— Ты выполнил свою роль, Ригард, — продолжил тот же голос. — Теперь ты свободен от оков маски. Исцеляющая… освободила тебя.
— От оков маски?! — воскликнул Император. — Эта маска провела меня сквозь пустыню, помогла преодолеть море Падших Душ, привела меня сюда, и… все зря!
— Твоему народу ничего не угрожает, — продолжал говорить тот же голос. Женщины не покидали грани пирамиды, словно на их плечах держалось все основание. — Ты можешь… идти.
— Где Творящий? — зарычал Император. — Трусит? Почему не выйдет и не объяснит мне все сам?!
— Мы ждем его, — ответила вторая женщина, но так же не шевельнулась. Этель продолжала рассматривать их фигуры и не могла поверить: это что, в самом деле, Истинные?
Она украдкой глянула на Когона. Он застыл, завороженный, но что именно отражалось на его лице, не смогла разобрать. Что-то среднее между восторгом, сожалением и злобой. Но в отличие от Ригарда, он не решался задать застывший на губах вопрос.
А ее буквально физически тянуло занять место в пирамиде. У нее было четыре грани, две из них спинами держали женщины в мантиях, другие две пустовали. В груди Этель образовывался теплый комочек света, не обжигающий, а именно теплый, и ей казалось, что она в силах исцелить любого одним прикосновением.
Исцеляющая…
От осознания того, что может оказаться Истинной, Этель неловко повела плечами и отступила на шаг. Затем дотронулась до рубинового сухоцвета в волосах, и к вершине пирамиды потянулся еще один рубиновый лучик. От самой сердцевины цветка.
Обе женщины одновременно повернули головы в ее сторону и сверкнули голубыми глазами: звали. И крупная судорога покрыла худощавое тело Этель: она не может здесь быть! Она… не Истинная.
Она робко переводила взгляд с одной на другую и не переставала отходить, пока не уткнулась спиной в широкую грудь Когона. Он обхватил ее за плечи и прижал к себе. Рубиновый луч рос. И через мгновение он призвал третьего Истинного в замкнутом основании этой пирамиды — Творящего.
В отличие от своих спутниц он сразу опустил капюшон, и свечение пропало. Женщины повторили за мужчиной. Возле уха каждого из них парил крохотный рубинчик. Но Этель совсем не интересовали их украшения или одежда: ее притягивал магнетический взгляд Творящего — иными словами, фиалковые глаза Лайонеля.
Когон крепче сжал плечо Этель. Лопатки девчонки затряслись, да и в нем самом, казалось, горел огонь непонимания: самозванец Лайонель — на самом деле не эльф?
— Так вот почему я не мог его вспомнить… — протянул негромко Ильсо, Оргвин присвистнул:
— Под личиной эльфа скрывался, самозванец?
— Ты выполнил часть сделки, Ригард, — холодно проговорил Творящий-Лайонель. — Выполним и мы.
— Что?! — взвыл Император. — О какой сделке речь, если здесь, внутри Цитадели, разрушенный город?! Я не говорю уже об оазисе — здесь даже жителей нет!
— Всему свое время, Ригард. Вот только мы получим свое…
Это прозвучало властно и как будто с намеком на что-то, и Когон негромко рыкнул:
— За спину мне, живо!
Этель не шевельнулась. Она так же оторопело глазела в упор на своего “возлюбленного” и наверняка не могла сопоставить две картинки: образ того, кого она знала, и того, кто был перед ней теперь.
— Милая Этель, это все тот же я, — продолжал говорить Творящий, но голос его стал приторным, — я дал тебе могущество, и ты должна пойти с нами. Эта грань рубиновой пирамиды Истинных для тебя.
Он показал на пустующую грань, Когон едва сдержал внутреннюю бурю, но Этель тихо сказала:
— Раса Истинных погибла, милый Лайонель. Мне незачем покидать своих друзей.
Но “эльф” беззаботно рассмеялся:
— Твое место здесь, моя родная. Моя любовь проложила тебе путь, тебя привел сам Император Ригард — ко мне, сюда, навечно… — Он призадумался, позволяя Ригарду податься вперед в исступлении, а Когону — полностью закрыть ее собой. Но все же продолжил: — Они не дадут тебе то, что могу дать только я — твою истинную силу и… любовь.
