— Она свободна, — согласился Лайонель. — Я ее не держу. Тем более, я знаю, что мы встретимся. Помни это, дорогая Этель, ты найдешь меня там, где заканчивается пустыня и начинается жизнь.
— Я приду к тебе, милый Лайонель, — прошептала она. Эльф спокойно подошел ближе и коснулся пальцами ее щеки.
— Вот еще один мой дар тебе. Прощай.
Он протянул ей свиток и, не дожидаясь ничьей реакции, покинул зал. В воздухе повисло каменное напряжение. Когон не мог усмирить дыхание, Этель, вырвав руку, отвернулась и закрыла лицо руками.
— Успокойся, зеленый. Смотри, она цела! — повторил Оргвин и, не скрывая эмоций, обнял Этель. — И, черт побери, даже принарядилась!
Этель не посмела открыть лицо и ничем не ответила Оргвину. Когон сжал зубы: все вышло неправильно. Но кого он обвинит теперь? Себя? Это было бы проще всего, но кто все исправит? И почему здесь, в храме Единого Истинного бога, сам Бронг допустил несправедливость?
Сжав до боли рукоятку топора, он опрометью бросился из зала. Надо было найти Ильсо и выяснить, что это за дудка, от которой он шарахнулся, как от огня. Но самое главное — больше никогда не смотреть на Этель.
Но это не получилось. Вечером, с заходом солнца, он молча вышел и направился к подножию бархана, где, по заверениям сатиров, и пролегала тайная безопасная тропа. Ильсо плелся следом — по-прежнему молчаливый, Оргвин ждал Этель. Этель отставала.
Замерев возле самого входа, они с Лайонелем держались за руки. Эльф коснулся цветка в ее волосах, и сухоцвет вспыхнул рубиновым светом. Они обнялись и слились в одно целое. Не в силах видеть их слащавое прощание, Когон резко развернулся и направился к тропе. Их уже ждали верблюды и фыркали, недовольные, что теряют тут время с чужаками.
Когон поправил седло, отгоняя навязчивые образы, но не удержался и метнул взгляд в сторону храма. Закатные лучи еще заигрывали с его стенами, у подножия сгустились сумерки, но рубиновый цветок в волосах Этель светился, как маяк. И теперь под руку с Оргвином этот маяк приближался.
Лайонель застыл на ступенях, как статуя забытого бога, смотря ей вслед, и тень от колонны обнимала его, как соратника.
Что это могло значить, Когон знать не хотел. Хотел, чтобы все думали, что он ведет их к Иррахону. И не понимал, что на самом деле он ищет способ вернуть ее — даже если для этого придется сжечь весь мир ее же руками.
Молчали целые сутки — до следующего заката. Даже на привалы останавливались молча. Когон ждал, когда Этель проявит слабость и попросит защиты или его присутствия, но она лишь прижимала к груди сверток Лайонеля и периодически сверялась с маршрутом. Карта — понял Когон. И наверняка на ней отмечены пути, которые неизвестны никому другому.
Что это за эльф, откуда он взялся, что хотел от Этель и от них всех, терзало его всю дорогу. И главное — почему девчонка так слепо ему доверяла? Где они были утром, когда он встречал сатиров? Почему Оргвин не смог их найти?
Он должен был с ней поговорить, Когон знал это. Он — никто другой: Ильсо после ситуации с дудкой вообще ото всех закрылся, Оргвин, наоборот, стал чересчур весел. Время от времени Когон слышал в конце их маленького каравана тихие гномьи напевы. Отряд разделился — это читалось невооруженным глазом. И это было худшим, что могло произойти с ними в суровой пустыне. Поодиночке не выжить — это Когон выучил назубок даже вопреки гордости.
Но когда в закатных лучах стали отсвечивать верблюжьи кости и высохшие колодцы, тревогу скрыть не удалось: они точно идут в оазис?
— Что там на твоей карте? — буркнул Когон, дожидаясь Этель и пропуская вперед Ильсо. Она пожала плечами:
— Все верно, мы идем по маршруту, Иррахон в четверти лиги, не больше.
— Тогда что все это значит? — пробубнил он и поспешил оставить девушку одну. Отозвался Ильсо:
— И это…
Когон нахмурился, но мысленно поблагодарил свирепую засуху за жертвы: они наконец-то разговаривали. Эльф завершил:
— Впереди слишком много солдат Императора… Как будто ждут кого-то.
