Хызыр сейчас среди нас! Но разве спешит являться, разве с удовольствием смотрит на благочестие и знания потомков строителей мечети? Улемы ныне столь обмельчали, что от невежества своего сами стали впадать в грех и термитами подтачивать столпы государства. Куда делись ваши еженедельные диспуты? Когда в последний раз ученые мужи принародно обсуждали тайны мира и человеческого бытия? Предательство одного из законоучителей страны стало знаком: окончательно прогневаем Всевышнего, если не восстановим справедливость и тягу к познанию на наших землях. Вернутся моей волей к улемам и строгие экзамены на должности кадиев, и полемики учителей, и собрания имамов. А народу вернётся его закон: первой книгой, которая будет напечатана на османском языке, станет Канун-наме.
Резким жестом Дамир воздел ножны со своим мечом на уровень сердца, с высоты минбара оглядел море голов и жёстко закончил:
– Дела, а не слова станут нашим лучшим дуа о величии Османской империи! Аллах велик!
Сошёл с минбара, не глядя прошёл через раздавшееся перед ним людское море и в абсолютной тишине поднялся на балкон правителя. С застывшим лицом и сжимая крепко меч опустился на молитвенный коврик. Не видел сквозь резные панели, но знал: сейчас имам входит в михраб ...
Удар сердца, второй.
…Привычно зазвучали певучие слова молитвы о здравии и долгих годах правления падишаха Дамир-хана, султана султанов, покровителя Священных городов, великого властителя Дома Османов.
На мгновение Дамир прикрыл веки, а его пальцы разжали мёртвый хват вокруг ножен.
Эту битву он выиграл.
Всё не заладилось с самого начала.
Силахдар-ага оказался ранен, поэтому «дарил» Фирюзу другой приближённый вельможа, рикабдар-ага. Но ни вельможу, ни обстановку вокруг Фирюза не видела: сначала её везли в закрытой карете, потом какая-та морщинистая старуха с трехрядным золотым монисто на иссохшей груди накинула на неё плотное покрывало и кому-то передала – судя по высокому голосу и резкому запаху благовоний, не до конца забивающему застарелый запах мочи, евнуху. Снова куда-то вели, потом сняли покрывало, оставили только яшмак, велели где-то ждать…
Видела не смеющая поднять глаз Фирюза только роскошный персидский ковёр, в котором утопали носки её сафьяновых туфелек.
Так страшно ей ещё никогда не было.
Впервые одна, без защиты отца и поддержки матери…
Как заговор от злых джиннов твердила про себя, что это всего лишь работа. Хороший заказ, денежный, почётный. Опасный, да, но денежный.
Помогало мало, но неожиданно легче стало, когда привели ещё одну девицу лет пятнадцати. Та тряслась так, что сопровождающему пришлось на неё несколько раз шикнуть. Раздражённо покосившаяся на товарку Фирюза вздохнула: у неё важная работа, а эта пичужка просто попалась в силок, но раз уж попалась, зачем бессмысленно биться!
К тому моменту, когда раздались шаги и рядом зазвучали мужские голоса, девица рядом едва не скулила, а Фирюза почти успокоилась. Могущественный глубокий голос, обронивший всего несколько слов, она сразу узнала, а второй, незнакомый… видимо, это и есть рикабдар-ага Ибрагим Файзи-ага.
Слушала внимательно.
Рикабдар-ага расхваливал свой дар столь велеречиво, пространно и пусто, что сразу становилось понятно: он даже не представляет, славянка она с пшеничными волосами, большеглазая черкешенка или смуглая гибкая берберийка; пышна формами или же гибка станом, словно лоза. Но здесь некому было прямыми вопросами ставить Ибрагима Файзи-агу в неловкое положение.
Потом заговорил с ужасным акцентом сопровождающий второй девушки. Это оказался какой-то князь далёких земель, в подтверждение своей верности привёзший в дар Великому Осману прекраснейшую из своих дочерей. Захлёбываясь от волнения, он тараторил, как же счастлив, как же долго ждал высочайшей аудиенции и вновь как же счастлив… Но стати и прелести своей дочери он описывал деловито, бесстыдно, будто заправский работорговец.
