Увидев Лиару, он заметно оживляется: взгляд светлеет, губы трогает быстрая тень улыбки. Он даже пытается приподняться, хотя сестра мягко удерживает его, напоминая, что пока этого делать нельзя.
Лиара отвечает лёгкой улыбкой, но тут же переходит в деловой тон:
— Доброе утро, мой эскани. Сегодня посмотрим швы и снимем последние повязки.
Она аккуратно отодвигает столик с приборами ближе, проверяет перчатки, взглядом отмечает спокойное дыхание пациента, цвет кожи, влажность губ.
Сестра подаёт ножницы и пинцет, и Лиара начинает с привычной последовательности: сначала грудная клетка — проверка рубца после операции, затем плечо, предплечье, наконец, нога.
Швы ровные, края кожи сомкнуты. Лиара отмечает, что ткань регенерирует чуть быстрее, чем обычно у пациентов, видимо. Все же врачи вложили свои двери более активно, или просто благодаря крепкому организму.
Она касается вокруг рубца, проверяет чувствительность, спрашивает:
— Болит? Тянет? — и получает в ответ короткое:
— Терпимо.
Когда бинты уходят в ёмкость для утилизации, в палате словно становится светлее: на теле Исарана больше нет тяжёлых белых слоёв, остались только узкие линии свежих рубцов, будто карта перенесённой боли.
Лиара делает пометку в планшете:
— Поздравляю. С этого момента начинается настоящая реабилитация.
Исаран чуть приподнимает бровь и произносит:
— То есть, до этого я отдыхал?
Лиара, не поднимая глаз, но с едва заметной улыбкой:
— До этого вы выживали. Теперь придётся работать.
В палате пахло лекарствами и чем-то металлическим, как в мастерской, где недавно точили железо.
Психолог сидел в кресле у изножья, блокнот на коленях, глаза — внимательные, но без попытки пожалеть.
—Эскани Исаран, — тихо сказал он, — мы начнём.
— Я уже начал, — ответил тот. Голос был хриплым, но твёрдым.
Он откинул простыню. Воздух, прохладный, почти резанул кожу. Левой ноги ниже колена не было — там, где прежде жила сила, привычка идти вперёд, теперь была ровная культя, обтянутая новой, непривычной кожей. Он смотрел, пока дыхание не стало слишком шумным.
— Опишите, что чувствуете, — попросил психолог.
Исаран поднял взгляд и поймал его глаза.
— Не могу... Не хочу!
Тот кивнул.
— Вы злитесь. И боитесь, что злость — это всё, что останется.
В груди что-то дрогнуло, как от удара. Он опустил руку, коснулся культи. Было тепло, но внутри — пусто. Чужое.
— Будто держу дверь, за которой всё моё прошлое, и она закрыта изнутри, — сказал он, не сразу понимая, что сказал это вслух.
— Мы найдём другую дверь, — ответил психолог. — Но идти к ней придётся в новом теле.
Левая рука лежала на колене. Он медленно перебрал пальцы — большой, указательный, средний… пустота. Безымянный обрывался на половине, мизинец — тоже. И тело реагировало не сразу, а с задержкой, как будто связь проложили по запасной дороге.
— Я не чувствую там, где прикасаюсь, — выдохнул он. — Мозг… путается.
— Он будет перестраивать карту. Но вы — это не только карта. Вы — тот, кто её рисует.
Исаран прикрыл глаза. Перед внутренним взором мелькнули чужие лица, которые он больше не сможет видеть так же — с привычной высоты своего роста. Он открыл глаза, глянул на психолога и уже спокойнее сказал:
— Значит, я буду знакомиться с собой заново.
— Да. И однажды вы снова скажете «я» — и это будет не чужой человек.
Он не верил, но и не стал спорить. Дар позволял ему умолчание. Великое благо молчания.
В комнате было тихо. Только часы на стене отмеряли время — слишком громко для её вкуса. Лиара чувствовала, как слегка похолодели пальцы.
Начальник охраны говорил без лишних вступлений:
— Доктор Кашвад, проверка на лояльность проводится в присутствии следователя Оле. Его дар похож на дар Эскани: в его присутствии невозможно лгать. Ни одно слово, произнесённое вами, не может быть ложью. Я обязан вас предупредить.
