– Заплати гяурке серебром, – бросил Дамир через плечо сопровождающему чаушу. И, едва ошалевшая от свалившихся в буквальном смысле слова с неба богатств баба поймала тускло сверкнувшие монеты и тут же спрятала за щёку, столь же спокойно велел:
– Янычару за украденное и выпитое молоко вспороть брюхо.
Мельком взглянув на полосы на колпаке-бёрке безвольно повисшего на руках спешившихся бостанджи янычара – сорок вторая орта джамаата [1]
– Его командира найти и отрубить голову за леность к своим обязанностям.
Бостанджи исполнят приговор мгновенно и в точности, в этом Дамир не сомневался. И, отпустив повод, тронул каблуками вздымающийся бока нетерпеливо пляшущего на месте разгорячённого жеребца, позволяя ему тут же сорваться в галоп.
Поздней осенью даже на берегах Стамбула поднимались пронизывающие ветры, но здесь в бьющем в лицо стылом ветре Дамиру почудился запах снега. Ожидаемо, но очень, очень плохо. Пока стояла сухая достаточно тёплая погода – надолго ли? Его солдаты могли воевать зимой, но для этого следовало заранее занять выгодные позиции, пока пушки не начали увязать в непролазной грязи или снежных заносах, а лошади не ломали ноги на обледенелых дорогах. А линии снабжения армии, которая не таскает за собой огромный обоз, – острейшая проблема зимой...
По-хорошему, войска следовало уводить отсюда, уводить немедленно. Зимовать на рубежах обороны нельзя: отдыхающая и восстанавливающаяся сейчас армия превратится в праздную и стычки с местным населением, как та, что Дамир наблюдал только что, но уже кровавые, превратятся в обыденность. И он не был уверен, что ему хватит власти удержать в узде продавшихся шайтанам от безделья янычар, башибузуков и азапов [2]
Уходить... Дамир ещё не добился целей, которые поставил для себя в этом походе. Добьётся ли? Знать бы, как реагирует на его маневры враг!
А врагом для него являлся вовсе не король Вацлав.
Гомон и запах многотысячного лагеря был слышен издалека. На патрульные разъезды его отряд налетел загодя, лазутчики к лагерю близко подойти не смогли бы. По привычке Дамир также глянул на караулы: на месте, не ворон считают. Тамам.
По мере продвижения к центральному шатру с полумесяцем на алеме на лагерь волнами падала тишина: до возведённого в закон молчания Топкапы ещё далеко, но тоже неплохо. Значит, не только царедворец, но даже простой воин достаточно уважает покой своего повелителя, чтобы безмолвствовать в его присутствии.
К подобным признакам Дамир относился с особой чуткостью: любой из воинов должен без раздумий и вопросов идти туда, куда он скажет. Уважать и почитать. Предки гвардию и даже секбанов распустили, дали почувствовать свою зависимость от кончиков их ятаганов, и теперь шаг за шагом Дамиру приходилось скручивать своих дражайших “овечек” в бараний рог.
Пастух из него так себе. Неласковый.
Но стадо пока терпело. И блеяло только по специальной барабанной дроби.
Однако всё изменится, стоит ему проиграть хотя бы одну битву. “Овечки” превратятся в кровожадных волков.
На военный совет Дамир всё же опоздал, и созванным командирам пришлось ждать его у входа в шатёр. Время, судя по повышенным голосам и покрасневшим в гневе лицам, те тратили на переругивания и споры.
Ничего нового под луной. “И хитрили они, и хитрил Аллах, но Аллах – Наилучший из хитрецов”.
Однако сии хитрецы воздаяние получат уже здесь, на земле.
Дамир молча прошёл меж склонившихся военачальников, вошёл под тяжёлый полог шатра, тут же одёрнутый телохранителями-бостанджи, всё там же молча сбросил на руки слуг заляпанный грязью плащ и одеревеневшие перчатки, позволил стянуть провонявшие едким конским потом сапоги с высокими голенищами, отстегнуть наручи и перевязь, омыл в споро поданном тазу с розовой водой запылённое лицо, отёрся и лишь потом разрешил чаушу:
– Пусть войдут.
В его присутствии спор продолжился, но уже гораздо тише. Утомлённый дальней дорогой Дамир сидел, цедил из поданной золотой чаши – видел бы сей харам имам Абдалла! – по глотку прохладную воду и внимательно слушал.