— Может, нас? Ну хоть встретят с оркестром! — усмехнулся Оргвин и нагнал впереди идущих. Ильсо враз побледнел. Этель тоже поравнялась с мужчинами, в ее волосах снова сверкнул рубин.
— Выходит, Император дошел быстрее? Сумел миновать пустынных монстров?
— Наше время еще не вышло, — парировал Когон. — У нас есть, по меньшей мере, децена, чтобы найти Хрустальную Цитадель и оазис за ее стенами.
— Мы успеем, — кивнул Ильсо. — Идем.
Он повел караван, Когон мысленно выдохнул: ну хоть ожил! Правда его сарказма и острых словечек по-прежнему не хватало.
Зато теперь они с Этель поехали рядом — в середине между ведущим Ильсо и замыкающим Оргвином, и новое молчание выбивало из него остатки сил, пусть и идти оставалось всего ничего.
— Ты как будто другая… Этель, — это вырвалось само, мысли давили и рвались наружу. Притом, что он по-прежнему не знал, имеет ли право говорить о ней и… называть по имени.
— Я вдруг поняла, что скрывала себя настоящую. Лайонель разбудил во мне силу. Я это чувствую.
— Ты сама разбудила в себе силу, — пожал плечами Когон, верблюд фыркнул. — Без чьей-либо помощи. Спасла меня, положила монстров, как баллиста. И грех приписывать лавры эльфу, который нарядил тебя в безделушки и наградил бумажкой.
Этель глянула с укором. Ее лицо закрывала тень: солнце уже садилось.
— Не говори так. Лайонель… любит меня. Я знаю.
Она проговорила это тихо, опустив голову. Но ее спокойствие словно подожгло в нем ярость. Сам не ожидая от себя, Когон воскликнул:
— Любит? Тогда, может быть, расскажешь, где пропадала вчера утром? Оргвин тебя обыскался!
Умчавший вперед Ильсо обернулся, Когон махнул ему рукой, чтобы ехал, гном позади прекратил свои песни:
— Эй! Про меня говорите?
— Езжай, Оргвин, — пробубнил Когон. — Ничего важного.
Тот не возражал: обогнул их по дуге и окликнул Ильсо, чтобы он дождался. Когон повернул голову к Этель и вздрогнул: на него смотрела не живая девушка — статуя с пустыми глазницами из храма. И она так же пусто сказала:
— Храм большой. Заблудилась.
Когон не ответил, верблюды зафыркали в унисон: и правда, кто он такой, чтобы спрашивать? Кто он такой, чтобы знать что-то больше о девчонке?
Но ему на выручку внезапно пришел Ильсо:
— Хочешь сохранить себе жизнь… — он помедлил, но посмотрел на Этель внимательно. Она дернула поводья, Ильсо остановился тоже и поправился: — Нам сохранить жизнь, если точнее. То держись от него подальше. Этот эльф — угроза.
— Откуда тебе знать? — огрызнулась девушка. — Он приближен к королю, у него много полномочий!
Ильсо повременил с ответом и посмотрел на нее как-то чересчур пристально, что Когону стало не по себе. Но эльф все же ответил:
— Приближенные короля обычно именем господина не называются…
— Какая разница! — воскликнула Этель, снова дернула поводьями и легко объехала Ильсо. Они с Когоном пошли следом. — Пусть его хоть именем моего бывшего хозяина зовут! Он меня любит!
— Уверена? — спросил Когон с усмешкой, Ильсо пихнул его в бок. Но Этель снова резко развернулась и посмотрела на него злобными глазами. В них уже плясали искры ненависти. И не только в них. — Что тогда с твоими волосами? Куфия сейчас воспламенится!
Этель только фыркнула в унисон своему верблюду, развернулась и нагнала Оргвина, уже порядком ушедшего вперед. Свечение на ее голове пропало. Когон с Ильсо переглянулись и пожали плечами.
— Сейчас бы напиться, — мечтательно произнес Ильсо, и Когон поддержал:
— И уснуть.
