Эмоционально. У тебя было всё в Новом Мире, а затем сам же Новый Мир это отнял. Я побуду рядом, Карамель. Плечо поддержки, все дела. Можешь не опираться на него, северянка-брюзга – просто знай, что оно есть. Ментальное плечо, ладушки?
– Ладушки, – расслабляюсь я.
– Только обещай, что по возвращении мы зависнем вместе с Фрейей: заплетём друг другу косички, накрасим ногти, приготовим печенье, разберём карбюратор – без разницы, лишь бы одной компанией.
Кармилла такая…странная. Чудесная, даже чудная, но не в плохом смысле. Она искренняя и – кажется, я понимаю только сейчас в чём проявлении силы – сильная, ибо не боится принимать свои же слабости, открыто говорить об ощущаемом. Путаница подавленных чувств во мне же и перегнила, что с ней делать? Я не ощущаю ничего, не ощущаю близости со всеми этими людьми – с подарившем мне шанс на жизнь вне Картеля Каином, с понимающей от и до Сарой, с умеющей дружить Кармиллой. Смотрю на резидентов – не могу понять: со мной что-то не так или с ними…
– Загляни перед выходом из Резиденции в комнату, там сюрприз, – шепчет ветром пронёсшаяся Сара.
Говорю Каину, что увидимся позже, появились дела. Он согласно кивает, хоть и смеётся:
– Второй день, а уже обзавелась связями и какими-то заботами. Хорошо, конфетка, я зайду за тобой.
Кратко улыбаюсь и оставляю столовую, пересекаю коридор и – как же ворот жёсткой футболки жмёт горло; я могу задохнуться? – оказываюсь в своей спальне. На кровати лежит сложенный комбинезон. Мой комбинезон. Но – отличительно от вчерашнего дня – чистый, без следов спешки, торопливости и побега, без песка подле Дамбы и станционной копоти. Возвращаюсь к цвету стерильности и удобной ткани, не забываю про перчатки – подарок Каина. Даже здесь – в Остроге – я выгляжу как северянка, иное отторгается. Не могу сбросить кожу.
– Выглядишь словно голос молодёжи всего Нового Мира, – говорит некто из коридора (сама виновата – опять не закрыла дверь). – Твой голос доносит правильные истины?
На пороге стоит наркопринцесса.
– Снова на крышу? – спрашиваю я.
– Куда ж ещё. Хотела позвать тебя, да, боюсь, ослепну от такой белизны.
Сара постаралась и подготовила для меня мой комбинезон. Очень чутко. Чтобы я не возвращалась в Новый Мир в неуютном для меня.
– Вот, возьми, – говорит девушка и сбрасывает с себя диковинный бомбер (выглядит он старо и привлекательно одновременно). – Модницей не назовусь, но даже я не выдержу, если ты поднимешься на поверхность в одной из плюшевых кофтёнок Сары, такая дичь. – Наркопринцесса приближается, а я пытаюсь отступить. – Замри, недотрога. – Она набрасывает свой бомбер мне на плечи и быстро застёгивает заклёпки. Как близко…Застываю напротив, не в силах пошевелиться. – Твой отец собирает старые книги, мой – старые куртки. Типа ретро. Носи на здоровье и как-нибудь верни.
– Ты странная, – всего и отвечаю я.
– А кто нет? – Девушка улыбается. – Я стою напротив северянки в Остроге. Можем посоревноваться в степени странности.
Рассказываю (не знаю, насколько эта информация секретна и можно ли ею делиться с иными находящимися в Резиденции), что собираюсь на шествие безликих. И подытоживаю (словно не собираюсь возвращаться):
– Спасибо, ты научила меня много новому.
– Например, держать незнакомцев за руки?
Осознаю, что всё это время стискиваю хрупкие ладони наркопринцессы. Сама. Девушка улыбается – у неё красивая добрая улыбка – и говорит:
– Не смущайся за свои желания, северяночка. Я поняла, что ты про наши беседы и знания, которые не даются посредственными учебниками из Академии. Мир куда больше представляемого – его масштабность поражает; всё узнается.
– Конфетка! – вдруг зовёт голос из коридора. – Ты готова?
Каин заглядывает в спальню и хмурится в сторону наркопринцессы.
– Что тебе здесь надо? Это комната Карамель.
– Взаимно, Каин, – сплёвывает дева – пренебрежительно, с досадой, а мгновение спустя с ласковой улыбкой обращается ко мне. – Ладно, я пойду, северяночка. Увидимся по любую сторону баррикад.
Наркопринцесса уходит – сворачивает в конец коридора, откуда слышится лязг окна и скрип петель, ощущается забравшаяся в Резиденцию прохлада.
– Это было грубо с твоей стороны, – говорю я.
– Семейка Каннабис торгует наркотой, – оправдывается Каин.
– А ты – революцией. Что страшней?
– Давай не будем ссориться.
– Уговорил.
Каин отводит меня в сторону и протягивает нечто в руке.
– Что это? – спрашиваю я.
– Примерь. Тебе понравится.
Маска. Самая обыкновенная дыхательная маска для передвижения по городу. Равнодушно пожимаю плечами и хочу отказаться от подарка (у меня имеется своя), однако Каин переворачивает её. На лицевой части маркером нарисованы улыбка и крохотная, завёрнутая в фольгу, конфета.
– Так нельзя, – едва слышно проговариваю я.
В самом деле нельзя. Изменять внешний вид дыхательной маски, выдаваемой Палатой Безопасности, есть нарушение закона.
– Кто запретит, конфетка? Мы сами диктуем себе правила, Новый Мир – не указ для повстанцев.
Кто громче всех говорит, продолжительней молчит при действительной необходимости. Надеюсь, Каин не такой. Он вдохновляет людей, но я в броских речах не нуждаюсь – мной движет личная причина, личный конфликт.
Или же нет?
– От подарков не отказываются, конфетка, – настаивает юноша. – Я сделал её для тебя, даже карамель нарисовал.
– Золотого цвета, – отмечаю я.
– Ты же Голдман.
Сколько раз в своей жизни – и в хорошем контексте, и в плохом – я слышала: «Ты же Голдман». Интересуюсь:
– Как другие относятся к этому?
– К тому, что наши ряды пополнились выскочкой из Северного района?
Моментально меняюсь в лице: принимаю отчуждённый вид, покрываюсь коркой льда и нелюдимости.
– Так обо мне говорят?
– Нет, я прикалываюсь, – смеётся (так просто) Каин. – Мы не обсуждаем членов команды, конфетка, мы уважаем их предысторию, уважаем приведшие к нам обстоятельства. То, что было до Острога, обнуляется. Людям свойственно меняться.
Не согласна.
Люди никогда не меняются. Их выгибают обстоятельства, ситуации, они изменяют принципам и характеру, но по существу своему они никогда не меняются. Истина вскрывается, нутро выползает наружу. Рано или поздно.
И сегодняшнее утро продемонстрировало, что глас Каина отличается от истины – все в резиденции живут по личным установкам, наплевав на комфорт других. Или янтарные глазки слепы?
– Примеришь? – спрашивает Каин.
Принимаю маску и креплю её на лицо.
– Карамель Голдман улыбается, зовите Патруль, – смеётся юноша рядом со мной.
Шутливо подталкиваю его в плечо и говорю:
– Опять издёвки, янтарные глазки.
– По поводу глазок…часто ими засматриваешься?
Чёрт.
Он умеет смутить.
Замираю напротив, но с ответом не тороплюсь. Каин цепляет маску себе на лицо. Остаются только янтарные глаза и нарисованная маркером улыбка.
– Думаешь, я легко отстану от тебя и не потребую ответа? – подначивает он. – Так насколько часто?
Съязви, Карамель. Промолчать не получится.
– Эй, голубки, – раздаётся спасительный голос Сары, – команда выходит. Вы готовы?
– Мы ещё вернёмся к нашему разговору, – говорит Каин и отступает к позвавшей нас. – Всегда готовы, солнце!
Покидаем Резиденцию, покидаем земли Острога. Так скоро…Мягкая почва сменяется полой плиткой, плавкий шаг, к которому я привыкла, сменятся бессердечным стуком. Мы идём по неосвещённой станции – солнце проглатывает мгла бетонных сооружений.
Намеренно не смотрю в окно, чтобы не наблюдать отдаляющуюся станцию Острога и пугающие своим видом мосты. Каин садится напротив – улыбается.
– Не слишком ли ты молод для повстанческих движений? – спрашиваю я.
– В этом деле не бывает рано, не бывает поздно, – отвечает Каин. – Ты поступаешь угодно сердцу, угодно нутру, угодно характеру. Вне зависимости от социального статуса, вне зависимости от прожитых лет. К нам присоединяются отчаявшиеся беглецы из Южного района, изгнанные судом, не нашедшие себе применения в черте города, несогласные с политическим режимом. С нами даже (отныне!) северянка – дочка влиятельнейших управленцев Нового Мира.
И так всегда.
Не доросла Карамель Голдман до того, чтобы её имя стояло без второстепенных слов и уточняющих оборотов. Одно. Само. Всем от меня всегда требуется статус семьи, фамилия.
Обиженно отвожу взгляд. Кармилла сидит недалеко от нас, без компании: глаза её закрыты, губы нашёптывают неслышимое.
– Что она делает? – тихо вопрошаю я.
– Молится, наверное, – говорит Каин и окрикивает девушку. – Давай потом. Не нагнетай.
Вступаюсь за Кармиллу:
– Почему ты ей запретил?
– Потому что может, – отвечает сама Кармилла. – Все слушаются Каина.
Остроговцы сменили деспотизм массы на деспотизм одного лица? Не поверю. Да и не похож Каин на того, кто указывает или принуждает. Он мелок для правящей рукояти, это видно невооружённым взглядом. Каин – обычнейший (если в этом контексте применимо слово «обычнейший») идущий против политического режима революционер. Поначалу, правда, мне казалось, все остроговцы дружны друг с другом, но напряжение между стиснутыми обстоятельствами и местом обитания проскальзывает.
Как ты могла оказаться здесь, Карамель?
Смотрю на Кармиллу, что бегло смотрит на меня и кивает. Остальные пребывающие в вагоне мрачны и угрюмы, задумчивы и растеряны.
– Что за кислые лица? – вдруг восклицает Каин. Он желает выступить с подбадривающей речью, однако руки Кармиллы плавно выуживают из-под блестящей куртки дыхательную маску – она крепит её к лицу. Вот и улыбка. Искусственная покрывает реальную.
Каин проглатывает укол и продолжает рассуждать о важности грядущего дня.
– Чем он отличается от предыдущих шествий? – с задиристой интонацией восклицает некто из команды.
– Вам известно, – строго отвечает Каин и выдерживает небольшую паузу. – В этот раз с нами младшая Голдман.
У меня есть имя.
– Я благодарен за вашу поддержку, – продолжает Каин, – каждого из вас. Мы делаем то, о чём другие только грезят. Мы создаём Новый лучший Мир – истинно. Не через ограничение, а расширение. Не территории, нет. Мыслей. Сознания.
Оказываемся в туннеле – вагон покрывает тень, лица остроговцев теряются в небытии; ощущаю их присутствие, но не вижу глаз – пустые оболочки катятся подле.
Час – или около того – спустя поезд замирает. Покидаем станцию – опасаюсь, что в основаниях домов Нового Мира окатит тревогой или волнением, но то не происходит. Кармилла на всякий случай держится рядом.
– Тебе идёт улыбка, Карамель Голдман, – забавляется девушка, глядя на мою дыхательную маску.
– Взаимно.
И вновь над головой угнетающее пространство мостов и крыш. Неспешно бредём к Золотому Кольцу, откуда начинается шествие. Как свойственного Новому Миру – бредущим навстречу людям плевать на присутствие шагающих в иную сторону, они сосредоточены на своих делах и мыслях, на своих лицах. Мы двигаемся навстречу потоку, сталкиваемся с ним, нарочно задеваем плечами, цепляем глазами. Держусь чуть за Каином, чтобы не привлекать излишнего внимания конкретно к себе, рядом вьётся Кармилла.
Горстка людей, что мы из себя представляем? Как я могла пойти на это? Как согласилась и возжелала сама?
И вот примыкает первый человек. У него бедная одежда и ещё более бедный взгляд. Но он присоединяется к шествию безликих, он идёт бок о бок с нами. Не проронив ни единого слова, он вплавляется в симбиоз двигающихся. Мы поднимаемся по лестнице, и там нас встречают редеющие горсти людей; идущие (не все) меняют направления шага и подстраиваются к нам. Кармилла подмигивает. Участвовала ли Миринда в шествии безликих? Она зачастую бывала в хозяйственных отделах на нижних этажах – значит, могла встречать разрисованные маски. Присоединялась ли она к ним от обиды на дом Голдман или всегда была верна людям, что дают ей кров, еду и безопасность?
Следующий этаж.
Замедляемся. Ловлю взгляд женщины, что выискивает нечто в сумочке, но под пристальным наблюдением со стороны отвлекается и замирает. Она смотрит на мою улыбку. Смотрит, как я отдаляюсь. Смотрит и думает. Не идёт дальше и не возвращается к былым делам – потрясена и озабочена, ошарашена. Зерно сомнения посажено.
Маски – наш язык протеста.
Маски, что служили средством обезличивания толпы, стали нашим инструментом за право голоса.
Нам закрыли рты – мы их нарисовали.
Оборачиваюсь и наблюдаю поспешно нарастающую толпу. К нам присоединяются люди в обыкновенных дыхательных масках – на корпусе из защитного материала нет улыбки, но улыбка читается во взгляде: прищур, морщины в уголках глаз, приподнятые от задора брови.
Этаж за этажом мы идём. Преодолеваем ступени и колонны, оставляем пустые, хоть и наполненные изнутри, отделы, игнорируем зазывающие вывески неоновых нитей.
И вот мы на поверхности. На верхнем этаже Золотого Кольца; после деревьев Острога дома выглядят вычурно, безжизненно, плаксиво, убито. Я смотрю на тянущиеся монолиты и не понимаю, как смела восторгаться ими. Серые пугающие дома прокалывают серое, лишённое не только цвета, но и смысла быть цветным – небо. Где-то там – я знаю – грустят звёзды, на которые не смотрят. Где-то там – за вбитыми домами, за искусственными тучами – утаено солнце.
Каин просит остановиться рядом с ним – у парапета. Мы выбиваемся из потока идущих людей и встаём у края платформы, взглядом врезаемся в пугающее и восхищающее красотой и монументальностью Здание Комитета Управляющих. Оно вызывает одновременно восторг и опасение.
– Салют в твою честь, Карамель Голдман, – говорит Каин и через секунду город потрясает взрыв.
Нет.
Нет-нет-нет.
Огненное зарево с аккомпанементом из лопающегося стекла вздымается вверх по нескольким этажам – те рассыпаются, а сам город – поражённый – замирает. Каждый в Новом Мире смотрит на зияющую дыру – пугающую полость – в Здании Комитета Управляющих. Чёрный дым – словно все находящиеся там люди разом прикуривают – громадиной ползёт по изуродованным конструкциям.
Это неправильно.
Так быть не должно.
Оно упадёт?
Отец там?
Успокойся, Карамель. Кара. Будь Карой, когда это больше всего требуется.
Наблюдаю за взбирающимся вверх куполом чёрного дыма. Мы пропали. Каин смотрит на меня. Не на город, не на расколотое здание (хотя имеет к нему непосредственное отношение), а на меня.
В голове не укладывается, ведь Каин подорвал Здание Комитета Управляющих – символ незыблемой власти, символ единой системы правления, символ града будущего, символ сплочённости находящихся под куполом людей, символ…
– Посмотри на меня, конфетка, – велит голос подле.
Игнорирую. Да пошёл ты, Каин.
Это и моё Здание Комитета Управляющих. Я восхищалась им (и восхищаюсь до сей поры). А если внутри – на одном из этажей – был отец? Он эвакуируется? Он успеет это сделать? Он жив? Здание рассыплется?
– Скажи хоть что-нибудь, Голдман.
– Ты понимаешь, что у этого будут последствия? – спрашиваю я и обращаю холодный (потому что воедино смешиваются презрение и страх, недовольство и ужас, беспокойство и опасения) взгляд.
– Мы движемся ради последствий, – отвечает Каин.
– Не предполагал, что они могут оказаться негативными для вас? Что, если точка «до» покажется приятней и выгодней, нежели «после»? Возможно, сейчас ты обрёк всех остроговцев и старожилов отлучённого района.
– Мы пытаемся. Мы пробуем. Мы резонируем, чтобы нас услышали.
– Ладушки, – расслабляюсь я.
– Только обещай, что по возвращении мы зависнем вместе с Фрейей: заплетём друг другу косички, накрасим ногти, приготовим печенье, разберём карбюратор – без разницы, лишь бы одной компанией.
Кармилла такая…странная. Чудесная, даже чудная, но не в плохом смысле. Она искренняя и – кажется, я понимаю только сейчас в чём проявлении силы – сильная, ибо не боится принимать свои же слабости, открыто говорить об ощущаемом. Путаница подавленных чувств во мне же и перегнила, что с ней делать? Я не ощущаю ничего, не ощущаю близости со всеми этими людьми – с подарившем мне шанс на жизнь вне Картеля Каином, с понимающей от и до Сарой, с умеющей дружить Кармиллой. Смотрю на резидентов – не могу понять: со мной что-то не так или с ними…
– Загляни перед выходом из Резиденции в комнату, там сюрприз, – шепчет ветром пронёсшаяся Сара.
Говорю Каину, что увидимся позже, появились дела. Он согласно кивает, хоть и смеётся:
– Второй день, а уже обзавелась связями и какими-то заботами. Хорошо, конфетка, я зайду за тобой.
Кратко улыбаюсь и оставляю столовую, пересекаю коридор и – как же ворот жёсткой футболки жмёт горло; я могу задохнуться? – оказываюсь в своей спальне. На кровати лежит сложенный комбинезон. Мой комбинезон. Но – отличительно от вчерашнего дня – чистый, без следов спешки, торопливости и побега, без песка подле Дамбы и станционной копоти. Возвращаюсь к цвету стерильности и удобной ткани, не забываю про перчатки – подарок Каина. Даже здесь – в Остроге – я выгляжу как северянка, иное отторгается. Не могу сбросить кожу.
– Выглядишь словно голос молодёжи всего Нового Мира, – говорит некто из коридора (сама виновата – опять не закрыла дверь). – Твой голос доносит правильные истины?
На пороге стоит наркопринцесса.
– Снова на крышу? – спрашиваю я.
– Куда ж ещё. Хотела позвать тебя, да, боюсь, ослепну от такой белизны.
Сара постаралась и подготовила для меня мой комбинезон. Очень чутко. Чтобы я не возвращалась в Новый Мир в неуютном для меня.
– Вот, возьми, – говорит девушка и сбрасывает с себя диковинный бомбер (выглядит он старо и привлекательно одновременно). – Модницей не назовусь, но даже я не выдержу, если ты поднимешься на поверхность в одной из плюшевых кофтёнок Сары, такая дичь. – Наркопринцесса приближается, а я пытаюсь отступить. – Замри, недотрога. – Она набрасывает свой бомбер мне на плечи и быстро застёгивает заклёпки. Как близко…Застываю напротив, не в силах пошевелиться. – Твой отец собирает старые книги, мой – старые куртки. Типа ретро. Носи на здоровье и как-нибудь верни.
– Ты странная, – всего и отвечаю я.
– А кто нет? – Девушка улыбается. – Я стою напротив северянки в Остроге. Можем посоревноваться в степени странности.
Рассказываю (не знаю, насколько эта информация секретна и можно ли ею делиться с иными находящимися в Резиденции), что собираюсь на шествие безликих. И подытоживаю (словно не собираюсь возвращаться):
– Спасибо, ты научила меня много новому.
– Например, держать незнакомцев за руки?
Осознаю, что всё это время стискиваю хрупкие ладони наркопринцессы. Сама. Девушка улыбается – у неё красивая добрая улыбка – и говорит:
– Не смущайся за свои желания, северяночка. Я поняла, что ты про наши беседы и знания, которые не даются посредственными учебниками из Академии. Мир куда больше представляемого – его масштабность поражает; всё узнается.
– Конфетка! – вдруг зовёт голос из коридора. – Ты готова?
Каин заглядывает в спальню и хмурится в сторону наркопринцессы.
– Что тебе здесь надо? Это комната Карамель.
– Взаимно, Каин, – сплёвывает дева – пренебрежительно, с досадой, а мгновение спустя с ласковой улыбкой обращается ко мне. – Ладно, я пойду, северяночка. Увидимся по любую сторону баррикад.
Наркопринцесса уходит – сворачивает в конец коридора, откуда слышится лязг окна и скрип петель, ощущается забравшаяся в Резиденцию прохлада.
– Это было грубо с твоей стороны, – говорю я.
– Семейка Каннабис торгует наркотой, – оправдывается Каин.
– А ты – революцией. Что страшней?
– Давай не будем ссориться.
– Уговорил.
Каин отводит меня в сторону и протягивает нечто в руке.
– Что это? – спрашиваю я.
– Примерь. Тебе понравится.
Маска. Самая обыкновенная дыхательная маска для передвижения по городу. Равнодушно пожимаю плечами и хочу отказаться от подарка (у меня имеется своя), однако Каин переворачивает её. На лицевой части маркером нарисованы улыбка и крохотная, завёрнутая в фольгу, конфета.
– Так нельзя, – едва слышно проговариваю я.
В самом деле нельзя. Изменять внешний вид дыхательной маски, выдаваемой Палатой Безопасности, есть нарушение закона.
– Кто запретит, конфетка? Мы сами диктуем себе правила, Новый Мир – не указ для повстанцев.
Кто громче всех говорит, продолжительней молчит при действительной необходимости. Надеюсь, Каин не такой. Он вдохновляет людей, но я в броских речах не нуждаюсь – мной движет личная причина, личный конфликт.
Или же нет?
– От подарков не отказываются, конфетка, – настаивает юноша. – Я сделал её для тебя, даже карамель нарисовал.
– Золотого цвета, – отмечаю я.
– Ты же Голдман.
Сколько раз в своей жизни – и в хорошем контексте, и в плохом – я слышала: «Ты же Голдман». Интересуюсь:
– Как другие относятся к этому?
– К тому, что наши ряды пополнились выскочкой из Северного района?
Моментально меняюсь в лице: принимаю отчуждённый вид, покрываюсь коркой льда и нелюдимости.
– Так обо мне говорят?
– Нет, я прикалываюсь, – смеётся (так просто) Каин. – Мы не обсуждаем членов команды, конфетка, мы уважаем их предысторию, уважаем приведшие к нам обстоятельства. То, что было до Острога, обнуляется. Людям свойственно меняться.
Не согласна.
Люди никогда не меняются. Их выгибают обстоятельства, ситуации, они изменяют принципам и характеру, но по существу своему они никогда не меняются. Истина вскрывается, нутро выползает наружу. Рано или поздно.
И сегодняшнее утро продемонстрировало, что глас Каина отличается от истины – все в резиденции живут по личным установкам, наплевав на комфорт других. Или янтарные глазки слепы?
– Примеришь? – спрашивает Каин.
Принимаю маску и креплю её на лицо.
– Карамель Голдман улыбается, зовите Патруль, – смеётся юноша рядом со мной.
Шутливо подталкиваю его в плечо и говорю:
– Опять издёвки, янтарные глазки.
– По поводу глазок…часто ими засматриваешься?
Чёрт.
Он умеет смутить.
Замираю напротив, но с ответом не тороплюсь. Каин цепляет маску себе на лицо. Остаются только янтарные глаза и нарисованная маркером улыбка.
– Думаешь, я легко отстану от тебя и не потребую ответа? – подначивает он. – Так насколько часто?
Съязви, Карамель. Промолчать не получится.
– Эй, голубки, – раздаётся спасительный голос Сары, – команда выходит. Вы готовы?
– Мы ещё вернёмся к нашему разговору, – говорит Каин и отступает к позвавшей нас. – Всегда готовы, солнце!
Покидаем Резиденцию, покидаем земли Острога. Так скоро…Мягкая почва сменяется полой плиткой, плавкий шаг, к которому я привыкла, сменятся бессердечным стуком. Мы идём по неосвещённой станции – солнце проглатывает мгла бетонных сооружений.
Намеренно не смотрю в окно, чтобы не наблюдать отдаляющуюся станцию Острога и пугающие своим видом мосты. Каин садится напротив – улыбается.
– Не слишком ли ты молод для повстанческих движений? – спрашиваю я.
– В этом деле не бывает рано, не бывает поздно, – отвечает Каин. – Ты поступаешь угодно сердцу, угодно нутру, угодно характеру. Вне зависимости от социального статуса, вне зависимости от прожитых лет. К нам присоединяются отчаявшиеся беглецы из Южного района, изгнанные судом, не нашедшие себе применения в черте города, несогласные с политическим режимом. С нами даже (отныне!) северянка – дочка влиятельнейших управленцев Нового Мира.
И так всегда.
Не доросла Карамель Голдман до того, чтобы её имя стояло без второстепенных слов и уточняющих оборотов. Одно. Само. Всем от меня всегда требуется статус семьи, фамилия.
Обиженно отвожу взгляд. Кармилла сидит недалеко от нас, без компании: глаза её закрыты, губы нашёптывают неслышимое.
– Что она делает? – тихо вопрошаю я.
– Молится, наверное, – говорит Каин и окрикивает девушку. – Давай потом. Не нагнетай.
Вступаюсь за Кармиллу:
– Почему ты ей запретил?
– Потому что может, – отвечает сама Кармилла. – Все слушаются Каина.
Остроговцы сменили деспотизм массы на деспотизм одного лица? Не поверю. Да и не похож Каин на того, кто указывает или принуждает. Он мелок для правящей рукояти, это видно невооружённым взглядом. Каин – обычнейший (если в этом контексте применимо слово «обычнейший») идущий против политического режима революционер. Поначалу, правда, мне казалось, все остроговцы дружны друг с другом, но напряжение между стиснутыми обстоятельствами и местом обитания проскальзывает.
Как ты могла оказаться здесь, Карамель?
Смотрю на Кармиллу, что бегло смотрит на меня и кивает. Остальные пребывающие в вагоне мрачны и угрюмы, задумчивы и растеряны.
– Что за кислые лица? – вдруг восклицает Каин. Он желает выступить с подбадривающей речью, однако руки Кармиллы плавно выуживают из-под блестящей куртки дыхательную маску – она крепит её к лицу. Вот и улыбка. Искусственная покрывает реальную.
Каин проглатывает укол и продолжает рассуждать о важности грядущего дня.
– Чем он отличается от предыдущих шествий? – с задиристой интонацией восклицает некто из команды.
– Вам известно, – строго отвечает Каин и выдерживает небольшую паузу. – В этот раз с нами младшая Голдман.
У меня есть имя.
– Я благодарен за вашу поддержку, – продолжает Каин, – каждого из вас. Мы делаем то, о чём другие только грезят. Мы создаём Новый лучший Мир – истинно. Не через ограничение, а расширение. Не территории, нет. Мыслей. Сознания.
Оказываемся в туннеле – вагон покрывает тень, лица остроговцев теряются в небытии; ощущаю их присутствие, но не вижу глаз – пустые оболочки катятся подле.
Час – или около того – спустя поезд замирает. Покидаем станцию – опасаюсь, что в основаниях домов Нового Мира окатит тревогой или волнением, но то не происходит. Кармилла на всякий случай держится рядом.
– Тебе идёт улыбка, Карамель Голдман, – забавляется девушка, глядя на мою дыхательную маску.
– Взаимно.
И вновь над головой угнетающее пространство мостов и крыш. Неспешно бредём к Золотому Кольцу, откуда начинается шествие. Как свойственного Новому Миру – бредущим навстречу людям плевать на присутствие шагающих в иную сторону, они сосредоточены на своих делах и мыслях, на своих лицах. Мы двигаемся навстречу потоку, сталкиваемся с ним, нарочно задеваем плечами, цепляем глазами. Держусь чуть за Каином, чтобы не привлекать излишнего внимания конкретно к себе, рядом вьётся Кармилла.
Горстка людей, что мы из себя представляем? Как я могла пойти на это? Как согласилась и возжелала сама?
И вот примыкает первый человек. У него бедная одежда и ещё более бедный взгляд. Но он присоединяется к шествию безликих, он идёт бок о бок с нами. Не проронив ни единого слова, он вплавляется в симбиоз двигающихся. Мы поднимаемся по лестнице, и там нас встречают редеющие горсти людей; идущие (не все) меняют направления шага и подстраиваются к нам. Кармилла подмигивает. Участвовала ли Миринда в шествии безликих? Она зачастую бывала в хозяйственных отделах на нижних этажах – значит, могла встречать разрисованные маски. Присоединялась ли она к ним от обиды на дом Голдман или всегда была верна людям, что дают ей кров, еду и безопасность?
Следующий этаж.
Замедляемся. Ловлю взгляд женщины, что выискивает нечто в сумочке, но под пристальным наблюдением со стороны отвлекается и замирает. Она смотрит на мою улыбку. Смотрит, как я отдаляюсь. Смотрит и думает. Не идёт дальше и не возвращается к былым делам – потрясена и озабочена, ошарашена. Зерно сомнения посажено.
Маски – наш язык протеста.
Маски, что служили средством обезличивания толпы, стали нашим инструментом за право голоса.
Нам закрыли рты – мы их нарисовали.
Оборачиваюсь и наблюдаю поспешно нарастающую толпу. К нам присоединяются люди в обыкновенных дыхательных масках – на корпусе из защитного материала нет улыбки, но улыбка читается во взгляде: прищур, морщины в уголках глаз, приподнятые от задора брови.
Этаж за этажом мы идём. Преодолеваем ступени и колонны, оставляем пустые, хоть и наполненные изнутри, отделы, игнорируем зазывающие вывески неоновых нитей.
И вот мы на поверхности. На верхнем этаже Золотого Кольца; после деревьев Острога дома выглядят вычурно, безжизненно, плаксиво, убито. Я смотрю на тянущиеся монолиты и не понимаю, как смела восторгаться ими. Серые пугающие дома прокалывают серое, лишённое не только цвета, но и смысла быть цветным – небо. Где-то там – я знаю – грустят звёзды, на которые не смотрят. Где-то там – за вбитыми домами, за искусственными тучами – утаено солнце.
Каин просит остановиться рядом с ним – у парапета. Мы выбиваемся из потока идущих людей и встаём у края платформы, взглядом врезаемся в пугающее и восхищающее красотой и монументальностью Здание Комитета Управляющих. Оно вызывает одновременно восторг и опасение.
– Салют в твою честь, Карамель Голдман, – говорит Каин и через секунду город потрясает взрыв.
Нет.
Нет-нет-нет.
Огненное зарево с аккомпанементом из лопающегося стекла вздымается вверх по нескольким этажам – те рассыпаются, а сам город – поражённый – замирает. Каждый в Новом Мире смотрит на зияющую дыру – пугающую полость – в Здании Комитета Управляющих. Чёрный дым – словно все находящиеся там люди разом прикуривают – громадиной ползёт по изуродованным конструкциям.
Это неправильно.
Так быть не должно.
Оно упадёт?
Отец там?
Успокойся, Карамель. Кара. Будь Карой, когда это больше всего требуется.
Наблюдаю за взбирающимся вверх куполом чёрного дыма. Мы пропали. Каин смотрит на меня. Не на город, не на расколотое здание (хотя имеет к нему непосредственное отношение), а на меня.
В голове не укладывается, ведь Каин подорвал Здание Комитета Управляющих – символ незыблемой власти, символ единой системы правления, символ града будущего, символ сплочённости находящихся под куполом людей, символ…
– Посмотри на меня, конфетка, – велит голос подле.
Игнорирую. Да пошёл ты, Каин.
Это и моё Здание Комитета Управляющих. Я восхищалась им (и восхищаюсь до сей поры). А если внутри – на одном из этажей – был отец? Он эвакуируется? Он успеет это сделать? Он жив? Здание рассыплется?
– Скажи хоть что-нибудь, Голдман.
– Ты понимаешь, что у этого будут последствия? – спрашиваю я и обращаю холодный (потому что воедино смешиваются презрение и страх, недовольство и ужас, беспокойство и опасения) взгляд.
– Мы движемся ради последствий, – отвечает Каин.
– Не предполагал, что они могут оказаться негативными для вас? Что, если точка «до» покажется приятней и выгодней, нежели «после»? Возможно, сейчас ты обрёк всех остроговцев и старожилов отлучённого района.
– Мы пытаемся. Мы пробуем. Мы резонируем, чтобы нас услышали.
