Не дышу, в трубке напряжённое молчание. Нет, нет, нет... Ты не можешь не приехать, ты единственный, кто знает. Ты мне нужен!
- Ну, зайка... Я сегодня у тебя был, - сочувственно тянешь ты. - А завтра не могу... у меня дела.
На заднем плане в трубке слышится пьяный смех и призывы "заканчивать трёп".
- Мне пора, - вздыхаешь виновато, - ко мне гости пришли. Кстати, все желают тебе скорейшего возвращения, первый тост - за твоё здоровье. Любимая...
Вот и всё. Я осталась одна.
Конечно, можно позвонить матери, рассказать, покаяться, что вот такая дура... Она-то точно подорвётся сразу, возьмёт билет за любые деньги... и всё равно не успеет. Между нами тысяча километров. Поездом - это почти два дня пути, а у меня есть только ночь.
С тоской смотрю на номера родителей в списке звонков, убираю палец с кнопки вызова и с тяжёлым сердцем откладываю телефон. Будут знать - все изведутся, а помочь - не помогут. Я не могу... Сама уложила себя на больничную койку, должна сама и встать с неё.
- Помолись, - тихонько советуют бабульки, переглядываясь, - слова то знаешь?
Знаю. Учили в школе "Отче наш"...
Некстати вспоминается, что я атеистка. В моём положении быть принципиальной глупо. Все средства хороши, раз уж традиционная медицина развела руками.
Отворачиваюсь к стенке и неслышно шевелю губами, проговаривая. Первые же слова встают комом, и в голове звучит жёсткая фраза: "Атеисты не молятся".
Молитва без веры - кощунство. За пару минут из скептика превратиться в набожную прихожанку не потому, что душа попросила, а потому что очень припёрло? Это как-то фальшиво и подленько. И так слишком много притворяюсь последнее время. В угоду тебе пытаюсь быть тем, кем не являюсь.
Впрочем, я не совсем пропащая. Я тоже верю... Верю в эффект бумеранга, ещё неоткрытые законы Вселенной, карму и в то нечто большее, чем просто избитое слово "бог".
Лёжа в тёмной палате, закрываю глаза и, что есть сил, беззвучно кричу в пустоту, в бездну, в космос: "Help! SOS! Спасите наши души!" Кричу всем, кто меня слышит, кому есть до меня дело, до испарины на лбу, до изнеможения, на всех частотах...
***
Утро начинается гораздо приятнее, чем ожидалось. Во-первых, ещё не открыв глаза, ощущаю, что отлично выспалась: без привычных ночных болей и мутных снов. Во-вторых, голова лёгкая, тело не ломит от температуры. Ну, а в третьих... я жутко голодна.
Скрестив пальцы, осторожно отгибаю край одеяла. Нога по-прежнему кабачковых размеров с воспалённой, натянутой кожей, но бардовые язычки, ещё вчера жадно лизавшие колено, заметно полиняли и как будто даже отползи. Аккуратно сажусь, свешиваю здоровую конечность с кровати и с интересом оглядываю соседние тумбочки: "Кто-то хотел со мной поделиться?"
***
Ем всё подряд, я бы даже сказала, мету, не особо разглядывая, что там в тарелке. Аппетит волчий и не проходящий, активно восполняю затянувшуюся чайную диету. Каша "Полтавка", похожая на замазку, салат из ненавидимой мною редьки, бутерброды с маргарином, сырые клубни топинамбура, которыми угощает баба Валя... Имей я доступ на улицу, наверное, жарила бы кузнечиков и выковыривала улиток из раковин. Вкус, цвет, запах - я их даже не замечаю. Я вижу только стройматериал для своего тела. Я должна встать, должна выйти отсюда и желательно на своих двоих.
***
Доктора удовлетворённо кивают, динамика положительная. "Иммунитет соизволил включиться", - шутят они.
***
На утреннем обходе лечащий врач поинтересовался, не хочется ли мне домой. Немного растерялась, ещё вчера сам говорил, что рано... Но оказывается я слишком залежалась, а у них сроки и комиссия, да ещё авария где-то...
- Ты можешь встать? - неуверенно спрашивает врач, глядя то в свои записи, то на мою ногу.
- Секунд на десять, а потом скрутит...