Сердце Лиары сбилось с ритма.
— Вы хотите сказать, что любое неточное слово…
— Нет, — мягко прервал его голос Оле. Мужчина сидел чуть в стороне, невысокий, с усталым лицом, но глаза — внимательные и ясные. — Это не принуждение к правде, а невозможность солгать сознательно. Если вы ошибётесь или не будете знать ответа, это не будет ложью. Но если вы попытаетесь сказать заведомую неправду — слова просто не выйдут из ваших уст.
Он наклонился чуть ближе:
— Попробуйте. Скажите: «Сейчас за окном идёт дождь».
Лиара обернулась к окну. Солнце било в стекло так ярко, что резало глаза. Она открыла рот — и замерла. Язык будто отказывался двигаться, горло спазмировало, как при внезапной судороге. Она с усилием выдохнула — и лишь воздух сорвался с губ.
— Достаточно, — кивнул начальник охраны. — Тест пройден.
Оле слегка улыбнулся, словно извиняясь:
— Теперь вы понимаете.
Лиара выпрямилась, собирая остатки спокойствия.
— Да. Теперь понимаю.
— Тогда начнём, — начальник охраны отложил папку. — Первый вопрос. В случае прямого конфликта между интересами вашей семьи, плетения Кашвад, и безопасностью Эскани — кого вы выберете?
Лиара замолчала на долю секунды. Слова не давались легко, но голос прозвучал твёрдо:
— Эскани.
Мужчины обменялись короткими взглядами.
— Второй вопрос, — продолжил он. — Если однажды вам будет приказано остановить действия любого из ваших родственников — даже матери или главы плетения — во имя безопасности Эскани, вы сможете это сделать?
Грудь Лиары сжала невидимая петля. Перед глазами вспыхнуло лицо матери, потом бабушки. Но слова пришли сами, как будто их кто-то вытянул изнутри:
— Да.
— Последний блок, доктор Кашвад, — сказал начальник охраны, перелистнув папку. — Вы должны усвоить ещё одну норму.
Он чуть подался вперёд, глядя прямо в глаза.
— Всё, что вы узнаете о личной жизни Эскани, его медицинских данных, разговоров — составляет тайну. Разглашение недопустимо, кроме случаев прямой угрозы его жизни. Это ясно?
— Ясно, — кивнула Лиара.
— Но, — он сделал паузу, и его голос изменился, стал суше, строже, — если вы когда-либо обнаружите или даже заподозрите, что Эскани действует или планирует действовать во вред отдельному человеку — сарнаварцу или чужеземцу — или, тем более, во вред Сарнавару в целом, вы имеете право и обязаны заявить об этом. В любой форме, хоть устно, хоть письменно, хоть косвенным сигналом.
Лиара нахмурилась. Но потом легко произнесла слова, которыми начинались и заканчивались все уроки юридической грамотности в школе и институте:
— Власть тоже должна бояться. Не меня лично, а совести и системы, которая не позволяет никому уйти безнаказанным. В этом и есть гарантия, что эскани останется верным своему народу. А народ будет верен эскани.
Потом Лиара сказала уже своими словами:
— Я понимаю. Если власть запятнает себя — я не имею права молчать.
Начальник охраны кивнул.
— Именно так.
Он закрыл папку, и в его жесте впервые было что-то человеческое, не только протокольное.
— Добро пожаловать в круг доверенных.
Тишина повисла в комнате. Только часы продолжали тикать.
Начальник охраны медленно закрыл папку.
— Добро пожаловать в штат Эскани, доктор Кашвад.
Коридоры больницы были тихи, только колёса кресла тихо скрипели по плитке. Исаран сидел с выпрямленной спиной, но Лиара чувствовала, как время от времени его руки судорожно сжимают подлокотники.
— Всё в порядке? — тихо спросила она.
— Голова кружится, — признался он. — Но идти самому было бы ещё хуже.
— Поэтому я и здесь, — мягко ответила Лиара и прибавила шагу.
Кабинет офтальмолога был светлый, с широким окном и аккуратно расставленными приборами. Врач — мужчина средних лет, спокойный, с внимательным взглядом — приветливо кивнул:
— Рад видеть вас снова, мой эскани. Сегодня попробуем немного тренировки.
