— Пустяки, у эльфов отличная регенерация.
— А у орков?
Этель попятилась. За спиной Ильсо возник Когон и решительным шагом направился к ней. На его лице зияла глубокая рана.
— Что… произошло? — только и смогла вымолвить Этель, не решаясь взглянуть ему в глаза. Орк засучил рукава и сложил руки на груди. Жесткая зеленая кожа была покрыта красными волдырями.
— Он тащил тебя на спине практически от самого Большого Бархана, с тех пор как твои волосы в очередной раз… ну… ты понимаешь. — Ильсо замялся и как-то невнятно указал на голову. Этель провела рукой по лбу, боясь коснуться затылка. Если она совсем облысеет — плевать. Она ушла в пустыню явно не за женихами: перед кем теперь красоваться?
И правда: вместо прежней густой шелковистой копны она нащупала грубые неровные клочки, у висков свисали две длинные пряди, но остальная длина заканчивалась возле шеи — и вместо светлых кончиков теперь там тлели угли. Что ж, тюрбан защитит не только от солнца.
Из палатки показался Оргвин:
— Надо было поесть как следует! — настоятельно произнес он, но дожидаться ответов не стал и резюмировал: — Идите спать, я останусь возле огня.
— Тебе самому покой нужен! Пусть она уйдет, — прорычал Когон. Его ноздри вздулись, и крепкий нагрудник поднялся от тяжелого дыхания. — Девчонка — обуза! Нам не выжить, если будем отвлекаться еще и на нее.
— Ты не можешь прогнать ее. — Пожилой гном покачал головой. — Она такая же беглянка, на той же самой службе Императора Ригарда. Мы в равных условиях.
— Она человек! Она… предаст.
— Ты служил людскому императору, Когон. Где было в это время твое племя? — Оргвин уселся у костра. — Выходим за час до рассвета. Мы прошли и Большой Бархан, и Юную Дюну. Впереди пески, и солнце не щадит ни людей, ни орков. Идите спать.
Гном пошевелил щепки, Ильсо отошел куда-то в сторону, Этель проследила: поверх каменного грота, где они укрылись на ночлег, забавно причмокивали толстыми губами верблюды. Выходит, она целых два дня была в отключке?
Ильсо что-то шепнул верблюдам, дождался в ответ довольного фырканья и прошмыгнул в палатку. Когон сплюнул под ноги и скрылся за гротом. Здесь выросли оранжевые скалы, в свете костра кажущиеся огнедышащими великанами. Если это был последний оплот перед Большой пустыней, ей следовало и вправду уйти.
— Спасибо, Оргвин. — Этель села напротив гнома. — Но Когон прав. Мне здесь не место. Я даже не знаю, кто я такая. Даже Долина Нищих меня отвергла.
— Все вы, молодые, самонадеянные глупцы! — заговорил гном строго. — Что ты, что Когон — все одно! Если считаешь, что сможешь пересечь пустыню в одиночку или вернуться через песчаные бури, пожалуйста! Ты видела лицо и руки орка. Там опасность! А про твои волосы я лучше промолчу.
Да, о косах мечтать не приходилось, но не могли же они просто… вспыхнуть? Как та лавка в Эшгете. В случае с Ангелочком она будто сама хотела этого: хотела, чтобы он ушел. А в случае с Джэйвин…
При мысли о женщине по телу пошли судороги. Она старалась не думать об этом, но чем больше возвращалась мыслями в тот день, тем меньше находила случайностей, и больше — параллелей со вспыхнувшей лавкой и… палаткой у реки, выходит, тоже? И все бы к месту: ее дар, так похожий на проклятие, мог пригодиться в будущем походе в Цитадель, если бы не злоба Когона… ко всем людям.
Этель поежилась и осмотрелась: ночь, сухой холодный воздух, песок. И огромный серп месяца над головами: в сезон Солнца он всегда появлялся осторожно, одним мазком, в то время как в сезон Луны стояло чарующее полнолуние. В сезоны же Ветра и Облаков небо украшали полулуны (иные называли полумесяцы), повернутые в разные стороны.
Но сейчас Этель залюбовалась. Было что-то чарующее в этой тишине, темноте и… ночной бездне. Может быть, потому, что это состояние так походило на то, что творилось у нее на душе?