Он поднял руки, и рубиновый луч, исходящий от цветка, на глазах окреп, превращаясь в твердую струну, что Когону пришлось посторониться: это выглядело так, словно какой-то неведомый кукольник управлял ей откуда-то сверху, как марионеткой.
— Не дури ей голову, эльф! — Он вышел вперед. — Она уже постигла свою силу и знает, как управлять ей в любой ипостаси, так уймись и уходи отсюда!
— Я явился не для того, чтобы уходить, милый Когон. — Глаза Творящего сверкнули фиолетовым. — Моя раса уничтожена, но благодаря Ригарду и Этель мы сможем восстановить былое величие.
— Лжец! — воскликнул Ригард и обнажил меч. — Ты воспользовался моей слабостью, чтобы ударить сильнее. Это низко!
— Я лишь использовал твое благородное стремление, — отмахнулся Творящий. — Ты хотел спасти свой народ, я — свой. Кто-кто, а ты, дорогой Ригард, должен меня понимать. Ты, помнится, тоже не скупился на средства. Поэтому маска и выбрала тебя. Пока сила Истинной ее не разрушила. Как в пророчестве…
Этель подняла огромные глаза, в них Когон считал страх и оправдание. Будто она говорила: “Я не хотела этого, эта магия сама меня нашла”, а луч между тем, все креп. Две женщины, застывшие в других гранях пирамиды, закрыли глаза и опустили руки, словно пропуская сквозь себя поступающую силу.
— Мы не отдадим им тебя, крошка, — удостоверил Когон. — Они не заберут ни твой дар, ни тебя саму. Даже если придется сражаться.
Но ответил снова Творящий:
— Мы ничего не берем против воли, Когон. Этель решит сама. И ты… тоже.
Он взмахнул рукой, и на мерцающих гранях пирамиды стали появляться образы: простенькие хижины с соломенными крышами, деревья, пещера старейшины Укмара, угольные глаза Зурхи. Кулаки невольно сжались, он вышел вперед:
— Вы возвращаете к жизни, я знаю это! Так верните и не мучайте своим молчанием! Заберите меня, Гнехта, этого мерзкого человека. — Он указал на Ригарда. — Кого угодно! Но сделайте это!
— Это сделает Этель, я полагаю, — усмехнулся Творящий, и ее плечи подскочили. — Без нее пирамида неполная, но ей нужно научиться… нужно понять, как усилить ее дар. Вспомни, милая Этель, — он снова заговорил ласково, — что сказала тебе Джэйвин. Твое место не в деревне змеелюдов, не среди обжигающих песков Молчаливой пустыни и не в компании странных спутников. Тебе нужен толковый учитель…
— Ты поплатишься за Джэйвин! — вдруг рыкнул Ригард. — Она должна была занять место девчонки! Ты все знал, ты знал, как… манипулировать мной.
— О, милый Ригард, — беззаботно рассмеялся Творящий, — ты хотел спасти сестру, но так уж вышло, что она сама себя спасла, ей не нужен был дар Истинной, она нашла свое место среди змеелюдов. Но не я отобрал ее счастье. Напротив, я позволил ей прожить его, но ты решил иначе. Однако, довольно! — Он вдруг всплеснул руками, и с граней пирамиды исчезли любые образы. Мгновенно потемнело, лучи потускнели, и Когон снова закрыл собой Этель. Она стояла, бледная, глядя на светящиеся ладони, которые словно отражали свет от рубиновых лучей. Но вновь раздался властный голос Творящего:
— Уйди с ее пути, орк. Ты гасишь ее силу. Дарующая вернет тебе твое племя.
Одна из женщин кивнула, ее глаза снова засияли голубым. Вмешался Ригард:
— Здесь нет Источника! Ты обычный лжец, Творящий. Здесь нет ни воды, ни жизни…
Но Творящий вдруг прогромыхал:
— Здесь гораздо больше.
Его глаза снова налились фиолетовым, две женщины за его спинами — Дарующая и Видящая, как понял Когон — разомкнули руки, и пирамида распалась. На миг Цитадель погрузилась во тьму, лишь хрустальные грани слегка мерцали красным, а потом факелы снова зажглись на ее башнях. Творящий обернулся на спутниц, они взялись за руки и запрокинули головы. Над ними закружился рубиновый обруч. Когон схватился за топоры.
