Но Муза-Мари повела его дальше. Недавно мы ездили дружной компанией на премьеру Дивилина-хореографа. Очень сильная постановка.
Инга с Мариком все еще вместе, хоть и работают в разных театрах. Лешка на этот раз ездил в Париж с Танюшкой, больше не хочет ее отпускать. Той же большой компанией мы зашли в гости к Дровэ: виллисы выполнили обещание и вернули его дух в его тело. Лешка хмурился, но молчал – Танюшка ему сообщила, что полиция обнаружила ее отпечатки в квартире Дровэ, потому что в тот вечер она приходила на сеанс спиритизма. Почему бы и нет? Она Лешке не изменила и, я уверена, никогда больше не вздумает пробовать. А Лешка теперь на руках ее носит. Переволновался, дозваниваясь после ссоры.
Очнувшись от комы, Дровэ рассказал полиции о своих отношениях со свихнувшимся призраком, но ему, разумеется, не поверили: эти побывавшие между жизнью и смертью чего только не наплетут! Жан Жак, прожженный редактор журнала, оказался непрост: поднял связи в литературной среде и успешно монетизировал обретенный духовный опыт, написав в рекордные сроки бестселлер. Он очень сдружился с командой Джованны. Девочки просвещают его в вопросах эзотерики, а «зеленый» Дровэ увлек их идеями защиты экологии. Джованна залетала ко мне посоветоваться, позволительно ли еще раз сменить род деятельности, я одобрила. Крупнейшей акцией бывших виллис стала очистка склонов Эвереста от мусора, оставленного поколениями экспедиций альпинистов. Ну, а дело об убийстве нашего худрука так и останется нераскрытым: у полиции нет ни единой улики, объясняющей произошедшее, как ни старались патологоанатомы, следователи и биохимические лаборатории выяснить причину загадочной смерти.
Земля увеличивается, пора готовиться к приземлению!
Осторожно тяну стропы, нужно развернуться на ветер. Парашют слушается, земля бежит, куда велено. Ощущение скорости увеличивается с каждым метром. Потрясающе…
Эдик уже на поле! Парашют величаво опадает на снег за спиной моего любимого.
Земля побежала куда-то вбок, надо срочно выравниваться. Опять тяну стропы. Земля подчиняется. Готовлю ноги, ровненько-рядышком, как объяснял инструктор. Есть! Мягко перекатываюсь на спину. В глазах небо.
Быстро поднимаюсь: чтобы парашют не потащило порывом ветра, инструктор велел его обежать.
Парашют растянулся на белом снегу лениво, с достоинством. Никуда он не станет дергаться, слишком себя уважает.
Все же решаю его обойти. Тоже с достоинством.
Покой. Совершенство согласия с миром.
По полю спешит ликующий Эдик. Забываю и парашют, и покой, и достоинство; выпутываюсь из ремней и бросаюсь навстречу. Мир кружится – Эдик подхватил меня на руки:
- Любимая…
Это я. Я – любимая. Мы вдвоем, меж сияющим снегом и небом.
Нет, втроем… Сказать прямо сейчас? Или все-таки вечером?
А у Эдика есть своя мысль: он вдруг отстраняет меня от груди, продолжая удерживать руками за плечи, и смотрит серьезно, стараясь проникнуть в душу:
- Асёнок, осталось вернуться на сцену.
Ну вот.
- Я на нее выхожу.
- Нудные вариации? Неаполитанская невеста в «Лебедином» вместо Одетты-Одиллии?
Не хватало мне согласиться на главную роль в «Лебедином» и впасть в раздвоение личности. Нет, я выбрала свою роль, и в ней счастлива. Но он прав, какой смысл танцевать бесконечные вариации с одинаковой улыбкой на лице?
Я смотрю в родные глаза:
- Эдик, а если я не вернусь на сцену?
Он молчит, а потом пожимает плечами, на лицо набегает улыбка:
- Ну, тогда и я уйду из театра. Отправимся в кругосветку, буду снимать ролики, как ты кормишь с руки носорогов.
- Никто не кормит с руки носорогов!
- Вот! Но это же несправедливо?
Я смеюсь и ныряю в нежность. Беру его руку, кладу себе на живот. Прямо поверх шуршащей куртки. Малыш, ты не против кормить носорогов? Прислушиваюсь. Разумеется – за!
- Ася? – голос Эдика внезапно садится. Волнуется. Рука пробирается под шуршащую куртку: – Асёнок, я правильно понял?!
Прижимаюсь крепче.
Люблю.
Дорогие, спасибо за то, что прошли со мной этот путь! Спасибо за ваши эмоции и комментарии. Счастья вам и любви!
Инга с Мариком все еще вместе, хоть и работают в разных театрах. Лешка на этот раз ездил в Париж с Танюшкой, больше не хочет ее отпускать. Той же большой компанией мы зашли в гости к Дровэ: виллисы выполнили обещание и вернули его дух в его тело. Лешка хмурился, но молчал – Танюшка ему сообщила, что полиция обнаружила ее отпечатки в квартире Дровэ, потому что в тот вечер она приходила на сеанс спиритизма. Почему бы и нет? Она Лешке не изменила и, я уверена, никогда больше не вздумает пробовать. А Лешка теперь на руках ее носит. Переволновался, дозваниваясь после ссоры.
Очнувшись от комы, Дровэ рассказал полиции о своих отношениях со свихнувшимся призраком, но ему, разумеется, не поверили: эти побывавшие между жизнью и смертью чего только не наплетут! Жан Жак, прожженный редактор журнала, оказался непрост: поднял связи в литературной среде и успешно монетизировал обретенный духовный опыт, написав в рекордные сроки бестселлер. Он очень сдружился с командой Джованны. Девочки просвещают его в вопросах эзотерики, а «зеленый» Дровэ увлек их идеями защиты экологии. Джованна залетала ко мне посоветоваться, позволительно ли еще раз сменить род деятельности, я одобрила. Крупнейшей акцией бывших виллис стала очистка склонов Эвереста от мусора, оставленного поколениями экспедиций альпинистов. Ну, а дело об убийстве нашего худрука так и останется нераскрытым: у полиции нет ни единой улики, объясняющей произошедшее, как ни старались патологоанатомы, следователи и биохимические лаборатории выяснить причину загадочной смерти.
Земля увеличивается, пора готовиться к приземлению!
Осторожно тяну стропы, нужно развернуться на ветер. Парашют слушается, земля бежит, куда велено. Ощущение скорости увеличивается с каждым метром. Потрясающе…
Эдик уже на поле! Парашют величаво опадает на снег за спиной моего любимого.
Земля побежала куда-то вбок, надо срочно выравниваться. Опять тяну стропы. Земля подчиняется. Готовлю ноги, ровненько-рядышком, как объяснял инструктор. Есть! Мягко перекатываюсь на спину. В глазах небо.
Быстро поднимаюсь: чтобы парашют не потащило порывом ветра, инструктор велел его обежать.
Парашют растянулся на белом снегу лениво, с достоинством. Никуда он не станет дергаться, слишком себя уважает.
Все же решаю его обойти. Тоже с достоинством.
Покой. Совершенство согласия с миром.
По полю спешит ликующий Эдик. Забываю и парашют, и покой, и достоинство; выпутываюсь из ремней и бросаюсь навстречу. Мир кружится – Эдик подхватил меня на руки:
- Любимая…
Это я. Я – любимая. Мы вдвоем, меж сияющим снегом и небом.
Нет, втроем… Сказать прямо сейчас? Или все-таки вечером?
А у Эдика есть своя мысль: он вдруг отстраняет меня от груди, продолжая удерживать руками за плечи, и смотрит серьезно, стараясь проникнуть в душу:
- Асёнок, осталось вернуться на сцену.
Ну вот.
- Я на нее выхожу.
- Нудные вариации? Неаполитанская невеста в «Лебедином» вместо Одетты-Одиллии?
Не хватало мне согласиться на главную роль в «Лебедином» и впасть в раздвоение личности. Нет, я выбрала свою роль, и в ней счастлива. Но он прав, какой смысл танцевать бесконечные вариации с одинаковой улыбкой на лице?
Я смотрю в родные глаза:
- Эдик, а если я не вернусь на сцену?
Он молчит, а потом пожимает плечами, на лицо набегает улыбка:
- Ну, тогда и я уйду из театра. Отправимся в кругосветку, буду снимать ролики, как ты кормишь с руки носорогов.
- Никто не кормит с руки носорогов!
- Вот! Но это же несправедливо?
Я смеюсь и ныряю в нежность. Беру его руку, кладу себе на живот. Прямо поверх шуршащей куртки. Малыш, ты не против кормить носорогов? Прислушиваюсь. Разумеется – за!
- Ася? – голос Эдика внезапно садится. Волнуется. Рука пробирается под шуршащую куртку: – Асёнок, я правильно понял?!
Прижимаюсь крепче.
Люблю.
Дорогие, спасибо за то, что прошли со мной этот путь! Спасибо за ваши эмоции и комментарии. Счастья вам и любви!
