Воздух стал тяжелее и на каждом вдохе Этель оседал липкой жижей на легких. Он был насыщен запахом медного дыма и кожи — как после мощного ритуала. По воздуху плыли золотистые искры. Они зависали настороженными наблюдателями, будто время в этом месте замедлилось.
“Когон искал только выгоду для своего племени… Оргвин знал о планах Императора… Ильсо служит тому, кто заплатит. А ты ему ничего не дала”.
Этель сжала зубы: это неважно. Они не предадут. В отличие от… нее.
Стараясь прогнать их образы, Этель перевела взгляд на стены. Перламутровые плиты потускнели, стали матовыми, как глаза мертвеца. Но, приглядевшись, Этель различила движутся силуэты. И вздрогнула: на нее шел Когон с окровавленным топором, рядом Оргвин ронял монеты возле мешков с символом Ди Форсуна, Ильсо стирал кинжалом свое лицо и исчезал в темном сиянии.
Этель подавила порыв сжечь все стены: он играет ей! Играет ее чувствами! Теперь она в его власти!
И будто подтвердив ее догадки, из мембранного окна на нее глянула другая Этель и беззвучно засмеялась: она, там, в окне, знала что-то большее, чем могла даже просто помыслить здесь. Не в силах видеть свои страхи, Этель рывком поднялась. Но тут же сильная рука Творящего скользнула по ее плечу — ласково, но с хваткой хищника.
Он надавил настойчиво, и она вернулась в постель. Но не посмела обернуться.
— Ты думаешь о них. Не надо. Они — прошлое, — сказал Творящий мягко.
Этель огрызнулась:
— А ты что? Будущее?
Он перевернул ее к себе, заставив встретиться взглядом. Но на нем Этель долго не задержалась, она впервые глянула на их ложе и проглотила ком: в местах, где соприкасались ее огонь и магия Творящего, шелковые простыни почернели, струящиеся края обуглились и пахли ядом. Теперь это была не постель, а словно древний алтарь — ткань застыла волнами, похожими на окаменевшее пламя.
Заметив ее взгляд, Творящий осторожно коснулся ее подбородка и развернул к себе. В его фиолетовых глазах отражались блики золотистых искр, что по-прежнему плыли по комнате, но Этель видела лишь темноту, которая поглощала ее, и не могла этому противостоять.
— Милая… Этель. Носящая гордое имя Исцеляющей! Я — единственный, кто не солгал тебе. Я дал силу, не прося ничего, кроме твоего доверия.
— Которое ты предал.
— Но ты здесь, и значит, мы нужны друг другу, так?
— Возможно, — проговорила Этель холодно, прямо в лицо Творящего. — Но я хочу увидеть их. Чтобы понять.
Творящий замер только на миг, а затем рассмеялся. Звук был теплым, но глаза остались ледяными. Он коснулся ее живота:
— У тебя будет новая семья. Настоящая.
Этель накрыла его ладонь своей и проговорила тихо:
— Уходи.
Они снова встретились глазами, и это было как противостояние: она знала, что он хотел, а он — что она просто так это не оставит, несмотря на видимую слабость. Теперь в ней горела сила, способная разрушить и Тусклые горы, и Зеркальную Цитадель.
Но он только кротко поцеловал ее в скулу и так же бесшумно вышел. Этель подошла к зеркалу. Его поверхность потрескалась, и трещины походили на рисунок сухой, жаждущей влаги пустыни. Влаги, от которой в этих трещинах взойдет первый росток.
Но в отражении Этель не увидела новую себя — только пустую комнату, где шевелились размытые тени. Которые, чем дольше она смотрела, обретали лица друзей: Когона с окровавленным топором, окруженного тенями его мертвого племени; Оргвина, бросающего мешок с золотом к ногам Императора; Ильсо, целующего руку эльфийского монарха.
Этель сжала зубы: он не достанет ее! Она сильнее! Ее друзья сильнее! Да, Когону важно племя, но он действительно рисковал за нее. Да, Оргвин связан с Императором... но и он спасал ее не раз. Да, Ильсо — агент, но на чьей стороне он сейчас?
