Когда состоится венчание, мы не знаем, там как раз испорченный фрагмент. Упоминаются дорога, рейтары и эрцгерцог Фердинанд – видимо, именно его отрядили сопровождать сестру.
Эрцгерцог, с войсками выдвигающийся на территорию Речи Посполитой... Дамир почувствовал, как против воли в крови разливается торжество пополам с предвкушением. И едва слышно, на выдохе, одними губами спросил:
– Неужели Габсбурги клюнули?
Чуть улыбнувшийся друг не ответил, лишь почтительно склонил перед ним голову. Этот план они придумали вместе, но Фархад всегда был против столь опасной авантюры. Но пока всё шло именно так, как задумал Дамир. Теперь надо заманить императора в ловушку глубже. Тогда даже иблисов мост больше не будет проблемой.
– Ты знаешь, как поедет эрцгерцог?
– Нет, – фыркнул Фархад, поймал разочарованный взгляд Дамира и с обнажившей зубы хищной усмешкой добавил:
– Но я знаю, в какой деревне назначена встреча с поляками.
Матушка всегда отличалась отменной выдержкой даже в приступах злости, служанок за провинности хлестала по щекам невозмутимо, с холодно сжатыми тонкими губами и безмятежным взглядом. За всю жизнь Марианна всего два-три раза слышала, чтобы матушка повысила голос. Но никогда – на мужа. Даже представить подобное немыслимо.
Было немыслимо.
Потому что сейчас Марианна стояла, ни жива ни мертва, в приёмной перед кабинетом штатгальтера и слушала, как матушка кричала на отца.
Из-за неё.
Пресвятая Дева Мария, Всемилостивая Заступница!..
Деревянные двери оказались слишком тонки, чтобы заглушить голос штатгальтерин, и вместе с Марианной каждое слово слышали белые от ужаса гофмейстер, секретарь, фрейлина матушки и оба стоящих навытяжку у дверей лакея.
– Чтобы моя дочь, как простолюдинка... Хуже простолюдинки! Явилась к жениху в одном платье! Не бывать сему позору! ...Вы кто: брат императора или разорившийся купец?! Нет, она поедет к жениху как полагается, со свитой и обозом с приданным! ...мне не интересны! У меня ещё две дочери на выданье! Хотите, чтобы их тоже коснулся позор сестры?! ...А почему не босой?! О, уверена, при польском дворе прекрасно примут новую королеву, у которой нет даже собственной простыни!
Ответы отца разобрать не получалось, но вдруг раздался женский вскрик... и воцарилась тишина. Минуты тяжёлого безмолвия тянулись бесконечно долго, все они, замершие в приёмной, боялись шевельнуться, поднять друг на друга взгляд, даже вдохнуть полной грудью.
Звук колокольчика показался Марианне оглушительным набатом.
Отец требовал к себе.
– Поднимитесь, – после промедления, словно оценив со всех сторон глубину и правильность реверанса, в который села Марианна, холодно разрешил он. Штатгальтер в уверенной расслабленной позе сидел в кресле подле окна, матушка... мама со скрещенными у живота руками и низко опущенной головой, но прямой, словно жердь, спиной стояла поодаль у стены. Быстро покосившаяся на неё Марианна тут же поспешно потупилась и с трудом сглотнула вставший в горле ком. Сейчас она перед собой видела лишь наборной рисунок паркета – дуб и ясень, – но перед мысленным взором почему-то стояла выхваченная взглядом ещё от дверей кабинета деталь: тёмно-синяя атласная лента, которой ниже колен были подвязаны штаны отца. Совершеннейшая, невозможная чепуха, но Марианна словно воочию видела перед собой эту подвязку, во всех подробностях, от переливчатого блеска атласа на обхвате до кокетливого изгиба банта, закреплённого алмазной застёжкой.
– Вы отправитесь в путь послезавтра на рассвете, – донёсся до неё сухой голос отца. – Налегке, ваши свита и обоз двинутся следом. Вы обязаны прибыть к жениху как можно быстрее и за каждый час промедления в пути по вашей вине будете строго наказаны.
“А кто накажет? – неожиданно подумалось Марианне. – Вас рядом уже не будет. Кто ещё посмеет поднять на меня руку без вашего дозволения? Жених? Но если я опоздаю... останется ли жених?”
Мысль вышла совершенно крамольная, но очень, очень-очень, просто невероятно заманчивая, и чтобы не выдать её даже сбившимся дыханием, Марианна ровно отозвалась:
– Как прикажете, отец.
– Ко двору короля Вацлава в качестве полномочного посланника прибудет рейнграф Зельм. Приказываю во всём слушаться его.
“Вот кто уполномочен наказывать меня, – догадалась Марианна, – уполномочен самим императором”.
– Как вам будет угодно, отец.
Пронзающий внимательный взгляд штатгальтера она чувствовала всей кожей, и едва удерживала на лице спокойное почтительное выражение. Испытание молчаливым разглядыванием длилось бесконечно долго, и в какой-то момент Марианне даже почудилось, что отец ясно, словно поднеся вплотную свечу, увидел всё: и её непокорность, и её коварные замыслы. Ей нестерпимо захотелось пасть на колени и молить о пощаде. Только не нянюшка и Берта, только не Гром!.. Она лучше сама погибнет, чем будет смотреть, как их мучают!
Из последних сил Марианна стояла спокойно, контролируя дыхание, благонравно вперив взгляд в пол. Дуб и ясень, ясень и дуб, светлое и тёмное, тёмное и светлое.
– Желаю вам счастья в замужестве, дочь моя, – наконец безразлично вымолвил отец. – Ступайте с матерью, она должна дать вам наставления.
– Благодарю, отец.
Прощаясь, они с матерью присели в реверансы синхронно, но если у штатгальтерин хватило смелости повернуться к супругу спиной, то Маринна отступала до двери пятясь. Ещё немного, только бы исчезнуть из поля зрения отца!
Миновав вслед за безмолвной матерью приёмную с застывшими каменными истуканами придворными, вышли в продуваемый коварными осенними сквозняками коридор. Марианна невольно зябко повела плечами и тут же бросила опасливый взгляд на мать. Но та ничего не заметила, шла быстро, с по-прежнему неестественно прямой спиной и сложенными на животе руками.
В покоях штатгальтерин было сумрачно из-за задёрнутых штор, резко пахло жжёными перьями, где-то в углу надрывно и неразборчиво причитала любимая матушкина карлица, а в малой приёмной о чём-то шушукались фрейлины, тут же виновато примолкшие при их появлении.
Всё кричало о пришедших в жизнь хозяйки покоев если не бедах, то испытаниях, и Марианна поняла, что в действительности мама повысила голос на отца не из-за неё, она стала лишь поводом, но не причиной.
– Оставьте нас, – резко велела штатгальтерин сиплым, словно простуженным голосом, и склонившиеся фрейлины упорхнули разноцветной шуршащей стайкой.
Не одну ли из них отец?..
Постыдившись додумать мысль до конца, Марианна закусила губу.
– Следуйте за мной, – всё так же хрипло велела матушка и зачем-то прошла в спальню.
В спальне, как и везде в матушкиных покоях, стены были затянуты шпалерами. Но в отличие от жизнерадостных пейзажей с гуляющими среди цветов дамами и кавалерами, которые украшали стены императорского дворца в Вене, для своих покоев штатгальтерин выбрала шпалеры с библейскими сюжетами. Страсти Господни в моленной, Ветхий Завет в столовой и приёмных покоях, притчи Соломоновы в кабинете, Путешествие волхвов здесь, в спальне. Даже балдахин кровати и подушки на кушетках продолжали сюжетное повествование.
В очередной раз глядя на светлые одухотворённые лица восточных мудрецов в цветастой вычурной одежде, поклоняющихся Младенцу, Марианна почувствовала себя ужасной грешницей и украдкой вздохнула.
Матушка же опустилась на пуф возле туалетного стола – французскую моду принимать посетителей в неглиже во время утреннего марафета родители считали развратом, поэтому туалетный столик стоял не в будуаре, а здесь, в спальне – и, не глядя на Марианну, сухо произнесла:
– Мой материнский долг требует наставить дочь относительно супружеской жизни.
Садиться Марианне не предложили, поэтому она стояла посреди комнаты на пушистом персидском ковре и мечтала провалиться сквозь землю и оказаться там, на обратной стороне, у антиподов.
Не нужны ей никакие наставления, ей вообще никакое замужество не нужно!
– Когда муж войдёт в спальню, ляжете на кровать, задерёте рубаху до талии и раздвинете ноги, – своим странно-хриплым голосом матушка говорила ровно, совершенно безэмоционально. – Делайте всё, что прикажет муж. Терпите молча... не сопротивляйтесь, иначе будет хуже, много хуже. Во время исполнения супружеского долга молитесь Святой Анне о скором зачатии – когда понесёте, муж прекратит к вам приходить практически на год. Лучше выбирайте повивальных бабок, опрятных и опытных, акушеры в фаворе могут и вас, и дитя отправить к Престолу Господню. Кормилицу берите здоровую и дебелую, смотрите на зубы и чистоту рук. Но ни в коем случае не позволяйте ей навещать собственных детей, как бы ни молила, – может принести заразу. Если же почувствуете, что истощены родами настолько, что новая беременность может убить вас... – штатгальтерин запнулась, и Марианна догадалась, что сейчас узнает то, чего никогда бы не узнала в любой другой день – но после поступка отца, каков бы он ни был, мама скажет, – ... постарайтесь найти плод лимонного дерева или настой можжевельника и используйте их перед каждой близостью с мужем. Как – к тому времени поймёте. Но главное – не доверяйте свои тайны никому. Любая наперсница может вас предать, любой слуга – продать. Если будете вынуждены обратиться к людям низкого происхождения за деликатной услугой, то их молчание может гарантировать только сталь, но не золото.
Произнеся эти страшные слова, матушка спокойным, размеренным движением достала из мешочка для нюхательных солей на поясе ключ и открыла им стоящую на туалетном столе большую инкрустированную шкатулку. Здесь хранились её личные драгоценности. Откинув крышку, матушка выдвинула нижнее отделение и вынула оттуда чёрный бархатный мешочек, на котором золотом и голубым был искусно вышит герб в виде снопа пшеницы, напоминающий вазу, – Марианна узнала герб рода Ваза, к которому в девичестве принадлежала матушка.
– Возьмите, Марианна, – тяжело велела штатгальтерин, протягивая ей мешочек. Почему-то в её голосе чудились рыдания, хотя он был, как и прежде, сух и ровен. – Ваша бабка завещала это передать моей старшей дочери, а вы передадите своей. Наденьте на свадьбу.
С коротким книксеном приняв мешочек, Марианна с молчаливого позволения матушки потянула тесёмки – и на ладонь ей легло роскошное жемчужное ожерелье в три нити с невероятной по красоте подвеской в виде лебедя. Тело птицы – огромная посеребрённая жемчужина; крылья, голова и гнездо – эмаль на золоте, бриллианты и рубины. Даже сейчас, после умаления жемчужной лихорадки, это ожерелье стоило очень, очень дорого, а во времена её бабки оно считалось, верно, баснословным богатством.
– Благодарю вас, матушка.
Штатгальтерин внезапно посмотрела на неё практически с отвращением и хлёстко спросила:
– “Благодарю”, “слушаюсь” – это и всё, на что вы способны? О, вы точно будете счастливы в браке!
И зашлась странным, словно каркающим смехом. От этих звуков по коже Марианны пробежали нехорошие мурашки.
– Нет, матушка, – по совпадению она ответила, как чувствовала, на оба вопроса. – Какова цель моего замужества? Ради чего столь поспешный отъезд?
– Земли, – устало и как-то обречённо обронила штатгальтерин, – власть и земли – всё, что нужно мужчинам. “Пусть другие воюют, ты же, счастливая Австрия, заключай браки,” – слышали такое? Что ж, ваш муж будет воевать, но этот брак принесёт новые земли императору.
– Но как так? – не поняла Марианна. – Почему – императору? Разве это не оборонительный союз против османов?
Штатгальтерин посмотрела на неё как на неразумнейшую из служанок, сжала белёсые губы, затем утомлённо махнула рукой.
– Оставьте меня одну. Ступайте собираться.
И отвернулась к зеркалу, показывая, что разговор окончен. А Маринна, прижимая драгоценный бархатный мешочек к груди, побежала обратно к себе.
Разговор с матушкой привёл её в панику. Но соображала Марианна на удивление чётко, словно олениха, рассчитывающая путь к спасению из силков охотников. Не вызывая Берту – она добра, но склонна к болтовне, –переодеться в амазонку. Прокрасться в конюшни, оседлать Грома. Седло тяжёлое, но она уже не раз и не два это делала, справится. Удила... вставит, Гром позволит. Аккуратно выехать за ворота, хорошо бы обернуть копыта – чем? – потом их не догонят. Обитель клариссинок [1]
Руки Марианны даже не дрожали, когда она самостоятельно шнуровала на груди амазонку, когда прятала в пояс ожерелье, когда собирала узелок с рубахой, гребнем и парой накопленных монет. Порвала одну из нижних юбок на лоскуты, переобулась, аккуратно с узелком выскользнула за дверь...
За внешней дверью коридора, объединяющего все четыре её комнатки, дежурили двое дворян из свиты отца, о чём-то болтали, прислонившись плечами к стене. Старший из них, кажется, звали его барон Целль, рванул шляпу при её появлении, обозрел цепким холодным взглядом и из поклона почтительно осведомился:
– Собрались на прогулку, Ваше Королевское Высочество? Для нас будет честью сопровождать вас.
Марианна молча захлопнула перед собой дверь и слепо, по одной лишь памяти тела, вернулась обратно в свою комнату, прямо в амазонке села на кровать и сухими, словно запорошенными пылью глазами, уставилась на противоположную стену.
Отец не обманулся её послушанием.
Надо искать другой выход. Вернуться к первоначальному плану и придумать, как расстроить брак.
Ах, если бы у неё было хоть немногим больше времени!..
Все пожитки Марианны пришлось уместить в один сундук, причём большую его часть занимало свадебное платье, в котором почти два десятилетия назад вступила в замужнюю жизнь одна из её тёток. Платье ещё следовало подогнать по фигуре – тётка была выше и немного полнее Марианны, – но с этим швеи легко справятся за ночь. Если, конечно, им эту ночь дадут. Сбоку в сундуке примостилось два самых простых платья: одно – дорожное, одно – повседневное, несколько пар нижних юбок, чулки, чепцы, хлопковые нательные рубашки и одна роскошная кружевная – для первой брачной ночи. Вуали, шляпу и пару башмаков уложили под сидения кареты, чем оказалась определённо недовольны обе сопровождающие Марианну дамы, вынужденные потесниться со своими коробками: флойлайн-гофместерин Мария Эрнестина Ульфштадт, отвечающая за поведение незамужних девушек при дворе штатгальтерин, а потому по любому поводу зыркающая на Марианну с привычной строгостью, и супруга присланного за королевской невестой магната пани Илона Браницкая.
Как держаться с этой женщиной, Марианна не знала – чувствовала, что отчего-то сильно не нравится пани. Понимала, что ради информации ей стоит очаровать пани Браницкую, но не представляла, как. Не знала даже определённо, как правильно к ней обращаться.
Эрцгерцог, с войсками выдвигающийся на территорию Речи Посполитой... Дамир почувствовал, как против воли в крови разливается торжество пополам с предвкушением. И едва слышно, на выдохе, одними губами спросил:
– Неужели Габсбурги клюнули?
Чуть улыбнувшийся друг не ответил, лишь почтительно склонил перед ним голову. Этот план они придумали вместе, но Фархад всегда был против столь опасной авантюры. Но пока всё шло именно так, как задумал Дамир. Теперь надо заманить императора в ловушку глубже. Тогда даже иблисов мост больше не будет проблемой.
– Ты знаешь, как поедет эрцгерцог?
– Нет, – фыркнул Фархад, поймал разочарованный взгляд Дамира и с обнажившей зубы хищной усмешкой добавил:
– Но я знаю, в какой деревне назначена встреча с поляками.
ГЛАВА 3
Матушка всегда отличалась отменной выдержкой даже в приступах злости, служанок за провинности хлестала по щекам невозмутимо, с холодно сжатыми тонкими губами и безмятежным взглядом. За всю жизнь Марианна всего два-три раза слышала, чтобы матушка повысила голос. Но никогда – на мужа. Даже представить подобное немыслимо.
Было немыслимо.
Потому что сейчас Марианна стояла, ни жива ни мертва, в приёмной перед кабинетом штатгальтера и слушала, как матушка кричала на отца.
Из-за неё.
Пресвятая Дева Мария, Всемилостивая Заступница!..
Деревянные двери оказались слишком тонки, чтобы заглушить голос штатгальтерин, и вместе с Марианной каждое слово слышали белые от ужаса гофмейстер, секретарь, фрейлина матушки и оба стоящих навытяжку у дверей лакея.
– Чтобы моя дочь, как простолюдинка... Хуже простолюдинки! Явилась к жениху в одном платье! Не бывать сему позору! ...Вы кто: брат императора или разорившийся купец?! Нет, она поедет к жениху как полагается, со свитой и обозом с приданным! ...мне не интересны! У меня ещё две дочери на выданье! Хотите, чтобы их тоже коснулся позор сестры?! ...А почему не босой?! О, уверена, при польском дворе прекрасно примут новую королеву, у которой нет даже собственной простыни!
Ответы отца разобрать не получалось, но вдруг раздался женский вскрик... и воцарилась тишина. Минуты тяжёлого безмолвия тянулись бесконечно долго, все они, замершие в приёмной, боялись шевельнуться, поднять друг на друга взгляд, даже вдохнуть полной грудью.
Звук колокольчика показался Марианне оглушительным набатом.
Отец требовал к себе.
– Поднимитесь, – после промедления, словно оценив со всех сторон глубину и правильность реверанса, в который села Марианна, холодно разрешил он. Штатгальтер в уверенной расслабленной позе сидел в кресле подле окна, матушка... мама со скрещенными у живота руками и низко опущенной головой, но прямой, словно жердь, спиной стояла поодаль у стены. Быстро покосившаяся на неё Марианна тут же поспешно потупилась и с трудом сглотнула вставший в горле ком. Сейчас она перед собой видела лишь наборной рисунок паркета – дуб и ясень, – но перед мысленным взором почему-то стояла выхваченная взглядом ещё от дверей кабинета деталь: тёмно-синяя атласная лента, которой ниже колен были подвязаны штаны отца. Совершеннейшая, невозможная чепуха, но Марианна словно воочию видела перед собой эту подвязку, во всех подробностях, от переливчатого блеска атласа на обхвате до кокетливого изгиба банта, закреплённого алмазной застёжкой.
– Вы отправитесь в путь послезавтра на рассвете, – донёсся до неё сухой голос отца. – Налегке, ваши свита и обоз двинутся следом. Вы обязаны прибыть к жениху как можно быстрее и за каждый час промедления в пути по вашей вине будете строго наказаны.
“А кто накажет? – неожиданно подумалось Марианне. – Вас рядом уже не будет. Кто ещё посмеет поднять на меня руку без вашего дозволения? Жених? Но если я опоздаю... останется ли жених?”
Мысль вышла совершенно крамольная, но очень, очень-очень, просто невероятно заманчивая, и чтобы не выдать её даже сбившимся дыханием, Марианна ровно отозвалась:
– Как прикажете, отец.
– Ко двору короля Вацлава в качестве полномочного посланника прибудет рейнграф Зельм. Приказываю во всём слушаться его.
“Вот кто уполномочен наказывать меня, – догадалась Марианна, – уполномочен самим императором”.
– Как вам будет угодно, отец.
Пронзающий внимательный взгляд штатгальтера она чувствовала всей кожей, и едва удерживала на лице спокойное почтительное выражение. Испытание молчаливым разглядыванием длилось бесконечно долго, и в какой-то момент Марианне даже почудилось, что отец ясно, словно поднеся вплотную свечу, увидел всё: и её непокорность, и её коварные замыслы. Ей нестерпимо захотелось пасть на колени и молить о пощаде. Только не нянюшка и Берта, только не Гром!.. Она лучше сама погибнет, чем будет смотреть, как их мучают!
Из последних сил Марианна стояла спокойно, контролируя дыхание, благонравно вперив взгляд в пол. Дуб и ясень, ясень и дуб, светлое и тёмное, тёмное и светлое.
– Желаю вам счастья в замужестве, дочь моя, – наконец безразлично вымолвил отец. – Ступайте с матерью, она должна дать вам наставления.
– Благодарю, отец.
Прощаясь, они с матерью присели в реверансы синхронно, но если у штатгальтерин хватило смелости повернуться к супругу спиной, то Маринна отступала до двери пятясь. Ещё немного, только бы исчезнуть из поля зрения отца!
Миновав вслед за безмолвной матерью приёмную с застывшими каменными истуканами придворными, вышли в продуваемый коварными осенними сквозняками коридор. Марианна невольно зябко повела плечами и тут же бросила опасливый взгляд на мать. Но та ничего не заметила, шла быстро, с по-прежнему неестественно прямой спиной и сложенными на животе руками.
В покоях штатгальтерин было сумрачно из-за задёрнутых штор, резко пахло жжёными перьями, где-то в углу надрывно и неразборчиво причитала любимая матушкина карлица, а в малой приёмной о чём-то шушукались фрейлины, тут же виновато примолкшие при их появлении.
Всё кричало о пришедших в жизнь хозяйки покоев если не бедах, то испытаниях, и Марианна поняла, что в действительности мама повысила голос на отца не из-за неё, она стала лишь поводом, но не причиной.
– Оставьте нас, – резко велела штатгальтерин сиплым, словно простуженным голосом, и склонившиеся фрейлины упорхнули разноцветной шуршащей стайкой.
Не одну ли из них отец?..
Постыдившись додумать мысль до конца, Марианна закусила губу.
– Следуйте за мной, – всё так же хрипло велела матушка и зачем-то прошла в спальню.
В спальне, как и везде в матушкиных покоях, стены были затянуты шпалерами. Но в отличие от жизнерадостных пейзажей с гуляющими среди цветов дамами и кавалерами, которые украшали стены императорского дворца в Вене, для своих покоев штатгальтерин выбрала шпалеры с библейскими сюжетами. Страсти Господни в моленной, Ветхий Завет в столовой и приёмных покоях, притчи Соломоновы в кабинете, Путешествие волхвов здесь, в спальне. Даже балдахин кровати и подушки на кушетках продолжали сюжетное повествование.
В очередной раз глядя на светлые одухотворённые лица восточных мудрецов в цветастой вычурной одежде, поклоняющихся Младенцу, Марианна почувствовала себя ужасной грешницей и украдкой вздохнула.
Матушка же опустилась на пуф возле туалетного стола – французскую моду принимать посетителей в неглиже во время утреннего марафета родители считали развратом, поэтому туалетный столик стоял не в будуаре, а здесь, в спальне – и, не глядя на Марианну, сухо произнесла:
– Мой материнский долг требует наставить дочь относительно супружеской жизни.
Садиться Марианне не предложили, поэтому она стояла посреди комнаты на пушистом персидском ковре и мечтала провалиться сквозь землю и оказаться там, на обратной стороне, у антиподов.
Не нужны ей никакие наставления, ей вообще никакое замужество не нужно!
– Когда муж войдёт в спальню, ляжете на кровать, задерёте рубаху до талии и раздвинете ноги, – своим странно-хриплым голосом матушка говорила ровно, совершенно безэмоционально. – Делайте всё, что прикажет муж. Терпите молча... не сопротивляйтесь, иначе будет хуже, много хуже. Во время исполнения супружеского долга молитесь Святой Анне о скором зачатии – когда понесёте, муж прекратит к вам приходить практически на год. Лучше выбирайте повивальных бабок, опрятных и опытных, акушеры в фаворе могут и вас, и дитя отправить к Престолу Господню. Кормилицу берите здоровую и дебелую, смотрите на зубы и чистоту рук. Но ни в коем случае не позволяйте ей навещать собственных детей, как бы ни молила, – может принести заразу. Если же почувствуете, что истощены родами настолько, что новая беременность может убить вас... – штатгальтерин запнулась, и Марианна догадалась, что сейчас узнает то, чего никогда бы не узнала в любой другой день – но после поступка отца, каков бы он ни был, мама скажет, – ... постарайтесь найти плод лимонного дерева или настой можжевельника и используйте их перед каждой близостью с мужем. Как – к тому времени поймёте. Но главное – не доверяйте свои тайны никому. Любая наперсница может вас предать, любой слуга – продать. Если будете вынуждены обратиться к людям низкого происхождения за деликатной услугой, то их молчание может гарантировать только сталь, но не золото.
Произнеся эти страшные слова, матушка спокойным, размеренным движением достала из мешочка для нюхательных солей на поясе ключ и открыла им стоящую на туалетном столе большую инкрустированную шкатулку. Здесь хранились её личные драгоценности. Откинув крышку, матушка выдвинула нижнее отделение и вынула оттуда чёрный бархатный мешочек, на котором золотом и голубым был искусно вышит герб в виде снопа пшеницы, напоминающий вазу, – Марианна узнала герб рода Ваза, к которому в девичестве принадлежала матушка.
– Возьмите, Марианна, – тяжело велела штатгальтерин, протягивая ей мешочек. Почему-то в её голосе чудились рыдания, хотя он был, как и прежде, сух и ровен. – Ваша бабка завещала это передать моей старшей дочери, а вы передадите своей. Наденьте на свадьбу.
С коротким книксеном приняв мешочек, Марианна с молчаливого позволения матушки потянула тесёмки – и на ладонь ей легло роскошное жемчужное ожерелье в три нити с невероятной по красоте подвеской в виде лебедя. Тело птицы – огромная посеребрённая жемчужина; крылья, голова и гнездо – эмаль на золоте, бриллианты и рубины. Даже сейчас, после умаления жемчужной лихорадки, это ожерелье стоило очень, очень дорого, а во времена её бабки оно считалось, верно, баснословным богатством.
– Благодарю вас, матушка.
Штатгальтерин внезапно посмотрела на неё практически с отвращением и хлёстко спросила:
– “Благодарю”, “слушаюсь” – это и всё, на что вы способны? О, вы точно будете счастливы в браке!
И зашлась странным, словно каркающим смехом. От этих звуков по коже Марианны пробежали нехорошие мурашки.
– Нет, матушка, – по совпадению она ответила, как чувствовала, на оба вопроса. – Какова цель моего замужества? Ради чего столь поспешный отъезд?
– Земли, – устало и как-то обречённо обронила штатгальтерин, – власть и земли – всё, что нужно мужчинам. “Пусть другие воюют, ты же, счастливая Австрия, заключай браки,” – слышали такое? Что ж, ваш муж будет воевать, но этот брак принесёт новые земли императору.
– Но как так? – не поняла Марианна. – Почему – императору? Разве это не оборонительный союз против османов?
Штатгальтерин посмотрела на неё как на неразумнейшую из служанок, сжала белёсые губы, затем утомлённо махнула рукой.
– Оставьте меня одну. Ступайте собираться.
И отвернулась к зеркалу, показывая, что разговор окончен. А Маринна, прижимая драгоценный бархатный мешочек к груди, побежала обратно к себе.
Разговор с матушкой привёл её в панику. Но соображала Марианна на удивление чётко, словно олениха, рассчитывающая путь к спасению из силков охотников. Не вызывая Берту – она добра, но склонна к болтовне, –переодеться в амазонку. Прокрасться в конюшни, оседлать Грома. Седло тяжёлое, но она уже не раз и не два это делала, справится. Удила... вставит, Гром позволит. Аккуратно выехать за ворота, хорошо бы обернуть копыта – чем? – потом их не догонят. Обитель клариссинок [1]
Закрыть
в полудне пути, к ночи доскачет. У клариссинок, конечно, не будет вольности аббатства тётушки Агнесс, у них только нищета и аскеза, но лучше так, чем до конца жизни терпеть насилие от мужа и убивать других людей, чтобы выжить самой. Клариссинки... должны принять. С Ватиканом они не в лучших отношениях, императора боятся мало, ведь терять им нечего, а на жемчужное ожерелье смогут отстроить ещё одну обитель – коллегиальную собственность им принимать дозволено. ветвь Второго (женского) ордена францисканцев, проповедующих нестяжательство
Руки Марианны даже не дрожали, когда она самостоятельно шнуровала на груди амазонку, когда прятала в пояс ожерелье, когда собирала узелок с рубахой, гребнем и парой накопленных монет. Порвала одну из нижних юбок на лоскуты, переобулась, аккуратно с узелком выскользнула за дверь...
За внешней дверью коридора, объединяющего все четыре её комнатки, дежурили двое дворян из свиты отца, о чём-то болтали, прислонившись плечами к стене. Старший из них, кажется, звали его барон Целль, рванул шляпу при её появлении, обозрел цепким холодным взглядом и из поклона почтительно осведомился:
– Собрались на прогулку, Ваше Королевское Высочество? Для нас будет честью сопровождать вас.
Марианна молча захлопнула перед собой дверь и слепо, по одной лишь памяти тела, вернулась обратно в свою комнату, прямо в амазонке села на кровать и сухими, словно запорошенными пылью глазами, уставилась на противоположную стену.
Отец не обманулся её послушанием.
Надо искать другой выход. Вернуться к первоначальному плану и придумать, как расстроить брак.
Ах, если бы у неё было хоть немногим больше времени!..
***
Все пожитки Марианны пришлось уместить в один сундук, причём большую его часть занимало свадебное платье, в котором почти два десятилетия назад вступила в замужнюю жизнь одна из её тёток. Платье ещё следовало подогнать по фигуре – тётка была выше и немного полнее Марианны, – но с этим швеи легко справятся за ночь. Если, конечно, им эту ночь дадут. Сбоку в сундуке примостилось два самых простых платья: одно – дорожное, одно – повседневное, несколько пар нижних юбок, чулки, чепцы, хлопковые нательные рубашки и одна роскошная кружевная – для первой брачной ночи. Вуали, шляпу и пару башмаков уложили под сидения кареты, чем оказалась определённо недовольны обе сопровождающие Марианну дамы, вынужденные потесниться со своими коробками: флойлайн-гофместерин Мария Эрнестина Ульфштадт, отвечающая за поведение незамужних девушек при дворе штатгальтерин, а потому по любому поводу зыркающая на Марианну с привычной строгостью, и супруга присланного за королевской невестой магната пани Илона Браницкая.
Как держаться с этой женщиной, Марианна не знала – чувствовала, что отчего-то сильно не нравится пани. Понимала, что ради информации ей стоит очаровать пани Браницкую, но не представляла, как. Не знала даже определённо, как правильно к ней обращаться.