Ильсо в исполнении своих желаний преуспел с лихвой, стоило им зайти в ночной Иррахон. Благо, что, несмотря на обилие имперских воинов, никто не спросил, кто они такие и по какому праву здесь: указ самого Императора не трогать? Или оазис принимал всех, как последний оплот перед пустыней?
В ярком свете месяца виднелись очертания пальм, в воздухе стояла влажность, между широких темно-зеленых листьев гулял прохладный ветер. И, укрытые плотным покрывалом ночи, здесь ясно прослеживались простенькие домики: в отличие от всех предыдущих, этот оазис был обитаемым.
На пути им попадались люди, в округе слышались голоса и даже песни. Но стоило их звукам коснуться ушей эльфа, он словно с цепи сорвался: не глядя на жилые улочки и поднимая столбы песка, пустил верблюда во весь опор. Когон выругался, но отправился следом. Оргвин с Этель уже давно скрылись из виду, оставалось надеяться, что наутро они все друг с другом найдутся.
А сейчас хотелось просто выпить по кружке-другой и разойтись по мягким кроватям: пора уже было оклематься от всех этих потрясений в храме да и… вообще.
Таверна “Глоток жизни” нашлась сразу же, буквально через дюжину шагов от ряда стройных пальм: тут и огни, и веселый смех, и запахи горячей еды порадовали и взгляд, и слух, и желудок. Казалось, что весь оазис собрался на пир по случаю их прихода.
Пахло потом и пальмовым вином, внутри гуляли клубы дыма. Имперские солдаты играли в кости, группа шумных орков в центре зала неприкрыто смеялась. Когон не спешил знакомиться: скорее всего, из армии Ригарда. Хотя Гнехта среди них не увидел. Хотя Гарза — одного из бывших сослуживцев, особенно буйного и пьяного — он все же заметил.
— Не твои соплеменники? — Ильсо плюхнулся на скамью за дальним столиком — чуть ли не единственным свободным в поздний час. Все стремились занять местечко поближе к центру, где уже настраивал инструменты какой-то уличный ансамбль. Не дожидаясь ответа, Ильсо залпом осушил кубок и сразу налил еще. Судя по запаху, это был чистый спирт.
— Пока не понял, — буркнул Когон, но взгляда с сородичей не отвел: вдруг они все-таки могли что-то знать о его племени? Это вспомнилось внезапно, как будто даже случайно, но имело ли это значение сейчас? И стоило ли вообще подходить ради этого к солдатам Императора?
— Ну? — Ильсо наклонился, понизил голос и глянул испытующе. Наполнил еще два кубка. — И что ты думаешь?
— Что? — не понял Когон.
— Насчет девчонки! Ну, и этого ее… Лайонеля! — Он поморщился, будто от отвращения, и, снова не дожидаясь Когона, выпил. Занюхал рукавом.
Когон покрутил в руках кубок и отставил:
— В задницу эльфа, — буркнул он, так же наклонившись. — Надо будет драться — будем драться.
— И как? — усмехнулся Ильсо. В углу забренчали какие-то несвязные звуки, в центре зала раздались недовольные возгласы, мол, когда уже будет представление, Ильсо снова потянулся к кувшину. Но вдруг остановился и серьезно, заглянув в глаза Когону, прошептал: — Ты же понял, что он маг?
— Маг?
— Добрый вечер, господа! — Официантка — юная эльфийка — поприветствовала друзей широкой улыбкой и задержала взгляд на Ильсо, будто оценивая, и немного покраснела. — Вот ваше угощение. Если буду нужна, зовите!
Она недвусмысленно подмигнула эльфу, а Когону сдержанно кивнула, но главное — поставила на стол кувшин янтарной финиковой настойки и два блюда с жареной курицей.
Ильсо проводил взглядом девушку, вздохнул, и они наконец радостно чокнулись. Кроме орков и имперских солдат-людей, в зале также находились ящеры и змеелюды, несколько эльфов и даже сатиров. Жители оазиса? Сколько их тут, интересно?
Но Ильсо вернул прежнюю тему:
— Вода, цветущие сухоцветы, перемена… Этель. Ты же понял, что он с ней сделал?
Эльф зашептал заговорщицки, из двух кувшинов на столе Когон выбрал спирт, наполнил кубки и рыкнул:
— Кроме того, что обманом забрал ее невинность?
— И тем самым дал ей дар!