Лиара помогла пересадить Исарана на высокий стул перед аппаратом. Тот устроился тяжело, но без лишних слов.
— Начнём с простого, — сказал врач, настраивая экран. — Смотрите левым глазом, правый прикройте. Я буду показывать световые точки. Ваша задача — говорить, когда заметите их.
Экран ожил мягким мерцанием. Исаран молчал, прищуриваясь.
— Вижу… — наконец сказал он. — Слева… нет, скорее сверху.
— Хорошо. — Врач сделал пометку. — А теперь справа?
Тишина. Потом тихое:
— Ничего. Только тень.
Лиара стояла рядом, и её рука невольно легла на спинку стула, как будто её присутствие могло удержать его в равновесии.
Занятие продолжалось: световые точки, линии, контрастные фигуры. Исаран отвечал сухо, без жалоб, но дыхание становилось тяжелее, и он то и дело морщился.
— Усталость? — уточнил врач.
— Нет, — отрезал он. Потом смягчился: — Просто странно видеть мир не глазами, а кусками света.
Врач кивнул.
— Это и есть цель упражнений: научить мозг использовать даже обрывки информации. Чем больше будете практиковаться, тем легче станет ориентироваться в пространстве.
— То есть научиться достраивать? — переспросил Исаран.
— Именно, — подтвердил врач. — Ваша правая сторона компенсирует. Но если левый глаз хотя бы «подскажет», где свет и где тьма, это уже много.
Лиара чуть улыбнулась и наклонилась к нему: — Значит, теперь у вас будет свой секрет: видеть там, где другие ничего не замечают.
Исаран усмехнулся уголком рта.
— Вижу тени, слышу эхо, хожу на костылях… Прямо герой старого эпоса. Только не хватало ещё пророчеств.
Врач вежливо улыбнулся, делая последнюю запись.
— На сегодня достаточно. Не перегружайтесь.
Лиара осторожно вернула его в кресло. Когда они ехали обратно по коридору, он сказал негромко:
— Всё равно непросто. Кажется, будто я заново учусь доверять глазам.
— А вы доверьтесь, — ответила она спокойно. — И своим глазам, и тем, кто рядом.
Лиара подкатила кресло ближе к двери, помогла Исарану сесть. Он устроился, опустив руки на подлокотники. Несколько секунд сидел с закрытыми глазами, переводя дыхание.
— Теперь куда? — спросил он, открыв один глаз. — В палату? — мягко предложила она, но тут же покачала головой. — Знаю вас, вы тут же начнёте работать. А через час у вас занятие к сурдологом.
— Верно, — сухо отозвался Исаран. — Так куда?
Лиара улыбнулась чуть озорно:
— В сад. Там свежий воздух, цветы и вообще, и вообще красота! Он кивнул, чуть расслабившись. Лиара взглянула на идущего позади охранника.
— Хорошо. Пусть будет сад. После света и теней хочется чего-то настоящего.
И кресло снова заскрипело колёсами по длинному коридору, направляясь к дверям, за которыми ждал больничный сад. Колёса кресла мягко шуршали по гравию. Они катились вдоль аллеи к пруду. Воздух пах водой и скошенной травой.
— Давайте остановимся, — попросил Исаран.
Лиара затормозила, помогла ему пересесть на скамейку. Он опёрся на здоровую руку, перевёл дыхание и уселся. Она достала из кармана булку и улыбнулась: — Хотите покормить уток?
— Нет, — покачал головой Исаран. — Уткам хлеб вреден.
— Вот как… — Лиара растерянно покрутила булку в руках. — А я думала, это добрая традиция.
— Добрая для людей, плохая для птиц. — В уголках его губ мелькнула улыбка. — Зато можно покормить муравьёв. Никогда не видел толстых муравьёв — видимо, булка им не повредит.
Лиара рассмеялась, разломила кусочек и положила у корня дерева. Муравьи быстро оживились.
— Пусть устроят праздник.
На минуту оба замолчали, слушая пруд и шелест листвы. Тогда Исаран мягко спросил:
— Расскажите о ваших родителях.
Лиара чуть нахмурилась, будто собираясь с мыслями.
