Роана закрыла лицо руками и заплакала. Искренне, некрасиво. Всё по-настоящему — сопли, судороги в горле, бессильные жесты.
Веселин тяжело дышал, стараясь сдержаться. Он видел, что она правда не притворяется. Но и это его злило ещё больше. Потому что это значило — она и впрямь такая. Никакой роли. Никакой насмешки. Просто… искреннее неумение жить.
Он резко отвернулся.
— Если я останусь, скажу лишнее. Или сделаю. Жди моего решения. Жди и молчи! Слышишь? Ещё один неуместный ответ или неуместное действо, и я за себя не ручаюсь.
Он шагнул к двери, уже на ходу кивнув своему помощнику.
— Связь с Вальхеном Драхенбладом, — коротко бросил он. — Зеркало-дальногляд. Сейчас.
Вальхен проснулся резко — словно вынырнул из глубины. Сердце стучало в груди, как кузнечный молот, дыхание было тяжёлым, губы будто обожжены огнём. Он сел, не до конца отойдя от сна, и машинально потянулся к ушам — там всё ещё звенело эхо рёва. Его собственного, драконьего.
В комнате было темно. Лишь занавеска на полураскрытом окне медленно колыхалась от сквозняка, и далёкий свет фонаря резал полосой тени поперёк пола. Вальхен провёл ладонью по лицу и ощутил, как кожа дрожит.
Паника отступала неохотно, как зверь, прогнанный от огня. Но след оставляла — горячий, липкий. И возвращалась волнами.
Он встал, стараясь не смотреть на постель: мятая, местами обугленная. Подошёл к двери босиком, накинул через плечо магическую заплечную сумку — без неё не ходил никуда. Кожа была укреплена чарами, лямки растягивались, подстраиваясь под драконий размер. Оказываться голым после спонтанного оборота Вальхену не улыбалось.
Всё начиналось, как всегда: гул в ушах, дрожь в пальцах, жар в груди — будто туда положили уголь и прижали свинцовой крышкой. Он знал этот приступ. Знал — и боялся. Пальцы сжались в кулаки, ногти вонзились в ладони. Не сейчас. Только не сейчас.
Он споткнулся, почти на четвереньках добрался до кресла. Не дракон. Сейчас — человек. Оборот в панике — дурная идея. Потом трудно вернуться. В прошлый раз на это ушла неделя. А сейчас — просто человек, дышащий коротко, с усилием, будто воздух стал густым, как смола.
На столе — книга. "Год в Четырёх Стенах". Автор имени не оставлял. Подписывается: Звезда.
Он дрожащими пальцами открыл её наугад. Буквы прыгали, строки расплывались, но он читал:
«Иногда, чтобы не сойти с ума я пересчитаю мысли.
Первая: я дышу.
Вторая: я жив.
Третья: если я боюсь — значит, мне есть, что терять.»
Он закрыл глаза. Слова вспыхнули в голове, как тихий свет.
«Если я боюсь — значит, мне есть, что терять.»
Он сосчитал медленно: выдох. Вдох. Ещё выдох. Снова вдох. Мир стал чуть тише.
Он не знал, кто такая Звезда. Но знал: её разум удерживает его над бездной. Там, где всё рвётся, шипит и сгорает, её слова — прочный камень.
Он вышел на задний двор. Утренняя прохлада пахла росой, дымкой и увядшей мятой. Трава хрустела под ногами. Небо начинало светлеть, розовея по краям, как щёки девицы, впервые попробовавшей настойку.
Шагнул в сторону, вдохнул, напрягся — и дал волю телу. Всё растянулось, скрючило, перестроилось. Спина выгнулась, кожа покрылась чешуёй. Огонь проснулся — тяжёлый, бурлящий, обжигающий изнутри. Килт взлетел вверх, завившись на шее, как шарф.
Дракон склонился над колодцем и выдохнул — не в полную силу, но с нажимом. Пар поднялся к небу. Вспыхнуло краткое эхо.
Он лёг на каменные плиты — огромный, тёплый. Какое-то время не двигался. Только пар поднимался с плеч, и из груди вырывался глухой гул.
Минут через десять он снова стал человеком — с лёгким покалыванием в позвоночнике. Килт мягко опустился, обвившись вокруг бёдер. Он сел, провёл рукой по волосам — после оборота они всегда казались чуть жёстче. Мир снова стал обычным. Почти.