Ильсо давно уже стоял наготове с луком, Оргвин потирал рукоять молота. Этель не шевелилась. Ее лучистые глаза отражали красное свечение, покрывшее теперь Цитадель полностью, и устремлялись ровно в центр пустого бассейна, где сейчас творилась магическая ворожба.
Сначала это были бессвязные очертания — меняющие форму лучи, перерастающие в фигуры, замысловатые знаки, контуры, линии, обретающие плоть в пространстве, но тут же пропадающие и возникающие вновь. Капюшоны спали с голов Истинных, и Когон увидел светлые и темные струящиеся волосы женщин. Ветер трепал локоны и тянул куда-то вдаль.
Но самое главное — их глаза! Они были распахнуты, светились ярко-голубым и устремлялись ровно в центр высушенного бассейна, к меняющимся лучистым символам. И в какой-то момент все застыло. Рубиновый свет смешался с голубым, озаряя пространство сиреневым.
От внезапной вспышки Когон зажмурился, а когда через мгновение очнулся, Этель исчезла. Она шла, как зачарованная по рубиновому лучу, в центр сиреневой вспышки, прямо в распахнутые объятия Творящего. Женщины рядом словно держали веретено и плели тончайшую пряжу из световых нитей.
Когон почувствовал замешательство Ильсо под боком — наверное, впервые за все путешествие эльф колебался, тяжелое дыхание Оргвина выдавало его напряжение. Когон сжал кулаки сильнее и процедил:
— Не вмешиваемся. Если хотим остаться живыми.
Искоса он глянул на Императора. Тот стоял, поджав губу, с занесенным для удара мечом, освещенный таинственным светом, и пристально следил за происходящим. Одномоментно они вдруг встали на одну сторону, хотя и сложно это было признавать, но теперь у них был общий враг с опасными и до конца неясными целями.
Этель словно шла по зову, сияющими глазами освещая себе путь, но невольно попадала под влияние рубинового света, отчего цвет ее глаз постепенно менялся на фиолетовый. И чем ярче он становился, тем шире улыбался Творящий:
— Иди ко мне, моя любовь! В тебе уже великая сила! Но вместе мы восстановим нашу расу, вернем былое величие Истинных…
— Не поддавайся, Этель, — шептал Когон, но с каждым ее шагом к центру свечения меньше верил, что она вернется. Но все же чем ближе она становилась к Истинным, тем медленнее переставляла ноги. И в конце концов, на расстоянии пяти шагов, остановилась полностью.
А потом тишину ночи нарушил ее едва различимый шепот:
— Неужели… это все ты, Лайонель?
Это прозвучало с надломом, с какой-то непосильной болью, вырвавшейся наружу и накрывшей потоком всех, кто здесь находился. Словно она что-то видела или понимала, но лучше бы оставалась незрячей и несведущей.
— О, Этель, это все тот же я. Моя сила — твоя сила, моя душа — твоя…
— Твой подарок… — она коснулась сухоцвета в волосах, а потом достала тот старенький гребень, — должен был меня убить?
От надлома в ее голосе Когон чуть не бросился с голыми руками на самозванца. Его останавливала лишь свежая память от встречи с Видящей незадолго до осады Эшгета. Тогда он едва выжил от одного только удара. Что мог сделать Творящий — он старался не думать. А умирать было еще рано.
— Милая… — сладко заговорил Творящий, глядя, как мерцание линий тускнеет. Теперь весь свет, что остался в рамках разрушенного бассейна, сконцентрировался у ног и в глазах Этель. А она, знал Когон, со всем справится.
— Кто тебе такое сказал, глупенькая?
— Те женщины в Эшгете, их дети… ты забрал их? И я… должна была стать следующей.
— О нет, Этель, — злобная улыбка легла на лицо Творящего-Лайонеля, — ты должна была стать той, кем ты сейчас являешься. Той, кто передо мной. И станешь еще сильнее, когда поймешь, насколько в самом деле могущественна.
— Ты вернулся в Эшгет, чтобы забрать свое дитя, — вдруг раздалось совсем рядом, и Когон с удивлением обнаружил, что в разговор вмешался в Ильсо. Он по-прежнему держал лук и будто готовился к выстрелу. — Но никто не выжил: ни матери, ни младенцы. И ты случайно наткнулся на Этель…
Творящий захлопал в ладоши:
— Весьма недурно, лучший разведчик Империи! Или змеелюдского короля Жизога? Или…
Он оскалился, Ильсо невольно подался вперед и уже не скрываясь натянул тетиву, Когон процедил:
— Держи себя в руках, Ильсо. Ты помнишь мою ошибку…
Но Ильсо не повел и ухом. Он напрягся всем телом и с каменным лицом смотрел в фиолетовые глаза Творящего. И он властно проговорил:
— Я знаю, кто ты на самом деле, эльф Ильсо! Но знают ли твои друзья?
— Они примут меня любым, — прошептал эльф. — А остальные — плевать. И в первую очередь на тебя.
— Уверен? Кажется, Когон так не считает. А, зеленокожий? Тебе же важна преданность племени, общине, так? Твой старый друг Гнехт, например, не просто так уже не друг…
— Оставь их, Лайонель, — тихо проговорила Этель. Казалось, она вся начала светиться. Видящая и Дарующая смотрели напряженно: магические потоки сконцентрировались у ног Этель. — Пообещай, что никого не тронешь, я… — она глубоко вздохнула, ее волосы превратились в пламя, но оно горело размеренно и умиротворяюще и не вызывало страха. Этель набрала в легкие побольше воздуха и заговорила совсем иначе. Холодно, взросло: — Моя сила рвет меня изнутри, я чувствую каждую ее частичку и знаю, что должна идти с тобой. Но ты не причинишь им вреда. Никому из присутствующих.
— Только ради тебя, милая Этель. Хоть они этого и не заслуживают…
Он даже поклонился девушке и протянул руку, чтобы она ухватилась. С первым шагом Этель свечение вернулось в центр бассейна, Истинные снова вскинули руки, и снова над основанием бассейна образовалась рубиновая пирамида. Этель заняла свободную грань.
Все произошло одномоментно. Лучи приобрели форму рубиновой чаши, выросшей прямо со дна бассейна. Светящиеся потоки магии вырывались из ее краев, струились по воздуху и спадали в бассейн, наполняя его силой, как живительной влагой.
На лицах Истинных отразилось восхищение, восторг, радость — словно они впитывали давно ушедшее могущество и теперь наполнялись им целиком. Этель стояла опустив голову. Ее плечи слегка подрагивали, но рубиновые лучи по-прежнему создавали защитный ореол вокруг ее тела. До тех пор, пока чаша не материализовалась.
Теперь она стояла посреди бассейна, как фонтан, с ниспадающими потоками, но не достающими дна: они пронизывали тела Истинных — уже четверых. Но Когон смотрел только на Этель.
Ее тело укутали светящиеся фиолетовые нити, пронизывали грудь, овивали ноги и поднимали над землей. Огонь в ее волосах заигрывал с ветром, ладони светились, как и налившийся рубиновым сухоцвет, что казалось, они руководят ей, и если она не подчинится — умрет.
— Держись, крошка, — шепнул под нос Когон, но вдруг эту светящуюся идиллию нарушил Ригард:
— Как это поможет людям?! У меня армия за стенами, она измотана долгим переходом, она жаждет испить из источника! Вы привели нас на смерть!
С этим Когон был согласен: у них самих почти не осталось запасов воды, а за Цитаделью оазиса явно не наблюдалось. Хотя, возможно, стоило дождаться утра и осмотреться — как минимум, чтобы понять, что есть в этих стенах, и что может быть после. Но об этом думалось в самую последнюю очередь.
— Уймись, Ригард, — улыбнулся Творящий. — Подойди к Чаше. — Лицо Императора исказилось в ужасе, на что Творящий спокойно ответил: — Ты исполнил свою роль, привел к нам четвертую. И я приглашаю тебя с нами, ты получишь силу, станешь хранителем Зеркальной Цитадели Истинных.
Все трое резко обернулись на Императора. Он напрягся:
— Позволите людям умереть, чтобы жили Истинные? Вся империя Фолэнвер под ударом!
— От оков маски?! — воскликнул Император. — Эта маска провела меня сквозь пустыню, помогла преодолеть море Падших Душ, привела меня сюда, и… все зря!
— Твоему народу ничего не угрожает, — продолжал говорить тот же голос. Женщины не покидали грани пирамиды, словно на их плечах держалось все основание. — Ты можешь… идти.
— Где Творящий? — зарычал Император. — Трусит? Почему не выйдет и не объяснит мне все сам?!
— Мы ждем его, — ответила вторая женщина, но так же не шевельнулась. Этель продолжала рассматривать их фигуры и не могла поверить: это что, в самом деле, Истинные?
Она украдкой глянула на Когона. Он застыл, завороженный, но что именно отражалось на его лице, не смогла разобрать. Что-то среднее между восторгом, сожалением и злобой. Но в отличие от Ригарда, он не решался задать застывший на губах вопрос.
А ее буквально физически тянуло занять место в пирамиде. У нее было четыре грани, две из них спинами держали женщины в мантиях, другие две пустовали. В груди Этель образовывался теплый комочек света, не обжигающий, а именно теплый, и ей казалось, что она в силах исцелить любого одним прикосновением.
Исцеляющая…
От осознания того, что может оказаться Истинной, Этель неловко повела плечами и отступила на шаг. Затем дотронулась до рубинового сухоцвета в волосах, и к вершине пирамиды потянулся еще один рубиновый лучик. От самой сердцевины цветка.
Обе женщины одновременно повернули головы в ее сторону и сверкнули голубыми глазами: звали. И крупная судорога покрыла худощавое тело Этель: она не может здесь быть! Она… не Истинная.
Она робко переводила взгляд с одной на другую и не переставала отходить, пока не уткнулась спиной в широкую грудь Когона. Он обхватил ее за плечи и прижал к себе. Рубиновый луч рос. И через мгновение он призвал третьего Истинного в замкнутом основании этой пирамиды — Творящего.
В отличие от своих спутниц он сразу опустил капюшон, и свечение пропало. Женщины повторили за мужчиной. Возле уха каждого из них парил крохотный рубинчик. Но Этель совсем не интересовали их украшения или одежда: ее притягивал магнетический взгляд Творящего — иными словами, фиалковые глаза Лайонеля.
Глава 22
Когон крепче сжал плечо Этель. Лопатки девчонки затряслись, да и в нем самом, казалось, горел огонь непонимания: самозванец Лайонель — на самом деле не эльф?
— Так вот почему я не мог его вспомнить… — протянул негромко Ильсо, Оргвин присвистнул:
— Под личиной эльфа скрывался, самозванец?
— Ты выполнил часть сделки, Ригард, — холодно проговорил Творящий-Лайонель. — Выполним и мы.
— Что?! — взвыл Император. — О какой сделке речь, если здесь, внутри Цитадели, разрушенный город?! Я не говорю уже об оазисе — здесь даже жителей нет!
— Всему свое время, Ригард. Вот только мы получим свое…
Это прозвучало властно и как будто с намеком на что-то, и Когон негромко рыкнул:
— За спину мне, живо!
Этель не шевельнулась. Она так же оторопело глазела в упор на своего “возлюбленного” и наверняка не могла сопоставить две картинки: образ того, кого она знала, и того, кто был перед ней теперь.
— Милая Этель, это все тот же я, — продолжал говорить Творящий, но голос его стал приторным, — я дал тебе могущество, и ты должна пойти с нами. Эта грань рубиновой пирамиды Истинных для тебя.
Он показал на пустующую грань, Когон едва сдержал внутреннюю бурю, но Этель тихо сказала:
— Раса Истинных погибла, милый Лайонель. Мне незачем покидать своих друзей.
Но “эльф” беззаботно рассмеялся:
— Твое место здесь, моя родная. Моя любовь проложила тебе путь, тебя привел сам Император Ригард — ко мне, сюда, навечно… — Он призадумался, позволяя Ригарду податься вперед в исступлении, а Когону — полностью закрыть ее собой. Но все же продолжил: — Они не дадут тебе то, что могу дать только я — твою истинную силу и… любовь.