— Мама жива. Она… сильная женщина, но усталая. Всегда работала больше, чем могла. — Она вздохнула. — А отец умер, когда мне было двенадцать. Он болел с самого моего детства. Болел тяжело.
Исаран слушал молча, не перебивая.
— Все эти годы… — продолжила Лиара, глядя на воду, — мы жили как будто в ожидании. Его смерть могла наступить в любой момент. Это странное детство: вроде отец есть, но он всегда — на грани ухода.
Она замолчала, потом улыбнулась виновато, словно извиняясь за свои слова: — У нас с ним была мечта. Глупая мечта. Пройтись вместе по побережью и сыграть в пляжный волейбол. Всего лишь это.
— Это не глупо, — тихо возразил Исаран.
— Тогда казалось, что это невозможно. И всё же… недавно у меня появилось ощущение, будто я её осуществила. Не знаю как объяснить. Может, память соединилась с чем-то настоящим… но я вдруг почувствовала: да, мы это сделали.
Её глаза блеснули — не от слёз, а от странной, светлой силы воспоминания.
Исаран посмотрел на рябь на воде, потом вернулся взглядом к ней: — Иногда мечта сильнее времени. Может быть, она действительно осуществилась — просто в другом измерении.
Муравьи уже облепили кусочек булки, и Лиара наблюдала за ними с улыбкой. Исаран чуть повернул голову к ней и спросил:
— А мама? Какая она сейчас?
— Такая же, как была всегда, — сильная. Но… — Лиара задумалась, глядя на воду, — будто с какой-то тенью внутри. Иногда она смеётся, заботится обо всех, может быть суровой, но в минуты тишины… её взгляд уходит куда-то далеко.
— Куда? — осторожно уточнил Исаран.
— К нему, — ответила она тихо. — К моему отцу. Но не только. — Она сглотнула. — У неё был первенец, старший ребёнок. Он умер маленьким. Я знаю, что с тех пор она никогда окончательно не отпустила эту боль.
Исаран сидел неподвижно, лишь дыхание выдало, как сильно он слушает.
— Она говорит редко, — продолжила Лиара. — Но я всегда знала: часть её сердца навсегда там. Она умеет жить дальше, работать, помогать… а всё равно остаётся эта рана.
Он опустил глаза, сжимая край скамейки пальцами. Внутри него что-то натянулось до предела — и всё же голос прозвучал спокойно, почти мягко:
— Значит, она до сих пор оплакивает своего первенца.
— Да, — кивнула Лиара. — Даже спустя столько лет.
Исаран молчал. Смотрел на пруд, но слушал так жадно, будто каждое её слово вплетал в собственную душу.
Они сидели на скамейке у пруда, следили за тем, как утки лениво скользили по воде. Лиара взглянула на часы и тихо сказала: — Пора было на занятие к аудиологу.
Исаран не отреагировал: он смотрел в сторону пруда, и слова прозвучали как раз с той стороны, где он почти не слышал. Тогда Лиара осторожно коснулась его плеча.
Он резко вздрогнул, дёрнул плечом. Лиара тут же смутилась и, чтобы разрядить неловкость, выпалила первое, что пришло в голову:
— Вы и правда… очень красивы. Несмотря на возраст и всё, что вам пришлось пережить.
Исаран рассмеялся — искренне, с лёгкой насмешкой над самим собой и над ней:
— Я всего на пять лет был старше вас, доктор Кашвад.
Лиара подошла ближе, аккуратно поддержала его под локоть, помогая приподняться. Он напрягся, опёрся на здоровую ногу и с усилием пересел в кресло, стоявшее рядом. Лиара придержала подлокотник, чтобы колёса не покатились, и едва заметно задержала его за плечо, пока он устраивался.
Когда он устроился удобнее, она улыбнулась:
— Всё, теперь можно было ехать.
Он чуть приподнял бровь, усмехнувшись:
— Я мог бы и сам.
— Я знаю, — спокойно ответила она. — Но иногда позволить помочь было тоже силой.
Некоторое время она шла молча, толкая перед собой кресло. Потом не выдержала: — Мой эскани, простите меня. Это прозвучало ужасно.
