Бумажно-хрупкая кожа пеплом осыпалась с обнажённой плоти. Чёрная дымная горечь запечатывала горло. И, куда ни посмотри, что ни вспомни, — тьма и шёпот: тысячи голосов, тысячи слов на мёртвых и живых языках. Разные звуки, единый смысл: мольба.
Таков закономерный итог любой формы. Даже божественной.
От души, упорхнувшей к Бесчисленным Мирам, остаётся воспоминание, от тела — пища Земле.
Каждому следует помнить: рано или поздно, но станешь пищей и ты сам. А затем всё начнётся с Начала.
Каким бы мрачным (ни было) ни станет будущее, запереть его в дальнем уголке памяти легко. Труднее — не выпускать наружу, когда разум сам тянется тревожить открытую рану.
Архше потёрла лицо ладонями. Человеческий жест усталости помогал ей немного успокоиться. Самовнушение… или сбывшаяся явь? Различия — для неё — в этих понятиях не существовало. Только Селамн, Н’едр Беспамятство, мог помочь ей, приняв на себя часть её бремени. Без него Архше, будучи накрепко привязанной к Приземлённой форме человеческого тела, давным-давно утратила бы рассудок.
Она открыла глаза, силой возвращая себя в настоящее. Дышать сразу стало легче.
Сквозь листву припекало Солнце, ясное и всё ещё молодое. А совсем скоро оно Ослепнет — затмится. Затмение в Ничей-день, ранней осени… какого-то года: Память знала не числа, присваиваемые событиям, а события, следующие друг за другом.
Числа-знаки придуманы и присвоены уже людьми. Как и божества.
Архше смутно предчувствовала, что сегодня должно случиться что-то неправильное. Что-то вмешается в устоявшееся течение их бытия.
Поддавшись порыву, она протянула руку повсеместному ветру, ловя Зыбь его Памяти.
Осознанное погружение в Потоки Времени было похоже на необъятную библиотеку: воспоминания, родные и чуждые, принадлежавшие предметам и людям, дожидались прикосновения. Только вот найти и вовремя открыть необходимую книгу на нужной странице не всегда удавалось даже ей, существу особенной природы.
Тонкая ниточка узнавания, извиваясь, показала кончик… и оборвалась с хрустом ветки под неосторожным шагом.
— Я тебя слышу, — Архше вздохнула, сдерживая разочарование.
Высокий мужчина, темноволосый и смуглый, выступил из-за яблони и шагнул к Архше, на ходу поправляя тёмно-синий плащ.
— И я тебе помешал, — это был не вопрос. — Прости. Что случится?
— Не могу вспомнить. Знаю только то, что случится оно сегодня, — прошептала она, невидяще глядя перед собой — на Селамна и сквозь него.
Он опустился на колени, бережно взял её руки в свои и поднёс к губам — ласковое тепло в прохладе осени.
Архше почти ненавидела его обходительность. Так он невольно выманивал отклик на свои чувства. Нежное, но всё-таки принуждение.
— Выглядишь усталой. Тебе снова снились кошмары?
— Наверное, снились бы… если бы мне удалось как следует поспать, — зябко поёжившись, сказала Архше. — Тьюза говорит, что Зеница помутнела. Никта остужается и покрывается льдом, а это значит, что никтийцам вскоре придётся искать себе новое пристанище или прятаться в пещерах несколько веков. Сегодня утром Сонэдис принесла полный ковчежец мятущихся душ, почему-то оставшихся на Земле. Сон испугана, Селамн. Люди-Приземлённые порой лучше чувствуют будущее, чем мы. Мир меняется, Время ускорило бег. Мы все сейчас как будто на дне чаши, которая может вдруг перевернуться и накрыть нас…
— Не спеши в будущее. Есть вещи, над которыми даже у нас нет власти. Тебе нужен отдых, — Селамн чуть заметно улыбнулся.
Архше прильнула к нему, при этом всё же не доверяя.
Она привыкла делить с ним свои мысли, взамен получая покой и умиротворение. Это было её сущностью, её даром и проклятием — невольно пропускать через себя само течение Времени. Селамн же обладал разумом спокойным и тихим, но глубоким — как лесное озеро, появившееся после падения с небес холодной звезды.
Две зависящие друг от друга противоположности — старшая и младший, наставница и последователь, женщина и мужчина, Память и Беспамятство, болезнь и лекарство, гул толпы и благословенная тишина. Он успокаивал её, она заставляла его кипеть. В их единении достигалось равновесие сил.
Забавная закономерность существования — прочнейшая связь Памяти и Беспамятства.
Он по-настоящему принадлежал ей, как и она — ему. Но она не любила его так, как он желал и заслуживал. Всё своё зрелое существование Селамн довольствовался в ответ лишь поверхностной привязанностью любимой женщины.
Архше сожалела, что не могла дать ему большего, но такова была её холодная природа.
Сердце верни во племя, замкни в темноте язык, не говори во гневе, не пророни слезы.
Слова, сказанные Лекчей-Певуньей давным-давно. А сама Лекча, Н’едр Голос, покинула Сады несколько лет назад, ушла на восток. Тьюза упоминала, что там появился новый город…
— Лекча из нас всех самая бойкая, — добродушно сказал Селамн. — Хочешь, мы её навестим?
— Да, было бы хорошо поговорить с ней и посмотреть, как она всё устроила, — согласилась Архше. И ощутила укол неясной грусти — как невзначай проглоченную льдинку.
Иногда Памяти становилось любопытно, что именно Селамн видит, когда она прикасается к Времени, но в его воспоминаниях могла различить лишь себя саму как есть — первозданную, юную и древнюю сразу, с призрачно-чужим лицом. Не человеческое существо — ожившая статуя чистейшего мрамора, сияющая фигура.
И тем чернее на фоне светлых воспоминаний Селамна казались ей зыбкие образы прошлого и будущего.
— Всё повторится? — тихо спросил он.
— Ты не единожды спрашивал меня об этом и всё ещё надеешься на краткий ответ, — его зрением Архше видела собственное отрешённое лицо, вдруг выступивший лихорадочный румянец, болезненно-красноватую кайму вокруг запавших глаз. — Я не знаю. Ты владеешь той же силой, что и я, своими глазами и посмотри. Я только напрасно запутаю тебя, собью с толку. Будущее ещё не случилось. Не в чьей-либо власти остановить Время.
— Но ты более чувствительна к нему, чем я. Что тебе снилось в последний раз?
Архше осторожно высвободила руки, разрывая связь, и сжала виски.
— Не могу вспомнить, — пробормотала она, не желая затягивать молчание. — Сны ускользают от меня быстрее, чем я успеваю их поймать.
— Лжёшь, — легко и просто уронил слово Селамн.
Порыв ветра прошелестел в кронах яблонь, будто перелистывая страницы.
— Лгу, — хрипло вздохнув, согласилась Архше, и посмотрела Селамну в глаза — яркие, повторяющие цвет осеннего неба. — В последний раз мне снилось то, что произошло при Рождении. Земля ничто и никого не удерживала силой, и нас всех бесцельно мотало внутри смёрзшейся оболочки твёрдого неба. Ни пошевелиться, ни поговорить, ни вдохнуть. Мы не знали живого тепла, ничего не могли и не умели… Думаю, это знак, что мне осталось недолго ходить по Земле.
— Не спеши в будущее, — хмуро повторил Селамн. — Да и как ты можешь умереть?
— Как и любое существо живой плоти — от голода, — вступил в разговор вкрадчивый голос, заставив их вздрогнуть. — Истощится сестрица и умрёт. Или иссохнет от жажды… и умрёт. Исход всегда и для всех един.
— Не подслушивай чужие разговоры, — Селамн выпрямился, свирепо глядя на высокого мужчину в потрёпанном серо-коричневом одеянии.
Худое лицо, впалые щеки, тусклые волосы, туго заплетённые в короткую косицу, серые глаза с подвижными зрачками, сплошь острые углы и сизые кровеносные сосуды под бледной плёнкой кожи.
Н’едр Голод. Младший брат Памяти.
— Это ты здесь чужд, Беспутный, а я собираюсь кое-чем поделиться с сестрицей, — нарочито обиженным тоном протянул Эмфанизет. — Если тебе не по душе моё присутствие, можешь удалиться. К тому же, тебя искала Деоза, — он глумливо осклабился.
Селамн поморщился.
— Поищет ещё, — отрезал он.
— Что тебе нужно? — спросила Архше.
Эмфанизет наклонился к ней и приподнял пальцем её подбородок, заглядывая в лицо.
— Сказать, что ты глодаешь сама себя, сестрица. Будь осторожнее. Если так и дальше пойдёт, у тебя не останется сил, чтобы дать отпор страху, — он убрал руку, с небрежностью отвесил поклон и повернулся к Селамну. — Если уж ты взялся присматривать за моей сестрёнкой, Беспутный, позаботься о том, чтобы она ела. Никтийцы верят, что всё начинается с яблока. Хороший совет, не правда ли?
Не дожидаясь ответа, он сорвал с ближайшей ветки золотистый плод, с хрустом впился в него зубами и зашагал вперёд по дорожке.
— Он прав, хоть мне и не хочется это признавать, — задумчиво проговорил Селамн, когда Эмфанизет скрылся из виду.
— Голод всегда прав. Даже когда говорит что-то нелепое. С ним не поспоришь.
— Он не пробовал предсказывать будущее?
— Не вздумай подбросить ему эту идею. Скоро из-за Стужи яблок у никтийцев не станет… если, конечно, наш старый друг не подарит им новые саженцы, — Архше поднялась со скамьи. — Может, тоже прогуляемся?
Некоторое время они молча брели рядом — высокая тёмная и маленькая белая фигуры. Селамн то и дело пригибался, чтобы не задеть макушкой нижние ветви и свисающие с них плоды. Архше обдумывала слова брата.
Голоду порой известно больше, чем кому-либо ещё. Молодое Солнце уже дряхлеет, а Мир под ним едва пробудился.
Могло статься, что Эмфанизет, сам того не зная, предсказал… начало чего-то нового.
Небо тускнело — синь размывалась сумеречной серостью; Солнце словно бы угасало. Среди дня на Тенётные Сады опускалась ночь.
Селамн остановился, сорвал яблоко, готовое растрескаться от собственной спелости, и с дурашливым поклоном предложил его Архше.
— Пожалуй, тебе не помешает немного подкрепить силы, — дождавшись, когда она протянет руку, Селамн отступил на шаг. Яркие голубые глаза искрились лукавством. — Я не дам тебе нож. Ты не уверена в себе. Порежешься.
— Не занудствуй, — Архше невольно улыбнулась в ответ. — Откуда-то должны браться легенды. Почему бы им не появиться из капли крови?
Сфалма, нож Селамна, с шорохом выскользнул из ножен. Рукоять, свитая из разделённого пополам сосуда, казалась прозрачнее самой чистой воды — сейчас её заполняла Ясность. Тёмно-синее Помрачение окрашивало листовидный клинок.
— Слышал бы тебя сейчас твой брат. Я буду единственным свидетелем божественного чуда. Думаешь, запомню? — Селамн прищурился, но нож всё-таки дал.
— Ты — запомнишь, — Архше подцепила лезвием кожицу.
Сфалма, как и было предсказано, оказался тяжёл для тонких рук Памяти. Из пореза на указательном пальце выступила тёмно-красная капелька, подержалась мгновение и скатилась на буреющий лист куста.
— Обесцвеченная плоть истекает кровью, а вовсе не молоком. И чудо не свершилось… — отстранённо сказала Архше.
Перед её мысленным взором реки такой же тёмно-красной крови заливали ледяное стекло далёкой остуженной Тейнии. То, что случилось три века назад, когда Дин-Смутьян, Н’едр Сила, развязал войну между своими почитателями.
Война. Любимая игрушка некоторых людей… и их божеств.
— Может, и к лучшему, — Селамн забрал из белых безвольных пальцев нож и яблоко. — Кажется, я догадываюсь, в чём причина твоей рассеянности. Стоило мне покинуть тебя на несколько недель, и ты стала чувствовать мир… иначе. Не так, как раньше.
Архше подняла руку, показывая ему красную полоску ранки.
— Хочешь сказать, я без тебя очеловечилась?
Селамн расхохотался и поперхнулся на вдохе — навстречу им выбежала высокая стройная женщина в красном платье с крупными синими цветами. Её неестественно правильное лицо выражало неестественно же бурную радость.
— Ах! Вот где ты прячешься, Беспутный! — воскликнула она, подчёркнуто игнорируя Архше, и капризно надула алые губы. Ей хватило ума не протягивать руки для объятий. — Тьюза сказала, что видела тебя сегодня. Я искала тебя по всему дворцу.
— Я во дворец и не заходил, — с прохладцей сказал Селамн, убирая нож, и передал Архше очищенную половинку яблока. Клинок отсвечивал темнотой на белую мякоть. — Мне там делать нечего.
— Напрасно ты так думаешь, — намёка в томном голосе черноволосой красавицы не расслышал бы только мертвец. Никак не оставит надежду поймать Селамна в свои сети.
Иногда Архше хотела силой заставить Деозу забыть об этом, но из человечности сдерживалась.
— Я не думаю, я в этом уверен, — Селамн нарочито уставился на причудливое облако в лиловой небесной выси.
— Здравствуй, Деоза, — негромко сказала Архше.
Только тогда Боязнь соизволила её заметить.
— Как хорошо, что ты тоже здесь, сестрица, — проворковала она, разом преобразившись из грациозной кошки-соблазнительницы в ласкового котёнка. Сравнение усиливалось из-за того, что золотистые глаза Деозы в сумраке казались зверино-жёлтыми, неприятного гнойного оттенка. — Я хотела попросить тебя…
— Нет, — оборвала её Архше. — Не трудись. О чём бы ты сегодня ни собиралась просить, мой ответ остаётся прежним.
Если она рассчитывала, что присутствие Селамна что-то изменит, то ошиблась.
— Ты ещё не знаешь…
— В том-то и дело, что знаю. Потому и отказываюсь тебе помочь.
— Тьюза сказала, что в ближайшие часы Солнце Ослепнет, — Деоза предприняла ещё одну — заведомо безнадёжную — попытку. — На сегодняшний день назначено исполнение слишком многих пророчеств. Да тебе ли об этом не знать?! Люди боятся, когда свет меркнет. Они истребят сами себя, если мы не вмешаемся. Нам всем известно, что случится, если мы не исполним свой долг. Время сокрытия истекло. Нам нужно создать новый, сильный, совершенный народ, показать остальным нашу силу, нашу власть! Нужно, чтобы они знали, что мы можем их защищать от них самих!
— Страх — естественное для человека чувство.
— Осмелюсь добавить — не только для человека, — сказал Селамн.
— Если смертная тварь не запомнит, чего нужно бояться, все наши усилия пойдут прахом!
— Именно поэтому нам нельзя вмешиваться в естественный ход событий, — Архше сложила руки на груди.
Уродливое в своей красоте лицо Деозы исказилось от гнева.
— Помешанная себялюбка! — отшатнувшись, презрительно выплюнула она. — Ты совершенно спятила, дохлая рыба! Нас не для того создали такими, чтобы мы впустую растрачивали силы! Твоё высокомерие не доведёт тебя до добра! Видишь, Беспутный, что ей на всех наплевать?! И как ты можешь… с ней… — она яростно замахнулась, но сжала руку в кулак и уронила вдоль тела. Архше не шелохнулась. — Я… прошу тебя… помоги нам! — почти выкрикнула Деоза в лицо Селамну. — Ты можешь помочь!
Он смерил её спокойным взглядом и отступил в сторону.
— Не поможет, — так же спокойно произнесла Архше. — Он — моё эхо.
— Он уже и права на собственный голос не имеет? Тебе не кажется, сестрица, что ты зарвалась?
— Её голос — мои слова, — ответил Селамн. — Нет никакой разницы в том, кто из нас говорит. Ты не найдёшь здесь понимания, Деоза.
— Вы оба об этом пожалеете, — процедила Боязнь.
— Мне жалеть не о чем, даже если небо рухнет на Землю, — Беспутный пожал плечами. — Если ты намерена поучаствовать в исполнении человеческих пророчеств, тебе стоит поспешить. Солнце быстро Слепнет.
Деоза метнула на Архше злобный взгляд, развернулась и бросилась прочь, напролом, не разбирая дороги.
— Двенадцатый раз… — пробормотала Архше. — Двенадцать дней она не желает принимать досадный для себя ответ.
— Она не успокоится до конца времён. Если она уговаривает тебя, значит, остальные уже согласились?
Таков закономерный итог любой формы. Даже божественной.
От души, упорхнувшей к Бесчисленным Мирам, остаётся воспоминание, от тела — пища Земле.
Каждому следует помнить: рано или поздно, но станешь пищей и ты сам. А затем всё начнётся с Начала.
Каким бы мрачным (ни было) ни станет будущее, запереть его в дальнем уголке памяти легко. Труднее — не выпускать наружу, когда разум сам тянется тревожить открытую рану.
Архше потёрла лицо ладонями. Человеческий жест усталости помогал ей немного успокоиться. Самовнушение… или сбывшаяся явь? Различия — для неё — в этих понятиях не существовало. Только Селамн, Н’едр Беспамятство, мог помочь ей, приняв на себя часть её бремени. Без него Архше, будучи накрепко привязанной к Приземлённой форме человеческого тела, давным-давно утратила бы рассудок.
Она открыла глаза, силой возвращая себя в настоящее. Дышать сразу стало легче.
Сквозь листву припекало Солнце, ясное и всё ещё молодое. А совсем скоро оно Ослепнет — затмится. Затмение в Ничей-день, ранней осени… какого-то года: Память знала не числа, присваиваемые событиям, а события, следующие друг за другом.
Числа-знаки придуманы и присвоены уже людьми. Как и божества.
Архше смутно предчувствовала, что сегодня должно случиться что-то неправильное. Что-то вмешается в устоявшееся течение их бытия.
Поддавшись порыву, она протянула руку повсеместному ветру, ловя Зыбь его Памяти.
Осознанное погружение в Потоки Времени было похоже на необъятную библиотеку: воспоминания, родные и чуждые, принадлежавшие предметам и людям, дожидались прикосновения. Только вот найти и вовремя открыть необходимую книгу на нужной странице не всегда удавалось даже ей, существу особенной природы.
Тонкая ниточка узнавания, извиваясь, показала кончик… и оборвалась с хрустом ветки под неосторожным шагом.
— Я тебя слышу, — Архше вздохнула, сдерживая разочарование.
Высокий мужчина, темноволосый и смуглый, выступил из-за яблони и шагнул к Архше, на ходу поправляя тёмно-синий плащ.
— И я тебе помешал, — это был не вопрос. — Прости. Что случится?
— Не могу вспомнить. Знаю только то, что случится оно сегодня, — прошептала она, невидяще глядя перед собой — на Селамна и сквозь него.
Он опустился на колени, бережно взял её руки в свои и поднёс к губам — ласковое тепло в прохладе осени.
Архше почти ненавидела его обходительность. Так он невольно выманивал отклик на свои чувства. Нежное, но всё-таки принуждение.
— Выглядишь усталой. Тебе снова снились кошмары?
— Наверное, снились бы… если бы мне удалось как следует поспать, — зябко поёжившись, сказала Архше. — Тьюза говорит, что Зеница помутнела. Никта остужается и покрывается льдом, а это значит, что никтийцам вскоре придётся искать себе новое пристанище или прятаться в пещерах несколько веков. Сегодня утром Сонэдис принесла полный ковчежец мятущихся душ, почему-то оставшихся на Земле. Сон испугана, Селамн. Люди-Приземлённые порой лучше чувствуют будущее, чем мы. Мир меняется, Время ускорило бег. Мы все сейчас как будто на дне чаши, которая может вдруг перевернуться и накрыть нас…
— Не спеши в будущее. Есть вещи, над которыми даже у нас нет власти. Тебе нужен отдых, — Селамн чуть заметно улыбнулся.
Архше прильнула к нему, при этом всё же не доверяя.
Она привыкла делить с ним свои мысли, взамен получая покой и умиротворение. Это было её сущностью, её даром и проклятием — невольно пропускать через себя само течение Времени. Селамн же обладал разумом спокойным и тихим, но глубоким — как лесное озеро, появившееся после падения с небес холодной звезды.
Две зависящие друг от друга противоположности — старшая и младший, наставница и последователь, женщина и мужчина, Память и Беспамятство, болезнь и лекарство, гул толпы и благословенная тишина. Он успокаивал её, она заставляла его кипеть. В их единении достигалось равновесие сил.
Забавная закономерность существования — прочнейшая связь Памяти и Беспамятства.
Он по-настоящему принадлежал ей, как и она — ему. Но она не любила его так, как он желал и заслуживал. Всё своё зрелое существование Селамн довольствовался в ответ лишь поверхностной привязанностью любимой женщины.
Архше сожалела, что не могла дать ему большего, но такова была её холодная природа.
Сердце верни во племя, замкни в темноте язык, не говори во гневе, не пророни слезы.
Слова, сказанные Лекчей-Певуньей давным-давно. А сама Лекча, Н’едр Голос, покинула Сады несколько лет назад, ушла на восток. Тьюза упоминала, что там появился новый город…
— Лекча из нас всех самая бойкая, — добродушно сказал Селамн. — Хочешь, мы её навестим?
— Да, было бы хорошо поговорить с ней и посмотреть, как она всё устроила, — согласилась Архше. И ощутила укол неясной грусти — как невзначай проглоченную льдинку.
Иногда Памяти становилось любопытно, что именно Селамн видит, когда она прикасается к Времени, но в его воспоминаниях могла различить лишь себя саму как есть — первозданную, юную и древнюю сразу, с призрачно-чужим лицом. Не человеческое существо — ожившая статуя чистейшего мрамора, сияющая фигура.
И тем чернее на фоне светлых воспоминаний Селамна казались ей зыбкие образы прошлого и будущего.
— Всё повторится? — тихо спросил он.
— Ты не единожды спрашивал меня об этом и всё ещё надеешься на краткий ответ, — его зрением Архше видела собственное отрешённое лицо, вдруг выступивший лихорадочный румянец, болезненно-красноватую кайму вокруг запавших глаз. — Я не знаю. Ты владеешь той же силой, что и я, своими глазами и посмотри. Я только напрасно запутаю тебя, собью с толку. Будущее ещё не случилось. Не в чьей-либо власти остановить Время.
— Но ты более чувствительна к нему, чем я. Что тебе снилось в последний раз?
Архше осторожно высвободила руки, разрывая связь, и сжала виски.
— Не могу вспомнить, — пробормотала она, не желая затягивать молчание. — Сны ускользают от меня быстрее, чем я успеваю их поймать.
— Лжёшь, — легко и просто уронил слово Селамн.
Порыв ветра прошелестел в кронах яблонь, будто перелистывая страницы.
— Лгу, — хрипло вздохнув, согласилась Архше, и посмотрела Селамну в глаза — яркие, повторяющие цвет осеннего неба. — В последний раз мне снилось то, что произошло при Рождении. Земля ничто и никого не удерживала силой, и нас всех бесцельно мотало внутри смёрзшейся оболочки твёрдого неба. Ни пошевелиться, ни поговорить, ни вдохнуть. Мы не знали живого тепла, ничего не могли и не умели… Думаю, это знак, что мне осталось недолго ходить по Земле.
— Не спеши в будущее, — хмуро повторил Селамн. — Да и как ты можешь умереть?
— Как и любое существо живой плоти — от голода, — вступил в разговор вкрадчивый голос, заставив их вздрогнуть. — Истощится сестрица и умрёт. Или иссохнет от жажды… и умрёт. Исход всегда и для всех един.
— Не подслушивай чужие разговоры, — Селамн выпрямился, свирепо глядя на высокого мужчину в потрёпанном серо-коричневом одеянии.
Худое лицо, впалые щеки, тусклые волосы, туго заплетённые в короткую косицу, серые глаза с подвижными зрачками, сплошь острые углы и сизые кровеносные сосуды под бледной плёнкой кожи.
Н’едр Голод. Младший брат Памяти.
— Это ты здесь чужд, Беспутный, а я собираюсь кое-чем поделиться с сестрицей, — нарочито обиженным тоном протянул Эмфанизет. — Если тебе не по душе моё присутствие, можешь удалиться. К тому же, тебя искала Деоза, — он глумливо осклабился.
Селамн поморщился.
— Поищет ещё, — отрезал он.
— Что тебе нужно? — спросила Архше.
Эмфанизет наклонился к ней и приподнял пальцем её подбородок, заглядывая в лицо.
— Сказать, что ты глодаешь сама себя, сестрица. Будь осторожнее. Если так и дальше пойдёт, у тебя не останется сил, чтобы дать отпор страху, — он убрал руку, с небрежностью отвесил поклон и повернулся к Селамну. — Если уж ты взялся присматривать за моей сестрёнкой, Беспутный, позаботься о том, чтобы она ела. Никтийцы верят, что всё начинается с яблока. Хороший совет, не правда ли?
Не дожидаясь ответа, он сорвал с ближайшей ветки золотистый плод, с хрустом впился в него зубами и зашагал вперёд по дорожке.
— Он прав, хоть мне и не хочется это признавать, — задумчиво проговорил Селамн, когда Эмфанизет скрылся из виду.
— Голод всегда прав. Даже когда говорит что-то нелепое. С ним не поспоришь.
— Он не пробовал предсказывать будущее?
— Не вздумай подбросить ему эту идею. Скоро из-за Стужи яблок у никтийцев не станет… если, конечно, наш старый друг не подарит им новые саженцы, — Архше поднялась со скамьи. — Может, тоже прогуляемся?
Некоторое время они молча брели рядом — высокая тёмная и маленькая белая фигуры. Селамн то и дело пригибался, чтобы не задеть макушкой нижние ветви и свисающие с них плоды. Архше обдумывала слова брата.
Голоду порой известно больше, чем кому-либо ещё. Молодое Солнце уже дряхлеет, а Мир под ним едва пробудился.
Могло статься, что Эмфанизет, сам того не зная, предсказал… начало чего-то нового.
Небо тускнело — синь размывалась сумеречной серостью; Солнце словно бы угасало. Среди дня на Тенётные Сады опускалась ночь.
Селамн остановился, сорвал яблоко, готовое растрескаться от собственной спелости, и с дурашливым поклоном предложил его Архше.
— Пожалуй, тебе не помешает немного подкрепить силы, — дождавшись, когда она протянет руку, Селамн отступил на шаг. Яркие голубые глаза искрились лукавством. — Я не дам тебе нож. Ты не уверена в себе. Порежешься.
— Не занудствуй, — Архше невольно улыбнулась в ответ. — Откуда-то должны браться легенды. Почему бы им не появиться из капли крови?
Сфалма, нож Селамна, с шорохом выскользнул из ножен. Рукоять, свитая из разделённого пополам сосуда, казалась прозрачнее самой чистой воды — сейчас её заполняла Ясность. Тёмно-синее Помрачение окрашивало листовидный клинок.
— Слышал бы тебя сейчас твой брат. Я буду единственным свидетелем божественного чуда. Думаешь, запомню? — Селамн прищурился, но нож всё-таки дал.
— Ты — запомнишь, — Архше подцепила лезвием кожицу.
Сфалма, как и было предсказано, оказался тяжёл для тонких рук Памяти. Из пореза на указательном пальце выступила тёмно-красная капелька, подержалась мгновение и скатилась на буреющий лист куста.
— Обесцвеченная плоть истекает кровью, а вовсе не молоком. И чудо не свершилось… — отстранённо сказала Архше.
Перед её мысленным взором реки такой же тёмно-красной крови заливали ледяное стекло далёкой остуженной Тейнии. То, что случилось три века назад, когда Дин-Смутьян, Н’едр Сила, развязал войну между своими почитателями.
Война. Любимая игрушка некоторых людей… и их божеств.
— Может, и к лучшему, — Селамн забрал из белых безвольных пальцев нож и яблоко. — Кажется, я догадываюсь, в чём причина твоей рассеянности. Стоило мне покинуть тебя на несколько недель, и ты стала чувствовать мир… иначе. Не так, как раньше.
Архше подняла руку, показывая ему красную полоску ранки.
— Хочешь сказать, я без тебя очеловечилась?
Селамн расхохотался и поперхнулся на вдохе — навстречу им выбежала высокая стройная женщина в красном платье с крупными синими цветами. Её неестественно правильное лицо выражало неестественно же бурную радость.
— Ах! Вот где ты прячешься, Беспутный! — воскликнула она, подчёркнуто игнорируя Архше, и капризно надула алые губы. Ей хватило ума не протягивать руки для объятий. — Тьюза сказала, что видела тебя сегодня. Я искала тебя по всему дворцу.
— Я во дворец и не заходил, — с прохладцей сказал Селамн, убирая нож, и передал Архше очищенную половинку яблока. Клинок отсвечивал темнотой на белую мякоть. — Мне там делать нечего.
— Напрасно ты так думаешь, — намёка в томном голосе черноволосой красавицы не расслышал бы только мертвец. Никак не оставит надежду поймать Селамна в свои сети.
Иногда Архше хотела силой заставить Деозу забыть об этом, но из человечности сдерживалась.
— Я не думаю, я в этом уверен, — Селамн нарочито уставился на причудливое облако в лиловой небесной выси.
— Здравствуй, Деоза, — негромко сказала Архше.
Только тогда Боязнь соизволила её заметить.
— Как хорошо, что ты тоже здесь, сестрица, — проворковала она, разом преобразившись из грациозной кошки-соблазнительницы в ласкового котёнка. Сравнение усиливалось из-за того, что золотистые глаза Деозы в сумраке казались зверино-жёлтыми, неприятного гнойного оттенка. — Я хотела попросить тебя…
— Нет, — оборвала её Архше. — Не трудись. О чём бы ты сегодня ни собиралась просить, мой ответ остаётся прежним.
Если она рассчитывала, что присутствие Селамна что-то изменит, то ошиблась.
— Ты ещё не знаешь…
— В том-то и дело, что знаю. Потому и отказываюсь тебе помочь.
— Тьюза сказала, что в ближайшие часы Солнце Ослепнет, — Деоза предприняла ещё одну — заведомо безнадёжную — попытку. — На сегодняшний день назначено исполнение слишком многих пророчеств. Да тебе ли об этом не знать?! Люди боятся, когда свет меркнет. Они истребят сами себя, если мы не вмешаемся. Нам всем известно, что случится, если мы не исполним свой долг. Время сокрытия истекло. Нам нужно создать новый, сильный, совершенный народ, показать остальным нашу силу, нашу власть! Нужно, чтобы они знали, что мы можем их защищать от них самих!
— Страх — естественное для человека чувство.
— Осмелюсь добавить — не только для человека, — сказал Селамн.
— Если смертная тварь не запомнит, чего нужно бояться, все наши усилия пойдут прахом!
— Именно поэтому нам нельзя вмешиваться в естественный ход событий, — Архше сложила руки на груди.
Уродливое в своей красоте лицо Деозы исказилось от гнева.
— Помешанная себялюбка! — отшатнувшись, презрительно выплюнула она. — Ты совершенно спятила, дохлая рыба! Нас не для того создали такими, чтобы мы впустую растрачивали силы! Твоё высокомерие не доведёт тебя до добра! Видишь, Беспутный, что ей на всех наплевать?! И как ты можешь… с ней… — она яростно замахнулась, но сжала руку в кулак и уронила вдоль тела. Архше не шелохнулась. — Я… прошу тебя… помоги нам! — почти выкрикнула Деоза в лицо Селамну. — Ты можешь помочь!
Он смерил её спокойным взглядом и отступил в сторону.
— Не поможет, — так же спокойно произнесла Архше. — Он — моё эхо.
— Он уже и права на собственный голос не имеет? Тебе не кажется, сестрица, что ты зарвалась?
— Её голос — мои слова, — ответил Селамн. — Нет никакой разницы в том, кто из нас говорит. Ты не найдёшь здесь понимания, Деоза.
— Вы оба об этом пожалеете, — процедила Боязнь.
— Мне жалеть не о чем, даже если небо рухнет на Землю, — Беспутный пожал плечами. — Если ты намерена поучаствовать в исполнении человеческих пророчеств, тебе стоит поспешить. Солнце быстро Слепнет.
Деоза метнула на Архше злобный взгляд, развернулась и бросилась прочь, напролом, не разбирая дороги.
— Двенадцатый раз… — пробормотала Архше. — Двенадцать дней она не желает принимать досадный для себя ответ.
— Она не успокоится до конца времён. Если она уговаривает тебя, значит, остальные уже согласились?