Дары повелитель принял милостиво, но, впрочем, рассматривать не захотел, мужские голоса вновь удалились – и уже новые руки подтолкнули Фирюзу с княжной дальше. Улица, какие-то ворота…
Они оказались в Османском Императорском гареме.
Отец был человеком богатым, мог бы содержать четырех жен и даже ещё несколько наложниц, но слишком любил и уважал старшую жену. Вторую жену, тётю Хадиджу, он взял лишь тогда, когда после очередного выкидыша повитуха запретила матери Фирюзы рожать, а отцовским делам требовался наследник. Но Фирюза так и осталась единственным отцовским ребёнком, а мама с тётей Хадиджей жили душа в душу, поэтому о нравах больших гаремов она знала лишь понаслышке, от заказчиц. Те редко бывали откровенны, часто преувеличивали, но где-то в душе Фирюзы поселилась мечта побывать в столь дивном месте, райском саду, полном красивых женщин, счастливого смеха, шёлка, благовоний, изысканных яств и мраморных бассейнов. Просто поглядеть, любопытно же. О Доме Счастья Фирюза даже не загадывала: как наложница попасть туда она, свободная от рождения правоверная, не могла; как гостья… не со статусом и ремеслом её отца.
Сад действительно оказался дивным.
Их с княжной первым делом повели в хаммам: повелитель ещё не выбрал, кого позовёт на ночь, но наверняка захочет открыть один из даров. Фирюза точно знала, что это будет не она, но в хаммам пошла с удовольствием: а где ещё собирать сплетни? Сначала стайка взбудораженных новыми лицами одалык расспрашивали их с княжной. Княжна Малика в самом деле была бесподобно хороша нежной, хрупкой прелестью цветов персика в рассветных лучах, но что-то мямлила и плакала, а Фирюза горделиво и без стеснения говорила, как научили: с детства её наставляли, как услаждать мужчину, и она знает такие тайны, за которые даритель заплатил золотом по её весу, ибо своим искусством она обеспечит ему великую милость падишаха. А себе… делая паузу, Фирюза загадочно улыбалась: сами додумывайтесь, насколько высоко вознесусь.
По лёгкому разочарованию к глазах одалык Фирюза заключила, что подобные истории они слышат достаточно часто и уже знают им цену, но ничуть не расстроилась. Напротив, получила прекрасный повод самой начать расспросы.
И тут на неё обрушился настоящий шквал.
Из опасного и сложного заказ на глазах превращался в едва выполнимый.
В султанском гареме творились странные и нехорошие дела. И начались они как раз с появлением в Доме Счастья женщины, которую Фирюзе предстояло оберегать. Сначала униатка избавилась от первой гёзде Махфируз-хатун, затем после разговора с ней с собой покончила Самира-султан, потом оказалась обезображена гёзде Айтач-хатун, а после таинственным образом исчезла отвечавшая за отопление гарема уста, которая свидетельствовала против униатки… Обвиняя её то ли в шпионаже, то ли в ведовстве.
Фирюзе захотелось рвать волосы на голове.
