Но нашёлся смельчак, решивший покуситься на её тихое мирное существование. От досады ей даже стало тепло.
– Благодарю вас за заботу, отец, – с глубокой почтительностью откликнулась она. Удовлетворённый её ответом штатгальтер слегка кивнул и не глядя протянул виночерпию бокал. Тот с низким поклоном наполнил его, затем – бокал подавшей знак матушки.
Обычно отец обедал один – стоящие вдоль стен придворные и слуги не в счёт, – и матушка была определённо довольна приглашением. Даже на Марианну она смотрела не с обычным высокомерным презрением, а с лёгкой улыбкой. А стайка фрейлин штатгальтерин едва сдерживалась, чтобы не начать шушукаться. Что же там за жених?
– В ближайшее время за вами прибудут посланники жениха, короля Речи Посполитой Вацлава, и сопроводят вас на новую родину.
Колени Марианны онемели от противной слабости. Мало того, что Вацлав правил раздираемой войной страной и был старше её на добрых четверть века. Но он же ещё единокровный брат матушки!
Но, видимо, король Вацлав без сильных союзников не справлялся, а венценосный дядя не торопился помогать соседу без каких-либо гарантий, что за помощь отплатят десятикратно.
– Как прикажете, отец.
– Верю в ваше послушание, дочь моя, – отец слегка улыбнулся, делая глоток вина, но в его словах Марианна услышала отчётливую угрозу. Кажется, сиятельный штатгальтер был осведомлён о её скромном прозябании гораздо больше, чем она опрометчиво полагала до сих пор. – И не сомневаюсь в достойном исполнении вами долга перед династией и страной. Можете идти.
Марианна присела в глубоком реверансе на прощание и, не поворачиваясь к родителям спиной, попятилась к дверям. Те раскрылись синхронно – она, урождённая эрцгерцогиня Габсбург, имела право распахнутых двойных дверей даже в императорском дворце, – но Марианне на миг показалось, что она не возвращается в знакомый коридор с сияющим натёртым паркетом и хрусталём люстр, а падает в ужасающую бесконечной зеркальной пустотой бездну.
Какая же, оказывается, чудесная спокойная жизнь у неё была всего пару минут назад. А сейчас она стала невестой собственного дяди. Что же теперь делать?
Надо посоветоваться с няней.
В детстве у Марианны были подружки-компаньонки из знатных семейств, камеристки и даже самая настоящая фрейлина. Её обучали всем положенным эрцгерцогине премудростям: от музицирования до ведения расходных книг и письменной латыни – следовало уметь отчитаться находящемуся в очередном военном походе мужу о домашних делах так, чтобы не смогли прочитать любопытные слуги. Но с каждым годом и каждым погибшим женихом её положение на брачном рынке всё ухудшалось, поэтому первыми рассчитывали учителей: если ей не придётся управлять Двором супруга, смысл тратить попусту деньги? Потом исчезли подружки-компаньонки – придворная карьера рядом с впавшей в родительскую немилость эрцгерцогиней не светила. Матушка урезала до минимума расходы на её гардероб, сократила количество придворных мероприятий с её участием – и вместе с новыми платьями и украшениями в небытие отошли камеристки, а на редкие балы, на которых Марианне всё же разрешалось являться, её теперь сопровождала одна из фрейлин штатгальтерин. По поручениям Марианны бегать оказалось больше некому, но и поручений у неё особо никаких не имелось, а развлекать себя чтением вслух она могла и сама. Весь штат её слуг теперь состоял из старой нянюшки и рябой девки-горничной, но постепенно привыкшей к скромному неприхотливому существованию Марианне больше не требовалось.
Однако даже две женщины умудрились навести в отведённых ей маленьких комнатках настоящую суету. Нянюшка в голос ругалась на лакеев, зачем-то перетаскивающих из кладовых дворца в без того тесные комнатки Марианны сундуки, а Берта охала, причитала и бестолково бегала вокруг.
– Нянюшка, что происходит?