Реальность смешалась со страхами, новая сила стала ее уязвимостью, одиночество грызло изнутри, вокруг были лишь лживые лица врагов, метящих на место преданных союзников. И даже больше.
Она положила руки на живот. Там, внутри, в самом низу, что-то ныло — не боль, а странное давление, будто что-то пустило корни, или собралось в плотный узел, или…
— Это просто усталость, — тихо проговорила Этель и уронила одну слезинку. Ее рот искривился от давящей изнутри боли. Она не может проиграть этой злой магии. Она сильнее. Но лица друзей из зеркала смотрели с укором, и она не могла себя простить.
От вселенского бессилия она грузным камнем осела на пол. Отражения стали переформировываться, но у нее уже не оставалось никаких сил терпеть насмешки. Она позволила вырваться крику отчаяния, огню — охватить ее изнутри. В тот же миг ее руки вспыхнули, и зеркало треснуло.
Она упала, и пришел долгожданный покой.
Потухло уже шесть факелов, а катакомбы не заканчивались. Когон с Оргвином шли, почти не останавливаясь на отдых, но усталость брала свое, и вынужденные перерывы становились все чаще.
Линии карты перемещались, будто невидимый художник менял эскиз прямо на глазах. Эскиз рубиновыми чернилами. Но это ни на что не влияло — путь был один.
В воздухе пахло плесенью, сыростью и ржавчиной — будто здесь долгие века назад хранились древние механизмы. На что Оргвин лишь усмехался: мол, гномы и не такое строили. Вполне возможно, что в породу был встроен какой-нибудь гномий подъемник, проржавевший от времени.
Почему-то он был уверен, что они идут именно к гномам — не к Истинным. Возможно, потому, что иначе в Зеркальную Цитадель было не попасть. Ну, и попросить помощи с осадой точно не помешало бы.
— Ты вообще уверен, что они тебя узнают? — засомневался Когон, когда в очередной раз зашла тема о плане их действий. Идти стало совсем трудно: дорога шла в уклон, воздух буквально давил на плечи. — Прошла проклятая куча лет!
— Узнают, не узнают — какая разница? Опасность для всех одна! — задрал нос Оргвин. — И надо быть глупцом, чтобы это отрицать. Жаль только, что этот гад Творящий мой платок с символом касты забрал, так больше шансов было бы…
Когон не ответил: понимал, что это так. И это не утешало. Он и сам лишился кулона с символом племени, но сейчас это волновало его меньше всего. Хотя и не отрицал, что Оргвинов платок бы оказался кстати.
За весь путь по катакомбам тело покрылось солевой коркой от пота, мышцы ныли нестерпимо, но боль уже стала частью пути. Не дойти варианта не было. Иногда ему чудились голоса: будто сами стены говорили ему о будущем, но стоило ему поддаться и пытаться разговаривать, сразу пропадали. Оргвин смотрел озадаченно, и Когону приходилось оправдываться:
— Ты что, не слышал?
— Только твой бред, — усмехался гном, и они продолжали идти. А потом все повторялось снова. Особенно в местах, где температура менялась: влажный холод переходил в сухой обжигающий воздух, и начинало пахнуть серой.
— Да они говорят со мной! — повторял Когон, оборачивался, искал источник звука, но кроме мокрых стен и капелек влаги под ногами, не видел ничего. Факел моргал.
— Это голод. Может, персик? — вздыхал Оргвин, протягивал сушеные фрукты, но Когон лишь злился: он не сошел с ума! Он точно знает, что кто-то с ним говорит!
На восьмой день — после сожженного восьмого факела — карта в руках гнома затрепетала, и пламя стало рубиновым. На стенах проявились древние фрески: люди без лиц, скелеты, чересчур длинные и гибкие, изображение древней чаши и драгоценных камней. И все они горели красным. Выходит, они шли правильно? Только магия их теперь будто не пропускала.
— Это не коридоры, — проворчал Оргвин, выпуская из рук ожившую карту. Она скомковалась у них на глазах и превратилась в маленький уголек. — Это ловушка. Пасть зверя. А мы у него в животе.
— Хорошо, что у нас оружие. Вырежем ему кишки, — рыкнул Когон.
— Знать бы, где сердце…
Словно в ответ на вздох гнома в трещине между камнями сверкнул огненный локон. Запахло сожженными волосами. Когон сорвался:
— Это Этель! Она говорит с нами! Она была здесь! — Он приложил ладонь к ложбинке, но огонь тут же потух. Зато выстроились подсвеченные рубиновым буквы: “Вы опоздали… я уже не та…”
А потом чей-то звонкий, но холодный смех разнесся по катакомбам, и Когон с рыком бросился на звук. Оргвин его сдержал:
— Остынь, зеленый! Это Истинные играют с тобой! Их магия, их Цитадель, в конце концов! А ты ведешься, как мальчишка!
— Если они с ней что-то сделают, я… я…
Когон, как пушинку, поднял гнома и отставил в сторону. Ударил кулаком в стену. Сверху посыпались мелкие камни, с тихим эхом раздался звук разбитого стекла. По спине пробежал холодок: здесь не было ничего стеклянного.
Орк и гном переглянулись. Идти во тьму Когон повременил. Впереди густились тени, становилось прохладно, и фрески на стенах медленно гасли.
— Мы все равно ее найдем, слышишь? — спокойно сказал Оргвин, но глаза его стали тяжелыми. — Знать бы еще, где Ильсо…
— У короля эльфов, где же еще? — вскинулся Когон. — Подлец!
При мысли о нем кровь вскипала в венах, сердце в груди билось неистово, кулаки сжимались, и он представлял их новую встречу, где он готов был драться не на жизнь, а на смерть.
— А что, если он приведет помощь? Он знает больше нашего: три монарха доверяли ему свои секреты! Неспроста он ушел, ох, неспроста… не хотел терять время на разборки.
Когон бросил гневный взгляд на гнома, но бурю внутри сдержал. Перехватил магический факел и буркнул:
— Пойдем уже, а то потухнет.
Но он не потух. Только вспыхнул ярче. И разгорался теперь с каждым новым их шагом. Когон с Оргвином переглядывались, но ничего не говорили. Это магия, очевидно, и она их теперь ведет, но как бы не пропустить опасность? Или… уже слишком поздно об этом заботиться?
Теперь, когда время не исчислялось сожженными факелами, идти стало совсем тяжко. И дыхание сбивалось, и привалы участились, гном тоже стал слышать голоса и отвечал им что-то вроде того, что уже не боится спать. На что Когон радовался, что хотя бы не один сходит с ума.
Пока факел не потух. Сам. Будто его задули с другой стороны коридора. Холодным, леденящим душу порывом.
Мгновение глаза привыкали к темноте, откуда-то сверху послышался свист, а в следующий миг до ушей донесся размеренный шум бурлящей, спадающей сверху воды. Тут что, выход?
Гном, казалось, считал его мысли и с издевкой произнес:
— Ну что, орк, готов к встрече с Истинными? Интересно, Видящая и Дарующая такие же красивые, как Творящий?
Когон огрызнулся:
— Готов дать им по морде. А если они Этель тронули — изрублю.
Оргвин беззлобно рассмеялся. Было в этом смехе что-то от безысходности, точно. Они вымотались, еле волочили ноги, ослепли, как кроты, и едва не двинулись умом от странного шепота. Казалось даже, что и шум воды теперь — общая галлюцинация. Но она придавала сил идти дальше.
Когон сделал шаг, но камни над его головой захрустели. Он не успел поднять взгляд, как Оргвин схватил его за предплечье и, запинаясь от внезапного усилия, распластался на земле. Когон повторил то же. Закрыл голову руками и прополз чуть назад. За спиной, опережая друг друга, посыпались камни.
Это продолжалось пару мгновений — не более, но казалось вечностью. Когда всякие звуки прекратились, Когон обернулся. Перед ними стоял пыльный туман, за которым проглядывалась огромная каменная груда. Он тронул гнома:
— Оргвин! Цел?
Тот обернулся, но сразу же закрыл лицо руками. Они дружно откашлялись. Глаза заслезились, и Когон смачно чихнул. Затем вытер нос кожаным наручем и рыкнул:
— Проклятье! Мы в ловушке!