Правдивы или нет слухи, её с одной стороны касалось мало. Единственного разговора с нанимателем в отцовском доме хватило, чтобы понять: этот мужчина не потерпит жить в неведении. Он знает, что происходит в гареме и ему плевать, насколько в этом виновата любимая наложница. «Станешь дегустатором при моей беременной жене», – он сказал именно так, а значит гарему останется только заткнуться и склониться перед новой повелительницей. С другой стороны, Фирюза много читала о выдающихся отравительницах, среди которых попадалось немало августейших особ. Ядами они устраняли врагов, меняли правительства, даже мужей и престолонаследников. И если слухи правдивы, а повелитель действительно смотрит сквозь пальцы на коварство возлюбленной, то Фирюза со своими знаниями рисковала стать не столько дегустатором, сколько убийцей на службе. Значит, жить она будет ровно столько, сколько окажется полезна и неопасна госпоже. А ведь есть отец, мама, тётя Хадиджа… теневые гильдии могущественны, но не против повелителя всех правоверных и не ради упрямства девицы, даже дочери мастера гильдии. Однако самым опасным оказывался третий вариант, при котором беременная гёзде сама оказывалась жертвой заговора, и тогда Фирюзе следует не терять ни минуты и проверять каждый глоток, каждый кусок еды, даже свечи, письма, сорочки, постельное бельё…
Екатерина Медичи дарила отравленные перчатки и книги; Чезаре Борджиа убивал рукопожатием с отравленным перстнем; Бона Сфорца отравила первую невестку с помощью то ли нательной рубахи, то ли лекарств от бесплодия, вторую – микстурами от чахотки; а отец нынешнего султана, поговаривали, умер от прикосновения босой ступнёй к валику дивана.
Ей потребуется помощник среди слуг Аджены-хатун!
– Тебе нехорошо, милая?
– Просто волнуюсь, – Фирюза криво улыбнулась одалык, на чьём личике светилось скорее любопытство, чем участие. – Повелитель меня даже не видел! Вдруг выберет эту плаксивую курицу, а не меня?!
Повелитель выбрал Фирюзу. Сначала она не поверила угодливо склонившему перед ней евнуху, а затем до крови закусила щёку изнутри. Ведь был же уговор! Она дегустатор, а не наложница! Впрочем, какой уговор может быть с великим султаном… Что бы не приказал, она обязана исполнить с покорностью и благоговением.
К ночи с повелителем Фирюзу готовили столь тщательно и рьяно, что она в очередной раз убедилась – Аджену-хатун здесь невзлюбили и готовы на многое, лишь бы избавиться от её усиливающегося влияния. Почти так же не любили Инайю-хатун, но всё же первую гёзде воспринимали как зло известное, которое можно умастить; а вторую – будто безумного джинна из преисподней, и то ли для этого имелись причины, то ли…
Пока Фирюза терялась в догадках.
Однако все потраченные на неё притирания, все краски, все полупрозрачные шелка, газ и жемчуга пропали втуне. Повелитель равнодушно обозрел её, преклонившую колени на пороге его опочивальни, и сухо произнёс:
– В гареме несколько кухонь. Отдельно готовят для меня, отдельно для кизляр-аги и уста, отдельно для одалык, отдельно для евнухов, отдельно для джарие. Отдельно для гёзде. Поэтому ты станешь гёзде, – в Фирюзу вдруг полетела небольшая подушка с великолепного просторного ложа, и от неожиданности она даже ловко её перехватила. – Можешь лечь подле камина.
– Благодарю, светлейший повелитель! – выдохнула Фирюза, но запоздало сообразив, что прорвавшееся в её голосе облегчение может быть превратно истолковано, прикусила язык и под защитой подушки поспешно отступила боком к камину. Хотела бы задать множество вопросов: и про вину Аджены-хатун, и про службу султанских дегустаторов, и правда ли, что Османов с детства приучают к ядам в малых дозах, а потому их и отравить, и вылечить практически невозможно, и правда ли… Но за любой из этих вопросов можно было лишиться головы, поэтому Фирюза аккуратно улеглась возле камина. И подушка была мягка, и ворсистый ковёр уютен, и питаемый бесценными кедровыми дровами огонь грел ровно и мягко, распространяя тонкий аромат, но тело Фирюзы словно одеревенело. Ей бы покрывало какое, прикрыться…
И только тут дошло: гёзде. Это приговор. Султанский гарем она больше не покинет.
Со стороны ложа под балдахином не доносилось ни звука, но спать в присутствии Великого Османа казалось кощунством. Свернувшаяся клубочком Фирюза лежала тихо-тихо, вспоминала отцовский дом, последние объятия мамы, слёзы тёти Хадиджы и чувствовала себя совсем маленькой и слабой в громадном, сияющем мрамором и позолотой, грандиозном дворце.
Неужели она здесь навсегда?!
«Ты справишься», – напутствовал её отец.
Она справится. А для этого придётся всё-таки кое-что выспросить у нанимателя.
…Вроде даже не задремала, но остановившиеся незадолго до рассвета в поле её зрения босые мужские ноги, у щиколоток обрамлённые хлопком белых шаровар, восприняла с изумлением. Моргнула ошеломлённо, потом разом всё вспомнила и перекатилась на колени, замерла во склонённой головой.
– Раздевайся, – равнодушно приказал султан. Шорох – и на пол перед Фирюзой полетел мужской халат тёплой ангорской шерсти цвета индиго. – Наденешь и возвращайся в гарем.
Ох, если бы этот халат был пожалован в начале ночи!.. Раздосадованная Фирюза закусила губу, споро подобрала мягчайшую, впитавшую сандалово-мускусный аромат, ткань и аккуратно прижала к груди.
– Мой повелитель, кто осведомлён о возложенном на меня поручении?
Несколько мгновений мужчина молчал, и Фирюза чувствовала, что он рассматривает её так же, как в доме отца: высокомерно и немного брезгливо, словно осмеливающегося сопротивляться удавлению клопа.
– Евнух, приносящий хатун поднос с едой с кухонь. Лекарь хатун и её служанка.
То, что знают двое, знает весь народ. А здесь уже пятеро, шестеро? Её работу это лишь осложнит.
– Повелитель, доступ к лекарствам и настоям имеют только лекарки и повитухи?
– Не знаю, – коротко обронил султан. – Но в гареме есть собственные огороды с лекарственными травами, а евнухи продажны.
За хороший бакшиш позволят передать пузырёк из города?
Как вообще в этом «Доме Счастья» выживают?! У них, в теневых гильдиях, среди наёмных убийц и воров и то безопаснее: за беззаконие шейхи строго спросят не только с виновного, но и со всей его семьи, даже рода. А здесь…
…а здесь ни у кого нет семьи. Только собственная жизнь, которой порой не грех рискнуть.
Словно угадавший, что она осознала всю бесполезность своих попыток сузить круг недругов, повелитель саркастически хмыкнул. Босые мужские ноги отступили, и Фирюза осмелилась поднять взгляд. Тут же, тихо ахнув и зардевшись, вновь потупилась: на повелителе остались только шаровары, и перекатывающаяся мышцами обнажённая мужская спина с белёсыми полосками шрамов являлась самым непристойным в её жизни зрелищем.
Значит, кухни. Тётя Хадиджа очень любит готовить, за что излишней полнотой расплачивается всё семейство, а значит Фирюзе будет о чём побеседовать с поварами. Повелитель ведь позволит такой невинный каприз, как несколько любимых блюд, своей новой фаворитке?
В ночь с четверга на пятницу перед Аллахом представали все дела правоверных, а потому она считалась особенной. Муж обязан провести её со старшей женой, в этом являлась особая благодать для обоих и защита от харама, а три пятничные ночи в одиночестве считались для жены столь же веским поводом для развода, как и мужское бессилие мужа. Кадын у султана ещё не было и имелись ли в гареме на сей случай особые установления, предписывающие звать на ложе главную фаворитку, Фирюза не знала, но вряд ли значимую ночь повелитель захочет провести в компании наёмницы. Оттого, когда вновь пришли за Фирюзой, она несказанно удивилась и даже огорчилась. Ведь так рассчитывала выспаться! И, как ни странно, выспалась, даже с относительным комфортом: султан оставил её в опочивальне одну и вернулся уже после рассвета. Утром пятницы Фирюза получила ферман о даровании звания гёзде, имя Армаан, что значило «Особый подарок», отдельные покои во Дворе фавориток, примыкающие к покоям Аджены-хатун, и сундучок с монетами и драгоценностями, чья стоимость в разы превышала уплаченное её отцу. Тогда же лекарь передал ей большую деревянную шкатулку из дома. С наборами колб, шпателей, растворов для определения ядов и склянок с антидотами.
– Последовательница школы Плиния Старшего? – обозрев её богатства, важно надул щёки лекарь.
Фирюза едва не прыснула со смеху. Надменные латиняне! Им бы всё Плиний, митридатиум и рог единорога! Но ссориться с лекарем госпожи было не с руки, поэтому она отозвалась вежливо:
Резким жестом Дамир воздел ножны со своим мечом на уровень сердца, с высоты минбара оглядел море голов и жёстко закончил:
– Дела, а не слова станут нашим лучшим дуа о величии Османской империи! Аллах велик!
Сошёл с минбара, не глядя прошёл через раздавшееся перед ним людское море и в абсолютной тишине поднялся на балкон правителя. С застывшим лицом и сжимая крепко меч опустился на молитвенный коврик. Не видел сквозь резные панели, но знал: сейчас имам входит в михраб ...
Удар сердца, второй.
…Привычно зазвучали певучие слова молитвы о здравии и долгих годах правления падишаха Дамир-хана, султана султанов, покровителя Священных городов, великого властителя Дома Османов.
На мгновение Дамир прикрыл веки, а его пальцы разжали мёртвый хват вокруг ножен.
Эту битву он выиграл.
ГЛАВА 29
Всё не заладилось с самого начала.
Силахдар-ага оказался ранен, поэтому «дарил» Фирюзу другой приближённый вельможа, рикабдар-ага. Но ни вельможу, ни обстановку вокруг Фирюза не видела: сначала её везли в закрытой карете, потом какая-та морщинистая старуха с трехрядным золотым монисто на иссохшей груди накинула на неё плотное покрывало и кому-то передала – судя по высокому голосу и резкому запаху благовоний, не до конца забивающему застарелый запах мочи, евнуху. Снова куда-то вели, потом сняли покрывало, оставили только яшмак, велели где-то ждать…
Видела не смеющая поднять глаз Фирюза только роскошный персидский ковёр, в котором утопали носки её сафьяновых туфелек.
Так страшно ей ещё никогда не было.
Впервые одна, без защиты отца и поддержки матери…
Как заговор от злых джиннов твердила про себя, что это всего лишь работа. Хороший заказ, денежный, почётный. Опасный, да, но денежный.
Помогало мало, но неожиданно легче стало, когда привели ещё одну девицу лет пятнадцати. Та тряслась так, что сопровождающему пришлось на неё несколько раз шикнуть. Раздражённо покосившаяся на товарку Фирюза вздохнула: у неё важная работа, а эта пичужка просто попалась в силок, но раз уж попалась, зачем бессмысленно биться!
К тому моменту, когда раздались шаги и рядом зазвучали мужские голоса, девица рядом едва не скулила, а Фирюза почти успокоилась. Могущественный глубокий голос, обронивший всего несколько слов, она сразу узнала, а второй, незнакомый… видимо, это и есть рикабдар-ага Ибрагим Файзи-ага.
Слушала внимательно.
Рикабдар-ага расхваливал свой дар столь велеречиво, пространно и пусто, что сразу становилось понятно: он даже не представляет, славянка она с пшеничными волосами, большеглазая черкешенка или смуглая гибкая берберийка; пышна формами или же гибка станом, словно лоза. Но здесь некому было прямыми вопросами ставить Ибрагима Файзи-агу в неловкое положение.
Потом заговорил с ужасным акцентом сопровождающий второй девушки. Это оказался какой-то князь далёких земель, в подтверждение своей верности привёзший в дар Великому Осману прекраснейшую из своих дочерей. Захлёбываясь от волнения, он тараторил, как же счастлив, как же долго ждал высочайшей аудиенции и вновь как же счастлив… Но стати и прелести своей дочери он описывал деловито, бесстыдно, будто заправский работорговец.
Дары повелитель принял милостиво, но, впрочем, рассматривать не захотел, мужские голоса вновь удалились – и уже новые руки подтолкнули Фирюзу с княжной дальше. Улица, какие-то ворота…
Они оказались в Османском Императорском гареме.