Исаран покачал головой, слегка поднял руку, будто останавливая её оправдания:
— Не стоит. Это было нормально. Так работает мой дар. Люди рядом со мной чаще говорят то, что действительно думают.
Лиара отвечает лёгкой улыбкой, но тут же переходит в деловой тон:
— Доброе утро, мой эскани. Сегодня посмотрим швы и снимем последние повязки.
Она аккуратно отодвигает столик с приборами ближе, проверяет перчатки, взглядом отмечает спокойное дыхание пациента, цвет кожи, влажность губ.
Сестра подаёт ножницы и пинцет, и Лиара начинает с привычной последовательности: сначала грудная клетка — проверка рубца после операции, затем плечо, предплечье, наконец, нога.
Швы ровные, края кожи сомкнуты. Лиара отмечает, что ткань регенерирует чуть быстрее, чем обычно у пациентов, видимо. Все же врачи вложили свои двери более активно, или просто благодаря крепкому организму.
Она касается вокруг рубца, проверяет чувствительность, спрашивает:
— Болит? Тянет? — и получает в ответ короткое:
— Терпимо.
Когда бинты уходят в ёмкость для утилизации, в палате словно становится светлее: на теле Исарана больше нет тяжёлых белых слоёв, остались только узкие линии свежих рубцов, будто карта перенесённой боли.
Лиара делает пометку в планшете:
— Поздравляю. С этого момента начинается настоящая реабилитация.
Исаран чуть приподнимает бровь и произносит:
— То есть, до этого я отдыхал?
Лиара, не поднимая глаз, но с едва заметной улыбкой:
— До этого вы выживали. Теперь придётся работать.
***
В палате пахло лекарствами и чем-то металлическим, как в мастерской, где недавно точили железо.
Психолог сидел в кресле у изножья, блокнот на коленях, глаза — внимательные, но без попытки пожалеть.
—Эскани Исаран, — тихо сказал он, — мы начнём.
— Я уже начал, — ответил тот. Голос был хриплым, но твёрдым.
Он откинул простыню. Воздух, прохладный, почти резанул кожу. Левой ноги ниже колена не было — там, где прежде жила сила, привычка идти вперёд, теперь была ровная культя, обтянутая новой, непривычной кожей. Он смотрел, пока дыхание не стало слишком шумным.
— Опишите, что чувствуете, — попросил психолог.
Исаран поднял взгляд и поймал его глаза.
— Не могу... Не хочу!
Тот кивнул.
— Вы злитесь. И боитесь, что злость — это всё, что останется.
В груди что-то дрогнуло, как от удара. Он опустил руку, коснулся культи. Было тепло, но внутри — пусто. Чужое.
— Будто держу дверь, за которой всё моё прошлое, и она закрыта изнутри, — сказал он, не сразу понимая, что сказал это вслух.
— Мы найдём другую дверь, — ответил психолог. — Но идти к ней придётся в новом теле.
Левая рука лежала на колене. Он медленно перебрал пальцы — большой, указательный, средний… пустота. Безымянный обрывался на половине, мизинец — тоже. И тело реагировало не сразу, а с задержкой, как будто связь проложили по запасной дороге.
— Я не чувствую там, где прикасаюсь, — выдохнул он. — Мозг… путается.
— Он будет перестраивать карту. Но вы — это не только карта. Вы — тот, кто её рисует.
Исаран прикрыл глаза. Перед внутренним взором мелькнули чужие лица, которые он больше не сможет видеть так же — с привычной высоты своего роста. Он открыл глаза, глянул на психолога и уже спокойнее сказал:
— Значит, я буду знакомиться с собой заново.
— Да. И однажды вы снова скажете «я» — и это будет не чужой человек.
Он не верил, но и не стал спорить. Дар позволял ему умолчание. Великое благо молчания.
***
В комнате было тихо. Только часы на стене отмеряли время — слишком громко для её вкуса. Лиара чувствовала, как слегка похолодели пальцы.
Начальник охраны говорил без лишних вступлений:
— Доктор Кашвад, проверка на лояльность проводится в присутствии следователя Оле. Его дар похож на дар Эскани: в его присутствии невозможно лгать. Ни одно слово, произнесённое вами, не может быть ложью. Я обязан вас предупредить.
Сердце Лиары сбилось с ритма.
— Вы хотите сказать, что любое неточное слово…
— Нет, — мягко прервал его голос Оле. Мужчина сидел чуть в стороне, невысокий, с усталым лицом, но глаза — внимательные и ясные. — Это не принуждение к правде, а невозможность солгать сознательно. Если вы ошибётесь или не будете знать ответа, это не будет ложью. Но если вы попытаетесь сказать заведомую неправду — слова просто не выйдут из ваших уст.
Он наклонился чуть ближе:
— Попробуйте. Скажите: «Сейчас за окном идёт дождь».
Лиара обернулась к окну. Солнце било в стекло так ярко, что резало глаза. Она открыла рот — и замерла. Язык будто отказывался двигаться, горло спазмировало, как при внезапной судороге. Она с усилием выдохнула — и лишь воздух сорвался с губ.
— Достаточно, — кивнул начальник охраны. — Тест пройден.
Оле слегка улыбнулся, словно извиняясь:
— Теперь вы понимаете.
Лиара выпрямилась, собирая остатки спокойствия.
— Да. Теперь понимаю.
— Тогда начнём, — начальник охраны отложил папку. — Первый вопрос. В случае прямого конфликта между интересами вашей семьи, плетения Кашвад, и безопасностью Эскани — кого вы выберете?
Лиара замолчала на долю секунды. Слова не давались легко, но голос прозвучал твёрдо:
— Эскани.
Мужчины обменялись короткими взглядами.
— Второй вопрос, — продолжил он. — Если однажды вам будет приказано остановить действия любого из ваших родственников — даже матери или главы плетения — во имя безопасности Эскани, вы сможете это сделать?
Грудь Лиары сжала невидимая петля. Перед глазами вспыхнуло лицо матери, потом бабушки. Но слова пришли сами, как будто их кто-то вытянул изнутри:
— Да.
— Последний блок, доктор Кашвад, — сказал начальник охраны, перелистнув папку. — Вы должны усвоить ещё одну норму.
Он чуть подался вперёд, глядя прямо в глаза.
— Всё, что вы узнаете о личной жизни Эскани, его медицинских данных, разговоров — составляет тайну. Разглашение недопустимо, кроме случаев прямой угрозы его жизни. Это ясно?
— Ясно, — кивнула Лиара.
— Но, — он сделал паузу, и его голос изменился, стал суше, строже, — если вы когда-либо обнаружите или даже заподозрите, что Эскани действует или планирует действовать во вред отдельному человеку — сарнаварцу или чужеземцу — или, тем более, во вред Сарнавару в целом, вы имеете право и обязаны заявить об этом. В любой форме, хоть устно, хоть письменно, хоть косвенным сигналом.
Лиара нахмурилась. Но потом легко произнесла слова, которыми начинались и заканчивались все уроки юридической грамотности в школе и институте:
— Власть тоже должна бояться. Не меня лично, а совести и системы, которая не позволяет никому уйти безнаказанным. В этом и есть гарантия, что эскани останется верным своему народу. А народ будет верен эскани.
Потом Лиара сказала уже своими словами:
— Я понимаю. Если власть запятнает себя — я не имею права молчать.
Начальник охраны кивнул.
— Именно так.
Он закрыл папку, и в его жесте впервые было что-то человеческое, не только протокольное.
— Добро пожаловать в круг доверенных.
Тишина повисла в комнате. Только часы продолжали тикать.
Начальник охраны медленно закрыл папку.
— Добро пожаловать в штат Эскани, доктор Кашвад.
***
Коридоры больницы были тихи, только колёса кресла тихо скрипели по плитке. Исаран сидел с выпрямленной спиной, но Лиара чувствовала, как время от времени его руки судорожно сжимают подлокотники.
— Всё в порядке? — тихо спросила она.
— Голова кружится, — признался он. — Но идти самому было бы ещё хуже.
— Поэтому я и здесь, — мягко ответила Лиара и прибавила шагу.
Кабинет офтальмолога был светлый, с широким окном и аккуратно расставленными приборами. Врач — мужчина средних лет, спокойный, с внимательным взглядом — приветливо кивнул:
— Рад видеть вас снова, мой эскани. Сегодня попробуем немного тренировки.
