Это было подобно глотку прохладной родниковой воды для умирающего от жажды путника, словно поток свежего воздуха в душный знойный день – спасительно приятно.
Когда артефакт заполнился до отказа, Сетма не без сожаления отнял руки от аманрата и, потянувшись к кошелю, вытряхнул из него пять серебрушек, которые тут же перекочевали в карман Шельмеца.
- Приятно иметь с тобой дело, дружище! – лицо Флинта озарилось удовлетворенной улыбкой, - Если будет нужно что-нибудь еще – обращайся, помогу, чем смогу. За отдельную плату, разумеется.
«Надеюсь, вновь до этого не дойдет» - подумал Бодрак, настроение которого заметно улучшилось вместе с общим самочувствием, однако все, на что его хватило, это на признательный кивок Оурвику.
Покинув магазин Шельмеца, а затем и Темный тупик, Сетма поймал извозчика, облегчив свой кошель еще на пару медных монет.
Особняк Бодраков располагался в старой части Коссхоэна и являл собой зрелище довольно печальное. Темный запущенный сад, потемневшие от времени стены, заросшие диким плющом, местами отвалившаяся черепица и каменные крылатые горгульи у парадного входа – остатки былой роскоши.
Рассчитавшись с возницей, Сетма вышел из экипажа и, подставляя лицо выглянувшему из-за туч солнцу, побрел в сторону дома.
К его немалому удивлению, дверь оказалась незапертой, хотя он точно помнил, что закрывал ее перед уходом. Насторожено замерев, маг прошептал заклинание защиты от внешнего магического воздействия, которое должно было выдержать даже прямое попадание чужого заклятия, и коротко выдохнув, толкнул дверную створку. В том, что в дом проникли точно не грабители, Бодрак даже не сомневался – почти все более-менее ценное, он давно уже распродал, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, так что поживиться здесь было решительно нечем. Если не считать одной памятной вещицы, надёжно спрятанной в тайнике...
Медленно переступив порог, Сетма оказался в темном холле, настороженно прислушиваясь к каждому шороху и готовясь применить очередное заклинание в случае опасности. Однако произнести его он так и не успел - буквально в то же мгновение, кто-то напал на него сзади, вероятно воспользовавшись отводящим пологом и, заломив руку за спину, заставил мага чуть согнувшись, сделать несколько шагов вперед. Зря только щит на себя навесил.
- Кто ты? Что тебе нужно? – воскликнул Бодрак, лихорадочно соображая, что ему делать дальше, и как высвободиться из захвата. Дернулся было, но руку прострелило болью до самого плеча.
- Эти вопросы ты должен задавать не мне, - насмешливо пробасили позади, после чего внимание Сетмы привлек силуэт, возникший в темном дверном проёме, ведущем в малую гостиную комнату.
Вот, незнакомец вышел на свет, и молодой маг увидел перед собой высокого, элегантно и дорого одетого мужчину. Тронутые сединой волосы, гладко зачесанные назад и длинный прямой нос, делали и без того узкое лицо с выражением светской скуки, неестественно вытянутым.
- Где же вы так долго ходите, уважаемый лерд Бодрак? - с фальшивой любезностью осведомился вторгшийся в дом незнакомец и, не дожидаясь ответа, неожиданно резко спросил: - Где книга?
Сетма раздраженно сдул упавшую на глаза прядь волос, выбившуюся из растрепанного хвоста, и зло выдохнул:
- Книга? Я не понимаю о чем вы…
Договорить он не успел - его толкнули на пол, и тут же наградили ударом ноги под ребра. Хватая ртом воздух, Бодрак попытался подняться, но второй удар пришелся ему точно в челюсть, оглушив, и заставив на миг почти ослепнуть от боли. Кровь толчками билась в висках, а в ушах нарастал монотонный гул.
- Где гримуар, мальчишка? Тот, который твой отец заложил мне, прежде чем сдохнуть, - холодно поинтересовался длинноносый перед тем, как Сетма получил очередной мощный пинок в живот.
Верзила, занимающийся его избиением, приподнял молодого мага за волосы, заставляя посмотреть на опасного незнакомца, и Бодрак, сквозь зубы, процедил:
- У меня нет того, что тебе нужно. Гримуар был украден несколько лет назад.
Светлые глаза мужчины сверкнули гневом.
- Что ж, вам же хуже, лерд Бодрак, вам же хуже…
В трапезной царила тишина, разбавляемая лишь стуком ложек о глубокие деревянные миски, да скрипом лавок, когда кто-нибудь из послушников пытался устроиться поудобнее.
Тору не поднимал взгляда от своей миски, без всякого аппетита ковыряясь в овсяной каше, которая сегодня выглядела особенно мерзко. Мальчик понимал, что если в этот день ему придется отправиться в долгий путь до столицы, то не разумно упускать возможность как следует подкрепиться перед дорогой. Да вот только всякий раз, как он подносил ложку с вязкой склизкой массой ко рту, в горле словно застревал тугой горький ком, и Тору понимал, что он попросту не сможет заставить себя проглотить это. Поэтому, мальчик не удержал тихого, облегченного вздоха, когда завтрак наконец закончился, и воспитанники отодвинув от себя пустые тарелки, поднялись со своих мест.
Между столами тут же засуетились послушники, споро собирая пустую посуду, и тщательно протирая деревянные поверхности.
Брат-монах Свен, за чрезмерно избыточный вес прозванный воспитанниками "Брат-Свин", позвал детей на распределение дневных работ. К труду мальчишек приучали с детства, а за лень и праздность наказывали строго, вплоть до порки смоченными в подсоленной воде розгами.
Тору уже не раз доводилось на себе испытывать подобный способ воспитательных мер. Самым страшным во всем этом, для него почему-то был тонкий свист издаваемый прутом за несколько мгновений до того, как тот ужалит оголенные ягодицы. Свист этот был предвестником обжигающей боли, и еще долго стоял в ушах после наказания. Поэтому, Тору, как мог, старался избегать опасных ситуаций и давно научился вести себя как можно более незаметно. Увы, получалось у него это отнюдь не всегда - из-за дурной крови, что текла в его жилах, братья-монахи следили за ним с особым тщанием и, кажется, были только рады любому поводу, чтобы наказать мальчика за любую, даже самую незначительную провинность.
Единственным спасением для Тору, был игумен Фергус и монастырская библиотека, в которую отец-настоятель посылал мальчика протирать пыль и обрабатывать книги и свитки специальным составом, защищающим их от сырости и тлена.
Тору нравилось проводить пальцами по шероховатым кожаным переплетам старинных церковных фолиантов, листать чуть желтоватые, неровные по краям страницы летописей, рассматривать искусно вырезанные на потемневших от времени деревянных дощечках, гравюры, изображающие сцены из жизни святых и известные исторические моменты. Здесь, в библиотеке, вдалеке от посторонних глаз, он чувствовал себя защищенным, словно вступая в нее, отрезал себя от внешнего мира.
От осознания того, что скорее всего, Тору больше никогда не сможет вернуться туда, на душе становилось особенно гадко. Мальчику трудно было смириться с тем, что вот-вот, жизни его суждено полностью перемениться. Неизвестность пугала едва ли не сильнее возможного сумасшествия, и грядущее представлялось ему в самых мрачных тонах.
Тору не тешил себя надеждами на то, что все обойдется благополучно, и дар-проклятие, так и не пробудится. Мальчик уже чувствовал, как что-то неуловимо меняется в нем, словно кожей ощущал дыхание подступающего безумия. И кошмар - пугающе правдоподобный, который он видел этой ночью, был главным тому доказательством.
Быть может, ему даже не суждено достигнуть Эндама, и он лишится рассудка раньше, чем окажется в священных стенах главного храма. Тогда его ожидает единственный возможный исход - рыцарский меч, который милосердно обрежет нить его жизни. Был ли готов Тору к этому? Определенно нет, и он надеялся бороться с собственной сутью столько, сколько достанет сил.
Очередной приступ головной боли заставил мальчика зажмуриться, и тихо застонав, пошатнуться. Чьи-то руки уверенно подхватили его, не дав упасть, и сквозь застилающие глаза слезы, Тору сумел разглядеть знакомую тёмно-синюю рясу отца-настоятеля.
- Что с тобой, сын мой? - обеспокоенно спросил игумен, заглядывая в побледневшее лицо ребенка, и во взгляде светло-голубых глаз мужчины, мелькнула внезапная догадка: - Ты ощущаешь это? Пробуждение дара?
Тору вздрогнул, и несмотря на то, что все еще чувствовал себя плохо, попытался отстраниться от отца-настоятеля.
"Нельзя говорить правду!" - внезапно понял он, видя, каким напряженным и серьезным сделалось лицо игумена Фергуса.
Хорошо, что остальных воспитанников Брат-Свин уже успел увести, и свидетель у этого приступа был только один.
- Со мной все в порядке... - с трудом ворочая языком, произнес Тору, - Наверное, переволновался.
Отец-настоятель еще какое-то время разглядывал его испытующе, словно пытался для себя решить - стоит ли верить словам мальчика, а затем, тяжело вздохнув, отступил.
- Я понимаю твои страхи, сын мой, - с искренним участием сказал игумен, увлекая Тору за собой по широкому коридору, освещенному солнечным светом, льющимся из высоких стрельчатых окон, - Тебе предстоит непростое испытание, и лишь сила истиной веры, поможет с достоинством преодолеть его. Открой сердце Всевышнему, дабы он в час нужды помог привести тебя от тьмы к свету, и дал силы противостоять нечестивому дару.
Тору в ответ на это лишь угрюмо промолчал. Если Всевышний так добр и могущественен, то почему он позволил ему родиться таким? За что обрек на то, через что ему возможно вскоре предстоит пройти? Это порождало в душе мальчика горькую обиду и злость на собственную судьбу, которая оказалась к нему столь немилостива.
Неспешным шагом игумен Фергус и Тору достигли клуатра, где возле занимающего центральное место круглого каменного колодца, стоял рослый темноволосый мужчина, плечи которого покрывал алый рыцарский плащ.
Увидев незнакомца, мальчик испуганно замер, чувствуя, что не в состоянии сделать дальше и шага. Внутренности в его животе словно бы скрутились в тугой узел, а сердце сбилось с привычного размеренного ритма, застучав быстрее.
- Ну же, Тору, смелее, - попытался подбодрить его отец-настоятель, но мальчик лишь попятился назад, расширенными глазами глядя на терпеливо ожидающего рыцаря.
- Это для твоего же блага, сын мой, - мягко произнес игумен, приобнимая ребенка за плечи, и ненавязчиво пресекая тем самым любые попытки к бегству.
Сколь сильно мальчику не хотелось вырваться, убежать и спрятаться там, где его никогда не найдут, он тем не менее понимал, что ему не позволят этого сделать. Обратного пути нет, и Тору придется подчиниться обстоятельствам.
С трудом переставляя непослушные ноги, мальчик побрел к рыцарю, который изучал его спокойным взглядом темных глаз. Что удивительно, он смотрел на Тору без брезгливости или недовольства, а когда мальчик подошел к нему, и вовсе немного склонившись, подмигнул и вполне дружелюбно поинтересовался:
- Ну-ка, кто тут у нас трясется как заячий хвост?
- И вовсе я не трясусь, - обиженно проворчал Тору, с некоторым стыдом представляя себе, каким маленьким и жалким он сейчас выглядит рядом с величественным и статным рыцарем.
Узкое, чуть вытянутое лицо мужчины озарилось понимающей улыбкой, и он, потрепав опешившего от такого неожиданного жеста мальчика по голове, учтиво обратился к игумену:
- Нам пора выдвигаться в путь. Благословите, Ваше Высокопреподобие, отец Фергус.
Рыцарь склонил голову, и отец-настоятель осенил его знаком Всевышнего, произнеся слова напутственной молитвы. Слушая их, Тору чувствовал лишь глухое раздражение и острое желание остаться в одиночестве.
Боль утихла, слабым эхом пульсируя где-то в затылке, но мальчик знал - это ненадолго. Более того, он был твердо уверен в том, что со временем приступы будут учащаться, а боль будет становиться все сильнее, медленно сводя его с ума. И ему нужно будет придумать, как сделать так, чтобы как можно дольше сохранять свое состояние втайне от других.
Взгляд Тору невольно упал на прикрепленные к поясу ножны с рыцарским мечом, заставив мальчика судорожно сглотнуть. Одного взмаха этого оружия хватит, чтобы перерубить его пополам, и это осознание, заставило нервно поежиться.
"Нет, я не допущу этого" - подумал Тору, с отчаянной решимостью, - "Я буду скрывать пробуждение дара столько, сколько получится, а потом... что же, потом мне возможно будет уже все равно"
«Похоже, это грозит перерасти в дурную привычку» - думал Сетма, толкая дверь в магазинчик Шельмеца, и погружаясь в обитель застоявшегося воздуха и пыльного полумрака.
Он прошел к прилавку, чуть припадая на левую ногу и морщась от каждого резкого движения - прошло не более трех суток с тех пор, как он смог подниматься с постели и путь до Темного тупика дался магу весьма нелегко.
Флинт Оурвик, появившись из недр подсобного помещения, при виде старого знакомого удивленно присвистнул и с неуместной веселостью, поинтересовался:
- Ого! Кто это тебя так, дружище?
- Неважно, - скупо ответил Сетма, устало облокачиваясь на прилавок, - у меня к тебе дело.
Шельмец тут же принял серьезный вид, и заинтересованно подался вперед, готовясь выслушать все, что ему скажут.
Сетма помедлил некоторое время - ему тяжело было решиться прийти сюда, совершенно не хотелось начинать этот разговор, но... другого выхода у него, увы, не было.
- Мне нужно попасть в Асгалот, - наконец произнес маг, испытующе глядя на Флинта, брови которого при этих словах удивленно взметнулись. - Ты сможешь это устроить?
- Никак решил податься в Чёрные странники, а, старина? - возвращая голосу шутливый тон, спросил Оурвик, правда глаза его при этом оставались настороженными и серьезными, - Мой тебе совет, брось эту затею, если конечно не хочешь заиметь еще больше проблем, чем у тебя есть сейчас.
Шельмец красноречиво перевел взгляд на, внушительных размеров, лиловый синяк, занимающий большую половину лица мага. Но Сетма не намерен был так просто отступать - запустив руку за пазуху дублета из мягкой темно-коричневой кожи, он выудил на свет усыпанное переливающимися на свету каменьями, ожерелье старинной работы. Последнее, что у него осталось на память о матери, и с чем он, если бы не обстоятельства, ни за что на свете не решился бы расстаться. Но тогда, больше двенадцати дней назад, вторгшийся к нему в дом незнакомец, который оказался доверенным лицом одного из представителей Совета, ясно дал понять Сетме, что если тот не отыщет сбежавшего Аттикуса и не вернет гримуар, дни молодого мага будут сочтены. Сомневаться в том, что в случае отказа, угроза, направленная на Бодрака будет незамедлительно исполнена, молодому магу не приходилось, так что ему придется положиться на собственную удачу и заклинание кровных уз.
Матушкино ожерелье, которое передавалось в семье Бодраков из поколения в поколение, опустилось на замусоленный прилавок.
- Экая цацка! - прицокнув языком, восхитился Флинт, поддевая украшение пальцами и любуясь игрой света на гранях разноцветных камней, - Если знать нужного скупщика, можно хорошенько на этом навариться.
- Ты такого знаешь? - ровным голосом спросил Сетма, внутри которого сейчас бушевала буря противоречивых эмоций. Ему безумно хотелось выхватить ожерелье из загребущих ручонок Шельменца и убраться отсюда как можно подальше, но он понимал, что попросту не сможет этого сделать.
Когда артефакт заполнился до отказа, Сетма не без сожаления отнял руки от аманрата и, потянувшись к кошелю, вытряхнул из него пять серебрушек, которые тут же перекочевали в карман Шельмеца.
- Приятно иметь с тобой дело, дружище! – лицо Флинта озарилось удовлетворенной улыбкой, - Если будет нужно что-нибудь еще – обращайся, помогу, чем смогу. За отдельную плату, разумеется.
«Надеюсь, вновь до этого не дойдет» - подумал Бодрак, настроение которого заметно улучшилось вместе с общим самочувствием, однако все, на что его хватило, это на признательный кивок Оурвику.
Покинув магазин Шельмеца, а затем и Темный тупик, Сетма поймал извозчика, облегчив свой кошель еще на пару медных монет.
Особняк Бодраков располагался в старой части Коссхоэна и являл собой зрелище довольно печальное. Темный запущенный сад, потемневшие от времени стены, заросшие диким плющом, местами отвалившаяся черепица и каменные крылатые горгульи у парадного входа – остатки былой роскоши.
Рассчитавшись с возницей, Сетма вышел из экипажа и, подставляя лицо выглянувшему из-за туч солнцу, побрел в сторону дома.
К его немалому удивлению, дверь оказалась незапертой, хотя он точно помнил, что закрывал ее перед уходом. Насторожено замерев, маг прошептал заклинание защиты от внешнего магического воздействия, которое должно было выдержать даже прямое попадание чужого заклятия, и коротко выдохнув, толкнул дверную створку. В том, что в дом проникли точно не грабители, Бодрак даже не сомневался – почти все более-менее ценное, он давно уже распродал, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, так что поживиться здесь было решительно нечем. Если не считать одной памятной вещицы, надёжно спрятанной в тайнике...
Медленно переступив порог, Сетма оказался в темном холле, настороженно прислушиваясь к каждому шороху и готовясь применить очередное заклинание в случае опасности. Однако произнести его он так и не успел - буквально в то же мгновение, кто-то напал на него сзади, вероятно воспользовавшись отводящим пологом и, заломив руку за спину, заставил мага чуть согнувшись, сделать несколько шагов вперед. Зря только щит на себя навесил.
- Кто ты? Что тебе нужно? – воскликнул Бодрак, лихорадочно соображая, что ему делать дальше, и как высвободиться из захвата. Дернулся было, но руку прострелило болью до самого плеча.
- Эти вопросы ты должен задавать не мне, - насмешливо пробасили позади, после чего внимание Сетмы привлек силуэт, возникший в темном дверном проёме, ведущем в малую гостиную комнату.
Вот, незнакомец вышел на свет, и молодой маг увидел перед собой высокого, элегантно и дорого одетого мужчину. Тронутые сединой волосы, гладко зачесанные назад и длинный прямой нос, делали и без того узкое лицо с выражением светской скуки, неестественно вытянутым.
- Где же вы так долго ходите, уважаемый лерд Бодрак? - с фальшивой любезностью осведомился вторгшийся в дом незнакомец и, не дожидаясь ответа, неожиданно резко спросил: - Где книга?
Сетма раздраженно сдул упавшую на глаза прядь волос, выбившуюся из растрепанного хвоста, и зло выдохнул:
- Книга? Я не понимаю о чем вы…
Договорить он не успел - его толкнули на пол, и тут же наградили ударом ноги под ребра. Хватая ртом воздух, Бодрак попытался подняться, но второй удар пришелся ему точно в челюсть, оглушив, и заставив на миг почти ослепнуть от боли. Кровь толчками билась в висках, а в ушах нарастал монотонный гул.
- Где гримуар, мальчишка? Тот, который твой отец заложил мне, прежде чем сдохнуть, - холодно поинтересовался длинноносый перед тем, как Сетма получил очередной мощный пинок в живот.
Верзила, занимающийся его избиением, приподнял молодого мага за волосы, заставляя посмотреть на опасного незнакомца, и Бодрак, сквозь зубы, процедил:
- У меня нет того, что тебе нужно. Гримуар был украден несколько лет назад.
Светлые глаза мужчины сверкнули гневом.
- Что ж, вам же хуже, лерд Бодрак, вам же хуже…
Глава 2
В трапезной царила тишина, разбавляемая лишь стуком ложек о глубокие деревянные миски, да скрипом лавок, когда кто-нибудь из послушников пытался устроиться поудобнее.
Тору не поднимал взгляда от своей миски, без всякого аппетита ковыряясь в овсяной каше, которая сегодня выглядела особенно мерзко. Мальчик понимал, что если в этот день ему придется отправиться в долгий путь до столицы, то не разумно упускать возможность как следует подкрепиться перед дорогой. Да вот только всякий раз, как он подносил ложку с вязкой склизкой массой ко рту, в горле словно застревал тугой горький ком, и Тору понимал, что он попросту не сможет заставить себя проглотить это. Поэтому, мальчик не удержал тихого, облегченного вздоха, когда завтрак наконец закончился, и воспитанники отодвинув от себя пустые тарелки, поднялись со своих мест.
Между столами тут же засуетились послушники, споро собирая пустую посуду, и тщательно протирая деревянные поверхности.
Брат-монах Свен, за чрезмерно избыточный вес прозванный воспитанниками "Брат-Свин", позвал детей на распределение дневных работ. К труду мальчишек приучали с детства, а за лень и праздность наказывали строго, вплоть до порки смоченными в подсоленной воде розгами.
Тору уже не раз доводилось на себе испытывать подобный способ воспитательных мер. Самым страшным во всем этом, для него почему-то был тонкий свист издаваемый прутом за несколько мгновений до того, как тот ужалит оголенные ягодицы. Свист этот был предвестником обжигающей боли, и еще долго стоял в ушах после наказания. Поэтому, Тору, как мог, старался избегать опасных ситуаций и давно научился вести себя как можно более незаметно. Увы, получалось у него это отнюдь не всегда - из-за дурной крови, что текла в его жилах, братья-монахи следили за ним с особым тщанием и, кажется, были только рады любому поводу, чтобы наказать мальчика за любую, даже самую незначительную провинность.
Единственным спасением для Тору, был игумен Фергус и монастырская библиотека, в которую отец-настоятель посылал мальчика протирать пыль и обрабатывать книги и свитки специальным составом, защищающим их от сырости и тлена.
Тору нравилось проводить пальцами по шероховатым кожаным переплетам старинных церковных фолиантов, листать чуть желтоватые, неровные по краям страницы летописей, рассматривать искусно вырезанные на потемневших от времени деревянных дощечках, гравюры, изображающие сцены из жизни святых и известные исторические моменты. Здесь, в библиотеке, вдалеке от посторонних глаз, он чувствовал себя защищенным, словно вступая в нее, отрезал себя от внешнего мира.
От осознания того, что скорее всего, Тору больше никогда не сможет вернуться туда, на душе становилось особенно гадко. Мальчику трудно было смириться с тем, что вот-вот, жизни его суждено полностью перемениться. Неизвестность пугала едва ли не сильнее возможного сумасшествия, и грядущее представлялось ему в самых мрачных тонах.
Тору не тешил себя надеждами на то, что все обойдется благополучно, и дар-проклятие, так и не пробудится. Мальчик уже чувствовал, как что-то неуловимо меняется в нем, словно кожей ощущал дыхание подступающего безумия. И кошмар - пугающе правдоподобный, который он видел этой ночью, был главным тому доказательством.
Быть может, ему даже не суждено достигнуть Эндама, и он лишится рассудка раньше, чем окажется в священных стенах главного храма. Тогда его ожидает единственный возможный исход - рыцарский меч, который милосердно обрежет нить его жизни. Был ли готов Тору к этому? Определенно нет, и он надеялся бороться с собственной сутью столько, сколько достанет сил.
Очередной приступ головной боли заставил мальчика зажмуриться, и тихо застонав, пошатнуться. Чьи-то руки уверенно подхватили его, не дав упасть, и сквозь застилающие глаза слезы, Тору сумел разглядеть знакомую тёмно-синюю рясу отца-настоятеля.
- Что с тобой, сын мой? - обеспокоенно спросил игумен, заглядывая в побледневшее лицо ребенка, и во взгляде светло-голубых глаз мужчины, мелькнула внезапная догадка: - Ты ощущаешь это? Пробуждение дара?
Тору вздрогнул, и несмотря на то, что все еще чувствовал себя плохо, попытался отстраниться от отца-настоятеля.
"Нельзя говорить правду!" - внезапно понял он, видя, каким напряженным и серьезным сделалось лицо игумена Фергуса.
Хорошо, что остальных воспитанников Брат-Свин уже успел увести, и свидетель у этого приступа был только один.
- Со мной все в порядке... - с трудом ворочая языком, произнес Тору, - Наверное, переволновался.
Отец-настоятель еще какое-то время разглядывал его испытующе, словно пытался для себя решить - стоит ли верить словам мальчика, а затем, тяжело вздохнув, отступил.
- Я понимаю твои страхи, сын мой, - с искренним участием сказал игумен, увлекая Тору за собой по широкому коридору, освещенному солнечным светом, льющимся из высоких стрельчатых окон, - Тебе предстоит непростое испытание, и лишь сила истиной веры, поможет с достоинством преодолеть его. Открой сердце Всевышнему, дабы он в час нужды помог привести тебя от тьмы к свету, и дал силы противостоять нечестивому дару.
Тору в ответ на это лишь угрюмо промолчал. Если Всевышний так добр и могущественен, то почему он позволил ему родиться таким? За что обрек на то, через что ему возможно вскоре предстоит пройти? Это порождало в душе мальчика горькую обиду и злость на собственную судьбу, которая оказалась к нему столь немилостива.
Неспешным шагом игумен Фергус и Тору достигли клуатра, где возле занимающего центральное место круглого каменного колодца, стоял рослый темноволосый мужчина, плечи которого покрывал алый рыцарский плащ.
Увидев незнакомца, мальчик испуганно замер, чувствуя, что не в состоянии сделать дальше и шага. Внутренности в его животе словно бы скрутились в тугой узел, а сердце сбилось с привычного размеренного ритма, застучав быстрее.
- Ну же, Тору, смелее, - попытался подбодрить его отец-настоятель, но мальчик лишь попятился назад, расширенными глазами глядя на терпеливо ожидающего рыцаря.
- Это для твоего же блага, сын мой, - мягко произнес игумен, приобнимая ребенка за плечи, и ненавязчиво пресекая тем самым любые попытки к бегству.
Сколь сильно мальчику не хотелось вырваться, убежать и спрятаться там, где его никогда не найдут, он тем не менее понимал, что ему не позволят этого сделать. Обратного пути нет, и Тору придется подчиниться обстоятельствам.
С трудом переставляя непослушные ноги, мальчик побрел к рыцарю, который изучал его спокойным взглядом темных глаз. Что удивительно, он смотрел на Тору без брезгливости или недовольства, а когда мальчик подошел к нему, и вовсе немного склонившись, подмигнул и вполне дружелюбно поинтересовался:
- Ну-ка, кто тут у нас трясется как заячий хвост?
- И вовсе я не трясусь, - обиженно проворчал Тору, с некоторым стыдом представляя себе, каким маленьким и жалким он сейчас выглядит рядом с величественным и статным рыцарем.
Узкое, чуть вытянутое лицо мужчины озарилось понимающей улыбкой, и он, потрепав опешившего от такого неожиданного жеста мальчика по голове, учтиво обратился к игумену:
- Нам пора выдвигаться в путь. Благословите, Ваше Высокопреподобие, отец Фергус.
Рыцарь склонил голову, и отец-настоятель осенил его знаком Всевышнего, произнеся слова напутственной молитвы. Слушая их, Тору чувствовал лишь глухое раздражение и острое желание остаться в одиночестве.
Боль утихла, слабым эхом пульсируя где-то в затылке, но мальчик знал - это ненадолго. Более того, он был твердо уверен в том, что со временем приступы будут учащаться, а боль будет становиться все сильнее, медленно сводя его с ума. И ему нужно будет придумать, как сделать так, чтобы как можно дольше сохранять свое состояние втайне от других.
Взгляд Тору невольно упал на прикрепленные к поясу ножны с рыцарским мечом, заставив мальчика судорожно сглотнуть. Одного взмаха этого оружия хватит, чтобы перерубить его пополам, и это осознание, заставило нервно поежиться.
"Нет, я не допущу этого" - подумал Тору, с отчаянной решимостью, - "Я буду скрывать пробуждение дара столько, сколько получится, а потом... что же, потом мне возможно будет уже все равно"
***
«Похоже, это грозит перерасти в дурную привычку» - думал Сетма, толкая дверь в магазинчик Шельмеца, и погружаясь в обитель застоявшегося воздуха и пыльного полумрака.
Он прошел к прилавку, чуть припадая на левую ногу и морщась от каждого резкого движения - прошло не более трех суток с тех пор, как он смог подниматься с постели и путь до Темного тупика дался магу весьма нелегко.
Флинт Оурвик, появившись из недр подсобного помещения, при виде старого знакомого удивленно присвистнул и с неуместной веселостью, поинтересовался:
- Ого! Кто это тебя так, дружище?
- Неважно, - скупо ответил Сетма, устало облокачиваясь на прилавок, - у меня к тебе дело.
Шельмец тут же принял серьезный вид, и заинтересованно подался вперед, готовясь выслушать все, что ему скажут.
Сетма помедлил некоторое время - ему тяжело было решиться прийти сюда, совершенно не хотелось начинать этот разговор, но... другого выхода у него, увы, не было.
- Мне нужно попасть в Асгалот, - наконец произнес маг, испытующе глядя на Флинта, брови которого при этих словах удивленно взметнулись. - Ты сможешь это устроить?
- Никак решил податься в Чёрные странники, а, старина? - возвращая голосу шутливый тон, спросил Оурвик, правда глаза его при этом оставались настороженными и серьезными, - Мой тебе совет, брось эту затею, если конечно не хочешь заиметь еще больше проблем, чем у тебя есть сейчас.
Шельмец красноречиво перевел взгляд на, внушительных размеров, лиловый синяк, занимающий большую половину лица мага. Но Сетма не намерен был так просто отступать - запустив руку за пазуху дублета из мягкой темно-коричневой кожи, он выудил на свет усыпанное переливающимися на свету каменьями, ожерелье старинной работы. Последнее, что у него осталось на память о матери, и с чем он, если бы не обстоятельства, ни за что на свете не решился бы расстаться. Но тогда, больше двенадцати дней назад, вторгшийся к нему в дом незнакомец, который оказался доверенным лицом одного из представителей Совета, ясно дал понять Сетме, что если тот не отыщет сбежавшего Аттикуса и не вернет гримуар, дни молодого мага будут сочтены. Сомневаться в том, что в случае отказа, угроза, направленная на Бодрака будет незамедлительно исполнена, молодому магу не приходилось, так что ему придется положиться на собственную удачу и заклинание кровных уз.
Матушкино ожерелье, которое передавалось в семье Бодраков из поколения в поколение, опустилось на замусоленный прилавок.
- Экая цацка! - прицокнув языком, восхитился Флинт, поддевая украшение пальцами и любуясь игрой света на гранях разноцветных камней, - Если знать нужного скупщика, можно хорошенько на этом навариться.
- Ты такого знаешь? - ровным голосом спросил Сетма, внутри которого сейчас бушевала буря противоречивых эмоций. Ему безумно хотелось выхватить ожерелье из загребущих ручонок Шельменца и убраться отсюда как можно подальше, но он понимал, что попросту не сможет этого сделать.