Лакеи практически уронили тяжёлый сундук на пол, неуклюже поклонились и ушли, а Марианне понадобилась вся её выдержка, чтобы при них не чихнуть из-за облаком поднявшейся пыли. Однако нянюшка, ничуть не смущаясь её присутствием, выбранилась вслед “ленивым охламонам”, а затем практически без перехода заголосила:
– Ох, свет мой, счастье-то какое! Вы станете королевой! Дождалась, дождалась-таки, хвала Пречистой Деве!
Среди слуг слухи распространялись со скоростью лесного пожара, а порой они знали даже то, о чём господа ещё не догадывались – в этом Марианна убедилась давно. Подойдя, она откинула крышку ближайшего сундука: так и есть, это её приданое. Постельное бельё, нательные рубахи, парадные – ещё бабкины – платья, меха, посуда, отрезы ткани и даже кружева. Всё бы давно растащили сёстры с молчаливого благословения матушки, но тётя Агнесс не давала: приданое Марианны после пострига должно было отойти монастырю – и этим монастырём давно было определено аббатство тётушки. Конечно, аббатство больше интересовали также прилагавшиеся к Марианне земли, но тётя Агнесс была рачительной хозяйкой и даже сундуки с рухлядью упускать не желала. Или просто использовала любую возможность досадить невестке хотя бы в мелочи. А матушка, урождённая представительница скромной боковой ветви шведской династии, не смела открыто перечить дочери и сестре императора. Поэтому приданое Марианны сохранилось в относительной целостности, если, конечно, жучки и моль не поточили.
– Надо всё, перебрать, проветрить, – вторя её мыслям, частила нянюшка, – я следила, перекладывала лавандой и полынью, но мало ли... Успеть бы всё! И платья подогнать!
Марианна захлопнула крышку сундука и тихо сказала:
– Нянюшка, но ведь король Вацлав – мой дядя.
– Ну и что, герцогинюшка моя ненаглядная? – удивилась няня. – Вот как бы вы с королём были простыми, вроде меня, тогда да, – горе горькое. Но он же цельный король! А вы королевой станете! Счастье-то, счастье-то какое!
Марианна вздохнула. Да уж, счастье. Ей, её братьям и сёстрам повезло – и у родителей, и у дедов браки заключались ради приобретения земель, а не удержания. В венах испанских кузенов кровь Габсбургов текла значительно чище: там поколение за поколением женились на двоюродных сёстрах и племянницах. Кузен Фердинанд даже на льстивом портрете придворного живописца выглядел уродом с безобразной выступающей вперёд челюстью, и, как поговаривали злые языки, не мог самостоятельно даже стакан воды себе налить.
Но каких детей она сможет родить собственному дяде? Спасёт ли их то, что Вацлав – лишь единокровный брат матушки? Сколько из них переживут младенческий возраст?
Присев на грязную крышку сундука прямо в своём великолепном платье тёмно-синего итальянского бархата, Марианна закрыла лицо руками. Да, за порчу платья, которое теперь придётся очищать тщательно и очень аккуратно, её накажут, но ноги сейчас держать отказывались.
А нянюшка, на чью житейскую мудрость Марианна привыкла полагаться, начала рассуждать про достоинства мужей в солидных летах, про новую богатую жизнь и деток, которых она снова сможет понянчить. Рябая Берта, ободрённая молчанием Марианны, начала осторожно поддакивать нянюшке.
Смириться, найти крохи радости даже в безвыходном положении – тоже совет, но ум и сердце Марианны отчаянно противились его принятию.
Она услышала и стук открываемой двери, и шелест юбок, и почувствовала, как по полу потянуло сквозняком, и отняла руки от лица. Эрцгерцогиня при посторонних должна сохранять достоинство в любой ситуации. Но вошла не статс-дама и не одна из фрейлин, вошла тётя Агнесс.
В груди вскочившей на ноги Марианны вспыхнула надежда: тётя спасёт! Это в её власти! Не поэтому ли приехала, едва, должно быть, узнав о выборе штатгальтера?
Тётя одним цепким взглядом оценила обстановку и резко велела замолкшим служанкам:
– Пошли вон, курицы!
Те, пятясь, испуганно сбежали, а Марианна присела в реверансе и, поцеловав священный перстень на протянутой ей руке, кротко попросила:
– Благословите, Ваше Высокопреподобие.
– Благословение Господа с тобой, дитя моё.
Тётей Агнесс Марианна восхищалась и считала невероятным везением, что из всех племянников та отчего-то выделяла именно её – из сострадания, видимо. Чёрный наряд аббатисы, из шёлковой парчи и тяжёлого богатого бархата, украшенный на рукавах и шее белой пеной кружев, крахмальными кипенно-белыми отворотами там, где покрывало должно было касаться лица, тёте невероятно шёл, подчёркивая молочную белизну чистой кожи, классическую линию носа, блеск умных карих глаз чуть навыкате и яркие карминовые губы. Пятнадцать лет назад эрцгерцогиня Агнесс считалась одной из первых красавиц империи, и её решение стать невестой Христовой разбило не одно мужское сердце. А ещё Марианна долгое время гадала: отчего тётя, имея живую деятельную натуру, ум не по-женски пытливый и острый, интересующаяся политикой и искусством, не осталась в Вене, а предпочла уехать в провинцию вслед за младшим братом? И лишь недавно поняла: так Агнесс добыла для себя настоящую свободу. Она стала настоятельницей аббатства имперского статуса – фактически правительницей своего небольшого княжества и никому, кроме императора, не подчинялась. А император был далеко.
И Марианна, зная, что тётя терпеть не может “скулёж”, как та выражалась, поспешила изложить свою просьбу с должным почтением, но без умоляющих плаксивых ноток.
– Тётя, прошу вас, позвольте принять постриг в вашем аббатстве.
Задумчиво оглядевшая её аббатиса чуть качнула головой.
– А ты, значит, не рада получить корону?
“Нет” тётя не сказала, но и проходить присаживаться тоже не стала. Она не приняла ещё решение? Судорожно смявшая задрожавшими пальцами роскошные – чужие – юбки Марианна твёрдо отозвалась:
– Не рада, тётя Агнесс. Я всем сердцем желаю стать монахиней.
Тетя насмешливо хмыкнула.
– Птичка моя, в тебе монашеского смирения не больше, чем во мне. – Помолчав, уже другим тоном серьёзно сказала:
– Нет, Марианна. Если бы решение об этом браке принимал твой отец, я бы прямо сейчас забрала тебя с собой. Но против воли императора я не пойду. За свадебным кортежем выступят войска, а это не те договорённости, которые позволено нарушать двум слабым женщинам.
Значит, Марианне придётся отдавать династии долг крови до конца. Ведь больше помочь ей некому. На сей раз молчала она до тех пор, пока не уверилась, что сможет говорить спокойно.
– Я поняла вас, тётя, благодарю.
Поджавшая губы Агнесс вновь оглядела её и отчего-то с сожалением вздохнула.
– Это я испортила тебя, птичка. Надо было позволить отправить тебя к испанцам.
Старый викарий, которому когда-то поручили учить её Слову Божьему, красноречием не отличался и вообще предпочитал на занятиях дремать. Так продолжалась долгое время, и родители однажды с возмущением обнаружили, что ревностной католичкой Марианна не выросла. В таких случаях или при малейшем подозрении на симпатию к протестантизму юных Габсбургов отправляли к фанатичным испанским родственникам на перевоспитание. Но тогда за Марианну неожиданно вступилась тётя Агнесс, сказала, что сама займётся духовным окормлением племянницы. С того дня Марианна действительно проводила очень много времени в аббатстве. Но отстаивать мессы её никто не заставлял – она оказалась предоставлена сама себе. Гуляла по лугам, помогала монахиням, болтала с послушницами, а потом набрела на библиотеку аббатства, в которой хранились не только труды отцов Церкви и жития Святых. Брошенного на полпути образования Марианны хватало, чтобы читать и отчасти понимать греческих и римских авторов, а чего не понимала, она искала в других книгах – в итоге читала хаотично, бессистемно, урывками, но упоительно. А когда Агнесс отдала ей ключ от книжного шкафа в своих покоях...
...Марианна открыла для себя поэзию.
Поэтому сейчас она с искренней улыбкой возразила:
– Тогда бы я лишилась самых счастливых часов в своей жизни! Ах, тётя, как я вам благодарна!
И вновь во взгляде аббатисы отразилось странное сожаление.
– Да уж, взяла грех на душу... – задумчиво вымолвила она. – Я не знаю, птичка, увидимся ли мы ещё вновь, поэтому слушай внимательно сейчас: у Вацлава есть сын Адам, наследник трона, он старше тебя на четыре года. Твой будущий пасынок, получается.
Марианна осторожно кивнула. Родословные всех монархов Европы она знала на зубок вместе с живыми ветвями династических деревьев.
– Так вот, Адаму вряд ли понравится единокровный брат с кровью Габсбургов, поэтому постарайся с пасынком... подружиться. Адам, конечно, ведёт беспутный образ жизни, но он молодой мужчина, остепенится постепенно. И родство у вас с ним более отдалённое, чем с Вацлавом, дети от Адама были бы здоровее...
На пытающуюся с непривычным смущением что-то сказать ей тётю Марианна смотрела с недоумением. Причём здесь сын, если замуж её выдают за отца? Встретившая её полный непонимания взгляд Агнесс поморщилась и досадливо отмахнулась:
– Ладно, забудь, птичка. Всё равно не сможешь обстряпать всё осторожно, только погубишь себя. Но если Адам начнёт оказывать тебе знаки внимания, не спеши их отвергать, поняла? Это может спасти твою жизнь.
– Да, тётя.
– Умница, – Агнесс неожиданно порывисто обняла её, обдав запахом ладана, розовой воды и пудры, а большой нагрудный крест аббатисы едва слышно звякнул о жемчуг и камни, украшавшие выданное Марианне платье. Но тётя отстранилась столько же быстро, как наклонилась, и вновь превратилась в привычную надменную аббатису. – Пойду побеседую с твоими родителями, возможно, удастся отправить с тобой полезных людей, а не только тех, кого не жалко.
После этих слов Марианну посетило подозрение, что тётя проведала о планируемом союзе давно, даже выяснила, где находятся некие подводные камни, которые сейчас хотела помочь ей обойти. Но почему тётя считает, что они могут больше не увидеться? Посланник Вацлава скоро прибудет?
– Брак будет по доверенности?
– Нет, – неожиданно холодно и как-то самодовольно усмехнулась Агнесс. – Переговоры затянулись, поэтому вовремя папскую буллу на брак близких родственников получить не успели. Даже не знаю, кто доедет до Вацлава первый, ты или булла.
Значит, она отправится в Речь Посполитую в статусе невесты, а не жены. А дорога долгая и, особенно сейчас, опасная, мало ли что в пути может произойти...
Как ни странно, такая мысль Марианну ободрила.
Умом и сообразительностью Берта не отличалась, зато имела золотые руки и доброе сердце. Она обещала, что очистит бархат от грязи раньше, чем статс-дама заметит порчу дорогого платья и от имени штатгальтерин отхлестает Марианну веером до излома драгоценной безделушки. Но если в детстве наказания от придворных дам матери Марианна принимала как нечто само собой разумеющееся, то, повзрослев, едва сдерживалась, чтобы не вырвать у получающей удовольствие от её унижения стервы веер и, изломав, не бросить той в лицо ошмётки слоновой кости и расписного пергамента. Но Марианна прекрасно понимала, что за её выходку будут наказаны нянюшка, Берта или даже Гром – и вовсе не проходящими за неделю синяками. Поэтому в последнее время старалась всячески избегать конфликтов с придворными родителей. Да, трусость с её стороны, но Марианна уже отчётливо видела конец своему терпению, а защитить тех, кто дорог, иначе не могла.
– Благодарю вас за заботу, отец, – с глубокой почтительностью откликнулась она. Удовлетворённый её ответом штатгальтер слегка кивнул и не глядя протянул виночерпию бокал. Тот с низким поклоном наполнил его, затем – бокал подавшей знак матушки.
Обычно отец обедал один – стоящие вдоль стен придворные и слуги не в счёт, – и матушка была определённо довольна приглашением. Даже на Марианну она смотрела не с обычным высокомерным презрением, а с лёгкой улыбкой. А стайка фрейлин штатгальтерин едва сдерживалась, чтобы не начать шушукаться. Что же там за жених?
– В ближайшее время за вами прибудут посланники жениха, короля Речи Посполитой Вацлава, и сопроводят вас на новую родину.
Колени Марианны онемели от противной слабости. Мало того, что Вацлав правил раздираемой войной страной и был старше её на добрых четверть века. Но он же ещё единокровный брат матушки!
Но, видимо, король Вацлав без сильных союзников не справлялся, а венценосный дядя не торопился помогать соседу без каких-либо гарантий, что за помощь отплатят десятикратно.
– Как прикажете, отец.
– Верю в ваше послушание, дочь моя, – отец слегка улыбнулся, делая глоток вина, но в его словах Марианна услышала отчётливую угрозу. Кажется, сиятельный штатгальтер был осведомлён о её скромном прозябании гораздо больше, чем она опрометчиво полагала до сих пор. – И не сомневаюсь в достойном исполнении вами долга перед династией и страной. Можете идти.
Марианна присела в глубоком реверансе на прощание и, не поворачиваясь к родителям спиной, попятилась к дверям. Те раскрылись синхронно – она, урождённая эрцгерцогиня Габсбург, имела право распахнутых двойных дверей даже в императорском дворце, – но Марианне на миг показалось, что она не возвращается в знакомый коридор с сияющим натёртым паркетом и хрусталём люстр, а падает в ужасающую бесконечной зеркальной пустотой бездну.
Какая же, оказывается, чудесная спокойная жизнь у неё была всего пару минут назад. А сейчас она стала невестой собственного дяди. Что же теперь делать?
Надо посоветоваться с няней.
***
В детстве у Марианны были подружки-компаньонки из знатных семейств, камеристки и даже самая настоящая фрейлина. Её обучали всем положенным эрцгерцогине премудростям: от музицирования до ведения расходных книг и письменной латыни – следовало уметь отчитаться находящемуся в очередном военном походе мужу о домашних делах так, чтобы не смогли прочитать любопытные слуги. Но с каждым годом и каждым погибшим женихом её положение на брачном рынке всё ухудшалось, поэтому первыми рассчитывали учителей: если ей не придётся управлять Двором супруга, смысл тратить попусту деньги? Потом исчезли подружки-компаньонки – придворная карьера рядом с впавшей в родительскую немилость эрцгерцогиней не светила. Матушка урезала до минимума расходы на её гардероб, сократила количество придворных мероприятий с её участием – и вместе с новыми платьями и украшениями в небытие отошли камеристки, а на редкие балы, на которых Марианне всё же разрешалось являться, её теперь сопровождала одна из фрейлин штатгальтерин. По поручениям Марианны бегать оказалось больше некому, но и поручений у неё особо никаких не имелось, а развлекать себя чтением вслух она могла и сама. Весь штат её слуг теперь состоял из старой нянюшки и рябой девки-горничной, но постепенно привыкшей к скромному неприхотливому существованию Марианне больше не требовалось.
Однако даже две женщины умудрились навести в отведённых ей маленьких комнатках настоящую суету. Нянюшка в голос ругалась на лакеев, зачем-то перетаскивающих из кладовых дворца в без того тесные комнатки Марианны сундуки, а Берта охала, причитала и бестолково бегала вокруг.
– Нянюшка, что происходит?
Лакеи практически уронили тяжёлый сундук на пол, неуклюже поклонились и ушли, а Марианне понадобилась вся её выдержка, чтобы при них не чихнуть из-за облаком поднявшейся пыли. Однако нянюшка, ничуть не смущаясь её присутствием, выбранилась вслед “ленивым охламонам”, а затем практически без перехода заголосила:
– Ох, свет мой, счастье-то какое! Вы станете королевой! Дождалась, дождалась-таки, хвала Пречистой Деве!
Среди слуг слухи распространялись со скоростью лесного пожара, а порой они знали даже то, о чём господа ещё не догадывались – в этом Марианна убедилась давно. Подойдя, она откинула крышку ближайшего сундука: так и есть, это её приданое. Постельное бельё, нательные рубахи, парадные – ещё бабкины – платья, меха, посуда, отрезы ткани и даже кружева. Всё бы давно растащили сёстры с молчаливого благословения матушки, но тётя Агнесс не давала: приданое Марианны после пострига должно было отойти монастырю – и этим монастырём давно было определено аббатство тётушки. Конечно, аббатство больше интересовали также прилагавшиеся к Марианне земли, но тётя Агнесс была рачительной хозяйкой и даже сундуки с рухлядью упускать не желала. Или просто использовала любую возможность досадить невестке хотя бы в мелочи. А матушка, урождённая представительница скромной боковой ветви шведской династии, не смела открыто перечить дочери и сестре императора. Поэтому приданое Марианны сохранилось в относительной целостности, если, конечно, жучки и моль не поточили.
– Надо всё, перебрать, проветрить, – вторя её мыслям, частила нянюшка, – я следила, перекладывала лавандой и полынью, но мало ли... Успеть бы всё! И платья подогнать!
Марианна захлопнула крышку сундука и тихо сказала:
– Нянюшка, но ведь король Вацлав – мой дядя.
– Ну и что, герцогинюшка моя ненаглядная? – удивилась няня. – Вот как бы вы с королём были простыми, вроде меня, тогда да, – горе горькое. Но он же цельный король! А вы королевой станете! Счастье-то, счастье-то какое!
Марианна вздохнула. Да уж, счастье. Ей, её братьям и сёстрам повезло – и у родителей, и у дедов браки заключались ради приобретения земель, а не удержания. В венах испанских кузенов кровь Габсбургов текла значительно чище: там поколение за поколением женились на двоюродных сёстрах и племянницах. Кузен Фердинанд даже на льстивом портрете придворного живописца выглядел уродом с безобразной выступающей вперёд челюстью, и, как поговаривали злые языки, не мог самостоятельно даже стакан воды себе налить.
Но каких детей она сможет родить собственному дяде? Спасёт ли их то, что Вацлав – лишь единокровный брат матушки? Сколько из них переживут младенческий возраст?
Присев на грязную крышку сундука прямо в своём великолепном платье тёмно-синего итальянского бархата, Марианна закрыла лицо руками. Да, за порчу платья, которое теперь придётся очищать тщательно и очень аккуратно, её накажут, но ноги сейчас держать отказывались.
А нянюшка, на чью житейскую мудрость Марианна привыкла полагаться, начала рассуждать про достоинства мужей в солидных летах, про новую богатую жизнь и деток, которых она снова сможет понянчить. Рябая Берта, ободрённая молчанием Марианны, начала осторожно поддакивать нянюшке.
Смириться, найти крохи радости даже в безвыходном положении – тоже совет, но ум и сердце Марианны отчаянно противились его принятию.
Она услышала и стук открываемой двери, и шелест юбок, и почувствовала, как по полу потянуло сквозняком, и отняла руки от лица. Эрцгерцогиня при посторонних должна сохранять достоинство в любой ситуации. Но вошла не статс-дама и не одна из фрейлин, вошла тётя Агнесс.
В груди вскочившей на ноги Марианны вспыхнула надежда: тётя спасёт! Это в её власти! Не поэтому ли приехала, едва, должно быть, узнав о выборе штатгальтера?
Тётя одним цепким взглядом оценила обстановку и резко велела замолкшим служанкам:
– Пошли вон, курицы!
Те, пятясь, испуганно сбежали, а Марианна присела в реверансе и, поцеловав священный перстень на протянутой ей руке, кротко попросила:
– Благословите, Ваше Высокопреподобие.
– Благословение Господа с тобой, дитя моё.
Тётей Агнесс Марианна восхищалась и считала невероятным везением, что из всех племянников та отчего-то выделяла именно её – из сострадания, видимо. Чёрный наряд аббатисы, из шёлковой парчи и тяжёлого богатого бархата, украшенный на рукавах и шее белой пеной кружев, крахмальными кипенно-белыми отворотами там, где покрывало должно было касаться лица, тёте невероятно шёл, подчёркивая молочную белизну чистой кожи, классическую линию носа, блеск умных карих глаз чуть навыкате и яркие карминовые губы. Пятнадцать лет назад эрцгерцогиня Агнесс считалась одной из первых красавиц империи, и её решение стать невестой Христовой разбило не одно мужское сердце. А ещё Марианна долгое время гадала: отчего тётя, имея живую деятельную натуру, ум не по-женски пытливый и острый, интересующаяся политикой и искусством, не осталась в Вене, а предпочла уехать в провинцию вслед за младшим братом? И лишь недавно поняла: так Агнесс добыла для себя настоящую свободу. Она стала настоятельницей аббатства имперского статуса – фактически правительницей своего небольшого княжества и никому, кроме императора, не подчинялась. А император был далеко.
И Марианна, зная, что тётя терпеть не может “скулёж”, как та выражалась, поспешила изложить свою просьбу с должным почтением, но без умоляющих плаксивых ноток.
– Тётя, прошу вас, позвольте принять постриг в вашем аббатстве.
Задумчиво оглядевшая её аббатиса чуть качнула головой.
– А ты, значит, не рада получить корону?
“Нет” тётя не сказала, но и проходить присаживаться тоже не стала. Она не приняла ещё решение? Судорожно смявшая задрожавшими пальцами роскошные – чужие – юбки Марианна твёрдо отозвалась:
– Не рада, тётя Агнесс. Я всем сердцем желаю стать монахиней.
Тетя насмешливо хмыкнула.
– Птичка моя, в тебе монашеского смирения не больше, чем во мне. – Помолчав, уже другим тоном серьёзно сказала:
– Нет, Марианна. Если бы решение об этом браке принимал твой отец, я бы прямо сейчас забрала тебя с собой. Но против воли императора я не пойду. За свадебным кортежем выступят войска, а это не те договорённости, которые позволено нарушать двум слабым женщинам.
Значит, Марианне придётся отдавать династии долг крови до конца. Ведь больше помочь ей некому. На сей раз молчала она до тех пор, пока не уверилась, что сможет говорить спокойно.
– Я поняла вас, тётя, благодарю.
Поджавшая губы Агнесс вновь оглядела её и отчего-то с сожалением вздохнула.
– Это я испортила тебя, птичка. Надо было позволить отправить тебя к испанцам.
Старый викарий, которому когда-то поручили учить её Слову Божьему, красноречием не отличался и вообще предпочитал на занятиях дремать. Так продолжалась долгое время, и родители однажды с возмущением обнаружили, что ревностной католичкой Марианна не выросла. В таких случаях или при малейшем подозрении на симпатию к протестантизму юных Габсбургов отправляли к фанатичным испанским родственникам на перевоспитание. Но тогда за Марианну неожиданно вступилась тётя Агнесс, сказала, что сама займётся духовным окормлением племянницы. С того дня Марианна действительно проводила очень много времени в аббатстве. Но отстаивать мессы её никто не заставлял – она оказалась предоставлена сама себе. Гуляла по лугам, помогала монахиням, болтала с послушницами, а потом набрела на библиотеку аббатства, в которой хранились не только труды отцов Церкви и жития Святых. Брошенного на полпути образования Марианны хватало, чтобы читать и отчасти понимать греческих и римских авторов, а чего не понимала, она искала в других книгах – в итоге читала хаотично, бессистемно, урывками, но упоительно. А когда Агнесс отдала ей ключ от книжного шкафа в своих покоях...
...Марианна открыла для себя поэзию.
Поэтому сейчас она с искренней улыбкой возразила:
– Тогда бы я лишилась самых счастливых часов в своей жизни! Ах, тётя, как я вам благодарна!
И вновь во взгляде аббатисы отразилось странное сожаление.
– Да уж, взяла грех на душу... – задумчиво вымолвила она. – Я не знаю, птичка, увидимся ли мы ещё вновь, поэтому слушай внимательно сейчас: у Вацлава есть сын Адам, наследник трона, он старше тебя на четыре года. Твой будущий пасынок, получается.
Марианна осторожно кивнула. Родословные всех монархов Европы она знала на зубок вместе с живыми ветвями династических деревьев.
– Так вот, Адаму вряд ли понравится единокровный брат с кровью Габсбургов, поэтому постарайся с пасынком... подружиться. Адам, конечно, ведёт беспутный образ жизни, но он молодой мужчина, остепенится постепенно. И родство у вас с ним более отдалённое, чем с Вацлавом, дети от Адама были бы здоровее...
На пытающуюся с непривычным смущением что-то сказать ей тётю Марианна смотрела с недоумением. Причём здесь сын, если замуж её выдают за отца? Встретившая её полный непонимания взгляд Агнесс поморщилась и досадливо отмахнулась:
– Ладно, забудь, птичка. Всё равно не сможешь обстряпать всё осторожно, только погубишь себя. Но если Адам начнёт оказывать тебе знаки внимания, не спеши их отвергать, поняла? Это может спасти твою жизнь.
– Да, тётя.
– Умница, – Агнесс неожиданно порывисто обняла её, обдав запахом ладана, розовой воды и пудры, а большой нагрудный крест аббатисы едва слышно звякнул о жемчуг и камни, украшавшие выданное Марианне платье. Но тётя отстранилась столько же быстро, как наклонилась, и вновь превратилась в привычную надменную аббатису. – Пойду побеседую с твоими родителями, возможно, удастся отправить с тобой полезных людей, а не только тех, кого не жалко.
После этих слов Марианну посетило подозрение, что тётя проведала о планируемом союзе давно, даже выяснила, где находятся некие подводные камни, которые сейчас хотела помочь ей обойти. Но почему тётя считает, что они могут больше не увидеться? Посланник Вацлава скоро прибудет?
– Брак будет по доверенности?
– Нет, – неожиданно холодно и как-то самодовольно усмехнулась Агнесс. – Переговоры затянулись, поэтому вовремя папскую буллу на брак близких родственников получить не успели. Даже не знаю, кто доедет до Вацлава первый, ты или булла.
Значит, она отправится в Речь Посполитую в статусе невесты, а не жены. А дорога долгая и, особенно сейчас, опасная, мало ли что в пути может произойти...
Как ни странно, такая мысль Марианну ободрила.
***
Умом и сообразительностью Берта не отличалась, зато имела золотые руки и доброе сердце. Она обещала, что очистит бархат от грязи раньше, чем статс-дама заметит порчу дорогого платья и от имени штатгальтерин отхлестает Марианну веером до излома драгоценной безделушки. Но если в детстве наказания от придворных дам матери Марианна принимала как нечто само собой разумеющееся, то, повзрослев, едва сдерживалась, чтобы не вырвать у получающей удовольствие от её унижения стервы веер и, изломав, не бросить той в лицо ошмётки слоновой кости и расписного пергамента. Но Марианна прекрасно понимала, что за её выходку будут наказаны нянюшка, Берта или даже Гром – и вовсе не проходящими за неделю синяками. Поэтому в последнее время старалась всячески избегать конфликтов с придворными родителей. Да, трусость с её стороны, но Марианна уже отчётливо видела конец своему терпению, а защитить тех, кто дорог, иначе не могла.