- Ну да, ну да... - задумчиво вздыхает Григорий Константинович. - Это всё вены... Ладно, лежи. Подождём ещё недельку.
Но не проходит и двух часов, как меня посещают снова, на этот раз уже втроём.
- Добрый день, как самочувствие? - бодро интересуется мой лечащий врач, будто и не было нашего разговора. - Встать можешь?
Я ловлю этот короткий, просящий взгляд. Грустно улыбаюсь и киваю. Конечно, я могу встать. Вот, смотрите...
***
Ты бурно радуешься выписке, взахлёб рассказываешь, как переживал, выкуривал по две пачки за день, не спал...
Я предлагаю, чтоб меня из больницы забрала мать. С университетом уладили, успею сдать экстерном. У тебя работа, а мне нужен уход, да и по дому сама сделать ничего не смогу. Ты только отмахиваешься:
- А что тебе делать? Я всё сам! Лежи, книжки читай, учёбу навёрстывай... На руках буду носить и кормить с ложечки.
***
До такси действительно несёшь на руках, закрыв сверху огромным букетом. Мои бабульки умиляются и машут вслед. Счастливая пара...
Вносишь в дом, укладываешь на кровать, подтыкаешь подушки, шепчешь приятные глупости, обцеловываешь с головы до ног, устраиваешься у меня на груди и замираешь.
- Олеська... Не пугай так больше, я чуть не умер... как чудище из сказки... Я соскучился...
Глажу по спине, утыкаюсь в растрёпанные соломенные волосы... какой ты родной, тёплый... Оказывается, я тоже соскучилась.
- Есть хочешь? - вдруг спохватываешься ты.
- Зверски.
- А у меня ничего нет! - признаёшься, всё также радостно улыбаясь. И в подтверждение слов распахиваешь шкаф с одинокой пачкой соли и упаковкой спичек.
- Сходи в магазин, сейчас по-быстрому что-нибудь сготовим, - не вижу я повода для беспокойства.
- Денег тоже нет.
- У тебя ж на днях была зарплата...
- Ну, - пожимаешь плечами, - такси, цветы на выписку - всё для тебя, да и друзья приходили. Может, у матери займёшь? - предлагаешь ненавязчиво. - Отдадим потом.
Не хочется, но другого выхода я не вижу. Перевод на карточку приходит в течение часа. Пишу список: хлеб, крупы, молоко, яйца, сыр, сахар... и сажусь ждать.
Ты возвращаешься с двумя большими пакетами, и на стол выкладываются: сушёные кольца кальмаров, арахис, вяленая рыба, сухарики, семечки, чипсы... Второй кулёк звенит рябиновой настойкой и пивом.
- Вот, держи, - опускаешься на колено возле кровати и ласково вкладываешь в руку шоколадку. - Знаю, что ты горький любишь, но этот, сказали, тоже ничего... с карамелью.
Растерянно верчу в руках золотистую обёртку.
- Дим, а продукты? Я есть хочу... Ты тушёнку купил?
- Не было тушёнки, - хмуришься, оскорблённый чёрной неблагодарностью. - Столько всего - ты опять недовольна! Лучше стол накрой по-человечески, сейчас гости придут. Стулья от соседки принести надо...
- Я не встаю, - осторожно напоминаю, удивлённая твоей забывчивостью.
- Что совсем? - морщась, трёшь затылок. - Даже по дому? Опять всё сам, - горько хмыкаешь ты. - Ладно, загорай.
Шумной толпой вваливается весь цвет местной пьяни. Любого, кто готов за стакан тебя слушать, ты называешь другом и тащишь к нам.
Гости с большим энтузиазмом трясут мою руку, поздравляют с выздоровлением и с "настоящим мужиком", который только обо мне и печётся.
- Держись за него! Таких больше нет...
Через час обильных возлияний про меня забывают окончательно, хоть кровать и находится в метре от стола. Я этому даже рада, но против естественных потребностей не попрёшь.
- Дим, мне надо в туалет, - шиплю адресно, чтоб не позориться перед всей честной компанией.
- Угу, - согласно киваешь, продолжая слушать эмоциональный рассказ одного из собутыльников.