— Проклятье, Ильсо! — воскликнул Когон, выпил залпом и ударил кулаком по столу. — Почему это нас должно волновать? Девчонка вольна делать что ей заблагорассудится! Ей даже сам Император волю выбора предоставил!
— Но факта это меняет: он носитель магии. И я сильно сомневаюсь, что он “обратил” ее (или как это у них называется?) ради большой и чистой любви к неуклюжей рабыне.
Когон промолчал. Они выпили. Потом еще и еще. Закусили курицей. По таверне поползли какие-то странные звуки. За соседним столиком с орками раздался взрыв смеха. Имперские солдаты на мгновение прекратили играть, но, удостоверившись, что опасности нет, продолжили свое занятие.
— Когон? И-ик! — Ильсо попытался подняться, но неведомая сила притянула его обратно к скамье. — Ты это... ты только не спи!
Дрожащей рукой он потянулся к кувшину, разливая настойку по кубкам. Спирт уже закончился. В уши ударил звон, а затем будто кто-то хорошенько дал по голове, что полились слезы.
— Ильсо, слышишь? Э-эй! Слышишь? — Пересиливая головокружение, Когон поднялся и пихнул эльфа в плечо. Перед глазами порядком поплыло. — Что это за ржавые птицы поют? По твоей части? Какие-то отмычки заскрипели! — Он рявкнул и осушил наполненный кубок. Голова приятно потяжелела.
— Чего? — Эльф расплылся в блаженной улыбке и чокнулся с невидимым собеседником. Кажется, сегодня он не скажет больше ни слова.
Когон подпер ладонью голову. Нет, это из всех рамок, простите! Что это крики голодных чаек? Как будто дверь тюремной камеры туда-сюда болтает. И это досуг лучшей таверны в оазисе? Не таверна, а тонущий корабль с траурным маршем в добрый путь.
Орк выругался и повернулся на звуки. Человеческий детеныш с кудрявой головой старательно водил смычком по коричневому корыту. Что ж, компания на остаток вечера определилась: храпящий эльф и музыкальная партия хрипящих судорог. И о чем они вообще говорили? Наверняка о чем-то важном…
— Что-то быстро ты... сдался, — промямлил Когон, с грустью глядя на пустой кубок и на спящего друга. От курицы остались одни кости, а голова шла кругом то ли от чудесного пустынного напитка, то ли от таланта юных музыкантов.
Возмутившись этим самым “талантом”, Когон даже поднялся и, нахмурившись, устремил взгляд в центр зала — на сцену. А потом опешил: кроме ансамбля там теперь кружился хоровод человеческих девушек в белых просторных одеждах. А в самом центре хоровода, беззаботно хохоча и притопывая на каждый третий такт, кружилась светловолосая девчонка с рубиновым цветком у виска. Этель.
— Чужачка, — прорычал Когон, впиваясь глазами в спутницу и не смея глянуть в округе: музыка стала громче и заглушила даже пьяный гомон орков. Хоровод продолжился.
Другие девчонки, такие же юные и глупые, подпевали такту и хлопали в ладоши, любуясь Этель. Иногда она подхватывала кого-то под руку и выводила в центр. Все бросались в пляс.
И как только стража могла ее схватить в Эшгете? Да ее пальцем тронь — разревется! И плевать, что однажды она залатала ему раны: просто повезло. И Ангелочка подпалила, скорее всего, случайно — безо всякой магии. Да это, наверное, Оргвин использовал старинные взрывные смеси гномов…
Когон нахмурился, а потом вспомнил ее взгляд в храме: гордый, величественный, не признающий компромиссов. Нет, это все-таки была она. И сейчас тоже.
Стараясь увести взгляд от хоровода, он снова посмотрел на эльфа: этот беспощадный разведчик, тень смерти, сейчас мило посапывал, лежа лицом в тарелке с остатками курицы. Три кубка свалили бедолагу напрочь! Или… четыре? Когон вздохнул: вроде бы семь. Или восемь? Да и какая разница? Бросил друга!
Девчачий смех снова приковал его внимание к сцене: она вынуждала, чтобы он смотрел. Смотрел и видел... что? Свое прошлое? Как люди предали их племя? Как Человек пришел в Чуткий лес и разорил все?
Зурха, его законная супруга, танцевала так же: выходила в центр племени, созывала местных и начинала песни. Другие поддерживали, плели венки из трав и лесных цветов, прижимали детишек…
— Я приду к тебе, милый Лайонель, — прошептала она. Эльф спокойно подошел ближе и коснулся пальцами ее щеки.
— Вот еще один мой дар тебе. Прощай.
Он протянул ей свиток и, не дожидаясь ничьей реакции, покинул зал. В воздухе повисло каменное напряжение. Когон не мог усмирить дыхание, Этель, вырвав руку, отвернулась и закрыла лицо руками.
— Успокойся, зеленый. Смотри, она цела! — повторил Оргвин и, не скрывая эмоций, обнял Этель. — И, черт побери, даже принарядилась!
Этель не посмела открыть лицо и ничем не ответила Оргвину. Когон сжал зубы: все вышло неправильно. Но кого он обвинит теперь? Себя? Это было бы проще всего, но кто все исправит? И почему здесь, в храме Единого Истинного бога, сам Бронг допустил несправедливость?
Сжав до боли рукоятку топора, он опрометью бросился из зала. Надо было найти Ильсо и выяснить, что это за дудка, от которой он шарахнулся, как от огня. Но самое главное — больше никогда не смотреть на Этель.
***
Но это не получилось. Вечером, с заходом солнца, он молча вышел и направился к подножию бархана, где, по заверениям сатиров, и пролегала тайная безопасная тропа. Ильсо плелся следом — по-прежнему молчаливый, Оргвин ждал Этель. Этель отставала.
Замерев возле самого входа, они с Лайонелем держались за руки. Эльф коснулся цветка в ее волосах, и сухоцвет вспыхнул рубиновым светом. Они обнялись и слились в одно целое. Не в силах видеть их слащавое прощание, Когон резко развернулся и направился к тропе. Их уже ждали верблюды и фыркали, недовольные, что теряют тут время с чужаками.
Когон поправил седло, отгоняя навязчивые образы, но не удержался и метнул взгляд в сторону храма. Закатные лучи еще заигрывали с его стенами, у подножия сгустились сумерки, но рубиновый цветок в волосах Этель светился, как маяк. И теперь под руку с Оргвином этот маяк приближался.
Лайонель застыл на ступенях, как статуя забытого бога, смотря ей вслед, и тень от колонны обнимала его, как соратника.
Что это могло значить, Когон знать не хотел. Хотел, чтобы все думали, что он ведет их к Иррахону. И не понимал, что на самом деле он ищет способ вернуть ее — даже если для этого придется сжечь весь мир ее же руками.
Глава 16
Молчали целые сутки — до следующего заката. Даже на привалы останавливались молча. Когон ждал, когда Этель проявит слабость и попросит защиты или его присутствия, но она лишь прижимала к груди сверток Лайонеля и периодически сверялась с маршрутом. Карта — понял Когон. И наверняка на ней отмечены пути, которые неизвестны никому другому.
Что это за эльф, откуда он взялся, что хотел от Этель и от них всех, терзало его всю дорогу. И главное — почему девчонка так слепо ему доверяла? Где они были утром, когда он встречал сатиров? Почему Оргвин не смог их найти?
Он должен был с ней поговорить, Когон знал это. Он — никто другой: Ильсо после ситуации с дудкой вообще ото всех закрылся, Оргвин, наоборот, стал чересчур весел. Время от времени Когон слышал в конце их маленького каравана тихие гномьи напевы. Отряд разделился — это читалось невооруженным глазом. И это было худшим, что могло произойти с ними в суровой пустыне. Поодиночке не выжить — это Когон выучил назубок даже вопреки гордости.
Но когда в закатных лучах стали отсвечивать верблюжьи кости и высохшие колодцы, тревогу скрыть не удалось: они точно идут в оазис?
— Что там на твоей карте? — буркнул Когон, дожидаясь Этель и пропуская вперед Ильсо. Она пожала плечами:
— Все верно, мы идем по маршруту, Иррахон в четверти лиги, не больше.
— Тогда что все это значит? — пробубнил он и поспешил оставить девушку одну. Отозвался Ильсо:
— И это…
Когон нахмурился, но мысленно поблагодарил свирепую засуху за жертвы: они наконец-то разговаривали. Эльф завершил:
— Впереди слишком много солдат Императора… Как будто ждут кого-то.
— Может, нас? Ну хоть встретят с оркестром! — усмехнулся Оргвин и нагнал впереди идущих. Ильсо враз побледнел. Этель тоже поравнялась с мужчинами, в ее волосах снова сверкнул рубин.
— Выходит, Император дошел быстрее? Сумел миновать пустынных монстров?
— Наше время еще не вышло, — парировал Когон. — У нас есть, по меньшей мере, децена, чтобы найти Хрустальную Цитадель и оазис за ее стенами.
— Мы успеем, — кивнул Ильсо. — Идем.
Он повел караван, Когон мысленно выдохнул: ну хоть ожил! Правда его сарказма и острых словечек по-прежнему не хватало.
Зато теперь они с Этель поехали рядом — в середине между ведущим Ильсо и замыкающим Оргвином, и новое молчание выбивало из него остатки сил, пусть и идти оставалось всего ничего.
— Ты как будто другая… Этель, — это вырвалось само, мысли давили и рвались наружу. Притом, что он по-прежнему не знал, имеет ли право говорить о ней и… называть по имени.
— Я вдруг поняла, что скрывала себя настоящую. Лайонель разбудил во мне силу. Я это чувствую.
— Ты сама разбудила в себе силу, — пожал плечами Когон, верблюд фыркнул. — Без чьей-либо помощи. Спасла меня, положила монстров, как баллиста. И грех приписывать лавры эльфу, который нарядил тебя в безделушки и наградил бумажкой.
Этель глянула с укором. Ее лицо закрывала тень: солнце уже садилось.
— Не говори так. Лайонель… любит меня. Я знаю.
Она проговорила это тихо, опустив голову. Но ее спокойствие словно подожгло в нем ярость. Сам не ожидая от себя, Когон воскликнул:
— Любит? Тогда, может быть, расскажешь, где пропадала вчера утром? Оргвин тебя обыскался!
Умчавший вперед Ильсо обернулся, Когон махнул ему рукой, чтобы ехал, гном позади прекратил свои песни:
— Эй! Про меня говорите?
— Езжай, Оргвин, — пробубнил Когон. — Ничего важного.
Тот не возражал: обогнул их по дуге и окликнул Ильсо, чтобы он дождался. Когон повернул голову к Этель и вздрогнул: на него смотрела не живая девушка — статуя с пустыми глазницами из храма. И она так же пусто сказала:
— Храм большой. Заблудилась.
Когон не ответил, верблюды зафыркали в унисон: и правда, кто он такой, чтобы спрашивать? Кто он такой, чтобы знать что-то больше о девчонке?
Но ему на выручку внезапно пришел Ильсо:
— Хочешь сохранить себе жизнь… — он помедлил, но посмотрел на Этель внимательно. Она дернула поводья, Ильсо остановился тоже и поправился: — Нам сохранить жизнь, если точнее. То держись от него подальше. Этот эльф — угроза.
— Откуда тебе знать? — огрызнулась девушка. — Он приближен к королю, у него много полномочий!
Ильсо повременил с ответом и посмотрел на нее как-то чересчур пристально, что Когону стало не по себе. Но эльф все же ответил:
— Приближенные короля обычно именем господина не называются…
— Какая разница! — воскликнула Этель, снова дернула поводьями и легко объехала Ильсо. Они с Когоном пошли следом. — Пусть его хоть именем моего бывшего хозяина зовут! Он меня любит!
— Уверена? — спросил Когон с усмешкой, Ильсо пихнул его в бок. Но Этель снова резко развернулась и посмотрела на него злобными глазами. В них уже плясали искры ненависти. И не только в них. — Что тогда с твоими волосами? Куфия сейчас воспламенится!
Этель только фыркнула в унисон своему верблюду, развернулась и нагнала Оргвина, уже порядком ушедшего вперед. Свечение на ее голове пропало. Когон с Ильсо переглянулись и пожали плечами.
— Сейчас бы напиться, — мечтательно произнес Ильсо, и Когон поддержал:
— И уснуть.
***
Ильсо в исполнении своих желаний преуспел с лихвой, стоило им зайти в ночной Иррахон. Благо, что, несмотря на обилие имперских воинов, никто не спросил, кто они такие и по какому праву здесь: указ самого Императора не трогать? Или оазис принимал всех, как последний оплот перед пустыней?
