тортиком.
Ты как-то слегка напрягаешься и медленно киваешь, беря меня за руку.
- Сейчас сбегаем.
Тамара Ивановна, неловко улыбаясь, начинает лопотать что-то про то, что "девочку с собой таскать не обязательно, одному быстрее".
- Вместе пойдём, - обрываешь ты её жалкие потуги.
Мать угодливо кивает и скрывается на кухне.
- Боюсь тебя с ней оставлять, - поясняешь уже на ходу, - мало ли, чего выкинет...
Неопределённо пожимаю плечами, буйной родительница мне не показалась, но тебе, наверное, виднее.
За столом все предельно вежливы и благожелательны. Тамара Ивановна с интересом слушает рассказ о совместной жизни, доме, планах. Кажется, искренне радуется за нас. Ты не упускаешь случая похвалиться перекрытой крышей, новым крыльцом, резными наличниками, как и положено заботливому сыну интересуешься её здоровьем и просишь поберечь себя, хотя бы ради внуков. Речь заходит о свадьбе. Мать живо пересказывает слухи, о том, где купить самое лучшее платье, умиляется, по-старчески вздыхая.
Душевное чаепитие, но между вами словно натянутая струна. Отчего у меня такое ощущение, что вы постоянно играете в гляделки? Ты извиняешься и скрываешься за дверью туалета. Мать, ещё не отсмеявшись от рассказанной шутки, что-то напутственно кричит тебе вслед про заедающий шпингалет и мигающую лампочку, а когда я поднимаю от чашки глаза, передо мною сидит уже совсем другой человек. Бледная, сгорбившаяся женщина с расширенными от страха глазами.
- Он больной, - шепчет Тамара Ивановна одними губами, то и дело оглядываясь на закрывшуюся дверь. - Он тебя погубит, дурочка...
В следующее мгновение ты уже в комнате.
- Что притихли? - посмеиваешься, возвращаясь к прерванной беседе, а взгляд напряжённо мечется от матери ко мне и обратно, жадно шаря по лицам.
Всю обратную дорогу ты спишь, сладко посапывая на моём кроличьем воротнике.
Сентябрь
Осень на редкость сухая и тёплая. Ветер щекотит дыханием виски, кружит в вальсе опавшие листья. Огненно-рыжие лапы клёнов тянутся к нам со всех сторон, но ты умело уклоняешься от их дружеских шлепков, выходишь в центр дорожки, идёшь быстро, спрятав руки в карманы, словно боясь обжечься этой раскалённой медью.
Мне нравится парк, такой уютный и слегка заросший. Незаметные тропки, чистые лавочки, пруд с большим семейством уток, которых я не прочь покормить. Мне нравится гулять с тобой, тесно прижиматься к широкому плечу, временами запрокидывать голову, глядя в высокое чистое небо, и слушать истории из жизни, из книг, из прошлого и будущего...
Но сегодня, кажется, историй не будет. Я частенько замечаю, что твоё настроение идёт вразрез с радостями природы. Такой яркий день, а ты хмуришься и что-то еле слышно цедишь сквозь зубы... про слишком громкую бабушку с внуком, наглого мужика, который зачем-то на тебя посмотрел, про грязь на вычищенных ботинках, дебильно-узкие дорожки, тупое хихиканье вон с той лавочки, про то, что тебя бесит, когда я так медленно иду...
- У нас же не марафон, - шутливо улыбаюсь, хватаясь за руку, и торопливо подстраиваюсь под широкий шаг. - Выходной, солнце, счастье! И...
Не успеваю договорить, с визгом и хохотом нас обгоняют двое первоклашек. Один из мальчишек, пробегая мимо, вскользь провозит рукой по твоей светлой куртке. Молча разглядываешь еле различимую земляную полоску. Я всё ещё беззаботно лопочу, что "ерунда" и "отстирается", но дневной свет уже начал тускнеть. Я знаю, что будет дальше. Набираю воздуха в лёгкие, как перед нырком, и встречаю несущуюся мне в лицо бурю.
Редкие прохожие ошарашенно хлопают глазами и торопливо меняют траекторию, шепчутся, кидая растерянные взгляды в нашу сторону, огибают по большой дуге и уводят подальше детей. Вскоре вокруг нас образуется вакуум, но ты продолжаешь орать с пеной у рта и материться, не замечая ничего вокруг. В очередной раз я услышу о себе всё, да и не только я, ещё добрая половина парка навсегда запомнит, что твоя подруга - эгоистичная, себялюбивая дура, раз притащила тебя в этот идиотский парк, что не умеет ценить вещи, раз так спокойно относится к их порче, избалованная и недалёкая, из-за неё ты пойдёшь домой грязный, как последнее чмо, что она виновата, виновата, виновата... во всём, даже в том, что тебе жарко в этой самой белой куртке.
Отвечать бессмысленно, буря в одно мгновение способна переродиться в Армагеддон, поэтому я просто жду. Жду, когда выговоришься, и тебе полегчает. Судя по раскрасневшемуся лицу и хрипящим ноткам в голосе, ждать осталось недолго. Я знаю, что будет дальше.
Вот стихает шквальный ветер, расходятся тучи, и ты, словно очнувшись, замолкаешь. Выравниваешь дыхание, искоса разглядываешь притаившуюся публику и, горячо сжимая мою ладонь, уводишь на соседнюю тропку подальше от всех.
- Прости! Прости! - слова выходят у тебя отрывисто и бессвязно, словно в бреду.
Листья хрустят под согнутыми коленями, тыкаешься лбом в живот, продолжая перебирать и перецеловывать мои пальцы.
- Я не хотел... Не злись... Не уходи...
Стою как вкопанная, машинально разглядывая бугристую кору ближайшего дерева, свободной рукой глажу по волосам, чувствую, как ты плачешь.
- Ничего, переживём. Всё будет хорошо, - произношу затверженную фразу, в которую на самом деле верю, и которую ты сейчас хочешь услышать.
Благодарно стискиваешь меня изо всех сил. Вскакиваешь и по-детски радостно озираешься:
- Ну? Где здесь пруд с утками? Пойдём скорее!
Всё и, правда, хорошо. Передо мною снова тот, кого я полюбила: весёлый, бесшабашный, лёгкий на подъём. Сыплешь анекдотами, от души смеёшься, переносишь через лужи:
- Ты посмотри день-то какой, Олеська! - блаженно жмуришься. - Осень. Люблю осень. Помнишь, как у Есенина?
Я снова живу и дышу, а ты запрыгиваешь на хрупкие перила мостика и вдохновенно читаешь стихи любимого поэта, а потом и свои... об осени и обо мне. Смотришь в глаза, как будто в сердце... Талант. Тебе аплодируют. Раскланиваешься и кричишь, что есть духу, что я лучшая на свете. Любовь и смысл - всё во мне.
Девушки завидуют, поглядывают с интересом, приосаниваются. Но ты смотришь только на меня... и не врёшь.
Среди зевак мелькают недавние свидетели "бури", перешёптываются, недоумённо жмут плечами. Да и пусть. Что мне до них? Ведь они не знают... Не знают про твоё неспокойное детство, отца - алкоголика, вечную нужду. Как копил и подрабатывал, по крохам собирая деньги, чтоб в старших классах выглядеть не хуже сверстников. Оттого и чрезмерная бережливость, паника при виде испорченной вещи. Ещё они не знают про Кавказ, про плен, про сломанные ноги, пластину в голове и приобретённую шизофрению. Ничего не утаил, сразу признался, что с тобою трудно, что, может быть, не нужно... Но я и сейчас, месяц спустя, могу повторить слово в слово: "Ты моя жизнь".
Говорят, что первая любовь самая сильная. Но чтоб настолько...
Я ведь поначалу честно пыталась отказаться. Но ты как наркотик, такой ломки я не переживу. Да и зачем кому-то страдать? Любые проблемы решаемы. Просто в твоей жизни было очень много плохого. А я сделаю всё. В лепёшку расшибусь, докажу, что есть счастье, что мне можно верить, что на меня можно положиться. И злость на весь мир пройдёт. Обязательно. Ты сам говоришь, что срывы стали гораздо реже. Значит, мы на верном пути, и уж я с него не сверну.
Октябрь
Ура! Новоселье! Наконец-то мы будем жить вместе, ради этого я даже перевелась в другой университет. Твой край, гостеприимный южный город. Далековато от семьи, но я стараюсь смотреть в будущее с оптимизмом. Времянка с дымной печкой, конечно, не очень подходит для зимы, но ведь это только начало. Раньше её снимали отдыхающие, а мы сделаем из неё настоящий дом. Ты всё умеешь, я буду помогать. Не зря говорят: "С милым рай и в шалаше".
***
Всё не совсем так как представлялось... На людях "рубаха - парень", а дома ты другой... Угрюмый и молчаливый, когда пытаюсь с тобой заговорить - злишься. Наверное, просто устаёшь.
***
Вчера ты сказал, что нам нужно обсудить что-то важное. Оказалось, что я тоже не совсем такая, как тебе бы хотелось. Мало читаю, мало общаюсь и совсем не умею себя подать. Ты яркий, всегда в центре внимания, рядом должна быть королева, а не серенькая мышка.
Растерялась. С детства люблю книги, две лучших подруги, с десяток хороших знакомых. Одежду предпочитаю комфортную, спортивного типа, и в салонах не сижу, но чтоб вот так в "синие чулки" угодить... такое впервые.
Видя мое замешательство, снисходительно поясняешь: "Со стороны видней".
Внешность самая обычная - значит, краситься надо ярче, книги читать правильные, те которые подберёшь ты, ну, а подруги... они же далеко, здесь должны быть другие. Ты как раз знаешь парочку отличных девчонок, они в сто раз лучше моих "неадекватных кур" и уж точно научат, как правильно выглядеть и выгодно подать себя в мужском обществе. Ведь я не против общения? Новые друзья - это же хорошо?
Трудно не согласиться. Друзья на новом месте мне нужны. Насчёт остального... не знаю... может, со стороны и, правда, виднее...
Достойна ли я тебя?
Ноябрь
Дома очень холодно. Я не знаю, где ты. Огромные поленья свалены возле крыльца. Попыталась расколоть парочку, но ничего толкового не вышло. Никак не могу отстирать твои джинсы, томатный сок въелся намертво, бьюсь уже второй час, извела два ведра воды. Придётся снова идти к колодцу, был бы он ещё не на другом конце деревни... Точно не успею дотемна. На очереди ещё две твоих куртки, рубашки, футболки, комплект постельного белья. Обедать, пожалуй, некогда. Да и готовить не на чем, печка-то не топлена... Ну, ничего, вечером поедим вместе. Я надеюсь, вечером ты придёшь.
***
Меня уже трясёт. Всё делаю не так, постоянно тебя раздражаю. Не так сижу, не так хожу, не то говорю. Ты каждый раз заново, скрипя зубами, учишь меня варить макароны. Оказывается, даже эту простую операцию, я не в состоянии произвести без твоего участия. Странно, готовлю с десяти лет. Всем нравились мои запеканки, супы, мясные рулеты, самодельная лапша... Но ты не доверяешь мне даже солить воду.
Для того чтобы я развивалась, ты выдал томик Есенина, каждый день спрашиваешь, о чём сегодня читала, много ли поняла, требуешь учить стихи. У меня хорошая память, и мне, в общем-то, несложно, но уже подташнивает от твоего менторского тона. Никогда не думала, что буду выплёвывать поэзию как битумную крошку.
Декабрь
Ужасно хочется домой, к маме, хотя бы на Новый год. Слава богу, на это ты согласился сразу. Я даже немного ожила. Целых две недели без тебя и Есенина - просто праздник какой-то. Хотя, в общем-то, сейчас жаловаться не на что. Ты собран и адекватен, срывов не было почти две недели. Вот только это не моя заслуга. Я уже оставила иллюзию, будто смогу как-то благотворно повлиять на твою жизнь. Ты влияешь на меня гораздо больше. Часто слышу от тебя, что нужна, что мы должны держаться вместе. Но я ничего не смогла тебе дать. Ты всё так же злишься и психуешь. Две недели - наш рубеж, их ты как-то проживаешь, держишься, и я каждый раз жду чуда... Но его не происходит, круг замыкается. Снова ты орёшь до тех пор, пока не охрипнешь, швыряешь мебель, крушишь зеркала... а потом ползёшь за прощеньем и уже приевшейся мантрой: "Всё будет хорошо. Мы справимся".
***
Я остаюсь. За день до моего отъезда ты слёг с температурой. Ладно, навестить родных я могу и позже. Какой праздник, когда ты весь больной, ни печку сам не растопишь, ни воды не принесёшь. Уютно прижимаешься ко мне, когда подсаживаюсь на твою постель с супом. Тихонько начинаешь вспоминать, как было страшно в яме, как били, выводили на расстрел каждый день... Сглатываю тяжёлый комок, обнимаю крепко-крепко, стараясь закрыть собою от всего, от тех кошмаров, от целого мира...
Выбираем новогоднюю комедию, комментируем по ходу действия, шутим, болтаем. На душе тепло и легко. Мне никуда не нужно, моё место рядом с тобою.
***
Новый год, а настроения нет совсем. Не знаю, что со мною происходит. Всё тусклое и серое, ничего не хочется. Ты с утра как заводной, готовишься к приёму гостей, что-то чинишь, красишь, расставляешь. Все должны видеть, какой ты образцовый семьянин, хозяйственный и рукастый, дом - полная чаша. Вместе с болезнью улетучилось и благодушие. Снова огрызаешься, чтоб я не хлопала глазами, а бегала шустрей: подметала, мыла, готовила... Отдельное замечание - заняться собой и не позорить перед людьми.
Половина двенадцатого... Сижу в кругу своих новых подружек, стараюсь быть общительной и раскованной. Очень стараюсь. Чем и заслуживаю твой одобрительный взгляд. Мы говорим ни о чём, но они все правильные и яркие девочки - жёны и подруги твоих знакомых. Общих точек соприкосновения у меня с ними нет, общих интересов тоже, взгляды на жизнь расходятся, и мы обсуждаем новый цвет лака для ногтей, скрывая обоюдную неприязнь натянутыми улыбками.
Гости хвалят стол, а ты меня. Красноречия тебе не занимать, пафосные стихи в мою честь и подарок под восторженное аханье собравшихся. В пакете с лентой ярко-красный ремень с огромной пряжкой в стразах и того же цвета помада. По твоей просьбе сразу примеряю презент и крашу губы. Ты восторгаешься, гости одобряют:
- Ты шикарна! Просто секси...
Улыбаюсь, киваю. Ты очень хочешь сделать из меня королеву, но почему-то чувствую я себя проституткой.
Январь
Мы отправляемся в гости к твоей маме, она переехала в другой город.
- Надо же ей увидеть будущую невестку, - радостно заявляешь ты. - Ух, Олеська! - горячо шепчешь, сгребая в охапку, - если бы не ты, давно руки на себя наложил... Только тобою и живу.
Я стала как-то странно слышать слова: "Только тобою и живу" ... Именно мною... Порой кажется, что засчёт меня или даже вместо...
Всю дорогу молчу, боюсь ляпнуть что-нибудь не то, случайно разозлить. Хоть бы один день без упрёков и недовольства... устала. Ты меж тем спокоен и разговорчив, ухаживаешь, приносишь чай, рассказываешь о детстве, о родителях, смешной соседской собаке... Помолчав, делишься неприятным откровением - мать слегка тронулась умом, поэтому до сих пор и не знакомил. Тебя это очень печалит, но сделать, похоже, ничего нельзя.
- Она с виду вполне нормальная. По дому делает, в магазин ходит. Но...
Оказывается, у родительницы один странный бзик - она тебя боится. Ни в какую не остаётся с тобой наедине, жалуется соседям, будто сын её бьёт и грозится в окно выкинуть, даже в полицию звонила.
- А ведь я же её люблю, она мать моя... - сокрушаешься ты. - Ни разу даже голос на неё не повысил.
Тебе тяжело об этом говорить, вздыхаешь, тянешься ко мне за утешением. Я обнимаю и целую в висок:
- Надо же как...
Несчастный ты мой человек, без родителей плохо...
Нам открывает дверь ещё совсем не старая женщина вполне адекватного вида. Дома чисто, закипает чайник. Тамара Ивановна суетится у плиты, распаковывает различные вкусности к чаю.
- Тортик бы ещё надо, - спохватывается она. - Дим, сходи за тортиком.
Ты как-то слегка напрягаешься и медленно киваешь, беря меня за руку.
- Сейчас сбегаем.
Тамара Ивановна, неловко улыбаясь, начинает лопотать что-то про то, что "девочку с собой таскать не обязательно, одному быстрее".
- Вместе пойдём, - обрываешь ты её жалкие потуги.
Мать угодливо кивает и скрывается на кухне.
- Боюсь тебя с ней оставлять, - поясняешь уже на ходу, - мало ли, чего выкинет...
Неопределённо пожимаю плечами, буйной родительница мне не показалась, но тебе, наверное, виднее.
За столом все предельно вежливы и благожелательны. Тамара Ивановна с интересом слушает рассказ о совместной жизни, доме, планах. Кажется, искренне радуется за нас. Ты не упускаешь случая похвалиться перекрытой крышей, новым крыльцом, резными наличниками, как и положено заботливому сыну интересуешься её здоровьем и просишь поберечь себя, хотя бы ради внуков. Речь заходит о свадьбе. Мать живо пересказывает слухи, о том, где купить самое лучшее платье, умиляется, по-старчески вздыхая.
Душевное чаепитие, но между вами словно натянутая струна. Отчего у меня такое ощущение, что вы постоянно играете в гляделки? Ты извиняешься и скрываешься за дверью туалета. Мать, ещё не отсмеявшись от рассказанной шутки, что-то напутственно кричит тебе вслед про заедающий шпингалет и мигающую лампочку, а когда я поднимаю от чашки глаза, передо мною сидит уже совсем другой человек. Бледная, сгорбившаяся женщина с расширенными от страха глазами.
- Он больной, - шепчет Тамара Ивановна одними губами, то и дело оглядываясь на закрывшуюся дверь. - Он тебя погубит, дурочка...
В следующее мгновение ты уже в комнате.
- Что притихли? - посмеиваешься, возвращаясь к прерванной беседе, а взгляд напряжённо мечется от матери ко мне и обратно, жадно шаря по лицам.
Всю обратную дорогу ты спишь, сладко посапывая на моём кроличьем воротнике.