Отец был человеком богатым, мог бы содержать четырех жен и даже ещё несколько наложниц, но слишком любил и уважал старшую жену. Вторую жену, тётю Хадиджу, он взял лишь тогда, когда после очередного выкидыша повитуха запретила матери Фирюзы рожать, а отцовским делам требовался наследник. Но Фирюза так и осталась единственным отцовским ребёнком, а мама с тётей Хадиджей жили душа в душу, поэтому о нравах больших гаремов она знала лишь понаслышке, от заказчиц. Те редко бывали откровенны, часто преувеличивали, но где-то в душе Фирюзы поселилась мечта побывать в столь дивном месте, райском саду, полном красивых женщин, счастливого смеха, шёлка, благовоний, изысканных яств и мраморных бассейнов. Просто поглядеть, любопытно же. О Доме Счастья Фирюза даже не загадывала: как наложница попасть туда она, свободная от рождения правоверная, не могла; как гостья… не со статусом и ремеслом её отца.
Сад действительно оказался дивным.
Их с княжной первым делом повели в хаммам: повелитель ещё не выбрал, кого позовёт на ночь, но наверняка захочет открыть один из даров. Фирюза точно знала, что это будет не она, но в хаммам пошла с удовольствием: а где ещё собирать сплетни? Сначала стайка взбудораженных новыми лицами одалык расспрашивали их с княжной. Княжна Малика в самом деле была бесподобно хороша нежной, хрупкой прелестью цветов персика в рассветных лучах, но что-то мямлила и плакала, а Фирюза горделиво и без стеснения говорила, как научили: с детства её наставляли, как услаждать мужчину, и она знает такие тайны, за которые даритель заплатил золотом по её весу, ибо своим искусством она обеспечит ему великую милость падишаха. А себе… делая паузу, Фирюза загадочно улыбалась: сами додумывайтесь, насколько высоко вознесусь.
По лёгкому разочарованию к глазах одалык Фирюза заключила, что подобные истории они слышат достаточно часто и уже знают им цену, но ничуть не расстроилась. Напротив, получила прекрасный повод самой начать расспросы.
И тут на неё обрушился настоящий шквал.
Из опасного и сложного заказ на глазах превращался в едва выполнимый.
В султанском гареме творились странные и нехорошие дела. И начались они как раз с появлением в Доме Счастья женщины, которую Фирюзе предстояло оберегать. Сначала униатка избавилась от первой гёзде Махфируз-хатун, затем после разговора с ней с собой покончила Самира-султан, потом оказалась обезображена гёзде Айтач-хатун, а после таинственным образом исчезла отвечавшая за отопление гарема уста, которая свидетельствовала против униатки… Обвиняя её то ли в шпионаже, то ли в ведовстве.
Фирюзе захотелось рвать волосы на голове.
Правдивы или нет слухи, её с одной стороны касалось мало. Единственного разговора с нанимателем в отцовском доме хватило, чтобы понять: этот мужчина не потерпит жить в неведении. Он знает, что происходит в гареме и ему плевать, насколько в этом виновата любимая наложница. «Станешь дегустатором при моей беременной жене», – он сказал именно так, а значит гарему останется только заткнуться и склониться перед новой повелительницей. С другой стороны, Фирюза много читала о выдающихся отравительницах, среди которых попадалось немало августейших особ. Ядами они устраняли врагов, меняли правительства, даже мужей и престолонаследников. И если слухи правдивы, а повелитель действительно смотрит сквозь пальцы на коварство возлюбленной, то Фирюза со своими знаниями рисковала стать не столько дегустатором, сколько убийцей на службе. Значит, жить она будет ровно столько, сколько окажется полезна и неопасна госпоже. А ведь есть отец, мама, тётя Хадиджа… теневые гильдии могущественны, но не против повелителя всех правоверных и не ради упрямства девицы, даже дочери мастера гильдии. Однако самым опасным оказывался третий вариант, при котором беременная гёзде сама оказывалась жертвой заговора, и тогда Фирюзе следует не терять ни минуты и проверять каждый глоток, каждый кусок еды, даже свечи, письма, сорочки, постельное бельё…
Екатерина Медичи дарила отравленные перчатки и книги; Чезаре Борджиа убивал рукопожатием с отравленным перстнем; Бона Сфорца отравила первую невестку с помощью то ли нательной рубахи, то ли лекарств от бесплодия, вторую – микстурами от чахотки; а отец нынешнего султана, поговаривали, умер от прикосновения босой ступнёй к валику дивана.
Ей потребуется помощник среди слуг Аджены-хатун!
– Тебе нехорошо, милая?
– Просто волнуюсь, – Фирюза криво улыбнулась одалык, на чьём личике светилось скорее любопытство, чем участие. – Повелитель меня даже не видел! Вдруг выберет эту плаксивую курицу, а не меня?!
Повелитель выбрал Фирюзу. Сначала она не поверила угодливо склонившему перед ней евнуху, а затем до крови закусила щёку изнутри. Ведь был же уговор! Она дегустатор, а не наложница! Впрочем, какой уговор может быть с великим султаном… Что бы не приказал, она обязана исполнить с покорностью и благоговением.
К ночи с повелителем Фирюзу готовили столь тщательно и рьяно, что она в очередной раз убедилась – Аджену-хатун здесь невзлюбили и готовы на многое, лишь бы избавиться от её усиливающегося влияния. Почти так же не любили Инайю-хатун, но всё же первую гёзде воспринимали как зло известное, которое можно умастить; а вторую – будто безумного джинна из преисподней, и то ли для этого имелись причины, то ли…
Пока Фирюза терялась в догадках.
Однако все потраченные на неё притирания, все краски, все полупрозрачные шелка, газ и жемчуга пропали втуне. Повелитель равнодушно обозрел её, преклонившую колени на пороге его опочивальни, и сухо произнёс:
– В гареме несколько кухонь. Отдельно готовят для меня, отдельно для кизляр-аги и уста, отдельно для одалык, отдельно для евнухов, отдельно для джарие. Отдельно для гёзде. Поэтому ты станешь гёзде, – в Фирюзу вдруг полетела небольшая подушка с великолепного просторного ложа, и от неожиданности она даже ловко её перехватила. – Можешь лечь подле камина.
– Благодарю, светлейший повелитель! – выдохнула Фирюза, но запоздало сообразив, что прорвавшееся в её голосе облегчение может быть превратно истолковано, прикусила язык и под защитой подушки поспешно отступила боком к камину. Хотела бы задать множество вопросов: и про вину Аджены-хатун, и про службу султанских дегустаторов, и правда ли, что Османов с детства приучают к ядам в малых дозах, а потому их и отравить, и вылечить практически невозможно, и правда ли… Но за любой из этих вопросов можно было лишиться головы, поэтому Фирюза аккуратно улеглась возле камина. И подушка была мягка, и ворсистый ковёр уютен, и питаемый бесценными кедровыми дровами огонь грел ровно и мягко, распространяя тонкий аромат, но тело Фирюзы словно одеревенело. Ей бы покрывало какое, прикрыться…
И только тут дошло: гёзде. Это приговор. Султанский гарем она больше не покинет.
Со стороны ложа под балдахином не доносилось ни звука, но спать в присутствии Великого Османа казалось кощунством. Свернувшаяся клубочком Фирюза лежала тихо-тихо, вспоминала отцовский дом, последние объятия мамы, слёзы тёти Хадиджы и чувствовала себя совсем маленькой и слабой в громадном, сияющем мрамором и позолотой, грандиозном дворце.
Неужели она здесь навсегда?!
«Ты справишься», – напутствовал её отец.
Она справится. А для этого придётся всё-таки кое-что выспросить у нанимателя.
…Вроде даже не задремала, но остановившиеся незадолго до рассвета в поле её зрения босые мужские ноги, у щиколоток обрамлённые хлопком белых шаровар, восприняла с изумлением. Моргнула ошеломлённо, потом разом всё вспомнила и перекатилась на колени, замерла во склонённой головой.
– Раздевайся, – равнодушно приказал султан. Шорох – и на пол перед Фирюзой полетел мужской халат тёплой ангорской шерсти цвета индиго. – Наденешь и возвращайся в гарем.
Ох, если бы этот халат был пожалован в начале ночи!.. Раздосадованная Фирюза закусила губу, споро подобрала мягчайшую, впитавшую сандалово-мускусный аромат, ткань и аккуратно прижала к груди.
– Мой повелитель, кто осведомлён о возложенном на меня поручении?
Несколько мгновений мужчина молчал, и Фирюза чувствовала, что он рассматривает её так же, как в доме отца: высокомерно и немного брезгливо, словно осмеливающегося сопротивляться удавлению клопа.
– Евнух, приносящий хатун поднос с едой с кухонь. Лекарь хатун и её служанка.
То, что знают двое, знает весь народ. А здесь уже пятеро, шестеро? Её работу это лишь осложнит.
– Повелитель, доступ к лекарствам и настоям имеют только лекарки и повитухи?
– Не знаю, – коротко обронил султан. – Но в гареме есть собственные огороды с лекарственными травами, а евнухи продажны.
За хороший бакшиш позволят передать пузырёк из города?
Как вообще в этом «Доме Счастья» выживают?! У них, в теневых гильдиях, среди наёмных убийц и воров и то безопаснее: за беззаконие шейхи строго спросят не только с виновного, но и со всей его семьи, даже рода. А здесь…
…а здесь ни у кого нет семьи. Только собственная жизнь, которой порой не грех рискнуть.
Словно угадавший, что она осознала всю бесполезность своих попыток сузить круг недругов, повелитель саркастически хмыкнул. Босые мужские ноги отступили, и Фирюза осмелилась поднять взгляд. Тут же, тихо ахнув и зардевшись, вновь потупилась: на повелителе остались только шаровары, и перекатывающаяся мышцами обнажённая мужская спина с белёсыми полосками шрамов являлась самым непристойным в её жизни зрелищем.
Значит, кухни. Тётя Хадиджа очень любит готовить, за что излишней полнотой расплачивается всё семейство, а значит Фирюзе будет о чём побеседовать с поварами. Повелитель ведь позволит такой невинный каприз, как несколько любимых блюд, своей новой фаворитке?
В ночь с четверга на пятницу перед Аллахом представали все дела правоверных, а потому она считалась особенной. Муж обязан провести её со старшей женой, в этом являлась особая благодать для обоих и защита от харама, а три пятничные ночи в одиночестве считались для жены столь же веским поводом для развода, как и мужское бессилие мужа. Кадын у султана ещё не было и имелись ли в гареме на сей случай особые установления, предписывающие звать на ложе главную фаворитку, Фирюза не знала, но вряд ли значимую ночь повелитель захочет провести в компании наёмницы. Оттого, когда вновь пришли за Фирюзой, она несказанно удивилась и даже огорчилась. Ведь так рассчитывала выспаться! И, как ни странно, выспалась, даже с относительным комфортом: султан оставил её в опочивальне одну и вернулся уже после рассвета. Утром пятницы Фирюза получила ферман о даровании звания гёзде, имя Армаан, что значило «Особый подарок», отдельные покои во Дворе фавориток, примыкающие к покоям Аджены-хатун, и сундучок с монетами и драгоценностями, чья стоимость в разы превышала уплаченное её отцу. Тогда же лекарь передал ей большую деревянную шкатулку из дома. С наборами колб, шпателей, растворов для определения ядов и склянок с антидотами.
– Последовательница школы Плиния Старшего? – обозрев её богатства, важно надул щёки лекарь.
Фирюза едва не прыснула со смеху. Надменные латиняне! Им бы всё Плиний, митридатиум и рог единорога! Но ссориться с лекарем госпожи было не с руки, поэтому она отозвалась вежливо:
