– Садись, Карамель, – велит голос.
– Ещё чего!
Волна негодования и какой-то сухой ярости разбегаются по телу; намереваюсь окрикнуть Ромео, но парень с янтарными глазами, открывая двери на ходу, говорит:
– Позовёшь – зажму газ и собью твоего дружка. Этого ты хочешь?
– Что? – Растерянность оплетает в секунды, гнев осадком абстрагируется в удивление. – Что ты сказал?
– Сядь в машину, пока он не увидел. Действуй быстро, никто не заметит.
– Как ты смеешь?
– Теряешь время. Соображай быстрей, Карамель. Быстрей. Быстрей.
– А если не сяду?
– Я же сказал: столкну твоего парня. Может, этого ты и хочешь? Словно кегля на остановке…
Не желаю отправлять Ромео в Острог. Ни жалобой, ни физическим полётом. Какой абсурд, какое безумие!
Пока не закончилось посадочное место запрыгиваю в машину на лету. Что меня больше удивляет, в действительности никто из прохожих этого не замечает. Все так сосредоточены на себе, сосредоточены на том, чтобы не совершать ошибки, не допускать оплошности, контролировать движения, окружение и мысли, что пропускают происходящее вокруг. На глазах десятков, сотен, а может и тысяч похитили человека – они не заметили, даже глазом не моргнули. Какого чёрта?
– Ты не имеешь права! – выплёвываю я. – Тебя накажут!
– Как видишь, ещё не наказали.
– Я подам жалобу.
– Ты угрожаешь человеку, в силах которого доставить тебя до дома в целости и сохранности. Ты же умная девочка, Карамель, почему сейчас глупишь?
Мы взмываем в воздух. Ромео остаётся на платформе Золотого Кольца: выглядывает машины и периодически смотрит на кофейню, в которой мы были. Ждёт… Обращаюсь к водителю:
– Ты – чокнутый психопат. Надеюсь, идёт запись и соответствующие службы узнают о твоём проступке.
– Я её отключил, – янтарные глаза спокойно пожимают плечами.
– Какого..?
– Думаешь, система так идеально работает?
– Ну да! – восклицаю я.
– Ну да, – подхватывает парень. – Система работает идеально, но всегда есть лазейка, всегда есть обманный манёвр, ухищрение, ловкость.
– Зачем это всё?
Молчит.
Летим.
Что надо этому человеку? В чём он нуждается? В деньгах? В акциях? В ответах? Он выкрал меня, чтобы потребовать выкуп у семьи? А если он хочет убить меня, насолив Голдман, и всё это было спланировано?
– Дыши, ладно? – усмехается парень. – В кресло вцепилась так, словно с высоты падаешь.
– Куда ты меня везёшь? – испуганно выдаю в ответ. – Кто тебе заплатил?
– О, ну не будь такой романтичной, конфетка, – парень улыбается и видит во взгляде очередное негодование. – Этакая барышня былых времён, глупенькая и с шальным воображением, кисейная девушка.
– Что?
Кажется, он несёт бред.
При этом авто несётся по воздушным полосам.
– Пристегнись, конфетка, – говорит парень и кивает на ремень.
Никогда этого не делала.
– Зачем? – спрашиваю я. – Ты наверняка хочешь убить меня! – Дёргаю дверь (понимая, что вывалиться в пустоту Нового Мира, в низовья с сотен метров – не лучшая из перспектив, однако…), но дверь закрыта.
– Я не говорил, что хочу убить тебя. Только поговорить, мисс Голдман, к вам же иначе на приём не запишешься, да? Все, кто не Голдман, отбросы и враги, так?
– А украл зачем? Ты похитил меня!
– И вправду, какая же ты романтичная! – смеётся парень. – Иначе бы, повторюсь, ты не села в машину.
– Ты угрожал сбить моего молодого человека.
– Я блефовал, прости. Люди так часто делают.
Вздыхаю:
– Сумасшедший…
– А ты романтичная! Хотя все говорят, что у Голдман эмоций столько же, сколько у рыбы.
В зеркале дальнего вида наблюдаю скорченную гримасу. Водитель надувает щёки и вытаращивает глаза. Дурная пародия.
– Причём с отрубленной головой, – подытоживает он. Хочет позабавить? Напрасно!
– Ты невыносим! – выпаливаю наперерез. – Повторюсь, кто тебе заплатил? Что тебе надо? Отец даст вдвое больше!
– Вряд ли Говард Голдман даст мне две Карамели. Мне нужна ты – одна.
Он маньяк?
– Оставь меня в покое! – повышаю голос. – И не называй романтичной. Это мерзко!
– Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвёз, давай так? – спокойно интересуется водитель.
– Домой! – выпаливаю я. – Отвези меня домой! Немедленно!
– Только не кричи.
И водитель сворачивает на несколько уровней: двигатель жужжит, мчащиеся навстречу фары сверкают. Начинаю узнавать здания, мимо которых летала раньше. Этот чудак в действительности взял курс на дом. А, может, я потеряла рассудок и потому всё казалось знакомым? Для чего похищать и мгновением позже возвращать – как ни в чём не бывало – домой?
– Меня зовут Каин, – представляется парень.
– Ужасное имя, – отвечаю я.
– Это почему?
– Тебе какое дело?
– Я могу остановиться.
Напрягаюсь, а водитель смеётся.
– Шучу, – хмыкает он. – Обещал довезти до дома, так и поступлю. Дело твоё: говорить или нет.
– Ты больной, – шмыгаю в ответ. – Украл меня, чтобы назвать имя? Добавь фамилию, чтобы отец нашёл тебя и Патруль Безопасности с потрошками сожрал мальчишку с именем Каин.
– Мальчишку?! – словно только это его задевает. – Ты говоришь подобное человеку, который везёт тебя на высоте тысячи метров от земли, конфетка. Ты не только романтичная, но и дерзкая.
– Заткнись! – Хочется ударить его. – Можешь запугивать, но гордость мою не сломить.
– Кто пытался? – удивлённый возглас. – Замечаешь, что наше общение идёт тебе на пользу? – кивает на сжатый мной кулак; расслабляю руку и принимаю спокойную позу, ладони приземляются на колени. – К прочему ты боевая.
– Здесь мы уже были.
Второй раз пролетаем у того же здания.
– И внимательная…
Меняем курс и сворачиваем на другую воздушную полосу.
– Я украл тебя (если, конечно, это слово больше симпатизирует молодой девушке) не только, чтобы представиться, – продолжает Каин. – Я хотел поздравить тебя с твоим днём и пожелать успехов в Новом Мире, но, подумал, ты вряд ли примешь подарок после того, как обиделась на меня, может, даже разозлилась и пожаловалась отцу, отчего пришлось вернуть предыдущего водителя.
Какой сумбур. И все перечисленные им эмоции – навязанные.
– Я не обижалась. И не злилась.
– Злость – вполне нормальное явление, – перебивает Каин.
– Иди ты. Говорю же: этого не было.
– Ты отрицаешь факт, но отрицать чувства не получится. Можешь сказать мне, что ничего не было, и тем самым оставишь эмоцию не пережитой – она же тебя в итоге съест.
– Ты пытаешься манипулировать мной.
– В самом деле? Хорошо, что ты сказала: я бы так и не узнал.
Каин пожимает плечами.
Какой он странный.
Сказано серьёзно?
– Академия выращивает параноиков, – вдруг забавляется парень. – Из меня манипулятор, как из тебя революционерка. Вероятность есть, но она близка к нулю.
Включи мозги, Карамель. Нельзя беседовать с незнакомцами, чьё поведение отличается девиантностью.
– Ты поплатишься за свои слова, отец найдёт тебя, – говорю я.
– Не сможет.
Какого..?
– Это ещё почему?
– Меня нет в базе данных, – спокойно отвечает Каин; словно подобное заявление – не редкость, беседовать о том – в порядке вещей.
– Врун! – препираюсь. – Все есть в базе данных. Все, рождённые в Новом Мире. Может, ты не рождался?
– В Новом Мире?
Уточнение ставит всё на свои места. Но мне это кажется невозможным. Нет…нет, это и есть нечто невозможное. Родиться можно только в Новом Мире. Ты рождаешься в Новом Мире и тебя тут же регистрируют как нового гражданина: присваивают личный номер, заводят счёт и прочее. Вдруг догадываюсь?
– Ты из Острога?
Начинаю понимать больше.
– Ты поднялся из Острога?
Вскрикиваю:
– Кого ты убил, чтобы занять его место в Новом Мире? Обмануть систему невозможно, просто оказаться в городе – тоже. Ты – преступник! Наверняка занял чьё-то место, чтобы позабавиться среди достойных, но сам не таков.
– Тихо, – сердито бросает Каин. – Просто смирись с тем, что ваша система неидеальна и подобных ужасов, дабы подышать воздухом с поверхности, совершать не надо. Понимаешь?
– Система идеальна.
– А люди?
– И люди.
– Но я здесь. Каким образом, конфетка? Смотри.
Водитель отпускает руль и снимает одну перчатку – гляжу на пустую ладонь. Нет чипа. Нет, мать его, чипа. Нет чипа для оплаты, нет идентификатора. Думаю, что сошла с ума и их попросту никогда и ни у кого не было. Смотрю на свою руку – словно, истинно сомневаюсь в существовании чипов; на месте. Микросхемы блестят под кожей. Поэтому водитель всё время был в перчатках?
– Я лишь хочу показать, что мы такие же, конфетка, – говорит Каин.
– Структурой тела – да, – подхватываю я, – но у вас проблемы с головой, это во много раз хуже.
– А у вас? – Каин злится. – Не признаёте тех, у кого проблемы, не заботитесь о семье, не дружите по-настоящему. Везде рейтинг, выгода, реклама. Вы не любите. Ты любишь своего названного молодого человека? На кой чёрт он тебе?
Отвечаю увесисто и спокойно:
– Я не признаю – равно иным – чувства любви.
– Ты любишь его, Карамель?
– Я не признаю любви.
– Любишь?
– Ты идиот? – вспыхиваю. – Я не верю во весь этот выдуманными изощрёнными умами бред. Любви нет.
– Любовь есть.
– Нет.
– Отказаться от слов не равно потерять сути.
– Какой ты душный, Каин-водитель, у меня слов нет! Любовь не потерялась из словаря – как и другие эмоции и чувства, но они противоестественны для создателей и наказуемы для иных.
– Так ты любишь его?
Вышка.
– Я никого не люблю! Никого! Никого, глупый ты мальчишка!
– Но любила! Глупого, чёрт бы с ним, мальчишку. Любила! Думаешь, я не знаю?
Вышка, правда.
Откуда ему известно?
Каин бьёт по рулю, а я кидаюсь в слёзы, горло спирает. В окне виднеется крыша дома. Улица Голдман была так близко.
– Откуда тебе известно? – попрекаю его и растираю солёные щёки. – Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне?
– Все знают, прекрати жить в куполе и притворятся, будто бы ничего и никогда не происходило. Карамель Голдман знакома с чувством любви, и факт того известен каждому, кто знаком с фамилией Голдман, оттого враньё золотой девочки дешевит образ излечивающей от заразы создательницы. Карамель Голдман – лишь травмированный ребёнок, вот что я хочу сказать.
Так обо мне говорят?
– Вези домой.
Колени дрожат. Руки дрожат. Опускаю голову и прижимаю ладони к лицу, вновь всхлипываю. Прощаюсь с не до конца выжатыми слезами, что роняла по упомянутому мальчишке давным-давно, и которые, как мне думалось, иссохли вместе с озёрами и морями на Земле.
– Хватит, слышишь? – зовёт водитель. – Не плачь. Ну прости…Прости, я не хотел тебя обижать, а успокаивать и подавно не умею – я идиот, сама сказала.
– Да пошёл ты, – поскуливаю и хлюпаю носом.
Прячет взгляд. Стыдится себя или противится дешёвым слезам?
– Справедливо, конфетка…
– Для чего ты появился в моей жизни? – спрашиваю я.
– Расскажу, но позже. Мы приехали.
Спускаемся к посадочному месту улицы Голдман.
– Не могу выйти, – признаюсь я. – Другие увидят слёзы.
– Другие в любом случае увидят только то, что захотят.
– Везде камеры.
– Вот видишь. В итоге тебя сожрёт сама система, конфетка, если ей слепо верить и следовать. Перемелет сразу же, как почувствует вибрацию в иную сторону. Сегодня ты угодна государству, завтра – нет. Что будешь делать, когда наступит завтра?
– Так везде и во всём. Своё место нужно доказывать, свою принадлежность – обосновывать. Без ресурсов (и неважно: ресурс – это знание, богатства, индивидуальность или что-то ещё) ты не будешь нужен даже самому себе. Я горда тем, что нужна Новому Миру – моё место здесь заслужено. И Новый Мир горд моей верности.
– Никогда не слышала, что розовые очки бьются стёклами вовнутрь?
– Не желаю слушать.
– Боишься разочарований?
– Голдман ничего не боятся, а в Новом Мире невозможно разочароваться.
– Как долго твой отец нашпиговывал тебя партийными лозунгами?
– Ты опять?
– Ладно, возьми. Успокойся.
Достаёт из бардачка блестящий пакет.
– Я спокойна.
– Просто возьми, без споров. Хоть когда-нибудь не спорь – особенно с человеком, который желает добра.
– Ты вынуждаешь.
– Ты сама это делаешь…Ну вот опять. Конфетка, хватит.
Подарок в блестящем пакете. Безумие чистой виды.
– С днем рождения, – вполголоса роняет Каин и вручает пакет.
– Как смешно.
Вся ситуация – сюр.
– Разве я шучу? Или смеюсь сам?
В самом деле.
Восклицаю:
– Зачем это, о, неприятнейший из незнакомцев, с которыми я когда-либо встречалась?
– С началом семнадцатого года, Карамель Голдман. Он запомнится тебе.
Распаковываю подарок – в руках оказывается деревяная коробка с узором. Шкатулка. Очень мило. Очень мило? Карамель, одумайся. Почему ты принимаешь что-либо от чудака из Острога? Почему ведёшь с ним беседу? Почему не рвёшься утаить взгляд, а нагло смотришь в чужое лицо?
На шкатулке две запятые, прижатые точками к хвостам друг друга, в середине точек отверстия. Инь и Ян. Ну конечно…
– Это символ добра и зла, конфетка.
Перебиваю:
– Мне известно.
– Сколько в тебе нетерпеливости, всё юные года.
– Ты сам млад, разве нет?
– Вновь споришь. Я лишь хотел обратить твоё внимание, что не бывает хорошего без плохого, добра без зла, а зла без добра – без одного не явится другое, и мир такой же. Чтобы открыть шкатулку, нужно нажать сразу на два символа – Инь и Ян; тогда механизм сработает. Помни об этом.
Пытаюсь быть равнодушной, но равнодушной быть в этой ситуации сложно. Под гнётом янтарных глаз вообще сложно мыслить.
Даритель продолжает:
– Я думаю, тебе предначертано великое дело. Возможно, прожить года в Новом Мире, вдали от предрассудков и правды – как превалирующая по количеству часть населения. Возможно, прожить года в Новом Мире под гнётом ужаса от узнанного, но так и не найти в себе силы на смелый шаг – подобно ещё одной части. Возможно – как иные, как лучшие – открыться знаниям и не побояться выбрать себя, а не безличный город – тогда свет истины озарит затуманенный ложными высказываниями разум.
Слова – сладкие и вдохновляющие, но они не сулят добра и спокойствия личного. Не желаю верить в сказанное. Спрашиваю:
– Новый Мир – добро или зло?
Но спрашиваю, не потому что нуждаюсь в ответе и не потому что сомневаюсь; желаю поймать лгуна…
Вот только он не попадается:
– И то, и то, конфетка, я уже сказал. Так со всем. Ты – добро и зло вместе, я, Острог, сам город. Вот только система Нового Мира притесняет нас. Сама не ощущаешь?
Оспариваю лаконичным:
– Новый Мир идеален.
– Ты так думаешь или тебе велели так думать?
Чёрт бы с тобой, янтарные глазки, ну что за извечные вопросы, ставящие в тупик?!
– Скажи, конфетка, – обращается он ко мне, – считаешь себя Богом?
– Создателем, – поправляю я. – Разумеется.
– А твоя подруга, например, к таковым относится? Или служанка в доме?
– Нет, ты и сам знаешь ответ.
– Как же это возможно, если все люди в Новом Мире равны, ибо избраны им же?
– Это тяжело объяснить.
– Потому что очевидные вещи объясняются очевидно легко, а если некто выбирает путь сквозь чащобы обмана и провокации – получается следующее. Вы запутались в собственной лжи.
– Это нюансы, а не ложь, – спорю я. – Недоговорить не равно соврать, верно?
– Говоришь как северянка, как управляющая. Как та, что всегда ложится в тёплую постель и не знает голода…
Перебиваю:
– Потому что я заслужила это. Моя семья заслужила и заработала это. Будь ты на моём месте, янтарные глазки, не рвался бы жалеть тех, кто не смог взобраться на соседствующий пик.
– Ещё чего!
Волна негодования и какой-то сухой ярости разбегаются по телу; намереваюсь окрикнуть Ромео, но парень с янтарными глазами, открывая двери на ходу, говорит:
– Позовёшь – зажму газ и собью твоего дружка. Этого ты хочешь?
– Что? – Растерянность оплетает в секунды, гнев осадком абстрагируется в удивление. – Что ты сказал?
– Сядь в машину, пока он не увидел. Действуй быстро, никто не заметит.
– Как ты смеешь?
– Теряешь время. Соображай быстрей, Карамель. Быстрей. Быстрей.
– А если не сяду?
– Я же сказал: столкну твоего парня. Может, этого ты и хочешь? Словно кегля на остановке…
Не желаю отправлять Ромео в Острог. Ни жалобой, ни физическим полётом. Какой абсурд, какое безумие!
Пока не закончилось посадочное место запрыгиваю в машину на лету. Что меня больше удивляет, в действительности никто из прохожих этого не замечает. Все так сосредоточены на себе, сосредоточены на том, чтобы не совершать ошибки, не допускать оплошности, контролировать движения, окружение и мысли, что пропускают происходящее вокруг. На глазах десятков, сотен, а может и тысяч похитили человека – они не заметили, даже глазом не моргнули. Какого чёрта?
– Ты не имеешь права! – выплёвываю я. – Тебя накажут!
– Как видишь, ещё не наказали.
– Я подам жалобу.
– Ты угрожаешь человеку, в силах которого доставить тебя до дома в целости и сохранности. Ты же умная девочка, Карамель, почему сейчас глупишь?
Мы взмываем в воздух. Ромео остаётся на платформе Золотого Кольца: выглядывает машины и периодически смотрит на кофейню, в которой мы были. Ждёт… Обращаюсь к водителю:
– Ты – чокнутый психопат. Надеюсь, идёт запись и соответствующие службы узнают о твоём проступке.
– Я её отключил, – янтарные глаза спокойно пожимают плечами.
– Какого..?
– Думаешь, система так идеально работает?
– Ну да! – восклицаю я.
– Ну да, – подхватывает парень. – Система работает идеально, но всегда есть лазейка, всегда есть обманный манёвр, ухищрение, ловкость.
– Зачем это всё?
Молчит.
Летим.
Что надо этому человеку? В чём он нуждается? В деньгах? В акциях? В ответах? Он выкрал меня, чтобы потребовать выкуп у семьи? А если он хочет убить меня, насолив Голдман, и всё это было спланировано?
– Дыши, ладно? – усмехается парень. – В кресло вцепилась так, словно с высоты падаешь.
– Куда ты меня везёшь? – испуганно выдаю в ответ. – Кто тебе заплатил?
– О, ну не будь такой романтичной, конфетка, – парень улыбается и видит во взгляде очередное негодование. – Этакая барышня былых времён, глупенькая и с шальным воображением, кисейная девушка.
– Что?
Кажется, он несёт бред.
При этом авто несётся по воздушным полосам.
– Пристегнись, конфетка, – говорит парень и кивает на ремень.
Никогда этого не делала.
– Зачем? – спрашиваю я. – Ты наверняка хочешь убить меня! – Дёргаю дверь (понимая, что вывалиться в пустоту Нового Мира, в низовья с сотен метров – не лучшая из перспектив, однако…), но дверь закрыта.
– Я не говорил, что хочу убить тебя. Только поговорить, мисс Голдман, к вам же иначе на приём не запишешься, да? Все, кто не Голдман, отбросы и враги, так?
– А украл зачем? Ты похитил меня!
– И вправду, какая же ты романтичная! – смеётся парень. – Иначе бы, повторюсь, ты не села в машину.
– Ты угрожал сбить моего молодого человека.
– Я блефовал, прости. Люди так часто делают.
Вздыхаю:
– Сумасшедший…
– А ты романтичная! Хотя все говорят, что у Голдман эмоций столько же, сколько у рыбы.
В зеркале дальнего вида наблюдаю скорченную гримасу. Водитель надувает щёки и вытаращивает глаза. Дурная пародия.
– Причём с отрубленной головой, – подытоживает он. Хочет позабавить? Напрасно!
– Ты невыносим! – выпаливаю наперерез. – Повторюсь, кто тебе заплатил? Что тебе надо? Отец даст вдвое больше!
– Вряд ли Говард Голдман даст мне две Карамели. Мне нужна ты – одна.
Он маньяк?
– Оставь меня в покое! – повышаю голос. – И не называй романтичной. Это мерзко!
– Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвёз, давай так? – спокойно интересуется водитель.
– Домой! – выпаливаю я. – Отвези меня домой! Немедленно!
– Только не кричи.
И водитель сворачивает на несколько уровней: двигатель жужжит, мчащиеся навстречу фары сверкают. Начинаю узнавать здания, мимо которых летала раньше. Этот чудак в действительности взял курс на дом. А, может, я потеряла рассудок и потому всё казалось знакомым? Для чего похищать и мгновением позже возвращать – как ни в чём не бывало – домой?
– Меня зовут Каин, – представляется парень.
– Ужасное имя, – отвечаю я.
– Это почему?
– Тебе какое дело?
– Я могу остановиться.
Напрягаюсь, а водитель смеётся.
– Шучу, – хмыкает он. – Обещал довезти до дома, так и поступлю. Дело твоё: говорить или нет.
– Ты больной, – шмыгаю в ответ. – Украл меня, чтобы назвать имя? Добавь фамилию, чтобы отец нашёл тебя и Патруль Безопасности с потрошками сожрал мальчишку с именем Каин.
– Мальчишку?! – словно только это его задевает. – Ты говоришь подобное человеку, который везёт тебя на высоте тысячи метров от земли, конфетка. Ты не только романтичная, но и дерзкая.
– Заткнись! – Хочется ударить его. – Можешь запугивать, но гордость мою не сломить.
– Кто пытался? – удивлённый возглас. – Замечаешь, что наше общение идёт тебе на пользу? – кивает на сжатый мной кулак; расслабляю руку и принимаю спокойную позу, ладони приземляются на колени. – К прочему ты боевая.
– Здесь мы уже были.
Второй раз пролетаем у того же здания.
– И внимательная…
Меняем курс и сворачиваем на другую воздушную полосу.
– Я украл тебя (если, конечно, это слово больше симпатизирует молодой девушке) не только, чтобы представиться, – продолжает Каин. – Я хотел поздравить тебя с твоим днём и пожелать успехов в Новом Мире, но, подумал, ты вряд ли примешь подарок после того, как обиделась на меня, может, даже разозлилась и пожаловалась отцу, отчего пришлось вернуть предыдущего водителя.
Какой сумбур. И все перечисленные им эмоции – навязанные.
– Я не обижалась. И не злилась.
– Злость – вполне нормальное явление, – перебивает Каин.
– Иди ты. Говорю же: этого не было.
– Ты отрицаешь факт, но отрицать чувства не получится. Можешь сказать мне, что ничего не было, и тем самым оставишь эмоцию не пережитой – она же тебя в итоге съест.
– Ты пытаешься манипулировать мной.
– В самом деле? Хорошо, что ты сказала: я бы так и не узнал.
Каин пожимает плечами.
Какой он странный.
Сказано серьёзно?
– Академия выращивает параноиков, – вдруг забавляется парень. – Из меня манипулятор, как из тебя революционерка. Вероятность есть, но она близка к нулю.
Включи мозги, Карамель. Нельзя беседовать с незнакомцами, чьё поведение отличается девиантностью.
– Ты поплатишься за свои слова, отец найдёт тебя, – говорю я.
– Не сможет.
Какого..?
– Это ещё почему?
– Меня нет в базе данных, – спокойно отвечает Каин; словно подобное заявление – не редкость, беседовать о том – в порядке вещей.
– Врун! – препираюсь. – Все есть в базе данных. Все, рождённые в Новом Мире. Может, ты не рождался?
– В Новом Мире?
Уточнение ставит всё на свои места. Но мне это кажется невозможным. Нет…нет, это и есть нечто невозможное. Родиться можно только в Новом Мире. Ты рождаешься в Новом Мире и тебя тут же регистрируют как нового гражданина: присваивают личный номер, заводят счёт и прочее. Вдруг догадываюсь?
– Ты из Острога?
Начинаю понимать больше.
– Ты поднялся из Острога?
Вскрикиваю:
– Кого ты убил, чтобы занять его место в Новом Мире? Обмануть систему невозможно, просто оказаться в городе – тоже. Ты – преступник! Наверняка занял чьё-то место, чтобы позабавиться среди достойных, но сам не таков.
– Тихо, – сердито бросает Каин. – Просто смирись с тем, что ваша система неидеальна и подобных ужасов, дабы подышать воздухом с поверхности, совершать не надо. Понимаешь?
– Система идеальна.
– А люди?
– И люди.
– Но я здесь. Каким образом, конфетка? Смотри.
Водитель отпускает руль и снимает одну перчатку – гляжу на пустую ладонь. Нет чипа. Нет, мать его, чипа. Нет чипа для оплаты, нет идентификатора. Думаю, что сошла с ума и их попросту никогда и ни у кого не было. Смотрю на свою руку – словно, истинно сомневаюсь в существовании чипов; на месте. Микросхемы блестят под кожей. Поэтому водитель всё время был в перчатках?
– Я лишь хочу показать, что мы такие же, конфетка, – говорит Каин.
– Структурой тела – да, – подхватываю я, – но у вас проблемы с головой, это во много раз хуже.
– А у вас? – Каин злится. – Не признаёте тех, у кого проблемы, не заботитесь о семье, не дружите по-настоящему. Везде рейтинг, выгода, реклама. Вы не любите. Ты любишь своего названного молодого человека? На кой чёрт он тебе?
Отвечаю увесисто и спокойно:
– Я не признаю – равно иным – чувства любви.
– Ты любишь его, Карамель?
– Я не признаю любви.
– Любишь?
– Ты идиот? – вспыхиваю. – Я не верю во весь этот выдуманными изощрёнными умами бред. Любви нет.
– Любовь есть.
– Нет.
– Отказаться от слов не равно потерять сути.
– Какой ты душный, Каин-водитель, у меня слов нет! Любовь не потерялась из словаря – как и другие эмоции и чувства, но они противоестественны для создателей и наказуемы для иных.
– Так ты любишь его?
Вышка.
– Я никого не люблю! Никого! Никого, глупый ты мальчишка!
– Но любила! Глупого, чёрт бы с ним, мальчишку. Любила! Думаешь, я не знаю?
Вышка, правда.
Откуда ему известно?
Каин бьёт по рулю, а я кидаюсь в слёзы, горло спирает. В окне виднеется крыша дома. Улица Голдман была так близко.
– Откуда тебе известно? – попрекаю его и растираю солёные щёки. – Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне?
– Все знают, прекрати жить в куполе и притворятся, будто бы ничего и никогда не происходило. Карамель Голдман знакома с чувством любви, и факт того известен каждому, кто знаком с фамилией Голдман, оттого враньё золотой девочки дешевит образ излечивающей от заразы создательницы. Карамель Голдман – лишь травмированный ребёнок, вот что я хочу сказать.
Так обо мне говорят?
– Вези домой.
Колени дрожат. Руки дрожат. Опускаю голову и прижимаю ладони к лицу, вновь всхлипываю. Прощаюсь с не до конца выжатыми слезами, что роняла по упомянутому мальчишке давным-давно, и которые, как мне думалось, иссохли вместе с озёрами и морями на Земле.
– Хватит, слышишь? – зовёт водитель. – Не плачь. Ну прости…Прости, я не хотел тебя обижать, а успокаивать и подавно не умею – я идиот, сама сказала.
– Да пошёл ты, – поскуливаю и хлюпаю носом.
Прячет взгляд. Стыдится себя или противится дешёвым слезам?
– Справедливо, конфетка…
– Для чего ты появился в моей жизни? – спрашиваю я.
– Расскажу, но позже. Мы приехали.
Спускаемся к посадочному месту улицы Голдман.
– Не могу выйти, – признаюсь я. – Другие увидят слёзы.
– Другие в любом случае увидят только то, что захотят.
– Везде камеры.
– Вот видишь. В итоге тебя сожрёт сама система, конфетка, если ей слепо верить и следовать. Перемелет сразу же, как почувствует вибрацию в иную сторону. Сегодня ты угодна государству, завтра – нет. Что будешь делать, когда наступит завтра?
– Так везде и во всём. Своё место нужно доказывать, свою принадлежность – обосновывать. Без ресурсов (и неважно: ресурс – это знание, богатства, индивидуальность или что-то ещё) ты не будешь нужен даже самому себе. Я горда тем, что нужна Новому Миру – моё место здесь заслужено. И Новый Мир горд моей верности.
– Никогда не слышала, что розовые очки бьются стёклами вовнутрь?
– Не желаю слушать.
– Боишься разочарований?
– Голдман ничего не боятся, а в Новом Мире невозможно разочароваться.
– Как долго твой отец нашпиговывал тебя партийными лозунгами?
– Ты опять?
– Ладно, возьми. Успокойся.
Достаёт из бардачка блестящий пакет.
– Я спокойна.
– Просто возьми, без споров. Хоть когда-нибудь не спорь – особенно с человеком, который желает добра.
– Ты вынуждаешь.
– Ты сама это делаешь…Ну вот опять. Конфетка, хватит.
Подарок в блестящем пакете. Безумие чистой виды.
– С днем рождения, – вполголоса роняет Каин и вручает пакет.
– Как смешно.
Вся ситуация – сюр.
– Разве я шучу? Или смеюсь сам?
В самом деле.
Восклицаю:
– Зачем это, о, неприятнейший из незнакомцев, с которыми я когда-либо встречалась?
– С началом семнадцатого года, Карамель Голдман. Он запомнится тебе.
Распаковываю подарок – в руках оказывается деревяная коробка с узором. Шкатулка. Очень мило. Очень мило? Карамель, одумайся. Почему ты принимаешь что-либо от чудака из Острога? Почему ведёшь с ним беседу? Почему не рвёшься утаить взгляд, а нагло смотришь в чужое лицо?
На шкатулке две запятые, прижатые точками к хвостам друг друга, в середине точек отверстия. Инь и Ян. Ну конечно…
– Это символ добра и зла, конфетка.
Перебиваю:
– Мне известно.
– Сколько в тебе нетерпеливости, всё юные года.
– Ты сам млад, разве нет?
– Вновь споришь. Я лишь хотел обратить твоё внимание, что не бывает хорошего без плохого, добра без зла, а зла без добра – без одного не явится другое, и мир такой же. Чтобы открыть шкатулку, нужно нажать сразу на два символа – Инь и Ян; тогда механизм сработает. Помни об этом.
Пытаюсь быть равнодушной, но равнодушной быть в этой ситуации сложно. Под гнётом янтарных глаз вообще сложно мыслить.
Даритель продолжает:
– Я думаю, тебе предначертано великое дело. Возможно, прожить года в Новом Мире, вдали от предрассудков и правды – как превалирующая по количеству часть населения. Возможно, прожить года в Новом Мире под гнётом ужаса от узнанного, но так и не найти в себе силы на смелый шаг – подобно ещё одной части. Возможно – как иные, как лучшие – открыться знаниям и не побояться выбрать себя, а не безличный город – тогда свет истины озарит затуманенный ложными высказываниями разум.
Слова – сладкие и вдохновляющие, но они не сулят добра и спокойствия личного. Не желаю верить в сказанное. Спрашиваю:
– Новый Мир – добро или зло?
Но спрашиваю, не потому что нуждаюсь в ответе и не потому что сомневаюсь; желаю поймать лгуна…
Вот только он не попадается:
– И то, и то, конфетка, я уже сказал. Так со всем. Ты – добро и зло вместе, я, Острог, сам город. Вот только система Нового Мира притесняет нас. Сама не ощущаешь?
Оспариваю лаконичным:
– Новый Мир идеален.
– Ты так думаешь или тебе велели так думать?
Чёрт бы с тобой, янтарные глазки, ну что за извечные вопросы, ставящие в тупик?!
– Скажи, конфетка, – обращается он ко мне, – считаешь себя Богом?
– Создателем, – поправляю я. – Разумеется.
– А твоя подруга, например, к таковым относится? Или служанка в доме?
– Нет, ты и сам знаешь ответ.
– Как же это возможно, если все люди в Новом Мире равны, ибо избраны им же?
– Это тяжело объяснить.
– Потому что очевидные вещи объясняются очевидно легко, а если некто выбирает путь сквозь чащобы обмана и провокации – получается следующее. Вы запутались в собственной лжи.
– Это нюансы, а не ложь, – спорю я. – Недоговорить не равно соврать, верно?
– Говоришь как северянка, как управляющая. Как та, что всегда ложится в тёплую постель и не знает голода…
Перебиваю:
– Потому что я заслужила это. Моя семья заслужила и заработала это. Будь ты на моём месте, янтарные глазки, не рвался бы жалеть тех, кто не смог взобраться на соседствующий пик.