– Мы не должны останавливаться! – горячился, дёргая себя за бороду, визирь Дамат Сулейман-паша. Султан Мурад, отец Дамира, когда-то отдал этому жирному барану в жёны дочь и в качестве зятя государя Сулейман-паша с тех давних пор лишь набрал власти и богатства. Жизнью единокровной сестры Дамир не интересовался, но, по шёпотом передаваемым слухам, та меняла любовников едва ли не каждую луну, мужу дала ту же свободу и поддерживала одним своим существованием. И Дамир даже не знал, кого из сей славной супружеской четы ему хочется первым отправить на плаху. А ведь не отправься он лично в поход, именно Дамат Сулейман-паша как второй визирь Дивана должен был стать сераскером, командующим войсками. Помилуй Всевышний. – Мы должны окончательно разгромить армию короля и выйти к столице главного врага правоверных, к Золотому яблоку!
– И кем вы, почтенный Сулейман-паша, собираетесь штурмовать Вену? – мрачно осведомился янычар-ага Ахмед. – Кавалерией? Или пехотинцами в лёгком доспехе?
– Артиллерии – нет, – лаконично подтвердил начальник Арсенала Хокан Реза-баши.
Артиллерия в действительности была, но в основном лёгкая, а тяжёлая – в мизерных для основательного Резы-баши количествах. Армию Дамир предпочитал маневренную, без обоза и тяжёлых неповоротливых пушек, – в этом заключалась одновременно её сила и слабость. Но что бы там ни думал Сулейман-паша, Дамир отправлялся в Земли Войны вовсе не штурмовать города. Тем более – Вену. В отличие от блистательных предков, его амбиции не простирались дальше желания сохранить то, что он получил по наследству, и в свою очередь передать сыну страну, которую не надо удерживать от развала железными тисками.
– Хранимая Аллахом столица светлейшего султана, Стамбул, – низкий поклон в сторону Дамира – бейлербей Румелии [3]
И все эти шесть десятилетий османы накапливали силы вблизи вражеских территорий, обустраивались, контролировали торговлю врага, и Дамир мысленно согласился с Халил-пашой. Только даже умный бейлербей Румелии не отдавал себе отчёт, насколько османы сейчас далеки от обустройства близ Вены, манящего града Золотого яблока. Уже первая осада Вены более столетия назад показала все проблемы империи, но теперь визири, улемы, паши и аги настойчиво толкают его на вторую, хотя за столетие гяуры стали сильнее, а османы – слабее.
Иногда Дамир ощущал себя зрячим среди слепцов, а иногда – безумцем среди рассудительных. И лишь несколько человек, то ли столь же зрячих, то ли столь же безумных, помогали ему в мгновения сомнений придерживаться узренного пути.
– Вы трусите, паша! – стукнув кулаком по колену, яростно вскричал молодой Расул Гирей. Сына хана приходилось терпеть только ради полутора десятков тысяч всадников, которых согласно вассальной присяге выставляли крымчаки. После уничтожения валахами корпуса акынджи выбор летучих отрядов для османской армии стал непозволительной роскошью. – Гяуры побегут от одного вида могучей армии правоверных под знамёнами Пророка и Османов!
Но какой бы горячечный бред сейчас ни выкрикивал Расул, дураком крымчак лишь прикидывался. И Дамир всегда держал в уме тот факт, что по старому договору именно Гиреи после пресечения династии Османов – полноправные наследники империи. А с наследниками у Османов сейчас беда – его отец и эпидемия тифа постарались.
Несколько голосов осторожно поддержали Расула. Но вот командир пехотинцев-капыкулы Юсуф-баши, чьё мнение Дамира действительно интересовало, безмолвно и хмуро рассматривал расстеленную на полу огромную карту, на которой были расставлены искусно вырезанные фигурки, обозначающие войска османов и посполитской унии, реки и леса, крепости и города. И, судя по всему, Юсуф-баши особое внимание уделял именно тому месту, откуда только что вернулся Дамир. У него схожие опасения? С сердаром капыкулу однозначно стоит поговорить отдельно.
– Доводы всех почитаемых военачальников столь блестящи и неопровержимы, сколь же противоречивы, – негромко и осторожно осмелился вступить в дискуссию Анатолийский бейлербей, – что лишь высокочтимый придворный астролог, читающий в небесах, словно в книге, знамения Аллаха, может подсказать повелителю, к кому угоднее склонить ухо и сердце.
“Ах ты ж пронырливый сын ишака и верблюдицы!” – невольно восхитился про себя Дамир. Знал ведь, шельма, кто именно придворному астрологу помогал читать знамения небес. Отрешённый от дел земных Садуллах-ходжа был учёным и поэтом-суфием, но никак не прорицателем. Политики чурался, но за возможность дальше за государственный счёт под покровительством султана заниматься исследованиями иногда превращал свою обсерваторию в кабинет астролога. Жутко страдал, когда приходилось вслед за повелителем тащиться в поход, однако Дамира душевные муки ученого не волновали: никого, кто умел бы лучше Садуллах-ходжи предсказывать погоду, он не знал. И в отличие от расположения звёзд, погода действительно могла принести в битве победу или поражение. Поэтому вместе с придворным астрологом на специальной повозке под охраной везли и его оптику. Однако не всех предсказания астролога убеждали. Ожидаемо поднялся гомон. И его словно нож масло взрезал мягкий негромкий голос Фархада, до этого с тонкой полуулыбкой спокойно следившего за перебранкой, в которую превратился военный совет:
– Целиком и полностью разделяю мнение высокочтимого Огуз-паши. Простые смертные предложили на суд светлейшего повелителя свои думы. Теперь, возможно, знамение Аллаха облегчит выбор или укажет великому султану новый путь.
Молочный брат и ближайший друг командовал всеми шестью белюками регулярной кавалерии, а также конной армейской разведкой, и это являлось для Дамира лучшей гарантией, что ходящая в народе присказка “всадники не бунтуют” останется правдивой и дальше. Ещё Фархад славился своим умением высказываться так, что даже заклятые враги не могли возразить без риска самим оказаться записанными в святотатцы и смутьяны. Обычно Сулейман-паша багровел, хватал воздух ртом, выпучивал глаза, но слов не находил, сейчас же – лишь с покачиванием головы горестно вновь рванул окладистую бороду.
Прекрасно. А у Фархада определённо есть какие-то сведения.
Спрятавший довольную усмешку Дамир повёл рукой с кубком в нарочито утомлённом жесте. Мгновенно воцарилась абсолютная тишина. Между собой уважаемые паши и аги могли собачиться сколько угодно, но не тогда, когда говорит султан.
– Тамам. Пусть сопровождающий нас астролог произведёт расчёты и составит таблицы. А пока вы свободны, эфенди.
Не глядя больше на пятящихся к выходу военачальников, Дамир встал и из приёмной прошёл дальше, в жилую часть шатра, прямо в опочивальню-личный кабинет. Коротким движением пальцев отпустил ждущих там слуг, подошёл к стоящему в углу простому походному столу и опустился на складной табурет рядом. Внимательно посмотрел на закрытую книгу для записей, которую перед отъездом оставил на столе, и хмыкнул. Волосок, который он проложил между страниц, исчез.
Тот, кто посмел открыть его записи, должен являться страстным поклонником поэзии Низами и Навои. Иначе совершенно зря пожертвовал жизнью ради удовольствия прочитать несколько стихотворений.
В том, что найдёт излишне любопытного слугу, Дамир не сомневался. Он давно заподозрил, что Сулейман-паша излишне осведомлён о его жизни. Дамир даже успел прикинуть список для допросов, когда наконец вернулся Фархад – должно быть, удостоверялся, что лишних ушей поблизости не осталось. Но заговорил подхвативший ещё один походный табурет и поставивший вплотную к столу молочный брат всё равно тихо, причём на фарси: это в стенах Топкапы встроены фонтанчики, защищающие от прослушивания, походный шатёр не мог похвастаться такими удобствами. Слуги где-то рядом, за двумя пологами, таскают горячую воду в бадью и готовят чистую одежду, а отрезать им языки Дамир в своё время посчитал излишним и порой об этом жалел.
Как сейчас. Подумать только, султан с пашой таятся, словно заговорщики.
– Как съездил, мой султан?
– Без радостных вестей, – столь же тихо отозвался Дамир. – Я не увидел, где зацепиться. Укрыться негде. Упустим этот мост, положим на том берегу половину армии.
– Но и оборонять его против тяжёлой артиллерии, по сути, некем, – задумчиво прищурившись, протянул Фархад.
– При таких раскладах выдвигаться дальше нельзя, – согласился Дамир. Что оставаться здесь в зиму тоже нельзя и надо искать какие-то другие варианты, говорить не стал – и так понятно. – А у тебя что?
Усмехнувшийся друг неопределённо повёл рукой в воздухе. Словно сомневаясь, как охарактеризовать свои вести.
– Проехался с делия по нашим возможным маршрутам, искал засады. Первая – чепуха, местные гайдуки. Элементарный подкоп, заложен бочонок с порохом и селитрой, протянут шнур. Я даже сомневаюсь, что они рассчитывали на точный взрыв. Скорее всего, основной упор делали на последующую сабельную атаку. Отловил сброд, развешал на деревьях. А вот вторая… Всё очень продумано. Укреплений с дороги не видно, я их нашел лишь потому, что сам бы выбрал это место для нападения. Там небольшие скалы, с которых удобно обстреливать местность, будучи практически неуязвимым. В скалах спрятали ручные мортиры, а на подступах устроили несколько хитроумных ловушек. Человека три-четыре смогли бы перебить отряд в двадцать раз больше. Мортиры испортили, и я оставил там наблюдателей. Устроивших засаду они всё же, видимо, спугнули, но зато перехватили решившего проскочить коротким путём гонца. Который вёз... это.
Гонец вряд ли выжил после встречи с людьми Фархада, потому что лёгшее на стол перед Дамиром письмо в нескольких местах оказалось залито кровью и порвано. Но одного взгляда на сломанную печать хватало, чтобы понять, насколько ценную добычу принесли разведчики.
И Дамир впился нетерпеливым взглядом в загадочного улыбающегося друга.
– Перевели, расшифровали?
– Да, мой султан, – по-кошачьи довольно сверкнул тот ореховыми глазами. – Если кратко, то Ватикан всё же назвал цену за разрешение на брак Вацлава с племянницей и эту цену уплатили.
– Янычару за украденное и выпитое молоко вспороть брюхо.
Мельком взглянув на полосы на колпаке-бёрке безвольно повисшего на руках спешившихся бостанджи янычара – сорок вторая орта джамаата [1]
Закрыть
, – оглянулся на прочих коленопреклонённых янычар и, не найдя среди них ни одного с офицерским кушаком – значит, рядовые сами по себе бесконтрольно шатаются, Дамир холодно закончил: Орта – полк, джамаат – “обычная” часть янычарского корпуса, состоящая из 101 орты, бёлюк – 61 орта личной гвардии султана, секбаны – 34 так называемых ”охотничьих” орты боевого охранения.
– Его командира найти и отрубить голову за леность к своим обязанностям.
Бостанджи исполнят приговор мгновенно и в точности, в этом Дамир не сомневался. И, отпустив повод, тронул каблуками вздымающийся бока нетерпеливо пляшущего на месте разгорячённого жеребца, позволяя ему тут же сорваться в галоп.
Поздней осенью даже на берегах Стамбула поднимались пронизывающие ветры, но здесь в бьющем в лицо стылом ветре Дамиру почудился запах снега. Ожидаемо, но очень, очень плохо. Пока стояла сухая достаточно тёплая погода – надолго ли? Его солдаты могли воевать зимой, но для этого следовало заранее занять выгодные позиции, пока пушки не начали увязать в непролазной грязи или снежных заносах, а лошади не ломали ноги на обледенелых дорогах. А линии снабжения армии, которая не таскает за собой огромный обоз, – острейшая проблема зимой...
По-хорошему, войска следовало уводить отсюда, уводить немедленно. Зимовать на рубежах обороны нельзя: отдыхающая и восстанавливающаяся сейчас армия превратится в праздную и стычки с местным населением, как та, что Дамир наблюдал только что, но уже кровавые, превратятся в обыденность. И он не был уверен, что ему хватит власти удержать в узде продавшихся шайтанам от безделья янычар, башибузуков и азапов [2]
Закрыть
. А гяуры воспользуются ситуацией, в этом можно не сомневаться. Башибузуки и азапы – в отличие от профессиональных военных янычар (пехота) и сипахов (кавалерия), нерегулярные части османской армии.
Уходить... Дамир ещё не добился целей, которые поставил для себя в этом походе. Добьётся ли? Знать бы, как реагирует на его маневры враг!
А врагом для него являлся вовсе не король Вацлав.
Гомон и запах многотысячного лагеря был слышен издалека. На патрульные разъезды его отряд налетел загодя, лазутчики к лагерю близко подойти не смогли бы. По привычке Дамир также глянул на караулы: на месте, не ворон считают. Тамам.
По мере продвижения к центральному шатру с полумесяцем на алеме на лагерь волнами падала тишина: до возведённого в закон молчания Топкапы ещё далеко, но тоже неплохо. Значит, не только царедворец, но даже простой воин достаточно уважает покой своего повелителя, чтобы безмолвствовать в его присутствии.
К подобным признакам Дамир относился с особой чуткостью: любой из воинов должен без раздумий и вопросов идти туда, куда он скажет. Уважать и почитать. Предки гвардию и даже секбанов распустили, дали почувствовать свою зависимость от кончиков их ятаганов, и теперь шаг за шагом Дамиру приходилось скручивать своих дражайших “овечек” в бараний рог.
Пастух из него так себе. Неласковый.
Но стадо пока терпело. И блеяло только по специальной барабанной дроби.
Однако всё изменится, стоит ему проиграть хотя бы одну битву. “Овечки” превратятся в кровожадных волков.
На военный совет Дамир всё же опоздал, и созванным командирам пришлось ждать его у входа в шатёр. Время, судя по повышенным голосам и покрасневшим в гневе лицам, те тратили на переругивания и споры.
Ничего нового под луной. “И хитрили они, и хитрил Аллах, но Аллах – Наилучший из хитрецов”.
Однако сии хитрецы воздаяние получат уже здесь, на земле.
Дамир молча прошёл меж склонившихся военачальников, вошёл под тяжёлый полог шатра, тут же одёрнутый телохранителями-бостанджи, всё там же молча сбросил на руки слуг заляпанный грязью плащ и одеревеневшие перчатки, позволил стянуть провонявшие едким конским потом сапоги с высокими голенищами, отстегнуть наручи и перевязь, омыл в споро поданном тазу с розовой водой запылённое лицо, отёрся и лишь потом разрешил чаушу:
– Пусть войдут.
В его присутствии спор продолжился, но уже гораздо тише. Утомлённый дальней дорогой Дамир сидел, цедил из поданной золотой чаши – видел бы сей харам имам Абдалла! – по глотку прохладную воду и внимательно слушал.
– Мы не должны останавливаться! – горячился, дёргая себя за бороду, визирь Дамат Сулейман-паша. Султан Мурад, отец Дамира, когда-то отдал этому жирному барану в жёны дочь и в качестве зятя государя Сулейман-паша с тех давних пор лишь набрал власти и богатства. Жизнью единокровной сестры Дамир не интересовался, но, по шёпотом передаваемым слухам, та меняла любовников едва ли не каждую луну, мужу дала ту же свободу и поддерживала одним своим существованием. И Дамир даже не знал, кого из сей славной супружеской четы ему хочется первым отправить на плаху. А ведь не отправься он лично в поход, именно Дамат Сулейман-паша как второй визирь Дивана должен был стать сераскером, командующим войсками. Помилуй Всевышний. – Мы должны окончательно разгромить армию короля и выйти к столице главного врага правоверных, к Золотому яблоку!
– И кем вы, почтенный Сулейман-паша, собираетесь штурмовать Вену? – мрачно осведомился янычар-ага Ахмед. – Кавалерией? Или пехотинцами в лёгком доспехе?
– Артиллерии – нет, – лаконично подтвердил начальник Арсенала Хокан Реза-баши.
Артиллерия в действительности была, но в основном лёгкая, а тяжёлая – в мизерных для основательного Резы-баши количествах. Армию Дамир предпочитал маневренную, без обоза и тяжёлых неповоротливых пушек, – в этом заключалась одновременно её сила и слабость. Но что бы там ни думал Сулейман-паша, Дамир отправлялся в Земли Войны вовсе не штурмовать города. Тем более – Вену. В отличие от блистательных предков, его амбиции не простирались дальше желания сохранить то, что он получил по наследству, и в свою очередь передать сыну страну, которую не надо удерживать от развала железными тисками.
– Хранимая Аллахом столица светлейшего султана, Стамбул, – низкий поклон в сторону Дамира – бейлербей Румелии [3]
Закрыть
всегда осторожен и вежлив. В тайных чаяниях своих метил он на пост великого визиря, и чем дальше, тем больше Дамир видел под этими чаяниями твёрдую почву. О своём уме Халил-паша свидетельствовал не только льстивыми словами, но и верными делами, – не взята великим Мехмедом Завоевателем единовременно. Анатолийская крепость была возведена Баязидом Молниеносным за шесть десятилетий до сего славного события. Румелия – европейские провинции Османской империи, от Албании и Греции до Южной Украины. Бейлербей Румелии наравне с визирями входил в Диван.
И все эти шесть десятилетий османы накапливали силы вблизи вражеских территорий, обустраивались, контролировали торговлю врага, и Дамир мысленно согласился с Халил-пашой. Только даже умный бейлербей Румелии не отдавал себе отчёт, насколько османы сейчас далеки от обустройства близ Вены, манящего града Золотого яблока. Уже первая осада Вены более столетия назад показала все проблемы империи, но теперь визири, улемы, паши и аги настойчиво толкают его на вторую, хотя за столетие гяуры стали сильнее, а османы – слабее.
Иногда Дамир ощущал себя зрячим среди слепцов, а иногда – безумцем среди рассудительных. И лишь несколько человек, то ли столь же зрячих, то ли столь же безумных, помогали ему в мгновения сомнений придерживаться узренного пути.
– Вы трусите, паша! – стукнув кулаком по колену, яростно вскричал молодой Расул Гирей. Сына хана приходилось терпеть только ради полутора десятков тысяч всадников, которых согласно вассальной присяге выставляли крымчаки. После уничтожения валахами корпуса акынджи выбор летучих отрядов для османской армии стал непозволительной роскошью. – Гяуры побегут от одного вида могучей армии правоверных под знамёнами Пророка и Османов!
Но какой бы горячечный бред сейчас ни выкрикивал Расул, дураком крымчак лишь прикидывался. И Дамир всегда держал в уме тот факт, что по старому договору именно Гиреи после пресечения династии Османов – полноправные наследники империи. А с наследниками у Османов сейчас беда – его отец и эпидемия тифа постарались.
Несколько голосов осторожно поддержали Расула. Но вот командир пехотинцев-капыкулы Юсуф-баши, чьё мнение Дамира действительно интересовало, безмолвно и хмуро рассматривал расстеленную на полу огромную карту, на которой были расставлены искусно вырезанные фигурки, обозначающие войска османов и посполитской унии, реки и леса, крепости и города. И, судя по всему, Юсуф-баши особое внимание уделял именно тому месту, откуда только что вернулся Дамир. У него схожие опасения? С сердаром капыкулу однозначно стоит поговорить отдельно.
– Доводы всех почитаемых военачальников столь блестящи и неопровержимы, сколь же противоречивы, – негромко и осторожно осмелился вступить в дискуссию Анатолийский бейлербей, – что лишь высокочтимый придворный астролог, читающий в небесах, словно в книге, знамения Аллаха, может подсказать повелителю, к кому угоднее склонить ухо и сердце.
“Ах ты ж пронырливый сын ишака и верблюдицы!” – невольно восхитился про себя Дамир. Знал ведь, шельма, кто именно придворному астрологу помогал читать знамения небес. Отрешённый от дел земных Садуллах-ходжа был учёным и поэтом-суфием, но никак не прорицателем. Политики чурался, но за возможность дальше за государственный счёт под покровительством султана заниматься исследованиями иногда превращал свою обсерваторию в кабинет астролога. Жутко страдал, когда приходилось вслед за повелителем тащиться в поход, однако Дамира душевные муки ученого не волновали: никого, кто умел бы лучше Садуллах-ходжи предсказывать погоду, он не знал. И в отличие от расположения звёзд, погода действительно могла принести в битве победу или поражение. Поэтому вместе с придворным астрологом на специальной повозке под охраной везли и его оптику. Однако не всех предсказания астролога убеждали. Ожидаемо поднялся гомон. И его словно нож масло взрезал мягкий негромкий голос Фархада, до этого с тонкой полуулыбкой спокойно следившего за перебранкой, в которую превратился военный совет:
– Целиком и полностью разделяю мнение высокочтимого Огуз-паши. Простые смертные предложили на суд светлейшего повелителя свои думы. Теперь, возможно, знамение Аллаха облегчит выбор или укажет великому султану новый путь.
Молочный брат и ближайший друг командовал всеми шестью белюками регулярной кавалерии, а также конной армейской разведкой, и это являлось для Дамира лучшей гарантией, что ходящая в народе присказка “всадники не бунтуют” останется правдивой и дальше. Ещё Фархад славился своим умением высказываться так, что даже заклятые враги не могли возразить без риска самим оказаться записанными в святотатцы и смутьяны. Обычно Сулейман-паша багровел, хватал воздух ртом, выпучивал глаза, но слов не находил, сейчас же – лишь с покачиванием головы горестно вновь рванул окладистую бороду.
Прекрасно. А у Фархада определённо есть какие-то сведения.
Спрятавший довольную усмешку Дамир повёл рукой с кубком в нарочито утомлённом жесте. Мгновенно воцарилась абсолютная тишина. Между собой уважаемые паши и аги могли собачиться сколько угодно, но не тогда, когда говорит султан.
– Тамам. Пусть сопровождающий нас астролог произведёт расчёты и составит таблицы. А пока вы свободны, эфенди.
Не глядя больше на пятящихся к выходу военачальников, Дамир встал и из приёмной прошёл дальше, в жилую часть шатра, прямо в опочивальню-личный кабинет. Коротким движением пальцев отпустил ждущих там слуг, подошёл к стоящему в углу простому походному столу и опустился на складной табурет рядом. Внимательно посмотрел на закрытую книгу для записей, которую перед отъездом оставил на столе, и хмыкнул. Волосок, который он проложил между страниц, исчез.
Тот, кто посмел открыть его записи, должен являться страстным поклонником поэзии Низами и Навои. Иначе совершенно зря пожертвовал жизнью ради удовольствия прочитать несколько стихотворений.
В том, что найдёт излишне любопытного слугу, Дамир не сомневался. Он давно заподозрил, что Сулейман-паша излишне осведомлён о его жизни. Дамир даже успел прикинуть список для допросов, когда наконец вернулся Фархад – должно быть, удостоверялся, что лишних ушей поблизости не осталось. Но заговорил подхвативший ещё один походный табурет и поставивший вплотную к столу молочный брат всё равно тихо, причём на фарси: это в стенах Топкапы встроены фонтанчики, защищающие от прослушивания, походный шатёр не мог похвастаться такими удобствами. Слуги где-то рядом, за двумя пологами, таскают горячую воду в бадью и готовят чистую одежду, а отрезать им языки Дамир в своё время посчитал излишним и порой об этом жалел.
Как сейчас. Подумать только, султан с пашой таятся, словно заговорщики.
– Как съездил, мой султан?
– Без радостных вестей, – столь же тихо отозвался Дамир. – Я не увидел, где зацепиться. Укрыться негде. Упустим этот мост, положим на том берегу половину армии.
– Но и оборонять его против тяжёлой артиллерии, по сути, некем, – задумчиво прищурившись, протянул Фархад.
– При таких раскладах выдвигаться дальше нельзя, – согласился Дамир. Что оставаться здесь в зиму тоже нельзя и надо искать какие-то другие варианты, говорить не стал – и так понятно. – А у тебя что?
Усмехнувшийся друг неопределённо повёл рукой в воздухе. Словно сомневаясь, как охарактеризовать свои вести.
– Проехался с делия по нашим возможным маршрутам, искал засады. Первая – чепуха, местные гайдуки. Элементарный подкоп, заложен бочонок с порохом и селитрой, протянут шнур. Я даже сомневаюсь, что они рассчитывали на точный взрыв. Скорее всего, основной упор делали на последующую сабельную атаку. Отловил сброд, развешал на деревьях. А вот вторая… Всё очень продумано. Укреплений с дороги не видно, я их нашел лишь потому, что сам бы выбрал это место для нападения. Там небольшие скалы, с которых удобно обстреливать местность, будучи практически неуязвимым. В скалах спрятали ручные мортиры, а на подступах устроили несколько хитроумных ловушек. Человека три-четыре смогли бы перебить отряд в двадцать раз больше. Мортиры испортили, и я оставил там наблюдателей. Устроивших засаду они всё же, видимо, спугнули, но зато перехватили решившего проскочить коротким путём гонца. Который вёз... это.
Гонец вряд ли выжил после встречи с людьми Фархада, потому что лёгшее на стол перед Дамиром письмо в нескольких местах оказалось залито кровью и порвано. Но одного взгляда на сломанную печать хватало, чтобы понять, насколько ценную добычу принесли разведчики.
И Дамир впился нетерпеливым взглядом в загадочного улыбающегося друга.
– Перевели, расшифровали?
– Да, мой султан, – по-кошачьи довольно сверкнул тот ореховыми глазами. – Если кратко, то Ватикан всё же назвал цену за разрешение на брак Вацлава с племянницей и эту цену уплатили.