Ещё не рассвело по-настоящему. Холодный воздух напитал дом влагой. Вальхен Драхенблад стоял во дворе и колол дрова.
Он любил это занятие: занёс топор — расколол. Древесина трещала, разлетаясь, а в голове звучали мысли, просившиеся наружу, как дым из заткнутой трубы.
Дракон... Звучит гордо. Почти благородно. Почти ложно.
Драконов создают в магических лабораториях. Алхимический жар, безумные формулы, шёпот магических слов, усилие воли и магии — вот где и как они рождаются.
Он аккуратно уложил охапку поленьев в поленницу, как младенцев в люльку. Порядок успокаивал. Там, где раньше бушевала ярость, осталось только эхо и потребность в простом — колоть, варить, жить.
Дракон — магоконструкт. Химера. Игрушка, стоившая целого королевства. Внутри — суть, плоть и кровь десятка существ. И его — тоже.
В яйцо, к которому Вальхена привязали, добавили его кровь. Как краску в воду. Вот и результат: два тела, одно сознание.
Он растопил печь, разогрел сковороду, разбил яйца. Добавил соли. Руки дрожали — сильнее обычного. Он сделал вдох, выждал, пока дрожь утихнет, и продолжил готовить. Положил масло, достал хлеб, поставил чайник.
Он и дракон — не хозяин и зверь. Они — одно. Иногда ведёт он. Иногда — дракон. А иногда — никто. И тогда страшно.
Четыре тысячи лет маги Эуропы, в основном тёмные и разумники, пытаются создать породу. Настоящую. Но всё выходит — гигантские неразумные крылатые ящерицы. Случайные, одиночные удачи. Бесплодные. Опасные.
Он сел у окна, поставил сковороду на доску, налил себе отвара.
Он — химера. Он должен жить. Готовить завтрак. И прожить ещё один день.
Он погрузился в размышления и в поедание яичницы. Вкус — простой, сытный, как сама жизнь. Желток тёплый, хлеб хрустит, отвар пахнет мятой.
Мысли скользили, как вода подо льдом.
Оборот…
Безумное и гениальное решение безумных и гениальных магов — в основном тёмных и разумников. Создать два тела, одно из которых всегда должно находиться в резонансном хранилище — в ловушке вне мира, в искусственной лакуне, подвешенной между Тварным Миром и Бездной. Карусель — проклятая и изящная. Оборот — это не превращение. Это обмен.
Каждый раз, когда он «оборачивается», его тело — то, что называют человеческим — уходит, растворяясь через минипорталы, как через мясорубку. Скручивается, сжимается, сгорает — и пересылается в ту лакуну. А драконье тело, что всё это время лежит в капсуле-мертволоже, возвращается.
Да, капсула. В ней — вторая его плоть, полная силы и чешуи, обжигающая изнутри магией, но не живая до конца.
Он не знал, сколько ещё раз выдержит эта конструкция. Магия — не безгранична. Да и нервы тоже.
С каждым оборотом риск нарастал. Иногда разум приходил не сразу. Иногда — с ошибками. Иногда — память отставала, как отражение в старом переговорном зеркале со стёртым кристаллическим напылением. Иногда, хуже всего, — он не помнил, что делал в драконьем обличье. Пока не был агрессивен. Пока. Но сколько ещё?
Он уже был не юн. Система, созданная для военных нужд, проседала под весом человеческой души.
Он вздохнул и снова отпил отвара. Всё хорошо. Всё пока ещё хорошо.
И тут раздался сигнал связующего артефакта.
Вальхен вздрогнул. Серебристый прямоугольник у его локтя чуть не соскользнул со стола. Впрочем, даже если бы он разбился, этот собеседник отразился бы и в осколке.
На поверхности артефакта вспыхнул герб царя Славенны. Веселин.
Вальхен вздохнул, коротко вытер руки и коснулся артефакта.
— Да, мой тсар, — сказал он, не пытаясь скрыть свой астурийский акцент.
На зеркальной поверхности артефакта отразился кабинет царя — массивные шторы, распахнутое окно, утренний свет, рассеивающийся в дымке. Веселин сидел не как правитель, а как уставший человек: в простой рубахе, волосы ещё влажные, взгляд — чуть рассеянный.
— Здрав будь, друг мой, — с лёгкой, почти смущённой улыбкой отозвался царь. — Не разбудил?
— В деревне фстают рано. Ты не об этом хотел говорить, мой тсар.
Веселин хмыкнул.
— Ты, как всегда, видишь насквозь. Нет, подожди, дай мне… чуть-чуть времени.
Вальхен поднял бровь, но промолчал. На экране Веселин взял в руки книгу — обложка с гравированной звездой, золотистые уголки, закладка в середине.
— Читал новую? «Три безмолвия и ветер». Мне кажется, Звезда становится всё более... философской. Меньше иронии, больше... — он поколебался, — боли.
— Я читал. И согласен. Но между строк фсё та же мысль: таше в тишине можно говорит. И таше в боли можно остаться человеком.
Веселин задумчиво кивнул, вертя книгу в руках.
— Завёл бы ты письмовник о книгах. Будешь пользоваться популярностью.
Вальхен не ответил. Он ждал.
— У нас нынче туманы, — продолжил царь, уже явно плетя кружева. — Над рекой, как молоко. Все мои советники чихают. Цветёт что-то злющее. Птицы поют как проклятые.
— Веселин.
— Да?
— Скажи, что тебе нужно. Мне приятно с тобой говорит, но ты ходишь вокруг та около, как невеста фокруг коровы, чтоб показать какая она хозайка.
Царь усмехнулся, но глаза у него вдруг стали серьёзными, почти усталыми.
— Ты — мой друг. Мой наставник. Моя последняя опора, когда всё валится. Кому мне ещё сказать? Кому, кроме тебя, я могу доверить…
Он замолчал, и Вальхен вздохнул — мягко, с пониманием.
— Роана.
— Присмотри за ней, — тихо сказал Веселин. — Прошу тебя. Я не справляюсь. Она… она не злая. Не дурная. Но… нелепая. Беззащитная в мире, где за глупость платят слишком дорого.
— Я монстр, и никто не удифится, если буту рядом, — с усмешкой произнёс Вальхен.
Веселин опустил глаза.
— Она слушает тебя, пусть и не признается. Ты знаешь, как быть терпеливым. А я — не знаю.
Некоторое время Вальхен молчал. За его спиной дымилась печь, ветер колыхал траву за окном.
— Я присмотру, — просто сказал он. — Обещаю.
Веселин облегчённо кивнул. Потом снова взглянул на книгу в руке.
— Звезда, кстати, как будто тебя описывает в третьей главе. «Он был тем, кого сломали, но не добили».
— Ты уферен, что это не о тебе? Или о кашдом тшелофеке в разный момент фремени, — мягко ответил Вальхен.
— Может быть… — сказал царь и прикрыл глаза. — Спасибо, что ты есть.
Связь оборвалась.
А Вальхен ещё долго сидел у окна, прислушиваясь к отголоску чужого голоса и к собственным, давним мыслям, которые поднимались, как пар от крепкого отвара.
Когда дракон спит, и куры на крыше - орлы
Славеннская пословица.
Веселин стоял у раскрытого окна своего кабинета, глядя на площадь — пустую, залитую утренним солнцем, с колыхающимся от лёгкого ветра флагом над башней. Его рубашка была расстёгнута на одну пуговицу больше, чем позволял придворный этикет, волосы ещё слегка влажные — он не стал ждать, пока высохнут. Заушник-артефакт тихо потрескивал, подавая новостную ленту с полупринуждённой бодростью:
?? Славенна, столица:
— «Царевна Роана вновь вызывает волну обсуждений. В последнем выпуске передачи “Слово о Смехе” лицидей Панкратий исполнил сатирическую сценку “Колобок и Трон”, в которой колобок бежит не от бабушки с дедушкой, а от ответственности...»
Веселин тихо выдохнул, сжал переносицу и прошептал себе под нос:
— Только не снова.
Артефакт вещал дальше:
?? Астурия, сенсация:
— «В Верховном Суде был застрелен магистр Рейнхальд... Уже распространяются слухи, что под личиной магистра скрывался Лорд Проклятый...»
Он вздёрнул бровь.
— Отлично. Как будто у нас своих проклятых мало.
Артефакт неумолим:
?? Южные земли:
— «Магический град обрушился на три деревни. Пострадали посевы пшеницы и тыквы...»
— А тыквы-то за что, — с искренним сожалением пробормотал царь. — Только начали наливаться...
?? Пираты архипелага Фарос:
— «Похищен караван чар-пряжи. Модельерша Мадомилла в слезах: “Это не ограбление — это катастрофа!”»
Веселин усмехнулся:
?? Западная граница:
— «Активизация тварей из Бездны...»
Эта новость заставила его посерьёзнеть. Он убрал заушник, щёлкнув по нему ногтем, и вновь посмотрел в небо.
— Вальхен, ну где ты ходишь...
Тишина. Пахло солнцем и бумагой. Где-то в коридоре завозились слуги, принося утренний чай и опасения.
Веселин поднял взгляд вверх, как будто там мог появиться силуэт крылатой тени.
— Хотя нет... Не вздумай приземлятся сверху. У нас крыша только что отремонтирована.
Он улыбнулся сам себе. И всё же с тревогой посмотрел на магическую печать в углу окна — ту, что затрепещет первой, когда приближается нечто древнее, огромное и знакомое.
И, как назло, — пока тишина.
Никто не забывает день, когда впервые увидел дракона.
Веселину было двенадцать. За окном сверкал солнечный день, и он, как обычно, скучал в своём любимом кресле, грызя перо и изображая интерес к "Краткому курсу государственного бюджета Славенны".
А потом во двор упала тень.
Он запомнил её — длинную, искривлённую, с раскидистыми крыльями. Копья полетели на землю, воины инстинктивно подались назад. Слуги заорали. А он — застыл у окна.
Это был дракон.
Серебристый. Огромный. С хребтом, усыпанным шипами, и глазами цвета выцветшего янтаря. Величественный, как вершина горы. Красивый — в той пугающей, первозданной красоте, от которой щемит где-то под рёбрами. Размах крыльев — добрые двенадцать метров, и когда он приземлился, поднялась пыль, осевшая на мундиры и копья стражи.
И — нелепый шарф. Тёмно-синий, развевающийся на шее, словно слишком длинный галстук, затесавшийся в легенду. Он трепетал на ветру, придавая дракону вид профессора, сбежавшего с кафедры в метель.
Веселин тогда ахнул.
А потом обмер, когда дракон вдруг согнулся, закряхтел, затрещал — и, будто вывернувшись наизнанку, превратился в… человека.
И вот тут его детское воображение получило удар.
Не герой баллад. Не громовержец. Не воин в сияющих латах.
Перед ним стоял человек.
Человек не слишком красивый. Не слишком высокий. С неуложенными тёмными волосами, уставшим лицом и шарфом на бедрах, всё ещё обмотанным на манер жителей Ледяных островов. Достал из заплечного мешка одежду, начал одеваться, без суеты — будто пришёл не во дворец, а к себе домой. Словно всё это — и превращение, и пыль, и взгляды — не стоило ни секунды волнения.
— Это и есть… он? — прошептал тогда Веселин.
— Вальхен Драхенблад, — кивнул отец. — Воевода Горынский и самый честный человек которого я встречал.
В тот момент Веселина что-то изменилось. А может — началось. Потому что в этом человеке было больше храбрости, чем в сотне сияющих героев. В нём было что-то, что не кричало, не блистало, не требовало — но оставалось.
Он не был особенным. И именно поэтому — остался в памяти особенным.
Веселин с того дня уже не мог оторваться от его присутствия. Ни тогда. Ни потом. Ни сейчас.
И теперь, слушая завывание ветра за окнами, он снова вспомнил тот шарф.
И подумал, как мало нужно, чтобы стать частью чьей-то судьбы. Всего лишь не стесняться быть собой — даже если ты дракон с шарфом на шее.
Для Вальхена во дворце отвели отдельную площадь. Не просто место для посадки — целую вымощенную плитами террасу, отделённую от людных улиц затейливой решёткой с предупреждающими табличками: «Не гладить. Не кормить.». На всякий случай — как бы кто не забыл, что бывший Горынский воевода хоть и старый друг царя, но всё же разумный дракон.
Наконец Веселин увидел, как на горизонте появляется знакомая сверкающая точка. Быстро растущая. Изломанный силуэт с блестящей чешуёй, крылья как две грозовые тучи, шлейф магического ветра позади.
Веселин тяжело дышал, стараясь сдержаться. Он видел, что она правда не притворяется. Но и это его злило ещё больше. Потому что это значило — она и впрямь такая. Никакой роли. Никакой насмешки. Просто… искреннее неумение жить.
Он резко отвернулся.
— Если я останусь, скажу лишнее. Или сделаю. Жди моего решения. Жди и молчи! Слышишь? Ещё один неуместный ответ или неуместное действо, и я за себя не ручаюсь.
Он шагнул к двери, уже на ходу кивнув своему помощнику.
— Связь с Вальхеном Драхенбладом, — коротко бросил он. — Зеркало-дальногляд. Сейчас.
Прода от 22.06.2025, 12:03
***
Вальхен проснулся резко — словно вынырнул из глубины. Сердце стучало в груди, как кузнечный молот, дыхание было тяжёлым, губы будто обожжены огнём. Он сел, не до конца отойдя от сна, и машинально потянулся к ушам — там всё ещё звенело эхо рёва. Его собственного, драконьего.
В комнате было темно. Лишь занавеска на полураскрытом окне медленно колыхалась от сквозняка, и далёкий свет фонаря резал полосой тени поперёк пола. Вальхен провёл ладонью по лицу и ощутил, как кожа дрожит.
Паника отступала неохотно, как зверь, прогнанный от огня. Но след оставляла — горячий, липкий. И возвращалась волнами.
Он встал, стараясь не смотреть на постель: мятая, местами обугленная. Подошёл к двери босиком, накинул через плечо магическую заплечную сумку — без неё не ходил никуда. Кожа была укреплена чарами, лямки растягивались, подстраиваясь под драконий размер. Оказываться голым после спонтанного оборота Вальхену не улыбалось.
Всё начиналось, как всегда: гул в ушах, дрожь в пальцах, жар в груди — будто туда положили уголь и прижали свинцовой крышкой. Он знал этот приступ. Знал — и боялся. Пальцы сжались в кулаки, ногти вонзились в ладони. Не сейчас. Только не сейчас.
Он споткнулся, почти на четвереньках добрался до кресла. Не дракон. Сейчас — человек. Оборот в панике — дурная идея. Потом трудно вернуться. В прошлый раз на это ушла неделя. А сейчас — просто человек, дышащий коротко, с усилием, будто воздух стал густым, как смола.
На столе — книга. "Год в Четырёх Стенах". Автор имени не оставлял. Подписывается: Звезда.
Он дрожащими пальцами открыл её наугад. Буквы прыгали, строки расплывались, но он читал:
«Иногда, чтобы не сойти с ума я пересчитаю мысли.
Первая: я дышу.
Вторая: я жив.
Третья: если я боюсь — значит, мне есть, что терять.»
Он закрыл глаза. Слова вспыхнули в голове, как тихий свет.
«Если я боюсь — значит, мне есть, что терять.»
Он сосчитал медленно: выдох. Вдох. Ещё выдох. Снова вдох. Мир стал чуть тише.
Он не знал, кто такая Звезда. Но знал: её разум удерживает его над бездной. Там, где всё рвётся, шипит и сгорает, её слова — прочный камень.
Он вышел на задний двор. Утренняя прохлада пахла росой, дымкой и увядшей мятой. Трава хрустела под ногами. Небо начинало светлеть, розовея по краям, как щёки девицы, впервые попробовавшей настойку.
Шагнул в сторону, вдохнул, напрягся — и дал волю телу. Всё растянулось, скрючило, перестроилось. Спина выгнулась, кожа покрылась чешуёй. Огонь проснулся — тяжёлый, бурлящий, обжигающий изнутри. Килт взлетел вверх, завившись на шее, как шарф.
Дракон склонился над колодцем и выдохнул — не в полную силу, но с нажимом. Пар поднялся к небу. Вспыхнуло краткое эхо.
Он лёг на каменные плиты — огромный, тёплый. Какое-то время не двигался. Только пар поднимался с плеч, и из груди вырывался глухой гул.
Минут через десять он снова стал человеком — с лёгким покалыванием в позвоночнике. Килт мягко опустился, обвившись вокруг бёдер. Он сел, провёл рукой по волосам — после оборота они всегда казались чуть жёстче. Мир снова стал обычным. Почти.
Ещё не рассвело по-настоящему. Холодный воздух напитал дом влагой. Вальхен Драхенблад стоял во дворе и колол дрова.
Он любил это занятие: занёс топор — расколол. Древесина трещала, разлетаясь, а в голове звучали мысли, просившиеся наружу, как дым из заткнутой трубы.
Дракон... Звучит гордо. Почти благородно. Почти ложно.
Драконов создают в магических лабораториях. Алхимический жар, безумные формулы, шёпот магических слов, усилие воли и магии — вот где и как они рождаются.
Он аккуратно уложил охапку поленьев в поленницу, как младенцев в люльку. Порядок успокаивал. Там, где раньше бушевала ярость, осталось только эхо и потребность в простом — колоть, варить, жить.
Дракон — магоконструкт. Химера. Игрушка, стоившая целого королевства. Внутри — суть, плоть и кровь десятка существ. И его — тоже.
В яйцо, к которому Вальхена привязали, добавили его кровь. Как краску в воду. Вот и результат: два тела, одно сознание.
Он растопил печь, разогрел сковороду, разбил яйца. Добавил соли. Руки дрожали — сильнее обычного. Он сделал вдох, выждал, пока дрожь утихнет, и продолжил готовить. Положил масло, достал хлеб, поставил чайник.
Он и дракон — не хозяин и зверь. Они — одно. Иногда ведёт он. Иногда — дракон. А иногда — никто. И тогда страшно.
Четыре тысячи лет маги Эуропы, в основном тёмные и разумники, пытаются создать породу. Настоящую. Но всё выходит — гигантские неразумные крылатые ящерицы. Случайные, одиночные удачи. Бесплодные. Опасные.
Он сел у окна, поставил сковороду на доску, налил себе отвара.
Он — химера. Он должен жить. Готовить завтрак. И прожить ещё один день.
Прода от 23.06.2025, 22:20
Он погрузился в размышления и в поедание яичницы. Вкус — простой, сытный, как сама жизнь. Желток тёплый, хлеб хрустит, отвар пахнет мятой.
Мысли скользили, как вода подо льдом.
Оборот…
Безумное и гениальное решение безумных и гениальных магов — в основном тёмных и разумников. Создать два тела, одно из которых всегда должно находиться в резонансном хранилище — в ловушке вне мира, в искусственной лакуне, подвешенной между Тварным Миром и Бездной. Карусель — проклятая и изящная. Оборот — это не превращение. Это обмен.
Каждый раз, когда он «оборачивается», его тело — то, что называют человеческим — уходит, растворяясь через минипорталы, как через мясорубку. Скручивается, сжимается, сгорает — и пересылается в ту лакуну. А драконье тело, что всё это время лежит в капсуле-мертволоже, возвращается.
Да, капсула. В ней — вторая его плоть, полная силы и чешуи, обжигающая изнутри магией, но не живая до конца.
Он не знал, сколько ещё раз выдержит эта конструкция. Магия — не безгранична. Да и нервы тоже.
С каждым оборотом риск нарастал. Иногда разум приходил не сразу. Иногда — с ошибками. Иногда — память отставала, как отражение в старом переговорном зеркале со стёртым кристаллическим напылением. Иногда, хуже всего, — он не помнил, что делал в драконьем обличье. Пока не был агрессивен. Пока. Но сколько ещё?
Он уже был не юн. Система, созданная для военных нужд, проседала под весом человеческой души.
Он вздохнул и снова отпил отвара. Всё хорошо. Всё пока ещё хорошо.
И тут раздался сигнал связующего артефакта.
Вальхен вздрогнул. Серебристый прямоугольник у его локтя чуть не соскользнул со стола. Впрочем, даже если бы он разбился, этот собеседник отразился бы и в осколке.
На поверхности артефакта вспыхнул герб царя Славенны. Веселин.
Вальхен вздохнул, коротко вытер руки и коснулся артефакта.
— Да, мой тсар, — сказал он, не пытаясь скрыть свой астурийский акцент.
На зеркальной поверхности артефакта отразился кабинет царя — массивные шторы, распахнутое окно, утренний свет, рассеивающийся в дымке. Веселин сидел не как правитель, а как уставший человек: в простой рубахе, волосы ещё влажные, взгляд — чуть рассеянный.
— Здрав будь, друг мой, — с лёгкой, почти смущённой улыбкой отозвался царь. — Не разбудил?
— В деревне фстают рано. Ты не об этом хотел говорить, мой тсар.
Веселин хмыкнул.
— Ты, как всегда, видишь насквозь. Нет, подожди, дай мне… чуть-чуть времени.
Вальхен поднял бровь, но промолчал. На экране Веселин взял в руки книгу — обложка с гравированной звездой, золотистые уголки, закладка в середине.
— Читал новую? «Три безмолвия и ветер». Мне кажется, Звезда становится всё более... философской. Меньше иронии, больше... — он поколебался, — боли.
— Я читал. И согласен. Но между строк фсё та же мысль: таше в тишине можно говорит. И таше в боли можно остаться человеком.
Веселин задумчиво кивнул, вертя книгу в руках.
— Завёл бы ты письмовник о книгах. Будешь пользоваться популярностью.
Вальхен не ответил. Он ждал.
— У нас нынче туманы, — продолжил царь, уже явно плетя кружева. — Над рекой, как молоко. Все мои советники чихают. Цветёт что-то злющее. Птицы поют как проклятые.
— Веселин.
— Да?
— Скажи, что тебе нужно. Мне приятно с тобой говорит, но ты ходишь вокруг та около, как невеста фокруг коровы, чтоб показать какая она хозайка.
Царь усмехнулся, но глаза у него вдруг стали серьёзными, почти усталыми.
— Ты — мой друг. Мой наставник. Моя последняя опора, когда всё валится. Кому мне ещё сказать? Кому, кроме тебя, я могу доверить…
Он замолчал, и Вальхен вздохнул — мягко, с пониманием.
— Роана.
— Присмотри за ней, — тихо сказал Веселин. — Прошу тебя. Я не справляюсь. Она… она не злая. Не дурная. Но… нелепая. Беззащитная в мире, где за глупость платят слишком дорого.
— Я монстр, и никто не удифится, если буту рядом, — с усмешкой произнёс Вальхен.
Веселин опустил глаза.
— Она слушает тебя, пусть и не признается. Ты знаешь, как быть терпеливым. А я — не знаю.
Некоторое время Вальхен молчал. За его спиной дымилась печь, ветер колыхал траву за окном.
— Я присмотру, — просто сказал он. — Обещаю.
Веселин облегчённо кивнул. Потом снова взглянул на книгу в руке.
— Звезда, кстати, как будто тебя описывает в третьей главе. «Он был тем, кого сломали, но не добили».
— Ты уферен, что это не о тебе? Или о кашдом тшелофеке в разный момент фремени, — мягко ответил Вальхен.
— Может быть… — сказал царь и прикрыл глаза. — Спасибо, что ты есть.
Связь оборвалась.
А Вальхен ещё долго сидел у окна, прислушиваясь к отголоску чужого голоса и к собственным, давним мыслям, которые поднимались, как пар от крепкого отвара.
Глава 2
Когда дракон спит, и куры на крыше - орлы
Славеннская пословица.
Веселин стоял у раскрытого окна своего кабинета, глядя на площадь — пустую, залитую утренним солнцем, с колыхающимся от лёгкого ветра флагом над башней. Его рубашка была расстёгнута на одну пуговицу больше, чем позволял придворный этикет, волосы ещё слегка влажные — он не стал ждать, пока высохнут. Заушник-артефакт тихо потрескивал, подавая новостную ленту с полупринуждённой бодростью:
?? Славенна, столица:
— «Царевна Роана вновь вызывает волну обсуждений. В последнем выпуске передачи “Слово о Смехе” лицидей Панкратий исполнил сатирическую сценку “Колобок и Трон”, в которой колобок бежит не от бабушки с дедушкой, а от ответственности...»
Веселин тихо выдохнул, сжал переносицу и прошептал себе под нос:
— Только не снова.
Артефакт вещал дальше:
?? Астурия, сенсация:
— «В Верховном Суде был застрелен магистр Рейнхальд... Уже распространяются слухи, что под личиной магистра скрывался Лорд Проклятый...»
Он вздёрнул бровь.
— Отлично. Как будто у нас своих проклятых мало.
Артефакт неумолим:
?? Южные земли:
— «Магический град обрушился на три деревни. Пострадали посевы пшеницы и тыквы...»
— А тыквы-то за что, — с искренним сожалением пробормотал царь. — Только начали наливаться...
?? Пираты архипелага Фарос:
— «Похищен караван чар-пряжи. Модельерша Мадомилла в слезах: “Это не ограбление — это катастрофа!”»
Веселин усмехнулся:
?? Западная граница:
— «Активизация тварей из Бездны...»
Эта новость заставила его посерьёзнеть. Он убрал заушник, щёлкнув по нему ногтем, и вновь посмотрел в небо.
— Вальхен, ну где ты ходишь...
Тишина. Пахло солнцем и бумагой. Где-то в коридоре завозились слуги, принося утренний чай и опасения.
Веселин поднял взгляд вверх, как будто там мог появиться силуэт крылатой тени.
— Хотя нет... Не вздумай приземлятся сверху. У нас крыша только что отремонтирована.
Он улыбнулся сам себе. И всё же с тревогой посмотрел на магическую печать в углу окна — ту, что затрепещет первой, когда приближается нечто древнее, огромное и знакомое.
И, как назло, — пока тишина.
***
Никто не забывает день, когда впервые увидел дракона.
Веселину было двенадцать. За окном сверкал солнечный день, и он, как обычно, скучал в своём любимом кресле, грызя перо и изображая интерес к "Краткому курсу государственного бюджета Славенны".
А потом во двор упала тень.
Он запомнил её — длинную, искривлённую, с раскидистыми крыльями. Копья полетели на землю, воины инстинктивно подались назад. Слуги заорали. А он — застыл у окна.
Это был дракон.
Серебристый. Огромный. С хребтом, усыпанным шипами, и глазами цвета выцветшего янтаря. Величественный, как вершина горы. Красивый — в той пугающей, первозданной красоте, от которой щемит где-то под рёбрами. Размах крыльев — добрые двенадцать метров, и когда он приземлился, поднялась пыль, осевшая на мундиры и копья стражи.
И — нелепый шарф. Тёмно-синий, развевающийся на шее, словно слишком длинный галстук, затесавшийся в легенду. Он трепетал на ветру, придавая дракону вид профессора, сбежавшего с кафедры в метель.
Веселин тогда ахнул.
А потом обмер, когда дракон вдруг согнулся, закряхтел, затрещал — и, будто вывернувшись наизнанку, превратился в… человека.
И вот тут его детское воображение получило удар.
Не герой баллад. Не громовержец. Не воин в сияющих латах.
Перед ним стоял человек.
Человек не слишком красивый. Не слишком высокий. С неуложенными тёмными волосами, уставшим лицом и шарфом на бедрах, всё ещё обмотанным на манер жителей Ледяных островов. Достал из заплечного мешка одежду, начал одеваться, без суеты — будто пришёл не во дворец, а к себе домой. Словно всё это — и превращение, и пыль, и взгляды — не стоило ни секунды волнения.
— Это и есть… он? — прошептал тогда Веселин.
— Вальхен Драхенблад, — кивнул отец. — Воевода Горынский и самый честный человек которого я встречал.
В тот момент Веселина что-то изменилось. А может — началось. Потому что в этом человеке было больше храбрости, чем в сотне сияющих героев. В нём было что-то, что не кричало, не блистало, не требовало — но оставалось.
Он не был особенным. И именно поэтому — остался в памяти особенным.
Веселин с того дня уже не мог оторваться от его присутствия. Ни тогда. Ни потом. Ни сейчас.
И теперь, слушая завывание ветра за окнами, он снова вспомнил тот шарф.
И подумал, как мало нужно, чтобы стать частью чьей-то судьбы. Всего лишь не стесняться быть собой — даже если ты дракон с шарфом на шее.
Прода от 13.07.2025, 15:52
Для Вальхена во дворце отвели отдельную площадь. Не просто место для посадки — целую вымощенную плитами террасу, отделённую от людных улиц затейливой решёткой с предупреждающими табличками: «Не гладить. Не кормить.». На всякий случай — как бы кто не забыл, что бывший Горынский воевода хоть и старый друг царя, но всё же разумный дракон.
Наконец Веселин увидел, как на горизонте появляется знакомая сверкающая точка. Быстро растущая. Изломанный силуэт с блестящей чешуёй, крылья как две грозовые тучи, шлейф магического ветра позади.