— Оргвин! Буди Ильсо! Живо! — крик орка вывел ее из раздумий, и она вздрогнула. Когон вылетел с уступа, его топоры были окрашены в болотный цвет, лоб покрывали крупные капли. Он будто удирал от… монстра. Снова?
От этого осознания Этель вскочила. А потом неосознанно попятилась.
На орка надвигалось Нечто. Высотой с три человеческих роста, с клешнями размером с лодку вместо ног и двумя головами, как язык змея.
Оно ударило хвостом о землю, столб песка взмыл в воздух и потушил слабенький костер. Из палатки выскочил Ильсо, Оргвин отходил к флангу, Когон уже неистово рычал, рассекая воздух возле одной из чешуйчатых морд. Хвост чудовища дернулся, и мутная стена песка закрыла Этель от спутников.
Этель слышала лишь ругательства орка впереди, стук молота Оргвина о плотную чешую с краю и свист стрел Ильсо откуда-то сверху, с каменного уступа.
Ладони снова словно обдало кипятком, и она невольно вскрикнула. Жар проскользил по венам, проник под ногти, подобрался к кончикам пальцев. Этель задержала дыхание. Столб пыли перед ней расходился, стрелы эльфа отлетали назад. Молот гнома едва пробивал броню на кончике хвоста монстра, орк пытался изловчиться, чтобы подобраться к уязвимым местам за клешнями. Две головы извивались и издавали оглушающие вопли далеко не в унисон.
— О, нет…
Как будто по сигналу, Этель вдохнула силу. Эта ярость, как неисчерпаемый источник, крик чудовища и отчаянные атаки спутников. У каждого их них свое прошлое, свой дом и даже своя правда, но сейчас они связаны одной странной судьбой: бывшие пленники Империи, странники без цели, и как бы ни противился Когон, она — одна из них.
Не до конца понимая, что делает, Этель взмахнула рукой и… подняла себя в воздух. Потоки ветра обвили ее талию, остатки волос взмыли вверх. Перед ее глазами выросли две пары черных, как бездна, глаз, с красными, словно налитыми кровью, зрачками.
Две головы чудовища в истошном вое устремились к ней, но она ударила первой. Из раскаленных ладоней посыпались искры, из груди вдруг вырвался ответный крик. Будто эта ярость, боль и сомнения копились глубоко в ней долгие годы, а сегодня вырвались наружу. И она впервые позволяла это.
Искры превратились в пламя, головы монстра обуглились и осели на неподвижное тело. Запахло гарью. Когон вонзил топоры в обмякшую плоть. Оргвин победно отрубил кончик хвоста тыльной — заостренной — стороной молота. Ильсо опустил лук.
Из рук Этель по-прежнему лился огненный поток, из груди рвалась наружу обида. Она копилась долгие годы, чтобы что? Чтобы стать, наконец, ее силой? Этель вдохнула и закрыла глаза. Ковер из плотного воздуха подхватил ее подол и аккуратно, как мать ребенка, опустил на землю.
Три удивленных взгляда безо всякого смущения уставились на нее. Жар в теле спал. Магический поток внутри сменился дрожью.
— Так вот кто ты такая, Этель… — Ильсо беззастенчиво улыбнулся, хитро сощурившись. Но Этель видела перед собой лишь кровавые руки Когона.
— Я могу убрать волдыри, — вдруг сказала. И ни страха, ни сомнения не возникло у нее в мыслях: она сможет. Теперь она точно знала это.
— Не подходи, — прорычал орк и отошел к палатке. Над его бровью выступила вена. — Ты монстр!
Он скрылся, Ильсо похлопал ее по плечу и нырнул следом за другом. Оргвин убрал с лица Этель слипшиеся волосы:
— Ты молодчина, Этель. Он благодарен.
Какой бы ни была, она не будет “своей”. Так решила Этель после слов Когона и полностью замкнулась. Оргвин старался ее растормошить, но она теперь не поддавалась: нужно было переосмыслить всю жизнь. Ее не принимали слабой, ее не принимали сильной, она сама не знала, какая на самом деле. И не знала, где уместнее слабость или сила. Ей предстояло научиться чувствовать эту грань.
