Дурак космического масштаба

08.09.2020, 21:48 Автор: Кристиан Бэд

Закрыть настройки

Показано 21 из 54 страниц

1 2 ... 19 20 21 22 ... 53 54


На Орисе можно лечь на землю посреди проезжей части, и любимые здешними жителями старинные машины начнут объезжать тебя, но ни одна не просигналит.
       На Орисе можно остановить любую женщину, и ты не услышишь грубого слова – только смех. Не факт, что она пойдет с тобой, но, если ты так же молод и глуп, как я – она тебя обязательно поцелует.
       (Только потом я узнал, что эта внешняя «легкость» лежит в плоскости многолетних психических тренировок. Что экзотианец будет замечен и остановлен тобой, только если он сам этого хочет. Прочих, проходящих мимо, я просто «не видел». Но тогда мир Ориса показался мне миром свободы человеческих чувств.)
       После полугодового заточения в корабле нам, первогодкам, казалось, что мы, как боги сошли с неба на землю. Я больше никогда столько не пил, нигде не позволял себе такого дикого количества беспорядочных связей с... Я даже не всегда понимал, с кем и что делаю: инопланетян и авериков, человекоподобных продуктов генной инженерии, на Орисе много. Это в Империи запрещено клонирование и генетическое программирование в технических целях. В мирах Экзотики законы иные.
       
       «...Экзотианцы мыслят не так, как мы. Дело не только в различиях наших культур. Мозги у нас тоже разные. Ты читал, наверное: другой уровень электрической активности участков мозга и все подобное? Они работают над этим с детства. И в поколениях это уже сказалось. Ну, и воспитание. Можно взять козленочка и воспитать из него тигра. Проживет этот «тигр» недолго, желудок к мясу не приспособлен, но бодаться будет до последнего.
       Вот и экзотианцы будут бодаться с нами до последнего. Хотя и мы, и они – люди.
       Но человеку всегда нужен иной, хоть чем-то отличный от него, чтобы ощутить себя правым, лучшим и более достойным.
       В этом психологическая основа природы войн. Одни хотят казаться лучше других, более умными, прогрессивными. Жадные до денег сумеют воспользоваться этими настроениями, чтобы завладеть большим числом пригодных для жизни планет.
       А начнем войну мы, потому что у экзотианцев есть психические и культурные преимущества перед нами. Значит, мы можем противопоставить им только силу.
       Что бы там ни произошло в начале войны – помни об этом. О том, что сила выгодна нам. Нашим политикам и дипломатам. В каком-то из спорных секторов спровоцируют беспорядки, и колесница покатится.
       
       Ты должен понимать, Анджей, что экзотианцы, с которыми вы сейчас (я уверен в этом) воюете – такие же люди, как ты и я. Им так же бывает больно, они так же теряют на войне близких, так же способны на безрассудные и героические поступки.
       Помни об этом, когда будешь убивать.
       И не говори себе, что их дети и женщины – это не наши дети и женщины. Наши, Анджей, наши. Нет у слабых никакой принципиальной разницы. Да и у сильных нет... «
       
       По коридору пронесся душераздирающий визг. Так визжать могла только Лайе, вторая «сестричка» Вланы. Я подозревал, что сестры они не родные. Уж больно много наблюдал разногласий.
       Корабль с присутствием женщин благополучно превращался в дурдом.
       Я убрал дневник в сейф и вышел в коридор.
       Лайе, увидев меня, замолчала. Мой вид изначально внушал ей опасения. Оказалось, суть проблемы в том, что милашку не выпустили в город.
       – И все? – спросил я.
       Гарман, это от него Лайе удирала по коридору, кивнул.
       – На первый раз не в карцер, а под «домашний» арест, в каюту, – сказал я спокойно. – Еще раз услышу этот неуставной визг – будет карцер.
       Гарман медлил, удостоверяясь, что я не шучу.
       – Исполняйте, сержант!
       – Есть! – он повернулся к девице. – А ну, руки за спину! И вперед по коридору к своей каюте.
       Лайе посмотрела на него с недоумением. Таким она Гармана еще не видела.
       – Руки за спину, я сказал!
       
       Я спокойно удалился. «Домашний» арест означал, что «бойца» лишают сетевого экрана, книг и прочих средств развлечения. Как раз то, что надо подростку, дабы почувствовать себя «не в теме».
       
       Экзотианки... Чем же они на самом деле отличаются от наших? Во Влане тоже есть, вроде, экзотианская кровь, но... Или таки нету?
       Подумав о Влане, я ощутил, что по телу опять разливается тепло. Приказал себе – а ну отставить! Но «отставить» получалось плохо. Тогда я снова достал дневник и перелистнул несколько страниц.
       
       «...По-настоящему я любил только одну женщину. Экзотианку. Ее звали Айяна. Хотя, почему «любил»?
       Познакомились мы обычным армейским способом: я в очередной раз лежал в перевозном подобии госпиталя. Не хватало крови и медикаментов, да что там – с энергией перебои случались, потому дышать тяжелораненым лучше было самостоятельно.
       Госпиталь развернули рядом с эйнитской храмовой общиной. Это такая военная хитрость: эйнитов свои бомбить никогда не станут, да и наши побоятся. Трудно объяснить, но эйниты находятся в неком симбиозе с переплетением энергетических линий Вселенной, и нападение на общину может вызвать глобальные нарушения причинно-следственных связей. В энциклопедии Кечера по религиозному архемифу написано, что эйнит энергетически стоит ДО причины, и воля его, таким образом, является некими условными воротами между причиной и следствием.
       Последователей Матери обычно вообще стараются не трогать. Мы их и не трогали. Просто разместили рядом госпиталь. Однако адептам «мягких» религий трудно оставаться равнодушными к раненым. Чужая боль для них – личное страдание, пусть даже мучаются враги. Враги – дело временное, жизнь во Вселенной – бесценна.
       И они пришли в госпиталь. Первыми, и к самым тяжелым больным, как и положено – высшие чины, (у эйнитов их называют Проводящие) двое мужчин и необыкновенной красоты женщина. Я понимал, что, судя по положению в общине, эйнитке было уже далеко за сто, но это не мешало мне любоваться ею. (Я, кстати, и сам уже разменял тогда эту самую «первую сотню».)
       Да и не мог я больше ничего, разве что – любоваться. В день первой встречи вообще полагал, что Проводящая мне снится.
       Однако на следующее утро мне стало легче, что само по себе настораживало. Рана была серьезной (я хорошо разбираюсь в ранах), и я просто не мог так быстро пойти на поправку. Тем не менее, утром я открыл глаза и ощутил, что ожог, занимавший добрую треть тела, почти не болит. И что сознание уже не так одурманено обезболивающими препаратами. Моя грудь словно бы занемела и в плане чувств – отдалилась от меня.
       Я, честно говоря, решил поначалу, что умер. Кто из нас знает, что там, за гранью? Но раненые склонны воспринимать смерть именно так – раз! и уже ничего не болит.
        Попробовал встать. Если бы умер, это удалось бы, наверное, но... Я был слаб, как котенок. За этими смешными попытками она меня и застала.
       Она зашла об руку с молодым парнем – кровным сыном или сыном по общине – тогда мне было все равно, а позже я не спросил. Я вырос среди экзотианцев и умел читать по их лицам: она была поражена и недовольна.
       Я сидел кое-как на постели и пытался спустить ноги. Она уперлась в меня взглядом, я почувствовал его тяжесть... Это, как ни странно, придало мне сил. Сыграло чувство противоречия. Нет, встать я не сумел, но уселся, наконец, более или менее ровно.
       Я понимал: она хочет сказать, что вставать мне нельзя. Но говорить со мной – ниже ее достоинства. Ну, а я не обязан слышать ее без слов. Я вообще не обязан понимать экзотианцев. Я – тупой и бесчувственный солдат Империи.
       Перевел дыхание и заставил себя встать. Боль, наконец, вернулась, и я ощутил себя живым.
       Ее лицо изменилось от внутреннего напряжения. Она пыталась помешать мне проявлять волю, но делала это слишком осторожно, а я шел напролом.
       – Вот вы какие, – все-таки сказала она раздражено. – Сядь, ты, мальчишка!
       – Ну, не такой уж и мальчишка, – усмехнулся я и сел. Колени подогнулись.
       Она видела мой возраст, но – сколько тогда ей самой?
       
       Религия эйнитов своеобразна. Они относятся к жизни, как к высшему дару, трепетнее, чем в иных общинах – к богу.
       Я сидел и тяжело дышал, чувствуя, как сознание покидает меня. Для нее терпеть такое мое состояние было пыткой.
       Она кивнула юноше, и тот силой уложил меня в постель. Впрочем, много сил ему прилагать и не понадобилось: все, что держало меня в вертикальном положении, относилось, скорее, к области воли.
       Эйнитка склонилась, положив руки мне на грудь (я не почувствовал их веса), и стала говорить с моими ранами. Я ощущал, что она говорит именно с ними: тело мое откликалось на ее голос, успокаивающие волны пробегали по коже, холод сменялся теплом и снова превращался в холод. Мне стало легче.
       – Только посмей подняться еще раз! – сказала она.
       Эйниты не знают обращения на «вы», но ее манера говорить не казалась мне смешной. Властной – да. Она привыкла командовать, это чувствовалось.
       – Я приду вечером, – сказала она. – А ты, если хочешь жить, будешь лежать.
       Я прикрыл глаза, не в силах сопротивляться. Вечером так вечером.
       А потом лежал и думал о том, как она пахнет, и какие у нее удивительные глаза. Совершенно нечеловеческого цвета.
       
       Сначала я раздражал ее. Моя воля была для нее чем-то чужим и незнакомым. Я разрешал ей только разговаривать с телом, не пуская глубже в сознание. Знал, что она не причинит мне вреда, просто сделает так, чтобы выздоровление шло быстрее, но что-то мешало довериться ей полностью.
       Айяна сердилась. Однажды, когда она была вымотана работой с другими ранеными, а я не вовремя открыл глаза, нечаянно нарушив ее сосредоточенность, она чуть не влепила мне пощечину. И, испугавшись собственного гнева, заплакала.
       Это видел только я. Краешек ее словно бы залитого жидким серебром глаза наполнился влагой. Но сопровождавший Айяну юноша тут же оказался рядом. Он почувствовал, что ей плохо.
       Она отослала парнишку раздраженным жестом.
       – Почему ты не хочешь, чтобы я вылечила тебя?
       Я задумался.
       – Ты хочешь войти в меня слишком глубоко, – я старался подобрать понятные ей слова. Хоть мы и говорили на одном языке, культуры за нами стояли разные. – Я не мальчик, как ты полагаешь. Мне больно понимать, что кто-то разделит мои мысли и чувства. Не увидев за ними меня.
       – Ты девственник? – спросила она.
       Когда до меня дошел смысл вопроса – я фыркнул. Но потом задумался. Вряд ли Айяна имела в виду тело. Я несколько раз любил, но чувства мои не были глубокими. Только первая юношеская страсть оставила на душе рубец, но скорее от стыда, чем от любви.
       – Возможно, – сказал я. – Мне трудно судить о том, чего не знаю о себе.
       Она осторожно положила ладони на мои виски. Я ощутил вдруг... даже не желание, а нечто зверское, поднимающееся во мне и заглушающее рассудок. Страсть скрутила меня так, что я смог дышать, лишь когда она убрала руки.
       Черт их возьми, они много чего умели, эти адепты спящего бога. Зря я подпустил ее близко.
       Айяна и сама смотрела на меня с ужасом. Испугалась?
       Я улыбнулся ей, как мог.
       – Видишь, – сказал я, – Люди наших миров – совсем не подходящее знакомство. Я слишком груб для тебя. Сожалею.
       Но она продолжала смотреть, и теперь страсть начала загораться во мне мягко и медленно.
       – Что ты делаешь, девочка? – спросил я.
       Она вздрогнула и отстранилась.
       – Ты не грубый, – сказала она. – Ты – другой. Но и такой же, как мы.
       – Это не причина, чтобы...
       Я не договорил. Силы были исчерпаны полностью, и я мог только дышать.
       
       Как ни мала была палата, в которой лежал, но лежал я там один. И, когда Айяна ушла, понял, что должен любой ценой встать на ноги. Быстро. Иначе неизвестно, чем все это закончится. Мы слишком разные, чтобы любить друг друга.
       Я начал заставлять себя вставать и ходить по палате. Едва схватившаяся на краях кожа лопалась, но я был упорен. Утром и вечером Айяна видела следы моих стараний. Я подозревал, что она именно видит сквозь повязки, ее лицо изменялось раньше, чем она успела бы сосредоточиться. Иногда она приходила одна, иногда с парнишкой. Вечером чаще одна. Видимо, ее помощник уставал раньше, и она его отсылала.
       К концу недели я понял, что и вправду выкарабкался, вопреки отсутствию в госпитале достаточного количества препаратов, связывающих «ожоговые яды», выделяющиеся при лучевых поражениях тканей. Она меня вытащила. Своими методами. Большую часть ожогов мне смогли закрыть искусственно выращенной кожей, я действительно стал вставать и... почувствовал себя неблагодарным животным.
       Вполне возможно, не только я к ней, но и она ко мне что-то испытывала. Мы все равно расстанемся. Какой мне смысл сопротивляться, если сопротивляться есть чему?
       
       Я решил дать ей возможность, не больше. Потому что не хотел питать каких-то особых надежд. Но я мог расслабиться и впустить ее в свое сознание. Пусть воспринимает, как хочет: как знак благодарности или доверия, например.
       
       Но она поняла все так же, как я.
       
       Вечером, склонившись над моей грудью и не встретив привычного препятствия, она, прежде всего, подняла голову и заглянула мне в глаза. Я едва успел зажмуриться, потому что исподтишка смотрел на нее. И поэтому я «пропустил удар».
       В первый раз.
       Я ожидал чего угодно, но не губ на своих губах. Так быстро и неожиданно.
       Наверное, она понимала меня лучше, чем я сам. А может быть, вообще знала, что произойдет – под туникой и плащом у нее не оказалось больше одежды. И мне ни с кем и никогда не было так, как с ней.
       
       Вот такова последняя, Анджей, самая свежая причина моего внутреннего одиночества.
       
       Да, я мог бы жениться на своей родной планете. Я не знал тогда, что жизнью молодого человека руководят гормоны, и зашло все достаточно далеко. Но ее родители оказались против, и она согласилась с ними. Я мог бы настоять на своем, но что-то остановило меня. Гордость, наверное. Гордость и нежелание объяснять свои чувства.
       Первые десять лет я страдал, остальную жизнь был благодарен ей за слабость. Мне только по молодости и глупости могла понравиться слабая женщина, не знаю, что нас могло бы связывать потом. Но эта гормональная любовь уберегла меня поначалу от юношеских проблем и связанных с ними болезней. Позже гормоны ушли совсем, и мне уже просто не нужен был никто, ломающий удобный уклад моей холостяцкой жизни.
       
       Но если бы Айяна не родилась экзотианкой, если бы не шла война...
       Хотя, скорее, самые верные препятствия – внутри меня самого.
        Но я не удивлюсь, если у Айяны все-таки есть от меня ребенок. Недоразумений в виде сроков зачатия, биологических несовпадений и прочего для эйнитов не существует. Она спрашивала меня, хочу ли я. Я отказался, но могло ли это помешать ей сделать по-своему?»
       
       И тут я понял, что меня удивляло во Влане. Она буквально «читала» окружающих. Читала, как раскрытую книгу. Ей разве что понадобилось какое-то время, чтобы приноровиться ко мне. В остальном же...
       Она вошла и заняла свое место. В моей душе было место для женщины.
       
       Но кто же такие эйниты? Уж больно похожи были адепт эйи из дневника Дьюпа и моя Влана.
       «Между причиной и следствием...»
       Я вспомнил, как вчера плакала за столом Влана: «...если бы я не настояла, то его бы не убили, но тогда – убили бы тебя...»
       Стал копаться в сети в поисках ответов на не до конца сформулированные вопросы, но информация в незарегистрированном круге доступа оказалась на удивление скудной.
       Секта вроде бы являлась экзотианской, но зародилась в приграничных землях сектора, где протекторат противника до сих пор символический. Эйниты почитали какую-то вселенскую мать, но поклонялись Спящему богу.
       

Показано 21 из 54 страниц

1 2 ... 19 20 21 22 ... 53 54