- Дим, прямо сейчас, - пытаюсь настаивать, но ты отмахиваешься, как от надоедливой мухи.
Ради приличия выжидаю пять минут, но теперь ты уже сам в центре внимания: шутишь, цитируешь, смеёшься... О, да, это ты умеешь. Душа компании. На это я и повелась когда-то.
Устраивать представление с ведром на радость собравшимся я не намерена. Туалет во дворе. Встаю на одной злости, иду по стенке. Моё копошение, как и прежде, никому не интересно. Уже через пару шагов ногу начинает сводить и скручивать. Конечно, я не дойду, но мне плевать.
- Единственный мой, неповторимый, - скриплю зубами, бубня под нос. - Надеюсь, что таких и, правда, больше нет, - хватаюсь за ручку двери и выпадаю на улицу.
Вот сейчас полежу, отдохну и потихоньку, по забору...
***
Впервые ссоримся. В том смысле, что я не только молчу и слушаю очередную истерику, а начинаю огрызаться в ответ. У меня тоже есть претензии: к проматыванию материных средств, наплевательскому отношению, буйным пьянкам по ночам.
На пике взаимных обвинений, ты выпаливаешь железный аргумент:
- А ты всё равно не уйдёшь. Тебе не встать!
- Если потребуется, я отсюда уползу.
- Да неужели? - насмешливо хмыкаешь. - Далеко?
- А хочешь, проверим? - меня подмывает злой азарт. - Сто к одному, что я доберусь до дороги, поймаю попутку... Так, что? Спорим?
- Не спорим, - как-то резко бледнеешь и меняешь тон, глядя большими испуганными глазами. - Олеська, ты чего всерьёз что ли это всё воспринимаешь? Это же не я, это болезнь! Не казни меня...
***
Говорят, что во всём нужно видеть позитивную сторону. Ну, что же... я научилась вполне сносно бинтовать и обрабатывать гнойные раны. Проделываю всё тоже, что вытворяли со мной на перевязках: выжимаю гнойники под кожей, жду, когда желтовато - кремовая масса выйдет в открытую полость и промываю, закладываю мазь...
Как-то ты решил мне помочь.
- Терпи, сейчас будет больно, - предупредил, заметно нервничая и... слегка надавил пальцами на края раны.
Я сдержала улыбку. Какой ты у меня чуткий... Да разве это больно, родной? Больно вот так, а потом вот так...
***
Мне уже лучше. Рана всё ещё гноится, но вены более-менее в тонусе. Даже самостоятельно добираюсь до больницы на костылях.
Врач пожимает плечами - вроде молодой организм, в хороших условиях, а заживает медленнее, чем у бомжа. В очередной раз советует фрукты, отдых и новый раствор для обработки.
Ты тоже радуешься моим успехам и говоришь, что неплохо бы больше работать по дому. К примеру, затеять стирку. Ведь чистых вещей у тебя почти не осталось. Конечно, ты мог бы и сам... но всё-таки это женская забота. Напоминаю - до колодца на костылях я буду идти почти час, а уж как возвращаться обратно с ведром, не представляю и вовсе.
Качаешь головой и наставительно произносишь:
- Так, ведь ты и не пробовала...
***
Не хочу чувствовать себя лентяйкой и обузой. Тем более, ведь и, правда, не пробовала.
Решаю натаскать воды за несколько заходов. Кое-как добираюсь до колодца, опираюсь на один костыль, пытаюсь вытянуть ведро и, потеряв опору, чуть не ухаю вниз, следом за сорвавшейся жестянкой.
Нафиг. Стирка окончена.
Июль
С утра одеваюсь на плановый осмотр к хирургу и слышу, как ты по телефону отпрашиваешься с работы до обеда. Ведь нужно же проводить меня, подстраховать, а то волнуешься каждый раз, мало ли, споткнусь или плохо от жары станет. Впечатляюсь неожиданной заботой, надо же... приятно. Действительно, от помощи не откажусь, а то иной раз прохожие доводят, глядя на мои ковыляния.
- Ты ж радость моя! - благодарно улыбаюсь, нависая над тобой, дремлющим в постели. - Проводишь?
- Зачем? - сонно вздыхаешь и чуть приоткрываешь глаза. - Всегда сама ходила, а сегодня не дойдёшь?
- Но ты отпросился... - лепечу растерянно.
- Бухали всю ночь. Ты не видишь, я никакой? Отсыпаться буду, иди уже, не мешай.
***
Врач хмурится:
- Опять набегалась? Умеренная активность, у-ме-рен-на-я! Что не понятно? Будешь продолжать в том же духе - ляжешь.
Возвращаюсь с твёрдой решимостью уехать к родителям. Как бы я тебя не любила, а пройти больничный ад по второму кругу, да ещё с неизвестным результатом - не согласна. Сама, конечно, сглупила - дала на выписке себя уговорить. Хотелось навестить родню будучи уже здоровой и загорелой, а не хромым пугалом... Не вышло.
Ты непротив, даже наоборот. Моё благополучие для тебя важнее всего, выше собственных желаний. Сокрушаешься, что недосмотрел, не смог сразу отпустить. Но ведь это понятно, так сильно любишь...
Помогаешь собрать вещи, чуть ли не на руках относишь на вокзал. Тревожно заглядываешь в мутное стекло вагона, шепчешь задыхаясь:
- Олеська, это ведь не насовсем? Ты ведь вернёшься? Пообещай, что вернёшься! Пообещай!
Бежишь за набирающим ход поездом и, срываясь, отчаянно твердишь последнюю фразу. Я снова вижу тебя того... наивного, трогательного, искреннего. И я обещаю... скорее ему, бегущему сейчас по перрону, чем тебе, которого не хочу больше знать.
***
Родня смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Уезжал человек, а вернулось привидение. Мать говорит, что я похожа на помоечную кошку: тощую, облезлую и какую-то одичавшую. Из привычных пятидесяти пяти килограмм со мной остались сорок три. Неожиданно. И выглядит совсем не так привлекательно, как думают многие худеющие. Костыли и вид гноящейся раны вызывают шок, меня начинают заново водить по врачам и усиленно откармливать, выпытывая, как такое могло произойти. Я отделываюсь скупыми отмазками: упала, порезалась, инфекция...
Ты про меня не забываешь, звонишь по несколько раз за день, болтаем легко и ни о чём, присылаешь посылки с любимой музыкой, трогательными письмами, блокнотами стихов, меж страниц которых я нахожу засушенные цветы. Заочно знакомишься с родителями, интересуешься у родных моим здоровьем, передаёшь приветы от Тамары Ивановны...
Через пару недель тебя обожает даже мой дед, который обычно весьма воинственно настроен ко всем потенциальным ухажёрам.
Второй год
Сентябрь
Птицы летят на юг и я туда же... Возвращаюсь. Дома хорошо, но, во-первых, учёба, а во-вторых, я обещала. Вот приеду, и расстанемся по-человечески, говорить надо глаза в глаза, по телефону было бы нечестно.
Оказывается, что живём мы уже не в малюсенькой времянке, а вполне себе в квартире. Ты снял её для нас, для меня. Потому что не мог больше видеть, как я мучаюсь с дымной печкой и таскаю воду. Всё-таки учёба - главное. С гордостью показываешь кропотливо обставленные хоромы, рассказываешь, как тяжело тебе всё это далось, но ты старался, потому что любишь и знал, что я не брошу в трудный момент, как другие...
Язык не поворачивается произнести заготовленную речь, ты словно на подъёме, а я подрежу крылья? Не могу... Да и, может быть, в самом деле всё не так уж плохо? Новое жильё, новая жизнь, новый ты. Простить, забыть обиды и начать с чистого листа...
Октябрь
Брожу одна среди пустых улиц. Только так я хоть ненадолго выворачиваюсь из-под неумолимого пресса, остаюсь наедине со своими мыслями, а не обдумываю и примеряю на себя вкладываемые тобой идеи.
Нет, мы не расстанемся, похоже, никогда. Ты не дашь мне уйти, как бы я не пыжилась и что бы там не решала. Я даже не могу чётко сформулировать, что именно меня не устраивает. Живём, как все, не хуже и не лучше. Ссоримся, миримся... в какой семье этого нет? На что жаловаться? Что ты угнетаешь? Подавляешь? Пытаешься вылепить из меня что-то своё? Звучит бредово и бездоказательно.