Он поднял руки, и рубиновый луч, исходящий от цветка, на глазах окреп, превращаясь в твердую струну, что Когону пришлось посторониться: это выглядело так, словно какой-то неведомый кукольник управлял ей откуда-то сверху, как марионеткой.
— Не дури ей голову, эльф! — Он вышел вперед. — Она уже постигла свою силу и знает, как управлять ей в любой ипостаси, так уймись и уходи отсюда!
— Я явился не для того, чтобы уходить, милый Когон. — Глаза Творящего сверкнули фиолетовым. — Моя раса уничтожена, но благодаря Ригарду и Этель мы сможем восстановить былое величие.
— Лжец! — воскликнул Ригард и обнажил меч. — Ты воспользовался моей слабостью, чтобы ударить сильнее. Это низко!
— Я лишь использовал твое благородное стремление, — отмахнулся Творящий. — Ты хотел спасти свой народ, я — свой. Кто-кто, а ты, дорогой Ригард, должен меня понимать. Ты, помнится, тоже не скупился на средства. Поэтому маска и выбрала тебя. Пока сила Истинной ее не разрушила. Как в пророчестве…
Этель подняла огромные глаза, в них Когон считал страх и оправдание. Будто она говорила: “Я не хотела этого, эта магия сама меня нашла”, а луч между тем, все креп. Две женщины, застывшие в других гранях пирамиды, закрыли глаза и опустили руки, словно пропуская сквозь себя поступающую силу.
— Мы не отдадим им тебя, крошка, — удостоверил Когон. — Они не заберут ни твой дар, ни тебя саму. Даже если придется сражаться.
Но ответил снова Творящий:
— Мы ничего не берем против воли, Когон. Этель решит сама. И ты… тоже.
Он взмахнул рукой, и на мерцающих гранях пирамиды стали появляться образы: простенькие хижины с соломенными крышами, деревья, пещера старейшины Укмара, угольные глаза Зурхи. Кулаки невольно сжались, он вышел вперед:
— Вы возвращаете к жизни, я знаю это! Так верните и не мучайте своим молчанием! Заберите меня, Гнехта, этого мерзкого человека. — Он указал на Ригарда. — Кого угодно! Но сделайте это!
— Это сделает Этель, я полагаю, — усмехнулся Творящий, и ее плечи подскочили. — Без нее пирамида неполная, но ей нужно научиться… нужно понять, как усилить ее дар. Вспомни, милая Этель, — он снова заговорил ласково, — что сказала тебе Джэйвин. Твое место не в деревне змеелюдов, не среди обжигающих песков Молчаливой пустыни и не в компании странных спутников. Тебе нужен толковый учитель…
— Ты поплатишься за Джэйвин! — вдруг рыкнул Ригард. — Она должна была занять место девчонки! Ты все знал, ты знал, как… манипулировать мной.
— О, милый Ригард, — беззаботно рассмеялся Творящий, — ты хотел спасти сестру, но так уж вышло, что она сама себя спасла, ей не нужен был дар Истинной, она нашла свое место среди змеелюдов. Но не я отобрал ее счастье. Напротив, я позволил ей прожить его, но ты решил иначе. Однако, довольно! — Он вдруг всплеснул руками, и с граней пирамиды исчезли любые образы. Мгновенно потемнело, лучи потускнели, и Когон снова закрыл собой Этель. Она стояла, бледная, глядя на светящиеся ладони, которые словно отражали свет от рубиновых лучей. Но вновь раздался властный голос Творящего:
— Уйди с ее пути, орк. Ты гасишь ее силу. Дарующая вернет тебе твое племя.
Одна из женщин кивнула, ее глаза снова засияли голубым. Вмешался Ригард:
— Здесь нет Источника! Ты обычный лжец, Творящий. Здесь нет ни воды, ни жизни…
Но Творящий вдруг прогромыхал:
— Здесь гораздо больше.
Его глаза снова налились фиолетовым, две женщины за его спинами — Дарующая и Видящая, как понял Когон — разомкнули руки, и пирамида распалась. На миг Цитадель погрузилась во тьму, лишь хрустальные грани слегка мерцали красным, а потом факелы снова зажглись на ее башнях. Творящий обернулся на спутниц, они взялись за руки и запрокинули головы. Над ними закружился рубиновый обруч. Когон схватился за топоры.
Ильсо давно уже стоял наготове с луком, Оргвин потирал рукоять молота. Этель не шевелилась. Ее лучистые глаза отражали красное свечение, покрывшее теперь Цитадель полностью, и устремлялись ровно в центр пустого бассейна, где сейчас творилась магическая ворожба.
Сначала это были бессвязные очертания — меняющие форму лучи, перерастающие в фигуры, замысловатые знаки, контуры, линии, обретающие плоть в пространстве, но тут же пропадающие и возникающие вновь. Капюшоны спали с голов Истинных, и Когон увидел светлые и темные струящиеся волосы женщин. Ветер трепал локоны и тянул куда-то вдаль.
Но самое главное — их глаза! Они были распахнуты, светились ярко-голубым и устремлялись ровно в центр высушенного бассейна, к меняющимся лучистым символам. И в какой-то момент все застыло. Рубиновый свет смешался с голубым, озаряя пространство сиреневым.
От внезапной вспышки Когон зажмурился, а когда через мгновение очнулся, Этель исчезла. Она шла, как зачарованная по рубиновому лучу, в центр сиреневой вспышки, прямо в распахнутые объятия Творящего. Женщины рядом словно держали веретено и плели тончайшую пряжу из световых нитей.
Когон почувствовал замешательство Ильсо под боком — наверное, впервые за все путешествие эльф колебался, тяжелое дыхание Оргвина выдавало его напряжение. Когон сжал кулаки сильнее и процедил:
— Не вмешиваемся. Если хотим остаться живыми.
Искоса он глянул на Императора. Тот стоял, поджав губу, с занесенным для удара мечом, освещенный таинственным светом, и пристально следил за происходящим. Одномоментно они вдруг встали на одну сторону, хотя и сложно это было признавать, но теперь у них был общий враг с опасными и до конца неясными целями.
Этель словно шла по зову, сияющими глазами освещая себе путь, но невольно попадала под влияние рубинового света, отчего цвет ее глаз постепенно менялся на фиолетовый. И чем ярче он становился, тем шире улыбался Творящий:
— Иди ко мне, моя любовь! В тебе уже великая сила! Но вместе мы восстановим нашу расу, вернем былое величие Истинных…
— Не поддавайся, Этель, — шептал Когон, но с каждым ее шагом к центру свечения меньше верил, что она вернется. Но все же чем ближе она становилась к Истинным, тем медленнее переставляла ноги. И в конце концов, на расстоянии пяти шагов, остановилась полностью.
А потом тишину ночи нарушил ее едва различимый шепот:
— Неужели… это все ты, Лайонель?
Это прозвучало с надломом, с какой-то непосильной болью, вырвавшейся наружу и накрывшей потоком всех, кто здесь находился. Словно она что-то видела или понимала, но лучше бы оставалась незрячей и несведущей.
— О, Этель, это все тот же я. Моя сила — твоя сила, моя душа — твоя…
— Твой подарок… — она коснулась сухоцвета в волосах, а потом достала тот старенький гребень, — должен был меня убить?
От надлома в ее голосе Когон чуть не бросился с голыми руками на самозванца. Его останавливала лишь свежая память от встречи с Видящей незадолго до осады Эшгета. Тогда он едва выжил от одного только удара. Что мог сделать Творящий — он старался не думать. А умирать было еще рано.
— Милая… — сладко заговорил Творящий, глядя, как мерцание линий тускнеет. Теперь весь свет, что остался в рамках разрушенного бассейна, сконцентрировался у ног и в глазах Этель. А она, знал Когон, со всем справится.
— Кто тебе такое сказал, глупенькая?
— Те женщины в Эшгете, их дети… ты забрал их? И я… должна была стать следующей.
— О нет, Этель, — злобная улыбка легла на лицо Творящего-Лайонеля, — ты должна была стать той, кем ты сейчас являешься. Той, кто передо мной. И станешь еще сильнее, когда поймешь, насколько в самом деле могущественна.
— Ты вернулся в Эшгет, чтобы забрать свое дитя, — вдруг раздалось совсем рядом, и Когон с удивлением обнаружил, что в разговор вмешался в Ильсо. Он по-прежнему держал лук и будто готовился к выстрелу. — Но никто не выжил: ни матери, ни младенцы. И ты случайно наткнулся на Этель…
Творящий захлопал в ладоши:
— Весьма недурно, лучший разведчик Империи! Или змеелюдского короля Жизога? Или…
Он оскалился, Ильсо невольно подался вперед и уже не скрываясь натянул тетиву, Когон процедил:
— Держи себя в руках, Ильсо. Ты помнишь мою ошибку…
Но Ильсо не повел и ухом. Он напрягся всем телом и с каменным лицом смотрел в фиолетовые глаза Творящего. И он властно проговорил:
— Я знаю, кто ты на самом деле, эльф Ильсо! Но знают ли твои друзья?
— Они примут меня любым, — прошептал эльф. — А остальные — плевать. И в первую очередь на тебя.
— Уверен? Кажется, Когон так не считает. А, зеленокожий? Тебе же важна преданность племени, общине, так? Твой старый друг Гнехт, например, не просто так уже не друг…
— Оставь их, Лайонель, — тихо проговорила Этель. Казалось, она вся начала светиться. Видящая и Дарующая смотрели напряженно: магические потоки сконцентрировались у ног Этель. — Пообещай, что никого не тронешь, я… — она глубоко вздохнула, ее волосы превратились в пламя, но оно горело размеренно и умиротворяюще и не вызывало страха. Этель набрала в легкие побольше воздуха и заговорила совсем иначе. Холодно, взросло: — Моя сила рвет меня изнутри, я чувствую каждую ее частичку и знаю, что должна идти с тобой. Но ты не причинишь им вреда. Никому из присутствующих.
— Только ради тебя, милая Этель. Хоть они этого и не заслуживают…
Он даже поклонился девушке и протянул руку, чтобы она ухватилась. С первым шагом Этель свечение вернулось в центр бассейна, Истинные снова вскинули руки, и снова над основанием бассейна образовалась рубиновая пирамида. Этель заняла свободную грань.
Все произошло одномоментно. Лучи приобрели форму рубиновой чаши, выросшей прямо со дна бассейна. Светящиеся потоки магии вырывались из ее краев, струились по воздуху и спадали в бассейн, наполняя его силой, как живительной влагой.
На лицах Истинных отразилось восхищение, восторг, радость — словно они впитывали давно ушедшее могущество и теперь наполнялись им целиком. Этель стояла опустив голову. Ее плечи слегка подрагивали, но рубиновые лучи по-прежнему создавали защитный ореол вокруг ее тела. До тех пор, пока чаша не материализовалась.
Теперь она стояла посреди бассейна, как фонтан, с ниспадающими потоками, но не достающими дна: они пронизывали тела Истинных — уже четверых. Но Когон смотрел только на Этель.
Ее тело укутали светящиеся фиолетовые нити, пронизывали грудь, овивали ноги и поднимали над землей. Огонь в ее волосах заигрывал с ветром, ладони светились, как и налившийся рубиновым сухоцвет, что казалось, они руководят ей, и если она не подчинится — умрет.
— Держись, крошка, — шепнул под нос Когон, но вдруг эту светящуюся идиллию нарушил Ригард:
— Как это поможет людям?! У меня армия за стенами, она измотана долгим переходом, она жаждет испить из источника! Вы привели нас на смерть!
С этим Когон был согласен: у них самих почти не осталось запасов воды, а за Цитаделью оазиса явно не наблюдалось. Хотя, возможно, стоило дождаться утра и осмотреться — как минимум, чтобы понять, что есть в этих стенах, и что может быть после. Но об этом думалось в самую последнюю очередь.
— Уймись, Ригард, — улыбнулся Творящий. — Подойди к Чаше. — Лицо Императора исказилось в ужасе, на что Творящий спокойно ответил: — Ты исполнил свою роль, привел к нам четвертую. И я приглашаю тебя с нами, ты получишь силу, станешь хранителем Зеркальной Цитадели Истинных.
Все трое резко обернулись на Императора. Он напрягся:
— Позволите людям умереть, чтобы жили Истинные? Вся империя Фолэнвер под ударом!