Она не слышала ни перешептываний Когона и Ильсо, ни вздохов Оргвина: шла сама по себе и старалась не отставать. Выбравшись из-под грота, они вышли на песчаную равнину — даже барханы и те сливались в одно огромное песчаное море, что казалось, нет ни конца ни края их пути к Хрустальной Цитадели.
Об этом время от времени переговаривались воины, но Этель старалась не слушать. Она хотела научиться чувствовать. Мир, солнце, песок — свободу.
Вдруг стало неважно, во что она одета, какая у нее прическа и что она поест перед сном и на завтрак: если из-под земли покажется новый монстр, а воины уйдут далеко вперед, ее защитить будет некому.
Но теперь она и не хотела просить о помощи: знала, что может сама. Как, почему и откуда черпалась магия, она не знала, но отныне была уверена: это ее сила, и задача сводилась к тому, чтобы с ней совладать.
Своего верблюда Этель назвала Изюм. Он гордо вышагивал, иногда фыркая, но в целом соблюдая вереницу следом за Ильсо и Когоном. С Изюмом и правда стало передвигаться проще, несмотря на то, что он иногда показывал характер, не желая идти. Уставал от жары, думала Этель, и всему отряду приходилось устраивать остановку. Хорошо, что не только по прихоти Изюма: чаще других упрямился верблюд Когона, отчего орк не скупясь ругался.
С кем он столкнулся в пыльной зоне, Этель не спрашивала, но, глядя на его красные предплечья и глубокий шрам на носу, чувствовала укол вины. Впрочем, слова орка относительно ее роли возвращали в ней стержень, и она прогоняла любые сентименты.
Вместо лишних дум и восторгов пустыней теперь Этель старалась почувствовать силу — магию, наполнявшую этот чуждый мир. Казалось, что магия — это песок, а Этель — сосуд, вобравший в себя крупицы тайного знания, но без необходимости теперь она могла ее удержать.
По сути, все сводилось к ее желаниям: приходил враг — она ударяла, прятался — пульсации стихали.
Все шло изнутри — это поняла Этель, раз за разом оттачивая свои навыки в бою с новыми “клешнями”, как прозвали скорпионоподобных великанов с чешуйчатыми головами Ильсо с Когоном. Есть желание — есть и импульс, и сила; нет — и не надо, целее будет. А песчаные гадюки и скорпионы и вовсе обходили их стороной. Этель только видела шевелящийся песок и неровный след, который оставили после себя незваные гости.
У мелких оазисов они всегда останавливались. Даже не гнушались пройти лишний крюк, чтобы искупаться и вдоволь напиться. В таких местах им попадались молчаливые странники и пустынные сатиры, но никто их не трогал. Этель любовалась красотой пустыни и смотрела на блестящие от пота крепкие торсы орка и эльфа. Они первыми ныряли в синие озера и, с шумом тревожа гладь, плескались, как дети.
Сверху свисали пальмы, источая ароматы фруктов и зелени. Этель же рассматривала высокое небо: вот она, свобода! Она бы хотела улыбнуться, но в эти моменты что-то тяжелое сжимало тисками ее сердце, и она закрывалась, будто радость теперь была под запретом.
Но когда, мокрые и счастливые, из воды выходили мужчины и занимали места под пальмами, чтобы обсохнуть, Этель робко спускалась к озеру, дотрагивалась до воды кончиками пальцев и не могла противиться ее ласковым объятиям. После изнурительной жары и жажды такие моменты становились на вес золота.
Так они останавливались трижды. Еще трижды разбивали лагерь под каменными склонами загрубевшей породы. С учетом упрямства верблюдов, по расчетам Ильсо, они должны были достичь Хрустальной Цитадели еще через пять дней, но на седьмой день пути все пошло не так.
С самого утра Изюм не слушался ни ласковых уговоров, ни строгих приказов Этель. Глядя на товарища, заупрямились и другие. Пришлось ждать.
В итоге они вышли в путь позже обычного. Песок под ногами стал твердым, местами и вовсе шел трещинами от чрезмерной засухи, а редкие колючки, как язвы, уродовали ровное песчаное полотно: будто настроение самой пустыни изменилось, и в воздухе повисла тревога.