В ярком свете месяца виднелись очертания пальм, в воздухе стояла влажность, между широких темно-зеленых листьев гулял прохладный ветер. И, укрытые плотным покрывалом ночи, здесь ясно прослеживались простенькие домики: в отличие от всех предыдущих, этот оазис был обитаемым.
На пути им попадались люди, в округе слышались голоса и даже песни. Но стоило их звукам коснуться ушей эльфа, он словно с цепи сорвался: не глядя на жилые улочки и поднимая столбы песка, пустил верблюда во весь опор. Когон выругался, но отправился следом. Оргвин с Этель уже давно скрылись из виду, оставалось надеяться, что наутро они все друг с другом найдутся.
А сейчас хотелось просто выпить по кружке-другой и разойтись по мягким кроватям: пора уже было оклематься от всех этих потрясений в храме да и… вообще.
Таверна “Глоток жизни” нашлась сразу же, буквально через дюжину шагов от ряда стройных пальм: тут и огни, и веселый смех, и запахи горячей еды порадовали и взгляд, и слух, и желудок. Казалось, что весь оазис собрался на пир по случаю их прихода.
Пахло потом и пальмовым вином, внутри гуляли клубы дыма. Имперские солдаты играли в кости, группа шумных орков в центре зала неприкрыто смеялась. Когон не спешил знакомиться: скорее всего, из армии Ригарда. Хотя Гнехта среди них не увидел. Хотя Гарза — одного из бывших сослуживцев, особенно буйного и пьяного — он все же заметил.
— Не твои соплеменники? — Ильсо плюхнулся на скамью за дальним столиком — чуть ли не единственным свободным в поздний час. Все стремились занять местечко поближе к центру, где уже настраивал инструменты какой-то уличный ансамбль. Не дожидаясь ответа, Ильсо залпом осушил кубок и сразу налил еще. Судя по запаху, это был чистый спирт.
— Пока не понял, — буркнул Когон, но взгляда с сородичей не отвел: вдруг они все-таки могли что-то знать о его племени? Это вспомнилось внезапно, как будто даже случайно, но имело ли это значение сейчас? И стоило ли вообще подходить ради этого к солдатам Императора?
— Ну? — Ильсо наклонился, понизил голос и глянул испытующе. Наполнил еще два кубка. — И что ты думаешь?
— Что? — не понял Когон.
— Насчет девчонки! Ну, и этого ее… Лайонеля! — Он поморщился, будто от отвращения, и, снова не дожидаясь Когона, выпил. Занюхал рукавом.
Когон покрутил в руках кубок и отставил:
— В задницу эльфа, — буркнул он, так же наклонившись. — Надо будет драться — будем драться.
— И как? — усмехнулся Ильсо. В углу забренчали какие-то несвязные звуки, в центре зала раздались недовольные возгласы, мол, когда уже будет представление, Ильсо снова потянулся к кувшину. Но вдруг остановился и серьезно, заглянув в глаза Когону, прошептал: — Ты же понял, что он маг?
— Маг?
— Добрый вечер, господа! — Официантка — юная эльфийка — поприветствовала друзей широкой улыбкой и задержала взгляд на Ильсо, будто оценивая, и немного покраснела. — Вот ваше угощение. Если буду нужна, зовите!
Она недвусмысленно подмигнула эльфу, а Когону сдержанно кивнула, но главное — поставила на стол кувшин янтарной финиковой настойки и два блюда с жареной курицей.
Ильсо проводил взглядом девушку, вздохнул, и они наконец радостно чокнулись. Кроме орков и имперских солдат-людей, в зале также находились ящеры и змеелюды, несколько эльфов и даже сатиров. Жители оазиса? Сколько их тут, интересно?
Но Ильсо вернул прежнюю тему:
— Вода, цветущие сухоцветы, перемена… Этель. Ты же понял, что он с ней сделал?
Эльф зашептал заговорщицки, из двух кувшинов на столе Когон выбрал спирт, наполнил кубки и рыкнул:
— Кроме того, что обманом забрал ее невинность?
— И тем самым дал ей дар!
— Проклятье, Ильсо! — воскликнул Когон, выпил залпом и ударил кулаком по столу. — Почему это нас должно волновать? Девчонка вольна делать что ей заблагорассудится! Ей даже сам Император волю выбора предоставил!
— Но факта это меняет: он носитель магии. И я сильно сомневаюсь, что он “обратил” ее (или как это у них называется?) ради большой и чистой любви к неуклюжей рабыне.
Когон промолчал. Они выпили. Потом еще и еще. Закусили курицей. По таверне поползли какие-то странные звуки. За соседним столиком с орками раздался взрыв смеха. Имперские солдаты на мгновение прекратили играть, но, удостоверившись, что опасности нет, продолжили свое занятие.
— Когон? И-ик! — Ильсо попытался подняться, но неведомая сила притянула его обратно к скамье. — Ты это... ты только не спи!
Дрожащей рукой он потянулся к кувшину, разливая настойку по кубкам. Спирт уже закончился. В уши ударил звон, а затем будто кто-то хорошенько дал по голове, что полились слезы.
— Ильсо, слышишь? Э-эй! Слышишь? — Пересиливая головокружение, Когон поднялся и пихнул эльфа в плечо. Перед глазами порядком поплыло. — Что это за ржавые птицы поют? По твоей части? Какие-то отмычки заскрипели! — Он рявкнул и осушил наполненный кубок. Голова приятно потяжелела.
— Чего? — Эльф расплылся в блаженной улыбке и чокнулся с невидимым собеседником. Кажется, сегодня он не скажет больше ни слова.
Когон подпер ладонью голову. Нет, это из всех рамок, простите! Что это крики голодных чаек? Как будто дверь тюремной камеры туда-сюда болтает. И это досуг лучшей таверны в оазисе? Не таверна, а тонущий корабль с траурным маршем в добрый путь.
Орк выругался и повернулся на звуки. Человеческий детеныш с кудрявой головой старательно водил смычком по коричневому корыту. Что ж, компания на остаток вечера определилась: храпящий эльф и музыкальная партия хрипящих судорог. И о чем они вообще говорили? Наверняка о чем-то важном…
— Что-то быстро ты... сдался, — промямлил Когон, с грустью глядя на пустой кубок и на спящего друга. От курицы остались одни кости, а голова шла кругом то ли от чудесного пустынного напитка, то ли от таланта юных музыкантов.
Возмутившись этим самым “талантом”, Когон даже поднялся и, нахмурившись, устремил взгляд в центр зала — на сцену. А потом опешил: кроме ансамбля там теперь кружился хоровод человеческих девушек в белых просторных одеждах. А в самом центре хоровода, беззаботно хохоча и притопывая на каждый третий такт, кружилась светловолосая девчонка с рубиновым цветком у виска. Этель.
— Чужачка, — прорычал Когон, впиваясь глазами в спутницу и не смея глянуть в округе: музыка стала громче и заглушила даже пьяный гомон орков. Хоровод продолжился.
Другие девчонки, такие же юные и глупые, подпевали такту и хлопали в ладоши, любуясь Этель. Иногда она подхватывала кого-то под руку и выводила в центр. Все бросались в пляс.
И как только стража могла ее схватить в Эшгете? Да ее пальцем тронь — разревется! И плевать, что однажды она залатала ему раны: просто повезло. И Ангелочка подпалила, скорее всего, случайно — безо всякой магии. Да это, наверное, Оргвин использовал старинные взрывные смеси гномов…
Когон нахмурился, а потом вспомнил ее взгляд в храме: гордый, величественный, не признающий компромиссов. Нет, это все-таки была она. И сейчас тоже.
Стараясь увести взгляд от хоровода, он снова посмотрел на эльфа: этот беспощадный разведчик, тень смерти, сейчас мило посапывал, лежа лицом в тарелке с остатками курицы. Три кубка свалили бедолагу напрочь! Или… четыре? Когон вздохнул: вроде бы семь. Или восемь? Да и какая разница? Бросил друга!
Девчачий смех снова приковал его внимание к сцене: она вынуждала, чтобы он смотрел. Смотрел и видел... что? Свое прошлое? Как люди предали их племя? Как Человек пришел в Чуткий лес и разорил все?
Зурха, его законная супруга, танцевала так же: выходила в центр племени, созывала местных и начинала песни. Другие поддерживали, плели венки из трав и лесных цветов, прижимали детишек…