— В древней могиле, ты хотел сказал, — проворчал гном, так же без стеснения высмаркиваясь. — Но шум воды стал громче, слышишь?
Гном был прав: гул водных брызг заглушил слух, и Когону показалось, что спасительные капли достают до его сапог. Он приблизился к куче камней и принюхался: она вся пахла свежестью — в противовес затхлости остального туннеля. А в том месте, где был потолок, словно глаза зверя, мерцал рубиновый проблеск.
Тьма катакомбов расступилась. Осталось только выбраться.
Свежий воздух кружил голову так, что заплетались ноги. Но все же это было наименьшим из зол: теперь по правую руку от них разевала бездонную пасть темная пропасть. Они вылезли где-то ровно посреди горы, и сразу, без предупреждения, в лицо ударили шумные капли: откуда-то с бесконечной высоты с неимоверной силой вниз летел водопад.
— Где это мы? — Когон огляделся, на всякий случай хватаясь за горный уступ, чтобы не свалиться: слабость и высота брали свое. Да и наверх вела уж очень узкая каменистая тропка. На самом краю бездны.
— Думается, я знаю, но… боюсь и представить, что будет, если это правда, — просипел, давя кашель, Оргвин. — Особенно глядя вот на это.
Он махнул рукой куда-то вверх, но Когон не оборачиваясь понял, что имеет в виду гном: над их головами, в воздухе висела рубиновая Пирамида. Ее грани выстраивались прямо у них на глазах, и свечение становилось ярче.
— И сюда добрались, — буркнул Когон. — За децену, что мы провели под землей, все что угодно измениться могло! Но это явно не подступы к Зеркальной Цитадели. Это какое-то горное ущелье.
Оргвин подтвердил:
— Ущелье Скитальцев. Граница между королевством горных эльфов и империей гномов. Мы в Тусклых горах, и даже не знаю, за нас этот факт или против.
— Горных эльфов? — фыркнул Когон. — Они что, козлы-сатиры, чтобы по горам скакать?
— А ты думал? — хохотнул гном. — Оллурвиль расколот на две части: лесную и горную. Вся власть у них на горных вершинах: замки Лайонеля, его наложниц, великолепные дворцы. А простой люд в лесу. Ну да что я говорю, они же ваши соседи.
Когон промолчал: так-то оно так, но… во что сейчас им выльется такое соседство? И главное — как они попадут через империю гномов к Зеркальной Цитадели?
— И что теперь? — пройдя наверх с пару десятков шагов, спросил Когон. Он спрятался за горный уступ и притаился: отсюда расстилался прекрасный обзор и на парящую пирамиду, и на отлитые из чугуна ворота в горе гномов, и даже край эльфийского утеса с кованой резной оградой, увитой цветущим вьюнком. Но за оградой клубился туман: неспроста горы носили название Тусклых. — Проситься в гости к твоим родственникам?
— Не хотелось бы, — буркнул в бороду гном. — Но если другого выхода не будет, придется заглянуть на ужин.
Когон кивнул и чуть высунулся из укрытия. У ворот по струнке стояли два гнома-часовых с пиками наголо. Светящаяся, зависшая в воздухе пирамида их ничуть не смущала.
— Они что, не понимают, что умрут? — рявкнул Когон, возвращаясь, и нахмурился. — Если магия просочится за грани, гномы не жильцы.
— Посмотри на их обвес, — пихнул его в плечо Оргвин. — Шлем полностью скрывает голову, даже щелей для глаз не вижу. Доспех из полых металлических пластин: они знают, зеленый. Все они знают.
Когон нахмурился:
— Тогда два варианта: либо они самодеянные глупцы, раз полагают, что металл защитит их от магии, либо…
— Сталь зачарована, — завершил за него Оргвин. — Зуб даю. И не исключаю, что Истинные с ними в связке. Вряд ли за двести лет их отношения изменились: гномы почитают их, как спасителей. И это правда, конечно, но… так мы вряд ли склоним их на свою сторону. Лучше молчать о наших целях, если мы и правда пройдем сквозь гору.
— Есть вариант ее обойти? — Когон замотал головой в поисках других тропок, но путь назад заканчивался обвалом, а путь вперед пролегал через гномьих часовых. Оргвин вздохнул:
“Когон искал только выгоду для своего племени… Оргвин знал о планах Императора… Ильсо служит тому, кто заплатит. А ты ему ничего не дала”.
Этель сжала зубы: это неважно. Они не предадут. В отличие от… нее.
Стараясь прогнать их образы, Этель перевела взгляд на стены. Перламутровые плиты потускнели, стали матовыми, как глаза мертвеца. Но, приглядевшись, Этель различила движутся силуэты. И вздрогнула: на нее шел Когон с окровавленным топором, рядом Оргвин ронял монеты возле мешков с символом Ди Форсуна, Ильсо стирал кинжалом свое лицо и исчезал в темном сиянии.
Этель подавила порыв сжечь все стены: он играет ей! Играет ее чувствами! Теперь она в его власти!
И будто подтвердив ее догадки, из мембранного окна на нее глянула другая Этель и беззвучно засмеялась: она, там, в окне, знала что-то большее, чем могла даже просто помыслить здесь. Не в силах видеть свои страхи, Этель рывком поднялась. Но тут же сильная рука Творящего скользнула по ее плечу — ласково, но с хваткой хищника.
Он надавил настойчиво, и она вернулась в постель. Но не посмела обернуться.
— Ты думаешь о них. Не надо. Они — прошлое, — сказал Творящий мягко.
Этель огрызнулась:
— А ты что? Будущее?
Он перевернул ее к себе, заставив встретиться взглядом. Но на нем Этель долго не задержалась, она впервые глянула на их ложе и проглотила ком: в местах, где соприкасались ее огонь и магия Творящего, шелковые простыни почернели, струящиеся края обуглились и пахли ядом. Теперь это была не постель, а словно древний алтарь — ткань застыла волнами, похожими на окаменевшее пламя.
Заметив ее взгляд, Творящий осторожно коснулся ее подбородка и развернул к себе. В его фиолетовых глазах отражались блики золотистых искр, что по-прежнему плыли по комнате, но Этель видела лишь темноту, которая поглощала ее, и не могла этому противостоять.
— Милая… Этель. Носящая гордое имя Исцеляющей! Я — единственный, кто не солгал тебе. Я дал силу, не прося ничего, кроме твоего доверия.
— Которое ты предал.
— Но ты здесь, и значит, мы нужны друг другу, так?
— Возможно, — проговорила Этель холодно, прямо в лицо Творящего. — Но я хочу увидеть их. Чтобы понять.
Творящий замер только на миг, а затем рассмеялся. Звук был теплым, но глаза остались ледяными. Он коснулся ее живота:
— У тебя будет новая семья. Настоящая.
Этель накрыла его ладонь своей и проговорила тихо:
— Уходи.
Они снова встретились глазами, и это было как противостояние: она знала, что он хотел, а он — что она просто так это не оставит, несмотря на видимую слабость. Теперь в ней горела сила, способная разрушить и Тусклые горы, и Зеркальную Цитадель.
Но он только кротко поцеловал ее в скулу и так же бесшумно вышел. Этель подошла к зеркалу. Его поверхность потрескалась, и трещины походили на рисунок сухой, жаждущей влаги пустыни. Влаги, от которой в этих трещинах взойдет первый росток.
Но в отражении Этель не увидела новую себя — только пустую комнату, где шевелились размытые тени. Которые, чем дольше она смотрела, обретали лица друзей: Когона с окровавленным топором, окруженного тенями его мертвого племени; Оргвина, бросающего мешок с золотом к ногам Императора; Ильсо, целующего руку эльфийского монарха.
Этель сжала зубы: он не достанет ее! Она сильнее! Ее друзья сильнее! Да, Когону важно племя, но он действительно рисковал за нее. Да, Оргвин связан с Императором... но и он спасал ее не раз. Да, Ильсо — агент, но на чьей стороне он сейчас?
Реальность смешалась со страхами, новая сила стала ее уязвимостью, одиночество грызло изнутри, вокруг были лишь лживые лица врагов, метящих на место преданных союзников. И даже больше.
Она положила руки на живот. Там, внутри, в самом низу, что-то ныло — не боль, а странное давление, будто что-то пустило корни, или собралось в плотный узел, или…
— Это просто усталость, — тихо проговорила Этель и уронила одну слезинку. Ее рот искривился от давящей изнутри боли. Она не может проиграть этой злой магии. Она сильнее. Но лица друзей из зеркала смотрели с укором, и она не могла себя простить.
От вселенского бессилия она грузным камнем осела на пол. Отражения стали переформировываться, но у нее уже не оставалось никаких сил терпеть насмешки. Она позволила вырваться крику отчаяния, огню — охватить ее изнутри. В тот же миг ее руки вспыхнули, и зеркало треснуло.
Она упала, и пришел долгожданный покой.
Глава 24
Потухло уже шесть факелов, а катакомбы не заканчивались. Когон с Оргвином шли, почти не останавливаясь на отдых, но усталость брала свое, и вынужденные перерывы становились все чаще.
Линии карты перемещались, будто невидимый художник менял эскиз прямо на глазах. Эскиз рубиновыми чернилами. Но это ни на что не влияло — путь был один.
В воздухе пахло плесенью, сыростью и ржавчиной — будто здесь долгие века назад хранились древние механизмы. На что Оргвин лишь усмехался: мол, гномы и не такое строили. Вполне возможно, что в породу был встроен какой-нибудь гномий подъемник, проржавевший от времени.
Почему-то он был уверен, что они идут именно к гномам — не к Истинным. Возможно, потому, что иначе в Зеркальную Цитадель было не попасть. Ну, и попросить помощи с осадой точно не помешало бы.
— Ты вообще уверен, что они тебя узнают? — засомневался Когон, когда в очередной раз зашла тема о плане их действий. Идти стало совсем трудно: дорога шла в уклон, воздух буквально давил на плечи. — Прошла проклятая куча лет!
— Узнают, не узнают — какая разница? Опасность для всех одна! — задрал нос Оргвин. — И надо быть глупцом, чтобы это отрицать. Жаль только, что этот гад Творящий мой платок с символом касты забрал, так больше шансов было бы…
Когон не ответил: понимал, что это так. И это не утешало. Он и сам лишился кулона с символом племени, но сейчас это волновало его меньше всего. Хотя и не отрицал, что Оргвинов платок бы оказался кстати.
За весь путь по катакомбам тело покрылось солевой коркой от пота, мышцы ныли нестерпимо, но боль уже стала частью пути. Не дойти варианта не было. Иногда ему чудились голоса: будто сами стены говорили ему о будущем, но стоило ему поддаться и пытаться разговаривать, сразу пропадали. Оргвин смотрел озадаченно, и Когону приходилось оправдываться:
— Ты что, не слышал?
— Только твой бред, — усмехался гном, и они продолжали идти. А потом все повторялось снова. Особенно в местах, где температура менялась: влажный холод переходил в сухой обжигающий воздух, и начинало пахнуть серой.
— Да они говорят со мной! — повторял Когон, оборачивался, искал источник звука, но кроме мокрых стен и капелек влаги под ногами, не видел ничего. Факел моргал.
— Это голод. Может, персик? — вздыхал Оргвин, протягивал сушеные фрукты, но Когон лишь злился: он не сошел с ума! Он точно знает, что кто-то с ним говорит!
На восьмой день — после сожженного восьмого факела — карта в руках гнома затрепетала, и пламя стало рубиновым. На стенах проявились древние фрески: люди без лиц, скелеты, чересчур длинные и гибкие, изображение древней чаши и драгоценных камней. И все они горели красным. Выходит, они шли правильно? Только магия их теперь будто не пропускала.
— Это не коридоры, — проворчал Оргвин, выпуская из рук ожившую карту. Она скомковалась у них на глазах и превратилась в маленький уголек. — Это ловушка. Пасть зверя. А мы у него в животе.
— Хорошо, что у нас оружие. Вырежем ему кишки, — рыкнул Когон.
— Знать бы, где сердце…
Словно в ответ на вздох гнома в трещине между камнями сверкнул огненный локон. Запахло сожженными волосами. Когон сорвался:
— Это Этель! Она говорит с нами! Она была здесь! — Он приложил ладонь к ложбинке, но огонь тут же потух. Зато выстроились подсвеченные рубиновым буквы: “Вы опоздали… я уже не та…”
А потом чей-то звонкий, но холодный смех разнесся по катакомбам, и Когон с рыком бросился на звук. Оргвин его сдержал:
— Остынь, зеленый! Это Истинные играют с тобой! Их магия, их Цитадель, в конце концов! А ты ведешься, как мальчишка!
— Если они с ней что-то сделают, я… я…
Когон, как пушинку, поднял гнома и отставил в сторону. Ударил кулаком в стену. Сверху посыпались мелкие камни, с тихим эхом раздался звук разбитого стекла. По спине пробежал холодок: здесь не было ничего стеклянного.
Орк и гном переглянулись. Идти во тьму Когон повременил. Впереди густились тени, становилось прохладно, и фрески на стенах медленно гасли.
— Мы все равно ее найдем, слышишь? — спокойно сказал Оргвин, но глаза его стали тяжелыми. — Знать бы еще, где Ильсо…
— У короля эльфов, где же еще? — вскинулся Когон. — Подлец!
При мысли о нем кровь вскипала в венах, сердце в груди билось неистово, кулаки сжимались, и он представлял их новую встречу, где он готов был драться не на жизнь, а на смерть.
— А что, если он приведет помощь? Он знает больше нашего: три монарха доверяли ему свои секреты! Неспроста он ушел, ох, неспроста… не хотел терять время на разборки.
Когон бросил гневный взгляд на гнома, но бурю внутри сдержал. Перехватил магический факел и буркнул:
— Пойдем уже, а то потухнет.
Но он не потух. Только вспыхнул ярче. И разгорался теперь с каждым новым их шагом. Когон с Оргвином переглядывались, но ничего не говорили. Это магия, очевидно, и она их теперь ведет, но как бы не пропустить опасность? Или… уже слишком поздно об этом заботиться?
Теперь, когда время не исчислялось сожженными факелами, идти стало совсем тяжко. И дыхание сбивалось, и привалы участились, гном тоже стал слышать голоса и отвечал им что-то вроде того, что уже не боится спать. На что Когон радовался, что хотя бы не один сходит с ума.
Пока факел не потух. Сам. Будто его задули с другой стороны коридора. Холодным, леденящим душу порывом.
Мгновение глаза привыкали к темноте, откуда-то сверху послышался свист, а в следующий миг до ушей донесся размеренный шум бурлящей, спадающей сверху воды. Тут что, выход?
Гном, казалось, считал его мысли и с издевкой произнес:
— Ну что, орк, готов к встрече с Истинными? Интересно, Видящая и Дарующая такие же красивые, как Творящий?
Когон огрызнулся:
— Готов дать им по морде. А если они Этель тронули — изрублю.
Оргвин беззлобно рассмеялся. Было в этом смехе что-то от безысходности, точно. Они вымотались, еле волочили ноги, ослепли, как кроты, и едва не двинулись умом от странного шепота. Казалось даже, что и шум воды теперь — общая галлюцинация. Но она придавала сил идти дальше.
Когон сделал шаг, но камни над его головой захрустели. Он не успел поднять взгляд, как Оргвин схватил его за предплечье и, запинаясь от внезапного усилия, распластался на земле. Когон повторил то же. Закрыл голову руками и прополз чуть назад. За спиной, опережая друг друга, посыпались камни.
Это продолжалось пару мгновений — не более, но казалось вечностью. Когда всякие звуки прекратились, Когон обернулся. Перед ними стоял пыльный туман, за которым проглядывалась огромная каменная груда. Он тронул гнома:
— Оргвин! Цел?
Тот обернулся, но сразу же закрыл лицо руками. Они дружно откашлялись. Глаза заслезились, и Когон смачно чихнул. Затем вытер нос кожаным наручем и рыкнул:
— Проклятье! Мы в ловушке!
— В древней могиле, ты хотел сказал, — проворчал гном, так же без стеснения высмаркиваясь. — Но шум воды стал громче, слышишь?
Гном был прав: гул водных брызг заглушил слух, и Когону показалось, что спасительные капли достают до его сапог. Он приблизился к куче камней и принюхался: она вся пахла свежестью — в противовес затхлости остального туннеля. А в том месте, где был потолок, словно глаза зверя, мерцал рубиновый проблеск.
Тьма катакомбов расступилась. Осталось только выбраться.
***
Свежий воздух кружил голову так, что заплетались ноги. Но все же это было наименьшим из зол: теперь по правую руку от них разевала бездонную пасть темная пропасть. Они вылезли где-то ровно посреди горы, и сразу, без предупреждения, в лицо ударили шумные капли: откуда-то с бесконечной высоты с неимоверной силой вниз летел водопад.
— Где это мы? — Когон огляделся, на всякий случай хватаясь за горный уступ, чтобы не свалиться: слабость и высота брали свое. Да и наверх вела уж очень узкая каменистая тропка. На самом краю бездны.
— Думается, я знаю, но… боюсь и представить, что будет, если это правда, — просипел, давя кашель, Оргвин. — Особенно глядя вот на это.
Он махнул рукой куда-то вверх, но Когон не оборачиваясь понял, что имеет в виду гном: над их головами, в воздухе висела рубиновая Пирамида. Ее грани выстраивались прямо у них на глазах, и свечение становилось ярче.
— И сюда добрались, — буркнул Когон. — За децену, что мы провели под землей, все что угодно измениться могло! Но это явно не подступы к Зеркальной Цитадели. Это какое-то горное ущелье.
Оргвин подтвердил:
— Ущелье Скитальцев. Граница между королевством горных эльфов и империей гномов. Мы в Тусклых горах, и даже не знаю, за нас этот факт или против.
— Горных эльфов? — фыркнул Когон. — Они что, козлы-сатиры, чтобы по горам скакать?
— А ты думал? — хохотнул гном. — Оллурвиль расколот на две части: лесную и горную. Вся власть у них на горных вершинах: замки Лайонеля, его наложниц, великолепные дворцы. А простой люд в лесу. Ну да что я говорю, они же ваши соседи.
Когон промолчал: так-то оно так, но… во что сейчас им выльется такое соседство? И главное — как они попадут через империю гномов к Зеркальной Цитадели?
— И что теперь? — пройдя наверх с пару десятков шагов, спросил Когон. Он спрятался за горный уступ и притаился: отсюда расстилался прекрасный обзор и на парящую пирамиду, и на отлитые из чугуна ворота в горе гномов, и даже край эльфийского утеса с кованой резной оградой, увитой цветущим вьюнком. Но за оградой клубился туман: неспроста горы носили название Тусклых. — Проситься в гости к твоим родственникам?
— Не хотелось бы, — буркнул в бороду гном. — Но если другого выхода не будет, придется заглянуть на ужин.
Когон кивнул и чуть высунулся из укрытия. У ворот по струнке стояли два гнома-часовых с пиками наголо. Светящаяся, зависшая в воздухе пирамида их ничуть не смущала.
— Они что, не понимают, что умрут? — рявкнул Когон, возвращаясь, и нахмурился. — Если магия просочится за грани, гномы не жильцы.
— Посмотри на их обвес, — пихнул его в плечо Оргвин. — Шлем полностью скрывает голову, даже щелей для глаз не вижу. Доспех из полых металлических пластин: они знают, зеленый. Все они знают.
Когон нахмурился:
— Тогда два варианта: либо они самодеянные глупцы, раз полагают, что металл защитит их от магии, либо…
— Сталь зачарована, — завершил за него Оргвин. — Зуб даю. И не исключаю, что Истинные с ними в связке. Вряд ли за двести лет их отношения изменились: гномы почитают их, как спасителей. И это правда, конечно, но… так мы вряд ли склоним их на свою сторону. Лучше молчать о наших целях, если мы и правда пройдем сквозь гору.
— Есть вариант ее обойти? — Когон замотал головой в поисках других тропок, но путь назад заканчивался обвалом, а путь вперед пролегал через гномьих часовых. Оргвин вздохнул:
