Младшая, кстати, оказалось еще хлеще старшей. Золотоволосая, с огромными зелеными глазами и надписью через всю физиономию: «Не тронь меня, я кусаюсь». И ведь действительно кусалась. Влану она убедила в этом, когда ее ловили, Гармана – буквально вчера. Не знаю, он-то чего от мелкой хотел?
Я на полном серьезе предложил сдать юных леди не в интернат, а в колонию, после чего они немного присмирели. Хотя, намордники все-таки не помешали бы.
С остальными подростками разобрались проще. Я приказал ребятам построить помост на центральной площади и согнать остатки городского населения, которое в последние сутки, видя, что стало тише, повылазило из своих подвалов. Причем площадь мы обустроили, как для показательной казни.
А потом щенков выставили на помост и... по одному сдали на руки родственникам. Надеюсь, в городе надолго запомнят эту странную историю.
По логике военного времени, щенков надо было расстрелять, по уставу – отпустить: ни одному из них не исполнилось даже семнадцати, когда наступает ответственность за преднамеренное убийство.
Я редко поступаю по уставу...
Влану, с моей «легкой» руки, бойцы уже называли за глаза Птицей.
С самого утра она носилась туда-сюда как угорелая. Я дал девушке ознакомиться с должностной инструкцией, и, в общем-то, до подписания приказа она могла бы читать ее еще день-два по слогам. Но Влана решила иначе.
Я не возражал. Тем более что доукомплектация – дело именно зама по личному составу. А нам предстояло завербовать полдюжины ребят на Мах-ми (я посчитал, что это безопаснее сделать здесь, чем на Аннхелле).
Мы объявили о своем желании по специальной городской связи (в расчете на местную полицию). И по остаткам обычной связи – тоже. Объявили утром, а после обеда выяснилось, что выбирать уже есть из кого.
Влана рвалась в бой. Я забрал Келли и предупредил ее, что утверждать каждого кандидата буду лично.
Она послала за мной дежурного меньше, чем через час. Предложила взять восемь вместо шести, что меня сразу насторожило. Одна физиомордия, к тому же, показалась мне знакомой. Где-то я видел этого парня, но вспомнить где – не мог.
Прошелся раз-другой вдоль шеренги добровольцев, думая: ну где? Остановился напротив другого кандидата, спросил кто он и откуда. Сам думал. Парнишка белобрысый, высокоскулый, будь он помоложе... Вот оно. Новобранец похож на отморозка с крыши, с экзотианской заколкой в волосах. Мило. Ну и кто это у нас? Брат?
Интересно, Влана мне его нарочно подсунула? Восемь вместо шести... Может, не одна подстава, а две? Прошелся, вглядываясь в лица, еще раз. По сжатым, побелевшим губам крайнего новобранца понял – пройдусь в третий, случится что-нибудь интересное.
Влана смотрела на меня спокойно. Уж у нее-то обморока не ожидалось при любом раскладе.
– Шесть, – сказал я. – Мне пальцем ткнуть, или так понятно?
– Они справятся, капитан, – сказала Влана, не теряя выражения лица. – Оба.
Я мотнул головой, предлагая ей отойти. Хотел поинтересоваться, давно ли условия в спецоне причислили к санаторным, но сдержался. Просто спросил:
– Ну ладно, крайний, по твоему мнению, справится. А белобрысого возьмем для тренировки нервов?
– А ему что теперь, пойти повеситься, раз у него такой брат?
– А зачем вешаться, если дешевле утопиться?
Обменявшись любезностями, мы стояли и созерцали друг друга.
– Я бы не стала на вашем месте доверять первому впечатлению, – неожиданно твердо сказала Влана. – Вы, капитан, даже местности толком не знаете. А я с детства знакома с каждым из здесь стоящих.
– Ну что ж, – сказал я с улыбкой питона, который, что бы там кролик себе ни думал, ужинать сегодня все равно будет. – Первая же неделя – и все станет ясно. – (Щас я к ним какую-нибудь свинью из сержантов поставлю, и дело с концом.) – А отправка с Аннхелла – за ваш счет, – я посмотрел на грустное подобие шеренги... – Документы на всех – ко мне в каюту!
– Ты бы убрал от новобранцев Тича, – вместо приветствия сказал мне на следующее утро Келли.
Теоретически мы были готовы стартовать еще вчера вечером. Однако порядок требовал кучи формальностей, так что отлет планировали на завтра. Я как раз перепроверял накладные на провиант, по сути ворованный с отрытого нами склада, но на всякий случай оформленный как полагается. Может потом кому-то что-то и компенсируют... После войны.
– Я бы убрал, – равнодушно пожал я плечами, заодно разминая их. Обман мне дался легко: устал от свалившейся в эти дни писанины и выдавал сейчас эту усталость за безразличие. – А кто возьмет?
– Я и возьму.
Теми же плечами я изобразил «Ну бери». А сам подумал: «Неужели Влана? А если нет, то где же там собачка порылась?».
Нужно бы зайти посмотреть, чем молодняк занимается, да еще и во главе с Келли...
Я и зашел после обеда.
Сборы новобранцев не касались, а после обеда у них проводят, обычно, что-нибудь групповое: тактику, например.
Нет, не тактика. Однако ребята крепко увлечены процессом.
Я вошел тихо, дежурному показав, что орать о моем появлении не надо. Келли чуть кивнул и тут же отвернулся. Больше ни одна голова в мою сторону не дернулась. Почувствовать, что кто-то вошел – это у наших приходит не сразу. А вот экзотианцы, говорят, наделены сим даром от рождения. А может, их воспитывают иначе?
– ...а на подлете делает вот так: дзиньк! – и все. Словно струна оборвалась. И никакие доспехи не спасут. Избирательность и точность попадания – исключительные. Эту модель террористы очень любят. У госслужб есть возможность использовать бионаведение. Им прицельная точность не так важна, да и «дзыньк» не нравится. А вот, – усердное сопение, -более мощная штука...
Говорил мой «крестник», тот, что медленно бледнел в строю. Вся группка во главе с Келли заинтересованно толпилась вокруг стола, а «крестник» вытаскивал из коробки разные миниатюрные убойные железяки, поворачивал так и этак, пускал по кругу.
В основном на столе лежали ракеты. Их – куча разных модификаций, а суть одна – длиной не больше мизинца и поражают прицельно. Характеристики их взаимодействия с электромагнитными доспехами настолько разнообразны, что вполне можно, имея грамотного техника, наводящего на земле и связь со спутником, даже президента вычленить в толпе и завалить. И охране мало не покажется.
– А эта, когда летит, шуршит словно. Вот в учебнике пишут, что не слышно, а мы запускали такие. Шуршит. В основе заряда – создание так называемой «стоячей волны». Электромагнитные колебания входят в резонанс с колебаниями клеток тела, и человек в доли секунды буквально разлетается в пыль такую кровавую. Я по видео смотрел.
«Крестник» преобразился совершенно: бровки домиком, водянистые глаза горят энтузиазмом. Видно, он мог копаться в этих своих «шуршащих» штуках сутками. Вот чем он Келли зацепил. Келли и сам большой любитель всякого железа.
«Ну-ну, шуршит, значит?» – я, подмигнув часовому, тихо вышел. Не до меня тут было. Да и побоялся я, честно говоря, что если кашляну, белогубый этот в обморок все-таки упадет. Пусть попривыкнет сначала. Успеем еще познакомиться.
Впрочем, совсем незамеченным я уйти не смог. Уже делая шаг назад, встретился глазами со вторым своим «крестником», белобрысым. Он почувствовал-таки мой заинтересованный взгляд.
Я приложил палец к губам, молчи мол. Кто знает, может, Влана права, и толк будет из обоих?
Подумал про нее и как сглазил – Влана тут же вывернула из-за угла. Шла она быстро, а в круп ей дышал и что-то бубнил на ходу Еле Цагель, наш повар-интендант. Если кто-то и пострадал от появления на корабле женщины, так это он. До Вланы мы просто ели, что дадут, разделяя продукты на съедобные и условно съедобные. Все остальное считалось делом техники поедания. Особенно если речь шла о концентратах и сублимированных продуктах. Их, с чем не смешивай – гадость, она гадость и есть, пусть и идеально сбалансированная по составу. Когда затянувшиеся боевые действия вынуждали меня несколько суток питаться только концентратами, я вообще надолго терял вкус к еде, ведь корабельная кухня не очень-то будила память о маминых пирогах. И Влана начала борьбу с Цагелем чуть ли не раньше, чем я объявил ей о назначении.
Так как накладные на консервы я уже подписал, трагедия разыгралась, видимо, вокруг тех продуктов, что идут свежими или заморозкой.
Цагель, увидев меня, воздел волосатые длани и возроптал громче. Думаешь, я стал его слушать? Я захохотал и сбежал в другой коридор. С Цагеля давно пора снять жирную шкурку и начинить артишоками. У меня просто руки не доходили. Зато теперь есть кому заниматься дегустацией его стряпни. Причем дегустатор повару попался суровый. Как мне рассказали, Цагель уже попробовал повысить на Влану голос. Результат налицо.
Что меня поражало, так это умение девушки в два счета поставить на место любого моего бойца. Было в этом что-то неправильное, словно бы парни подыгрывали ей. Но, как выяснилось позже, виновата в таком раскладе карт оказалась природа.
В общем, последний день перед отлетом прошел, и, что называется, Хэд с ним. Дневник мне ни в эту ночь, ни в две последующие почитать не срослось. Валился и засыпал.
На Аннхелле нас ждал парад по случаю Дня Изменения. Пришлось топать с корабля на бал.
«Со строевой в спецоне – не ахти», – думал я, глядя на своих бандитов, усиленно изображающих солдат. Торжественность происходящего их никак не вставляла. На лицах посторонние улыбочки, руки то и дело лезут к карманам... Тем более ребят, помнящих, что такое парад, я сюда как раз и не взял. Они у меня в воздухе болтались: Келли – на орбите, Рос, лучший из моих пилотов, – вообще висел где-то над головой. У Мериса имелись в окрестностях свои спецы, но мои мне милее. Особенно учитывая наличие на площади самого Мериса, нового лендслера, которого назначили, наконец, спустя почти год, уж не знаю, к счастью или к несчастью, и приличного правительственного стада, которое мычало и блеяло на возвышении. Стреляй – не хочу.
Я бы такое мероприятие куполом накрыл. Но нельзя. День Изменения – это праздник колонизации сектора. Сегодня Хэд знает, сколько всего планируют спускать с неба.
Мы стояли с левого края. Позади – слоеный пирог: трибуна, армейские при параде, полицейские части. Впереди, отгороженная какими-то условными ленточками, бурлила толпа – по-экзотиански пестрая и шумная, совсем не похожая на толпу военного времени. На Аннхелле не велось боевых действий – сплошь заговоры да теракты. Все, что происходило сейчас на других планетах сектора, казалось здесь нереальным и преувеличенным. Вот и мои уставшие от войны ребята смотрелись неотесанной деревенщиной рядом с парадными частями армии Аннхелла. Но армейские моих не задирали. Разве что глубоко в душе, без права отправки мыслей в мозг.
Спецоновцы заранее маялись. Они знали, что стоять нам на этой площади минимум четыре часа, а то и все шесть. Новобранцы, правда, пока еще не устали. Головами вертели, этим – хоть какие-то новые впечатления. Я прошелся взглядом по их радостным лицам, но споткнулся об угрюмую рожу Джоба Обезьяны. Выглядел тот, хоть пиши картину «Растяжение святого Януса». Там страшный и унылый мужик висит над пропастью, а вокруг летают какие-то мерзкие птицы. Я подмигнул Обезьяне: не унывай, мол, где наша не пропадала.
До начала праздника оставались считанные минуты. Я поискал глазами Мериса – не нашел, далековато. Заиграла музыка, и люди на площади задвигались, высматривая, откуда появятся ведущие праздника. Я полагал, что их спустят сверху – так оно и вышло. Над нами повисла приличных размеров гравитационная платформа (бешеные деньги плавали по воздуху). Садить этакую махину на гравидвигателях, разумеется, было нельзя, людская толпа бурлила слишком близко. Стали опускать, медленно гася гравитацию и подключая маленькие «моторы-вертушки», позволяющие платформе планировать.
Разноцветные моторчики работали бесшумно... первые минуты. А потом я вдруг уловил странный шелест, инстинктивно качнулся назад и...прямо перед моим лицом мир взорвался красными брызгами.
Дальше несколько сцен спрессовались для меня в одну.
Я слышал, как «в ухо» мне докладывает Келли, и что-то отвечал ему. Видел, как падает-таки от вида и запаха облепившей меня с ног до головы кровавой каши мой белогубый новобранец. Видел, словно бы другим, дальним зрением, как с обоих флангов начали разворачивать полицейское оцепление и оттеснять толпу, образуя между парадными частями армии и штатскими свободный пятиметровый коридор. Слышал, тоже каким-то другим, не занятым Келли слухом, как отдаю команды...
А сам думал совсем о другом: о том, как хорошо, что Влана осталась в корабле, о том, кто же из моих солдат разлетелся на кровавые брызги... Кто?
Впереди – никого, справа – новобранцы. Неужели..? Нет, белогубый на месте, вон он лежит, я же видел, как он побелел и... Кто же? Раз, два... семь.
– Ты цел?! – кто-то схватил меня сзади за плечи.
Голос я в первую секунду не узнал. Потом мир вдруг крутанулся, остановился... На меня смотрел Мерис.
– Я-то цел... – и тут же вкус чужой крови ожог рот. Я, наконец, понял, кого не досчитался – белобрысого. Он, скорее всего, тоже услышал шуршание, я качнулся назад, а он – на меня. Понял, что стреляли в меня, не обниматься же он ко мне кинулся.
– Кто-то из твоих?
Я кивнул. Не знаю, вышел ли кивок – и лицо, и шею покрывал толстый слой липкой массы – моего бывшего бойца. Волновой удар превращает человека в коктейль. Взбивает изнутри наружу. Хоронить нечего.
Жуткая дрянь – маленькая пластмассовая капсула. Ничем не тестируется. Один изъян – при подлете можно услышать, как она шуршит. Надеялись, что на празднике будет шумно? На платформе включили моторы, вот они и...
– Цел, – повторил Мерис. Его руки уже покрылись кровью.
– Без бионаведения, значит, штучка была, – констатировал я. – Система засекла место, где стоял наводчик?
– Толку-то. В толпе стоял. Твои взяли картинки со спутников, я допуск дал. Почему же – тебя?
– Почему именно меня? Может, как раз ветерана твоего... – мне мучительно захотелось умыться и вымыть руки. Кроме того, я увидел, что к нам пробираются через толпу медики: видимо в воздух подняться им не разрешили. Только медиков мне сейчас не хватало. Хорошо, что рядом Мерис, да еще и в подходящем состоянии, чтобы послать и порвать кого угодно.
Шоу продолжалось. Полиция отгородила нас своими телами от гражданских, и все пошло своим чередом. Но я не улавливал уже ни музыки, ни шума толпы. Уши искали совсем иных звуков, глаза отмечали, как с нашего края кружат над площадью машины: полисы, наземный спецон, личная охрана Мериса.
– Слушай, мне переодеться надо, не буду же я в таком виде четыре часа, – сказал я совсем не то, что хотел сказать.
Мерис задумался.
Тут вынырнули, наконец, два медика с носилками. И третий – с жуткого размера гравичемоданом. Переносная реанимация, наверное. И остолбенели. Выглядел я...
– Вот и кстати, – сказал Мерис. – Может, воды у них нет, но спирт есть точно, – он пристально посмотрел на медика с чемоданом. – Чего стоите? Умыться человеку нужно!
Генерал содрал с носилок какое-то гигиеническое покрытие.
Я оглянулся. Мои бойцы росли впереди такой плотной стеной, что переодеваться можно было спокойно, найти бы – во что.
Я на полном серьезе предложил сдать юных леди не в интернат, а в колонию, после чего они немного присмирели. Хотя, намордники все-таки не помешали бы.
С остальными подростками разобрались проще. Я приказал ребятам построить помост на центральной площади и согнать остатки городского населения, которое в последние сутки, видя, что стало тише, повылазило из своих подвалов. Причем площадь мы обустроили, как для показательной казни.
А потом щенков выставили на помост и... по одному сдали на руки родственникам. Надеюсь, в городе надолго запомнят эту странную историю.
По логике военного времени, щенков надо было расстрелять, по уставу – отпустить: ни одному из них не исполнилось даже семнадцати, когда наступает ответственность за преднамеренное убийство.
Я редко поступаю по уставу...
Влану, с моей «легкой» руки, бойцы уже называли за глаза Птицей.
С самого утра она носилась туда-сюда как угорелая. Я дал девушке ознакомиться с должностной инструкцией, и, в общем-то, до подписания приказа она могла бы читать ее еще день-два по слогам. Но Влана решила иначе.
Я не возражал. Тем более что доукомплектация – дело именно зама по личному составу. А нам предстояло завербовать полдюжины ребят на Мах-ми (я посчитал, что это безопаснее сделать здесь, чем на Аннхелле).
Мы объявили о своем желании по специальной городской связи (в расчете на местную полицию). И по остаткам обычной связи – тоже. Объявили утром, а после обеда выяснилось, что выбирать уже есть из кого.
Влана рвалась в бой. Я забрал Келли и предупредил ее, что утверждать каждого кандидата буду лично.
Она послала за мной дежурного меньше, чем через час. Предложила взять восемь вместо шести, что меня сразу насторожило. Одна физиомордия, к тому же, показалась мне знакомой. Где-то я видел этого парня, но вспомнить где – не мог.
Прошелся раз-другой вдоль шеренги добровольцев, думая: ну где? Остановился напротив другого кандидата, спросил кто он и откуда. Сам думал. Парнишка белобрысый, высокоскулый, будь он помоложе... Вот оно. Новобранец похож на отморозка с крыши, с экзотианской заколкой в волосах. Мило. Ну и кто это у нас? Брат?
Интересно, Влана мне его нарочно подсунула? Восемь вместо шести... Может, не одна подстава, а две? Прошелся, вглядываясь в лица, еще раз. По сжатым, побелевшим губам крайнего новобранца понял – пройдусь в третий, случится что-нибудь интересное.
Влана смотрела на меня спокойно. Уж у нее-то обморока не ожидалось при любом раскладе.
– Шесть, – сказал я. – Мне пальцем ткнуть, или так понятно?
– Они справятся, капитан, – сказала Влана, не теряя выражения лица. – Оба.
Я мотнул головой, предлагая ей отойти. Хотел поинтересоваться, давно ли условия в спецоне причислили к санаторным, но сдержался. Просто спросил:
– Ну ладно, крайний, по твоему мнению, справится. А белобрысого возьмем для тренировки нервов?
– А ему что теперь, пойти повеситься, раз у него такой брат?
– А зачем вешаться, если дешевле утопиться?
Обменявшись любезностями, мы стояли и созерцали друг друга.
– Я бы не стала на вашем месте доверять первому впечатлению, – неожиданно твердо сказала Влана. – Вы, капитан, даже местности толком не знаете. А я с детства знакома с каждым из здесь стоящих.
– Ну что ж, – сказал я с улыбкой питона, который, что бы там кролик себе ни думал, ужинать сегодня все равно будет. – Первая же неделя – и все станет ясно. – (Щас я к ним какую-нибудь свинью из сержантов поставлю, и дело с концом.) – А отправка с Аннхелла – за ваш счет, – я посмотрел на грустное подобие шеренги... – Документы на всех – ко мне в каюту!
– Ты бы убрал от новобранцев Тича, – вместо приветствия сказал мне на следующее утро Келли.
Теоретически мы были готовы стартовать еще вчера вечером. Однако порядок требовал кучи формальностей, так что отлет планировали на завтра. Я как раз перепроверял накладные на провиант, по сути ворованный с отрытого нами склада, но на всякий случай оформленный как полагается. Может потом кому-то что-то и компенсируют... После войны.
– Я бы убрал, – равнодушно пожал я плечами, заодно разминая их. Обман мне дался легко: устал от свалившейся в эти дни писанины и выдавал сейчас эту усталость за безразличие. – А кто возьмет?
– Я и возьму.
Теми же плечами я изобразил «Ну бери». А сам подумал: «Неужели Влана? А если нет, то где же там собачка порылась?».
Нужно бы зайти посмотреть, чем молодняк занимается, да еще и во главе с Келли...
Я и зашел после обеда.
Сборы новобранцев не касались, а после обеда у них проводят, обычно, что-нибудь групповое: тактику, например.
Нет, не тактика. Однако ребята крепко увлечены процессом.
Я вошел тихо, дежурному показав, что орать о моем появлении не надо. Келли чуть кивнул и тут же отвернулся. Больше ни одна голова в мою сторону не дернулась. Почувствовать, что кто-то вошел – это у наших приходит не сразу. А вот экзотианцы, говорят, наделены сим даром от рождения. А может, их воспитывают иначе?
– ...а на подлете делает вот так: дзиньк! – и все. Словно струна оборвалась. И никакие доспехи не спасут. Избирательность и точность попадания – исключительные. Эту модель террористы очень любят. У госслужб есть возможность использовать бионаведение. Им прицельная точность не так важна, да и «дзыньк» не нравится. А вот, – усердное сопение, -более мощная штука...
Говорил мой «крестник», тот, что медленно бледнел в строю. Вся группка во главе с Келли заинтересованно толпилась вокруг стола, а «крестник» вытаскивал из коробки разные миниатюрные убойные железяки, поворачивал так и этак, пускал по кругу.
В основном на столе лежали ракеты. Их – куча разных модификаций, а суть одна – длиной не больше мизинца и поражают прицельно. Характеристики их взаимодействия с электромагнитными доспехами настолько разнообразны, что вполне можно, имея грамотного техника, наводящего на земле и связь со спутником, даже президента вычленить в толпе и завалить. И охране мало не покажется.
– А эта, когда летит, шуршит словно. Вот в учебнике пишут, что не слышно, а мы запускали такие. Шуршит. В основе заряда – создание так называемой «стоячей волны». Электромагнитные колебания входят в резонанс с колебаниями клеток тела, и человек в доли секунды буквально разлетается в пыль такую кровавую. Я по видео смотрел.
«Крестник» преобразился совершенно: бровки домиком, водянистые глаза горят энтузиазмом. Видно, он мог копаться в этих своих «шуршащих» штуках сутками. Вот чем он Келли зацепил. Келли и сам большой любитель всякого железа.
«Ну-ну, шуршит, значит?» – я, подмигнув часовому, тихо вышел. Не до меня тут было. Да и побоялся я, честно говоря, что если кашляну, белогубый этот в обморок все-таки упадет. Пусть попривыкнет сначала. Успеем еще познакомиться.
Впрочем, совсем незамеченным я уйти не смог. Уже делая шаг назад, встретился глазами со вторым своим «крестником», белобрысым. Он почувствовал-таки мой заинтересованный взгляд.
Я приложил палец к губам, молчи мол. Кто знает, может, Влана права, и толк будет из обоих?
Подумал про нее и как сглазил – Влана тут же вывернула из-за угла. Шла она быстро, а в круп ей дышал и что-то бубнил на ходу Еле Цагель, наш повар-интендант. Если кто-то и пострадал от появления на корабле женщины, так это он. До Вланы мы просто ели, что дадут, разделяя продукты на съедобные и условно съедобные. Все остальное считалось делом техники поедания. Особенно если речь шла о концентратах и сублимированных продуктах. Их, с чем не смешивай – гадость, она гадость и есть, пусть и идеально сбалансированная по составу. Когда затянувшиеся боевые действия вынуждали меня несколько суток питаться только концентратами, я вообще надолго терял вкус к еде, ведь корабельная кухня не очень-то будила память о маминых пирогах. И Влана начала борьбу с Цагелем чуть ли не раньше, чем я объявил ей о назначении.
Так как накладные на консервы я уже подписал, трагедия разыгралась, видимо, вокруг тех продуктов, что идут свежими или заморозкой.
Цагель, увидев меня, воздел волосатые длани и возроптал громче. Думаешь, я стал его слушать? Я захохотал и сбежал в другой коридор. С Цагеля давно пора снять жирную шкурку и начинить артишоками. У меня просто руки не доходили. Зато теперь есть кому заниматься дегустацией его стряпни. Причем дегустатор повару попался суровый. Как мне рассказали, Цагель уже попробовал повысить на Влану голос. Результат налицо.
Что меня поражало, так это умение девушки в два счета поставить на место любого моего бойца. Было в этом что-то неправильное, словно бы парни подыгрывали ей. Но, как выяснилось позже, виновата в таком раскладе карт оказалась природа.
В общем, последний день перед отлетом прошел, и, что называется, Хэд с ним. Дневник мне ни в эту ночь, ни в две последующие почитать не срослось. Валился и засыпал.
На Аннхелле нас ждал парад по случаю Дня Изменения. Пришлось топать с корабля на бал.
«Со строевой в спецоне – не ахти», – думал я, глядя на своих бандитов, усиленно изображающих солдат. Торжественность происходящего их никак не вставляла. На лицах посторонние улыбочки, руки то и дело лезут к карманам... Тем более ребят, помнящих, что такое парад, я сюда как раз и не взял. Они у меня в воздухе болтались: Келли – на орбите, Рос, лучший из моих пилотов, – вообще висел где-то над головой. У Мериса имелись в окрестностях свои спецы, но мои мне милее. Особенно учитывая наличие на площади самого Мериса, нового лендслера, которого назначили, наконец, спустя почти год, уж не знаю, к счастью или к несчастью, и приличного правительственного стада, которое мычало и блеяло на возвышении. Стреляй – не хочу.
Я бы такое мероприятие куполом накрыл. Но нельзя. День Изменения – это праздник колонизации сектора. Сегодня Хэд знает, сколько всего планируют спускать с неба.
Мы стояли с левого края. Позади – слоеный пирог: трибуна, армейские при параде, полицейские части. Впереди, отгороженная какими-то условными ленточками, бурлила толпа – по-экзотиански пестрая и шумная, совсем не похожая на толпу военного времени. На Аннхелле не велось боевых действий – сплошь заговоры да теракты. Все, что происходило сейчас на других планетах сектора, казалось здесь нереальным и преувеличенным. Вот и мои уставшие от войны ребята смотрелись неотесанной деревенщиной рядом с парадными частями армии Аннхелла. Но армейские моих не задирали. Разве что глубоко в душе, без права отправки мыслей в мозг.
Спецоновцы заранее маялись. Они знали, что стоять нам на этой площади минимум четыре часа, а то и все шесть. Новобранцы, правда, пока еще не устали. Головами вертели, этим – хоть какие-то новые впечатления. Я прошелся взглядом по их радостным лицам, но споткнулся об угрюмую рожу Джоба Обезьяны. Выглядел тот, хоть пиши картину «Растяжение святого Януса». Там страшный и унылый мужик висит над пропастью, а вокруг летают какие-то мерзкие птицы. Я подмигнул Обезьяне: не унывай, мол, где наша не пропадала.
До начала праздника оставались считанные минуты. Я поискал глазами Мериса – не нашел, далековато. Заиграла музыка, и люди на площади задвигались, высматривая, откуда появятся ведущие праздника. Я полагал, что их спустят сверху – так оно и вышло. Над нами повисла приличных размеров гравитационная платформа (бешеные деньги плавали по воздуху). Садить этакую махину на гравидвигателях, разумеется, было нельзя, людская толпа бурлила слишком близко. Стали опускать, медленно гася гравитацию и подключая маленькие «моторы-вертушки», позволяющие платформе планировать.
Разноцветные моторчики работали бесшумно... первые минуты. А потом я вдруг уловил странный шелест, инстинктивно качнулся назад и...прямо перед моим лицом мир взорвался красными брызгами.
Дальше несколько сцен спрессовались для меня в одну.
Я слышал, как «в ухо» мне докладывает Келли, и что-то отвечал ему. Видел, как падает-таки от вида и запаха облепившей меня с ног до головы кровавой каши мой белогубый новобранец. Видел, словно бы другим, дальним зрением, как с обоих флангов начали разворачивать полицейское оцепление и оттеснять толпу, образуя между парадными частями армии и штатскими свободный пятиметровый коридор. Слышал, тоже каким-то другим, не занятым Келли слухом, как отдаю команды...
А сам думал совсем о другом: о том, как хорошо, что Влана осталась в корабле, о том, кто же из моих солдат разлетелся на кровавые брызги... Кто?
Впереди – никого, справа – новобранцы. Неужели..? Нет, белогубый на месте, вон он лежит, я же видел, как он побелел и... Кто же? Раз, два... семь.
– Ты цел?! – кто-то схватил меня сзади за плечи.
Голос я в первую секунду не узнал. Потом мир вдруг крутанулся, остановился... На меня смотрел Мерис.
– Я-то цел... – и тут же вкус чужой крови ожог рот. Я, наконец, понял, кого не досчитался – белобрысого. Он, скорее всего, тоже услышал шуршание, я качнулся назад, а он – на меня. Понял, что стреляли в меня, не обниматься же он ко мне кинулся.
– Кто-то из твоих?
Я кивнул. Не знаю, вышел ли кивок – и лицо, и шею покрывал толстый слой липкой массы – моего бывшего бойца. Волновой удар превращает человека в коктейль. Взбивает изнутри наружу. Хоронить нечего.
Жуткая дрянь – маленькая пластмассовая капсула. Ничем не тестируется. Один изъян – при подлете можно услышать, как она шуршит. Надеялись, что на празднике будет шумно? На платформе включили моторы, вот они и...
– Цел, – повторил Мерис. Его руки уже покрылись кровью.
– Без бионаведения, значит, штучка была, – констатировал я. – Система засекла место, где стоял наводчик?
– Толку-то. В толпе стоял. Твои взяли картинки со спутников, я допуск дал. Почему же – тебя?
– Почему именно меня? Может, как раз ветерана твоего... – мне мучительно захотелось умыться и вымыть руки. Кроме того, я увидел, что к нам пробираются через толпу медики: видимо в воздух подняться им не разрешили. Только медиков мне сейчас не хватало. Хорошо, что рядом Мерис, да еще и в подходящем состоянии, чтобы послать и порвать кого угодно.
Шоу продолжалось. Полиция отгородила нас своими телами от гражданских, и все пошло своим чередом. Но я не улавливал уже ни музыки, ни шума толпы. Уши искали совсем иных звуков, глаза отмечали, как с нашего края кружат над площадью машины: полисы, наземный спецон, личная охрана Мериса.
– Слушай, мне переодеться надо, не буду же я в таком виде четыре часа, – сказал я совсем не то, что хотел сказать.
Мерис задумался.
Тут вынырнули, наконец, два медика с носилками. И третий – с жуткого размера гравичемоданом. Переносная реанимация, наверное. И остолбенели. Выглядел я...
– Вот и кстати, – сказал Мерис. – Может, воды у них нет, но спирт есть точно, – он пристально посмотрел на медика с чемоданом. – Чего стоите? Умыться человеку нужно!
Генерал содрал с носилок какое-то гигиеническое покрытие.
Я оглянулся. Мои бойцы росли впереди такой плотной стеной, что переодеваться можно было спокойно, найти бы – во что.