По обеим сторонам от себя Этель стала замечать руины — древние камни и занесенные песком фундаменты. Реже — более высокие постройки, еще реже — сохранившиеся своды.
Невольно Этель перестала подгонять Изюма, замедляясь и подробнее рассматривая детали новой местности. Впереди идущие Когон с Ильсо, судя по тому, что расстояние между ними ничуть не увеличилось, также сбавили темп. Этель нагнал Оргвин:
— Начались мертвые земли, — проговорил он заговорщицки, под лопатками пробежал холодок.
— Что это значит? — спросила она робко, на всякий случай осматриваясь и пытаясь обнаружить хоть малейшие намеки на оазисы. Последние две ночи они спали у подножия окаменелых дюн, и теперь, получается, и вовсе на воду и чистое тело рассчитывать не приходилось.
— Остался Иррахон, последний оазис. Из известных — не тот, что ищет Император, — понизив голос, сказал Оргвин. — До него два дня хода, а после… неизвестность. Никто не заходил дальше. Да и здесь, — он вздохнул, — мало кто бывает.
— Не хочешь покопаться в руинах? Вдруг ценные вещички найдешь? Продашь за дорого! — отозвался впереди идущий Когон. Расстояние между Изюмом и Хвостиком — такую кличку дала верблюду Когона Этель — совсем сократилось. — Здесь твоих поставщиков не видно: боятся за шкурку-то?
— На обратном пути, пожалуй, — уклончиво ответил Оргвин, а Этель посмотрела на орка. Видно было, что и ему не по себе от изменившейся местности, и теперь он прятал страх за усмешкой.
Он заметил ее взгляд и ответил тем же. После ее обморока и его злобного выпада они избегали друг друга, почти не говорили и уж тем более старались никак не соприкасаться при переходах. Теперь же он смотрел изучающе, с любопытством и легкой ухмылкой, а Этель пыталась понять, что же изменилось. Рана на носу почти затянулась, руки он закрыл полностью, голову повязал клетчатой куфией, а из взгляда убрал дерзость.
Будто осознав, что заминка затянулась, Когон подогнал Хвостика, но тот наотрез отказался идти. Считав, что путь назад безопасней (и, очевидно, быстрее приведет к воде), он прытью понесся назад. Когон с силой дернул поводья, но верблюд с громким бурлящим рыком ринулся прочь, оставляя за собой пыльные столбы. Когон злобно выругался, уже всем телом налегая на упрямца, но это лишь замедлило гордо уходящего Хвостика. Оргвин ринулся догонять, Ильсо, шедший впереди, сравнялся с Этель. Но спустя мгновение повторил за гномом.
Хвостик, устав от сопротивления, поджал под себя ноги и просто улегся на песок. Когон, не скупясь на ругательства, слез с махави и уже вдохнул, чтобы обрушить слова негодования подоспевшему Оргвину, как кто-то схватил его за лодыжку. Не удержавшись на ногах, орк упал, а из песка вынырнуло огромное щупальце.
Этель не успела среагировать, Ильсо мгновенно вскочил на верблюда и послал три метких стрелы в извивающийся хвост. Две из них пролетели мимо. Оргвин поспешил с ударом, Когон выхватил топоры и ударил своего захватчика, но его ноги, все глубже уходившие в песок, опоясали еще два таких же.
Этель спешилась. Изюм, ощутив свободу, ринулся прочь из опасного места. Она вскинула руки, но в тот же миг ощутила у себя на талии такое же змеиное прикосновение. Не контролируя движения, она ухватилась за эти щупальца, и они отпрянули, ошпаренные. Чешуя задымилась. Ладони Этель стали раскаленными.
— Прочь! — выкрикнула она с чувством, и в извивающиеся хвосты вылетел залп огненных искр. Ильсо и Оргвин обернулись на ее голос, но гном тут же вернулся к врагу, а эльф взял прицел куда-то над головой девушки. По разрастающейся тени перед собой Этель поняла, что щупальце вернулось предпринять вторую попытку ее задеть.
Она замахнулась, также раздавая искры вокруг себя, но Ильсо крикнул:
— А у орков?
Этель попятилась. За спиной Ильсо возник Когон и решительным шагом направился к ней. На его лице зияла глубокая рана.
— Что… произошло? — только и смогла вымолвить Этель, не решаясь взглянуть ему в глаза. Орк засучил рукава и сложил руки на груди. Жесткая зеленая кожа была покрыта красными волдырями.
— Он тащил тебя на спине практически от самого Большого Бархана, с тех пор как твои волосы в очередной раз… ну… ты понимаешь. — Ильсо замялся и как-то невнятно указал на голову. Этель провела рукой по лбу, боясь коснуться затылка. Если она совсем облысеет — плевать. Она ушла в пустыню явно не за женихами: перед кем теперь красоваться?
И правда: вместо прежней густой шелковистой копны она нащупала грубые неровные клочки, у висков свисали две длинные пряди, но остальная длина заканчивалась возле шеи — и вместо светлых кончиков теперь там тлели угли. Что ж, тюрбан защитит не только от солнца.
Из палатки показался Оргвин:
— Надо было поесть как следует! — настоятельно произнес он, но дожидаться ответов не стал и резюмировал: — Идите спать, я останусь возле огня.
— Тебе самому покой нужен! Пусть она уйдет, — прорычал Когон. Его ноздри вздулись, и крепкий нагрудник поднялся от тяжелого дыхания. — Девчонка — обуза! Нам не выжить, если будем отвлекаться еще и на нее.
— Ты не можешь прогнать ее. — Пожилой гном покачал головой. — Она такая же беглянка, на той же самой службе Императора Ригарда. Мы в равных условиях.
— Она человек! Она… предаст.
— Ты служил людскому императору, Когон. Где было в это время твое племя? — Оргвин уселся у костра. — Выходим за час до рассвета. Мы прошли и Большой Бархан, и Юную Дюну. Впереди пески, и солнце не щадит ни людей, ни орков. Идите спать.
Гном пошевелил щепки, Ильсо отошел куда-то в сторону, Этель проследила: поверх каменного грота, где они укрылись на ночлег, забавно причмокивали толстыми губами верблюды. Выходит, она целых два дня была в отключке?
Ильсо что-то шепнул верблюдам, дождался в ответ довольного фырканья и прошмыгнул в палатку. Когон сплюнул под ноги и скрылся за гротом. Здесь выросли оранжевые скалы, в свете костра кажущиеся огнедышащими великанами. Если это был последний оплот перед Большой пустыней, ей следовало и вправду уйти.
— Спасибо, Оргвин. — Этель села напротив гнома. — Но Когон прав. Мне здесь не место. Я даже не знаю, кто я такая. Даже Долина Нищих меня отвергла.
— Все вы, молодые, самонадеянные глупцы! — заговорил гном строго. — Что ты, что Когон — все одно! Если считаешь, что сможешь пересечь пустыню в одиночку или вернуться через песчаные бури, пожалуйста! Ты видела лицо и руки орка. Там опасность! А про твои волосы я лучше промолчу.
Да, о косах мечтать не приходилось, но не могли же они просто… вспыхнуть? Как та лавка в Эшгете. В случае с Ангелочком она будто сама хотела этого: хотела, чтобы он ушел. А в случае с Джэйвин…
При мысли о женщине по телу пошли судороги. Она старалась не думать об этом, но чем больше возвращалась мыслями в тот день, тем меньше находила случайностей, и больше — параллелей со вспыхнувшей лавкой и… палаткой у реки, выходит, тоже? И все бы к месту: ее дар, так похожий на проклятие, мог пригодиться в будущем походе в Цитадель, если бы не злоба Когона… ко всем людям.
Этель поежилась и осмотрелась: ночь, сухой холодный воздух, песок. И огромный серп месяца над головами: в сезон Солнца он всегда появлялся осторожно, одним мазком, в то время как в сезон Луны стояло чарующее полнолуние. В сезоны же Ветра и Облаков небо украшали полулуны (иные называли полумесяцы), повернутые в разные стороны.
Но сейчас Этель залюбовалась. Было что-то чарующее в этой тишине, темноте и… ночной бездне. Может быть, потому, что это состояние так походило на то, что творилось у нее на душе?
— Оргвин! Буди Ильсо! Живо! — крик орка вывел ее из раздумий, и она вздрогнула. Когон вылетел с уступа, его топоры были окрашены в болотный цвет, лоб покрывали крупные капли. Он будто удирал от… монстра. Снова?
От этого осознания Этель вскочила. А потом неосознанно попятилась.
На орка надвигалось Нечто. Высотой с три человеческих роста, с клешнями размером с лодку вместо ног и двумя головами, как язык змея.
Оно ударило хвостом о землю, столб песка взмыл в воздух и потушил слабенький костер. Из палатки выскочил Ильсо, Оргвин отходил к флангу, Когон уже неистово рычал, рассекая воздух возле одной из чешуйчатых морд. Хвост чудовища дернулся, и мутная стена песка закрыла Этель от спутников.
Этель слышала лишь ругательства орка впереди, стук молота Оргвина о плотную чешую с краю и свист стрел Ильсо откуда-то сверху, с каменного уступа.
Ладони снова словно обдало кипятком, и она невольно вскрикнула. Жар проскользил по венам, проник под ногти, подобрался к кончикам пальцев. Этель задержала дыхание. Столб пыли перед ней расходился, стрелы эльфа отлетали назад. Молот гнома едва пробивал броню на кончике хвоста монстра, орк пытался изловчиться, чтобы подобраться к уязвимым местам за клешнями. Две головы извивались и издавали оглушающие вопли далеко не в унисон.
— О, нет…
Как будто по сигналу, Этель вдохнула силу. Эта ярость, как неисчерпаемый источник, крик чудовища и отчаянные атаки спутников. У каждого их них свое прошлое, свой дом и даже своя правда, но сейчас они связаны одной странной судьбой: бывшие пленники Империи, странники без цели, и как бы ни противился Когон, она — одна из них.
Не до конца понимая, что делает, Этель взмахнула рукой и… подняла себя в воздух. Потоки ветра обвили ее талию, остатки волос взмыли вверх. Перед ее глазами выросли две пары черных, как бездна, глаз, с красными, словно налитыми кровью, зрачками.
Две головы чудовища в истошном вое устремились к ней, но она ударила первой. Из раскаленных ладоней посыпались искры, из груди вдруг вырвался ответный крик. Будто эта ярость, боль и сомнения копились глубоко в ней долгие годы, а сегодня вырвались наружу. И она впервые позволяла это.
Искры превратились в пламя, головы монстра обуглились и осели на неподвижное тело. Запахло гарью. Когон вонзил топоры в обмякшую плоть. Оргвин победно отрубил кончик хвоста тыльной — заостренной — стороной молота. Ильсо опустил лук.
Из рук Этель по-прежнему лился огненный поток, из груди рвалась наружу обида. Она копилась долгие годы, чтобы что? Чтобы стать, наконец, ее силой? Этель вдохнула и закрыла глаза. Ковер из плотного воздуха подхватил ее подол и аккуратно, как мать ребенка, опустил на землю.
Три удивленных взгляда безо всякого смущения уставились на нее. Жар в теле спал. Магический поток внутри сменился дрожью.
— Так вот кто ты такая, Этель… — Ильсо беззастенчиво улыбнулся, хитро сощурившись. Но Этель видела перед собой лишь кровавые руки Когона.
— Я могу убрать волдыри, — вдруг сказала. И ни страха, ни сомнения не возникло у нее в мыслях: она сможет. Теперь она точно знала это.
— Не подходи, — прорычал орк и отошел к палатке. Над его бровью выступила вена. — Ты монстр!
Он скрылся, Ильсо похлопал ее по плечу и нырнул следом за другом. Оргвин убрал с лица Этель слипшиеся волосы:
— Ты молодчина, Этель. Он благодарен.
Глава 12
Какой бы ни была, она не будет “своей”. Так решила Этель после слов Когона и полностью замкнулась. Оргвин старался ее растормошить, но она теперь не поддавалась: нужно было переосмыслить всю жизнь. Ее не принимали слабой, ее не принимали сильной, она сама не знала, какая на самом деле. И не знала, где уместнее слабость или сила. Ей предстояло научиться чувствовать эту грань.
Она не слышала ни перешептываний Когона и Ильсо, ни вздохов Оргвина: шла сама по себе и старалась не отставать. Выбравшись из-под грота, они вышли на песчаную равнину — даже барханы и те сливались в одно огромное песчаное море, что казалось, нет ни конца ни края их пути к Хрустальной Цитадели.
Об этом время от времени переговаривались воины, но Этель старалась не слушать. Она хотела научиться чувствовать. Мир, солнце, песок — свободу.
Вдруг стало неважно, во что она одета, какая у нее прическа и что она поест перед сном и на завтрак: если из-под земли покажется новый монстр, а воины уйдут далеко вперед, ее защитить будет некому.
Но теперь она и не хотела просить о помощи: знала, что может сама. Как, почему и откуда черпалась магия, она не знала, но отныне была уверена: это ее сила, и задача сводилась к тому, чтобы с ней совладать.
Своего верблюда Этель назвала Изюм. Он гордо вышагивал, иногда фыркая, но в целом соблюдая вереницу следом за Ильсо и Когоном. С Изюмом и правда стало передвигаться проще, несмотря на то, что он иногда показывал характер, не желая идти. Уставал от жары, думала Этель, и всему отряду приходилось устраивать остановку. Хорошо, что не только по прихоти Изюма: чаще других упрямился верблюд Когона, отчего орк не скупясь ругался.
С кем он столкнулся в пыльной зоне, Этель не спрашивала, но, глядя на его красные предплечья и глубокий шрам на носу, чувствовала укол вины. Впрочем, слова орка относительно ее роли возвращали в ней стержень, и она прогоняла любые сентименты.
Вместо лишних дум и восторгов пустыней теперь Этель старалась почувствовать силу — магию, наполнявшую этот чуждый мир. Казалось, что магия — это песок, а Этель — сосуд, вобравший в себя крупицы тайного знания, но без необходимости теперь она могла ее удержать.
По сути, все сводилось к ее желаниям: приходил враг — она ударяла, прятался — пульсации стихали.
Все шло изнутри — это поняла Этель, раз за разом оттачивая свои навыки в бою с новыми “клешнями”, как прозвали скорпионоподобных великанов с чешуйчатыми головами Ильсо с Когоном. Есть желание — есть и импульс, и сила; нет — и не надо, целее будет. А песчаные гадюки и скорпионы и вовсе обходили их стороной. Этель только видела шевелящийся песок и неровный след, который оставили после себя незваные гости.
У мелких оазисов они всегда останавливались. Даже не гнушались пройти лишний крюк, чтобы искупаться и вдоволь напиться. В таких местах им попадались молчаливые странники и пустынные сатиры, но никто их не трогал. Этель любовалась красотой пустыни и смотрела на блестящие от пота крепкие торсы орка и эльфа. Они первыми ныряли в синие озера и, с шумом тревожа гладь, плескались, как дети.
Сверху свисали пальмы, источая ароматы фруктов и зелени. Этель же рассматривала высокое небо: вот она, свобода! Она бы хотела улыбнуться, но в эти моменты что-то тяжелое сжимало тисками ее сердце, и она закрывалась, будто радость теперь была под запретом.
Но когда, мокрые и счастливые, из воды выходили мужчины и занимали места под пальмами, чтобы обсохнуть, Этель робко спускалась к озеру, дотрагивалась до воды кончиками пальцев и не могла противиться ее ласковым объятиям. После изнурительной жары и жажды такие моменты становились на вес золота.
Так они останавливались трижды. Еще трижды разбивали лагерь под каменными склонами загрубевшей породы. С учетом упрямства верблюдов, по расчетам Ильсо, они должны были достичь Хрустальной Цитадели еще через пять дней, но на седьмой день пути все пошло не так.
С самого утра Изюм не слушался ни ласковых уговоров, ни строгих приказов Этель. Глядя на товарища, заупрямились и другие. Пришлось ждать.
В итоге они вышли в путь позже обычного. Песок под ногами стал твердым, местами и вовсе шел трещинами от чрезмерной засухи, а редкие колючки, как язвы, уродовали ровное песчаное полотно: будто настроение самой пустыни изменилось, и в воздухе повисла тревога.
По обеим сторонам от себя Этель стала замечать руины — древние камни и занесенные песком фундаменты. Реже — более высокие постройки, еще реже — сохранившиеся своды.
Невольно Этель перестала подгонять Изюма, замедляясь и подробнее рассматривая детали новой местности. Впереди идущие Когон с Ильсо, судя по тому, что расстояние между ними ничуть не увеличилось, также сбавили темп. Этель нагнал Оргвин:
— Начались мертвые земли, — проговорил он заговорщицки, под лопатками пробежал холодок.
— Что это значит? — спросила она робко, на всякий случай осматриваясь и пытаясь обнаружить хоть малейшие намеки на оазисы. Последние две ночи они спали у подножия окаменелых дюн, и теперь, получается, и вовсе на воду и чистое тело рассчитывать не приходилось.
— Остался Иррахон, последний оазис. Из известных — не тот, что ищет Император, — понизив голос, сказал Оргвин. — До него два дня хода, а после… неизвестность. Никто не заходил дальше. Да и здесь, — он вздохнул, — мало кто бывает.
— Не хочешь покопаться в руинах? Вдруг ценные вещички найдешь? Продашь за дорого! — отозвался впереди идущий Когон. Расстояние между Изюмом и Хвостиком — такую кличку дала верблюду Когона Этель — совсем сократилось. — Здесь твоих поставщиков не видно: боятся за шкурку-то?
— На обратном пути, пожалуй, — уклончиво ответил Оргвин, а Этель посмотрела на орка. Видно было, что и ему не по себе от изменившейся местности, и теперь он прятал страх за усмешкой.
Он заметил ее взгляд и ответил тем же. После ее обморока и его злобного выпада они избегали друг друга, почти не говорили и уж тем более старались никак не соприкасаться при переходах. Теперь же он смотрел изучающе, с любопытством и легкой ухмылкой, а Этель пыталась понять, что же изменилось. Рана на носу почти затянулась, руки он закрыл полностью, голову повязал клетчатой куфией, а из взгляда убрал дерзость.
Будто осознав, что заминка затянулась, Когон подогнал Хвостика, но тот наотрез отказался идти. Считав, что путь назад безопасней (и, очевидно, быстрее приведет к воде), он прытью понесся назад. Когон с силой дернул поводья, но верблюд с громким бурлящим рыком ринулся прочь, оставляя за собой пыльные столбы. Когон злобно выругался, уже всем телом налегая на упрямца, но это лишь замедлило гордо уходящего Хвостика. Оргвин ринулся догонять, Ильсо, шедший впереди, сравнялся с Этель. Но спустя мгновение повторил за гномом.
Хвостик, устав от сопротивления, поджал под себя ноги и просто улегся на песок. Когон, не скупясь на ругательства, слез с махави и уже вдохнул, чтобы обрушить слова негодования подоспевшему Оргвину, как кто-то схватил его за лодыжку. Не удержавшись на ногах, орк упал, а из песка вынырнуло огромное щупальце.
Этель не успела среагировать, Ильсо мгновенно вскочил на верблюда и послал три метких стрелы в извивающийся хвост. Две из них пролетели мимо. Оргвин поспешил с ударом, Когон выхватил топоры и ударил своего захватчика, но его ноги, все глубже уходившие в песок, опоясали еще два таких же.
Этель спешилась. Изюм, ощутив свободу, ринулся прочь из опасного места. Она вскинула руки, но в тот же миг ощутила у себя на талии такое же змеиное прикосновение. Не контролируя движения, она ухватилась за эти щупальца, и они отпрянули, ошпаренные. Чешуя задымилась. Ладони Этель стали раскаленными.
— Прочь! — выкрикнула она с чувством, и в извивающиеся хвосты вылетел залп огненных искр. Ильсо и Оргвин обернулись на ее голос, но гном тут же вернулся к врагу, а эльф взял прицел куда-то над головой девушки. По разрастающейся тени перед собой Этель поняла, что щупальце вернулось предпринять вторую попытку ее задеть.
Она замахнулась, также раздавая искры вокруг себя, но Ильсо крикнул:
