Ноты – это лишь искусство записывать идеи, главное – это иметь их.
Анри Мари Бейль (псевдоним Стендаль)
Прозвучало заключительное рондо симфонии и в зале на несколько секунд воцарилась тишина. Все люди, находящиеся здесь, молча сидели, будто боясь спугнуть тонкое и невесомое впечатление от этого поистине великолепного музыкального произведения. И вот, еще секунду спустя, зрители разразились аплодисментами, переливающимися по залу подобно грому. Это была и правда великолепная симфония. На этот раз Ринекка превзошел сам себя — гармоничность и богатство передаваемых образов удались, как никогда ранее.
Когда люди, громко разговаривая, уже ехали по перемещающейся дорожке из алого бархата в сторону дверей, Санамбе вдруг почувствовал вдохновение. Ему захотелось творить, прямо сейчас, не теряя ни минуты. Он поторопился выйти из зала и встал на ленту траволатора, ведущего к стоянке флаеров. В его мозгу уже рождались образы, многие из которых он тут же отбрасывал, но некоторые запоминал, чтобы потом изобразить на своей новой картине. Нет, для своей выставки, до которой оставалось чуть больше недели, он уже все сделал. Дело было не выставке, а во вдохновении, причиной появления которого стала симфония Ринекки. Ему тоже захотелось творить и создать нечто, что стало бы лучшим среди всех его работ!
— Здравствуйте, мистер Бо! Пожалуйста, назовите точки маршрута, — раздался голос компьютера, когда за Санамбе плотно закрылась стеклянная крыша его флаера.
— Домой, — коротко произнес человек, пытаясь не отрываться от своих мыслей.
Было уже поздно и над городом раскинулась ясная летняя ночь. Под прозрачным полом пробегали освещенные разноцветными огнями улицы. Медленно проплывали мимо светящиеся изнутри затейливые верхушки многочисленных небоскребов, олицетворяющие достижения цивилизации. Огромное здание оперного театра осталось позади, но было еще видно, как с транспортной площадки шестидесятого уровня поднялся общественный флаер, который подобно старому автобусу, развозил тех людей, которые не имели личного транспорта.
Санамбе закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Он пытался представить свою будущую картину. На ней пока еще было больше белых пятен, нежели мысленных изображений персонажей. Но это было нормально – главной задачей творца в современном искусстве, было создать общий образ, подать нужное направление мысли зрителя или слушателя, уловить в себе и передать тот тонкий момент, то чувство, которое стоило того, чтобы его показать миру. В своей великолепной симфонии, Ринекка, создал идею, атмосферу того времени, в котором происходили события. Остальное же, всю техническую работу, доделывали специальные программы.
Главное умение современного творца заключалось в придумывании самой идеи, самого ядра творения, а не в многочисленных деталях, штрихах и мелочах без которых конечно, тем не менее, нельзя было обойтись. Поэтому на помощь человеку пришел компьютер и для каждого вида искусств были созданы свои программы. Музыканты писали композиции в своей программе, которая на выходе выдавала законченное музыкальное произведение. Писатели придумывали идею и закладывали ее в другую программу, сделанную специально для литераторов, и на выходе получали готовый роман. Скульпторы, задумывая очередную фигуру томной женщины, вводили в программу нужные параметры будущей скульптуры. Художники, включая известных, одним из которых был и Санамбе, тоже пользовались аналогичной программой и на выходе получали прекрасное полотно с подсыхающими красками. Творцы сегодняшнего дня не отвлекались на механическую работу, оставляя свои силы исключительно для придумывания эссенции идеи.
Флаер, тем временем, беззвучно подлетел к одному из небоскребов в элитном районе города и, поравнявшись с одним из верхних этажей, пристыковался к шлюзу. Человек, открыв стеклянную крышу, сразу вошел в свою квартиру и вдохновленный, быстрыми шагами направился к компьютеру.
— Здравствуйте, мистер Бо, – сказал приятный женский голос. – Какое приложение открыть?
— Все, что относится к «творить»! – почти выкрикнул Санамбе, величественно задрав подбородок.
— Команда не опознана, — равнодушно ответил женский голос. – Повторите команду.
— Художественную, — уточнил человек. – Эх, нет в тебе жизни!
— Приложение изобразительных искусств открыто, — сказал женский голос и большой, немного вогнутый монитор, осветился приятным светом, отобразив пользовательский интерфейс программы.
— Музыка! — вновь крикнул Санамбе и в углу что-то тихо зажужжало.
— Назовите исполнителя и альбом, — произнес женский голос.
— Ринекка, симфония «Сожжение Рима»! – сказал человек.
— В моем списке произведение отсутствует. Произвожу обращение к центральному хранилищу, — монотонно прозвучал голос.
— Конечно отсутствует! Он ее недавно закончил. — Санамбе лег в пологое кресло и закрыл глаза – он хотел заново внимательно и не отвлекаясь послушать новое творение композитора.
Тихо, как будто издалека, донеслись первые звуки симфонии. Сначала осторожно, играя на одном лишь инструменте, слушателя подготавливали к мысленному переносу в первый век нашей эры. Постепенно вступали другие инструменты, и симфония, обогащаясь звуками, окончательно увлекала слушателя за собой в то безумно интересное и страшное прошлое. И наконец, перед мысленным взором Санамбе, появились белые здания древнего Рима. Здание сената и базилика Юлия Цезаря, Марсово поле и храм Венеры-Прародительницы – все это проносилось перед воображением, создавая своими призрачными образами атмосферу той эпохи. Симфония нарастала и присоединяющиеся к общему потоку звуков новые инструменты, помогали лучше представить древний Рим. И когда слушатель уже окончательно переносился во времени, когда он, стоя на римской улице, уступая дорогу рабам несущих на носилках аристократов, с любопытством наблюдал шагающую мимо контунбернию во главе с центурионом, симфония ускорялась, увлекая его за собой в заботы и ритм той далекой жизни. Быстрый темп музыки отображал настроения, которые царили в Риме в шестидесятых годах нашей эры при правлении Нерона — театральные казни держали в страхе нижнее сословие, а бесчисленные празднества и оргии раздражали многих аристократов и деятелей искусства верхнего сословия.
И когда накал безумия и деспотии почти достиг пика, симфония перешла во вторую, медленную и мягкую часть, отойдя от воплощения императора и показывая красоту Рима той поры со всеми его достижениями в технике, литературе, музыке и поэзии. Перед внутренним взором проплыли образы известных римлян, оставивших свой след в истории — Лукана, Плутарха, Плиния и Флавиев. Представился театр того времени с актерами, одетых в костюмы богов и разыгрывающих незатейливый спектакль.
И когда сознание достаточно расслабилось, благодаря затишью, симфония вновь увеличила темп, перейдя на скерцо. И вновь обратилась к жизни Нерона, вернув тревогу в душу слушателя. Мысленный взгляд Санамбе обратился к сплетням и интригам ближайшего его окружения. Снова на передний план вышла ядовитая атмосфера, создаваемая самим императором. Увлеченный многими искусствами, но будучи во многих из них бездарным, Нерон не знал правды. Никто не решался сказать ему об этом или критиковать то или иное его творение, ведь это означало бы одно – обречь себя на казнь. А казни в таком случае не избежал бы никто, даже самый близкий и верный императору человек.
И когда тщеславие Нерона достигло такого размера, что рядом с ним могла ужиться только лесть, подошло время того страшного поступка, который так надолго запомнят потомки. Отъезд Нерона в Анций ознаменовался мрачным медлительным фрагментом в миноре, после чего пожар воплотился в быстром заключительном рондо, в котором слышались ноты отчаяния и безысходности. Озаренное вдали небо над Римом, на фоне которого стоял Нерон с лирой в руках, было последним образом, которым заканчивалась невероятная симфония Ринекки. Инструменты стихали поочередно, подобно тому, как в начале произведения присоединялись к оркестру, а еще минуту спустя, смолкла и последняя скрипка.
Санамбе открыл глаза и глубоко вдохнув, коснулся сенсора на кресле. Из подлокотника выехала, играя светом на полупрозрачных клавишах, клавиатура. Расположив на ней пальцы, Санамбе, пребывая еще под приятным впечатлением от симфонии, коснулся клавиш. Он хотел написать картину, посвятив ее этой симфонии. Он хотел запечатлеть пожар в Риме на холсте и проиллюстрировать своей картиной лучшее музыкальное произведение Ринекки.
Пальцы художника летали над клавиатурой. Санамбе задал тему – «Древний Рим» и из электронной библиотеки загрузились в программу все изображения на эту тему. Он задал множество параметров – время суток, ландшафт, количество людей, цветовую гамму, полутона, размеры и расположение зданий, композицию, одежду персонажей, цвет неба, облачность и даже освещение с тенями. После чего Санамбе перешел к более тонким параметрам – позы персонажей, предметы в руках, второстепенные детали плана. Он выставил почти на максимум эмоциональный накал, мимику персонажей и агрессивность линий объектов. Еще пятнадцать минут колдовства, и алгоритм был готов воплотиться в картину.
Санамбе вскочил и, напевая, подбежал к пластикалиновому шкафу с заготовками для картин. Вынув подрамник нужного размера с натянутым на него холстом, он подошел к огромному рисовальному плоттеру и вставил заготовку в приемник. Белый грунтованный холст скрылся в недрах машины, после чего художник нажал на клавишу запускающую операцию нанесения красок. Но тут знакомый женский голос невозмутимо сказал:
– Замените картридж с желтой краской.
– Ах, чтоб тебя! – ругнулся Санамбе и, вынув из ящика новый картридж, заменил им пустой.
Невероятная машина зажужжала. Было слышно, как подрамник едет по роликам и как тихо наносятся краски. Санамбе обожал эти звуки. Он подошел поближе к плоттеру и втянул носом воздух. От волшебной машины тонко пахло масляными красками. И вот, наконец, приподнялась продольная пластиковая заслонка, и на свет появился краешек свежей и еще влажной картины. Санамбе бережно взял ее, и когда картина появилась на свет, он поднял ее перед собой и с улыбкой стал разглядывать. Да! Это было если не лучшее, то, по крайней мере, одно из лучших его творений.
На полотне была изображена охваченная пожаром улица в центре Рима. Женщины бежали, прижимая к груди маленьких детей, мужчины помогали людям покинуть здания, всадники усмиряли беснующихся от огня лошадей. Римские солдаты спасали горожан и боролись с паникой – для них этот пожар был настолько же неожиданным, как и для жителей города. Лица женщин выражали испуг, а лица мужчин были сосредоточены. Сквозь светящиеся изнутри огромные клубы густого дыма, проглядывало лиловое небо. Компьютер сумел передать на картине испуг, страх, панику и безысходность.
Конечно, Санамбе знал и другую версию происхождения пожара. По этой версии современников Нерона, вовсе не он поджег Рим, а узнав о трагедии, наоборот немедленно вернулся из Анция и сам организовывал спасение людей и зданий от огня. По этой версии, позже, Нерон приказал увеличить ширину улиц и распорядился строить здания исключительно из камня. Но такая версия гораздо меньше нравилась людям – она не щекотала нравственность и нервы. Она была скучной. Плохой Нерон нравился людям гораздо больше.
Как бы там ни было, картина была готова и Санамбе непременно включит ее в список произведений своей экспозиции.
За окном уже светало и он, удовлетворенный работой, лег спать.
Утром, пребывая в хорошем настроении, художник отправился к своей знакомой Налайе. Он любил к ней заезжать не только ради дел. Она была известным дизайнером в этом городе и занималась отделкой интерьеров. Почти все известные и состоятельные люди обращались к ней, если хотели изменить свое жилье. Налайя выпускала каталоги с эскизами и фотографиями своих дизайнерских работ, а иногда организовывала даже свои выставки. Разумеется, ей, как и любому другому творцу, помогала компьютерная программа. Налайя задавала желаемый стиль комнаты, например, тропическое бунгало, оттенки цветов, материалы и прочие детали и текстуры, а программа уже выдавала на выходе великолепную комнату – бунгало, сделанное из бамбука с крышей из пальмовых листьев. Оставалось лишь, следуя в точности этому эскизу, отделать комнату.
– Привет, как работа, как жизнь? – спросил Санамбе, входя в полупрозрачную сферу ее апартаментов на сто тридцатом этаже.
– Ой, привет, Сан! Ты застал меня в творческом процессе! Я делаю интересный заказ, – сказала она. Ее пальцы порхали как бабочки над сенсорами, а к голове были подключены датчики. Такие датчики часто использовали – компьютер сразу считывал информацию с мозга человека. Санамбе не любил применять эти датчики и считал, что прекрасно обходится и без них.
– Хочешь, я тебе покажу свои новые работы? У меня через месяц выставка в «Канингхем Плаза» и я отбираю лучшие эскизы. Кстати, я слышала у тебя тоже выставка через неделю? – спросила Налайя.
– Да. Давно не показывал людям, накопилось много работ. Хочу узнать оценку зрителей, – ответил Санамбе.
– Оценки будут, как всегда, максимально высокие. – Девушка встала с кресла –
яркая миниатюрная брюнетка с аккуратной фигуркой в простом, но изящном платье из растительных волокон, такие сейчас были модны среди бомонда. Дома она всегда ходила босиком, чтобы, как она говорила, черпать энергию. Санамбе уже привык к этому и не удивлялся.
– Смотри, это гостиная мистера Джанколма! – Она показала рукой на большое бумажное полотно на стене. – Ты должен знать его, он занимается аккумулятивными станциями.
– Вроде знакомое имя. – Художник пожал плечами. Его гораздо больше интересовал эскиз на стене, чем личность мистера Джанколма. Он всегда считал Налайю талантливой и каждый раз искренне удивлялся ее работам.
– Это экстерьер и интерьер дома супругов Перкинсонов. Я, как ты знаешь, экстерьерами не занимаюсь, но иногда все-таки берусь.
Санамбе остановился перед фотографией здания и его комнат. Это и правда было необыкновенно и красиво. Она умела создать изюминку. Сам дом был очень оригинальным, но при этом практичным и уютным. Но больше всего воображение поражали комнаты, точнее пол. Подо всем домом был бассейн с водорослями, рыбками и дном, декорированным камнями. Пол в каждой комнате был прозрачный, и под ним была видна подсвеченная вода. Также в каждой комнате был небольшой вход в бассейн и при желании, можно было, нырнув в одной комнате, вынырнуть в другой. Для жаркого климата это было очень приятным дизайнерским решением. Санамбе это показалось очень оригинальным.
– Вот такие работы, такие идеи. Что скажешь? Ты, в общем-то, первый кто увидел, – спросила Налайя, когда они сели в удобные кресла с видом на город со сто тридцатого этажа.
– Ты, как всегда, на пике мастерства и человеческих возможностей. Мне каждый раз кажется, что это твой потолок, но в следующий раз ты меня удивляешь еще больше, – сказал Санамбе без малейшей лести. Он взял из винтажного ведра со льдом желтоватую бутылку ананасного «Гальяно».
– Ты знаешь, для меня твое мнение очень много значит. Я поэтому стараюсь позвать тебя всегда первым, – сказала растрогавшаяся Налайя. – Спасибо за эти слова.