Лиара помогла пересадить Исарана на высокий стул перед аппаратом. Тот устроился тяжело, но без лишних слов.
— Начнём с простого, — сказал врач, настраивая экран. — Смотрите левым глазом, правый прикройте. Я буду показывать световые точки. Ваша задача — говорить, когда заметите их.
Экран ожил мягким мерцанием. Исаран молчал, прищуриваясь.
— Вижу… — наконец сказал он. — Слева… нет, скорее сверху.
— Хорошо. — Врач сделал пометку. — А теперь справа?
Тишина. Потом тихое:
— Ничего. Только тень.
Лиара стояла рядом, и её рука невольно легла на спинку стула, как будто её присутствие могло удержать его в равновесии.
Занятие продолжалось: световые точки, линии, контрастные фигуры. Исаран отвечал сухо, без жалоб, но дыхание становилось тяжелее, и он то и дело морщился.
— Усталость? — уточнил врач.
— Нет, — отрезал он. Потом смягчился: — Просто странно видеть мир не глазами, а кусками света.
Врач кивнул.
— Это и есть цель упражнений: научить мозг использовать даже обрывки информации. Чем больше будете практиковаться, тем легче станет ориентироваться в пространстве.
— То есть научиться достраивать? — переспросил Исаран.
— Именно, — подтвердил врач. — Ваша правая сторона компенсирует. Но если левый глаз хотя бы «подскажет», где свет и где тьма, это уже много.
Лиара чуть улыбнулась и наклонилась к нему: — Значит, теперь у вас будет свой секрет: видеть там, где другие ничего не замечают.
Исаран усмехнулся уголком рта.
— Вижу тени, слышу эхо, хожу на костылях… Прямо герой старого эпоса. Только не хватало ещё пророчеств.
Врач вежливо улыбнулся, делая последнюю запись.
— На сегодня достаточно. Не перегружайтесь.
Лиара осторожно вернула его в кресло. Когда они ехали обратно по коридору, он сказал негромко:
— Всё равно непросто. Кажется, будто я заново учусь доверять глазам.
— А вы доверьтесь, — ответила она спокойно. — И своим глазам, и тем, кто рядом.
Лиара подкатила кресло ближе к двери, помогла Исарану сесть. Он устроился, опустив руки на подлокотники. Несколько секунд сидел с закрытыми глазами, переводя дыхание.
— Теперь куда? — спросил он, открыв один глаз. — В палату? — мягко предложила она, но тут же покачала головой. — Знаю вас, вы тут же начнёте работать. А через час у вас занятие к сурдологом.
— Верно, — сухо отозвался Исаран. — Так куда?
Лиара улыбнулась чуть озорно:
— В сад. Там свежий воздух, цветы и вообще, и вообще красота! Он кивнул, чуть расслабившись. Лиара взглянула на идущего позади охранника.
— Хорошо. Пусть будет сад. После света и теней хочется чего-то настоящего.
И кресло снова заскрипело колёсами по длинному коридору, направляясь к дверям, за которыми ждал больничный сад. Колёса кресла мягко шуршали по гравию. Они катились вдоль аллеи к пруду. Воздух пах водой и скошенной травой.
— Давайте остановимся, — попросил Исаран.
Лиара затормозила, помогла ему пересесть на скамейку. Он опёрся на здоровую руку, перевёл дыхание и уселся. Она достала из кармана булку и улыбнулась: — Хотите покормить уток?
— Нет, — покачал головой Исаран. — Уткам хлеб вреден.
— Вот как… — Лиара растерянно покрутила булку в руках. — А я думала, это добрая традиция.
— Добрая для людей, плохая для птиц. — В уголках его губ мелькнула улыбка. — Зато можно покормить муравьёв. Никогда не видел толстых муравьёв — видимо, булка им не повредит.
Лиара рассмеялась, разломила кусочек и положила у корня дерева. Муравьи быстро оживились.
— Пусть устроят праздник.
На минуту оба замолчали, слушая пруд и шелест листвы. Тогда Исаран мягко спросил:
— Расскажите о ваших родителях.
Лиара чуть нахмурилась, будто собираясь с мыслями.
— Мама жива. Она… сильная женщина, но усталая. Всегда работала больше, чем могла. — Она вздохнула. — А отец умер, когда мне было двенадцать. Он болел с самого моего детства. Болел тяжело.
Исаран слушал молча, не перебивая.
— Все эти годы… — продолжила Лиара, глядя на воду, — мы жили как будто в ожидании. Его смерть могла наступить в любой момент. Это странное детство: вроде отец есть, но он всегда — на грани ухода.
Она замолчала, потом улыбнулась виновато, словно извиняясь за свои слова: — У нас с ним была мечта. Глупая мечта. Пройтись вместе по побережью и сыграть в пляжный волейбол. Всего лишь это.
— Это не глупо, — тихо возразил Исаран.
— Тогда казалось, что это невозможно. И всё же… недавно у меня появилось ощущение, будто я её осуществила. Не знаю как объяснить. Может, память соединилась с чем-то настоящим… но я вдруг почувствовала: да, мы это сделали.
Её глаза блеснули — не от слёз, а от странной, светлой силы воспоминания.
Исаран посмотрел на рябь на воде, потом вернулся взглядом к ней: — Иногда мечта сильнее времени. Может быть, она действительно осуществилась — просто в другом измерении.
Муравьи уже облепили кусочек булки, и Лиара наблюдала за ними с улыбкой. Исаран чуть повернул голову к ней и спросил:
— А мама? Какая она сейчас?
— Такая же, как была всегда, — сильная. Но… — Лиара задумалась, глядя на воду, — будто с какой-то тенью внутри. Иногда она смеётся, заботится обо всех, может быть суровой, но в минуты тишины… её взгляд уходит куда-то далеко.
— Куда? — осторожно уточнил Исаран.
— К нему, — ответила она тихо. — К моему отцу. Но не только. — Она сглотнула. — У неё был первенец, старший ребёнок. Он умер маленьким. Я знаю, что с тех пор она никогда окончательно не отпустила эту боль.
Исаран сидел неподвижно, лишь дыхание выдало, как сильно он слушает.
— Она говорит редко, — продолжила Лиара. — Но я всегда знала: часть её сердца навсегда там. Она умеет жить дальше, работать, помогать… а всё равно остаётся эта рана.
Он опустил глаза, сжимая край скамейки пальцами. Внутри него что-то натянулось до предела — и всё же голос прозвучал спокойно, почти мягко:
— Значит, она до сих пор оплакивает своего первенца.
— Да, — кивнула Лиара. — Даже спустя столько лет.
Исаран молчал. Смотрел на пруд, но слушал так жадно, будто каждое её слово вплетал в собственную душу.
Они сидели на скамейке у пруда, следили за тем, как утки лениво скользили по воде. Лиара взглянула на часы и тихо сказала: — Пора было на занятие к аудиологу.
Исаран не отреагировал: он смотрел в сторону пруда, и слова прозвучали как раз с той стороны, где он почти не слышал. Тогда Лиара осторожно коснулась его плеча.
Он резко вздрогнул, дёрнул плечом. Лиара тут же смутилась и, чтобы разрядить неловкость, выпалила первое, что пришло в голову:
— Вы и правда… очень красивы. Несмотря на возраст и всё, что вам пришлось пережить.
Исаран рассмеялся — искренне, с лёгкой насмешкой над самим собой и над ней:
— Я всего на пять лет был старше вас, доктор Кашвад.
Лиара подошла ближе, аккуратно поддержала его под локоть, помогая приподняться. Он напрягся, опёрся на здоровую ногу и с усилием пересел в кресло, стоявшее рядом. Лиара придержала подлокотник, чтобы колёса не покатились, и едва заметно задержала его за плечо, пока он устраивался.
Когда он устроился удобнее, она улыбнулась:
— Всё, теперь можно было ехать.
Он чуть приподнял бровь, усмехнувшись:
— Я мог бы и сам.
— Я знаю, — спокойно ответила она. — Но иногда позволить помочь было тоже силой.
Некоторое время она шла молча, толкая перед собой кресло. Потом не выдержала: — Мой эскани, простите меня. Это прозвучало ужасно.
Исаран покачал головой, слегка поднял руку, будто останавливая её оправдания:
— Не стоит. Это было нормально. Так работает мой дар. Люди рядом со мной чаще говорят то, что действительно думают.
