Его сердце билось с такой силой, казалось, оно может проломить его грудную клетку. Каждый удар его сердца отзывался ударом в моей груди. Нагнулся к изгибу моей шеи, втягивая запах моей кожи. Я начинала накаляться, как угли на открытом огне.
Он был моим ветром, что распалял, заставлял разгораться до красных углей, обращая в белый пепел, чтобы разлететься по жгучей пустыне рыхлой пылью, оседая на прогретый песок тонким слоем. Прохладный кожаный камзол и тонкая ткань моего нижнего белья была единственной преградой между мной и им.
Налившаяся желанием плоть стала упираться в мою поясницу через ткань его брюк. Дернулась вперед. Не позволил отойти. Шумно втянул воздух над головой. Его рука на моем животе будто окаменела, только сильнее стала вжимать в свою грудь, задевая своим пальцем холодящий камушек в пупке. Быстрым движением руки сорвал белую ткань с моей головы, скидывая эту ненужную вещь на пол к платью. Резко развернул к себе.
Взгляд вспыхнул красным пламенем и резко потух, становясь тяжелым и ощутимым. Удерживает взгляд на припухшей скуле, затем опускается ниже, на шею. Время словно остановилось. Я слышала лишь свое дыхание и шумные удары своего сердца. Его глаза разгорались до ядовитого золота. Оно не грело, оно плавило, разъедало. Растерянно смотрю в его лицо, в котором все черты его лица словно заострились, почернели. Холодные перстни на его руке, неприятно скользнули по ноющей скуле, спустились аккуратно к шее, поглаживая. Каждое его прикосновение словно холодная острая сталь.
– Кто посмел? – осторожно спросил у меня, внимательно всматриваясь в мое лицо, поднимая подбородок своей ладонью.
Он следил за каждой проявляющийся эмоцией на моем лице. Отвернулась от него, скрывая подступающие от стыда слезы. Быстро поднимая платье и льняной платок, что растекся белой лужицей на этом полу. Пыталась надеть на себя непослушную тряпку, но заледеневшие пальцы не слушались, дрожали под его пристальным взглядом.
– Их больше нет, – выдавила я из себя, натянув бледно-розовое платье на тело, крепко вжимая в себя сумку, будто она была кому-то нужна.
Мне было стыдно перед этим мужчиной рассказывать о том, что произошло. И также страшно думать, что могло произойти… если бы не… Запнулась при мысли о трэпте. Он сощурился, хмурясь. Я спешно отвела взор, стушевалась и пожалела, что вообще здесь оказалась, нужно было уйти на окраину города и отсидеться там, а не рваться к самому опасному хищнику в пасть, доказывая себе, что смогу со всем справиться. Разобраться. Но я уже не справлялась… В груди при виде этого мужчины ворошилось что-то совершенно незнакомое. То, что я не должна испытывать к эрну. Такие, как он, отняли у меня семью. А теперь могут отнять у меня и свободу. Все может рухнуть от одного моего неверного шага.
– На колени, – холодно приказал мне. От его тона завибрировали каменные стены, покрываясь ледяными трещинами.
– Дернулась, как от пощечины, непонимающе посмотрела на него. Его будто подменили, нежность и страсть, что была между нами, слетела вмиг, словно капля влаги раздраженно зашипела, испаряясь на раскаленной стали, превращаясь в горячее плотное облако пара.
Сейчас передо мной стоял мэрн – мужчина, перед которым склоняют свои головы, сильный и властный, не принимающий отказа, привыкший подчинять и ломать. Своим тоном он ранил меня, мою гордость, что была уязвима сейчас перед ним. Все внутри меня протестовало, казалось, что от меня отрезают по кусочку моей души, ломают меня и сжигают на открытом огне, смеясь мне в лицо. Так я себя чувствовала сейчас, и так я чувствую себя всегда, когда меня заставляют подчиняться, указывая, где мое место. И нет, это не только гордыня, дурной характер, а что-то более глубокое, то, что сидит в тени, ворочаясь от черной ярости, покрывая мое сердце густой копотью.
Оно не терпит, когда ему велят. Огрызается. Мечется, будто в клетке, пытается вырваться наружу своими острыми иглами. Рвет мне душу, вынуждая на отчаянные поступки. Меня трясло от его надменного тона. Пару минут назад я была готова согласиться стать тенью самой себя, той, кто лишится всего из-за этого мужчины: чести, гордости, обещания брату и самой себе, своего имени... Пожертвовать всем ради него.
Сейчас же я хотела спалить здесь все дотла, если бы только могла... Молча делаю, как велит.
– Кто, – сильные пальцы схватили за подбородок и повернули к себе.
Неотрывно смотрю ему прямо в глаза.
– Не заставляй меня повторять, Амара, – голос его был громким и давящим. Скрытое раздражение читалась в его золотых глазах.
– Ржавый, – так звали одного из них, – вскинула на него яростный взгляд. – Другого не помню, – прошипела ему.
Сосредоточенно кивнул головой, убирая свои руки с моего лица.
– Вашт, – громким и звенящим металлическим тоном мэрн позвал главнокомандующего к себе в покои, отходя к широкой террасе. От его спокойного и давящего голоса веяло холодом.
Тот безмолвно появился, словно ниоткуда. Быстро окинул меня брезгливым высокомерным взглядом и склонился в поклоне перед Верховным.
– Мэрн, – низким хриплым голосом дал о себе знать главнокомандующий.
Повисло тяжёлое молчание, говорящее громче всяких слов. Тишину рассек твердый и уставший голос мэрна, кинувший мне через плечо:
– С тобой тяжелее, чем я предполагал.
Витар повернулся к нам, быстро задержав свой колкий взгляд на мне, затем медленно направился в сторону тэрна, за считанные секунды резким и быстрым движением впился рукой в горло своего главнокомандующего мертвой хваткой, сильно сжимая, поднял его грузное тело над глянцевым полом. Мужчина дернулся и задрожал в его руках, точно тряпичная кукла. Но не произнес ни слова, осознавая свою вину. Красное пламя мэрна вырывающееся через его ладони, стало прожигать тэрна насквозь. Захрипел, захлебываясь кровью.
– Я. Сказал. Следить. За ней. Узнаю, что пренебрегаешь приказами – не посмотрю на твои заслуги. Свободен.
Похолодела от услышанного.
Мэрн отшвырнул его от себя, как ненужный кусок мяса на растерзание голодным шакалам, снова отворачиваясь к террасе, раздраженно вытирая руки о мягкую хлопковую ткань, покрывая ее кровавыми пятнами.
Я едва слышно вскрикнула, когда тэрн Вашт грузно повалился на пол.
Жестокость – обыденность в нашем городе. Мы привыкли к ней. Смотрели смерти в глаза, как она ломает сильных, молодых и детей, разлагает их тела своим тленом. Мы ходим рука об руку с ней. Она облачается в свои мрачные одежды, подбирая сочный наряд к своим искушенным пыткам, из раза в раз, извращаясь сильнее, подбирается к нам со спины, дышит в затылок, отбирает последнее, покрывая нас своим смрадом.
Но мы уже готовы к ней. Готовы протягивать ей свои руки, цепляться за ее шершавые костяшки, лишь бы не мучила и не дразнила, растягивая свои пытки на мучительно–долгие дни, недели, месяцы. Она не так страшна, пока… не вгрызется своей острой пастью в твою глотку, сжирая тебя по кускам, наслаждаясь твоей болью, беспомощностью, опустошением и потерями дорогих для тебя, близких людей.
Ей плевать, кто ты, но мы все знаем, кем она может быть. Разъяренной и безжалостной тварью с бездонными черными глазницами, что рыщет в поисках очередной жертвы, помечая их дома обреченностью, мором, болезнью. Жестокость – последнее, к чему мы не готовы. Меня больше пугало то, что я услышала, и взгляд тэрна, впивающийся в меня у моих ног. В его глазах скрывалось нечто более ужасное, чем сама смерть в самых разных обличиях.
Его бешеные, налитые кровью глаза пугали меня до леденящего ужаса, он убивал во мне всю воинственность, что была пару минут назад. Он обещал мне долгие и всевозможные истязания. Смерть была прекрасной женщиной в моих глазах, в то время как он был безумной гиеной, готовый вцепиться мне в глотку. Запах его паленой кожи вызывал приступы тошноты, как и его обезображенная кожа со следами от руки мэрна на его шее. Мужчина поднялся, шатаясь, и бесшумно скрылся в дверях, как и появился. Витар еще долго всматривался, в солнечные лучи, что прорывались сквозь воздушные ткани. А потом заговорил…
– У меня нет времени на игры, Амара. – он говорил ровно, серьезно. Затем повернулся ко мне.
– Чем больше ты суетишься, тем сильнее привлекаешь к себе внимание. Думаешь, что умнее всех? – он не спрашивал, подчеркивал очевидное. – Не рой себе яму, Амара. Защищаясь, ты провоцируешь меня и привлекаешь к себе ещё больше ненужного тебе внимания.
Мое лицо залило краской оттого как близко он подобрался к правде. Старалась вернуть самообладание и отогнать накатившую панику. Молчать больше не имело смысла.
Поэтому сказала то, что меня волновало:
– Хочу, чтобы вы меня отпустили, – уставилась на него острым взглядом, но на его лице не дернулся ни один мускул.
Но в этом взгляде я уже видела свой ответ… Не отпустит. А хотела ли я этого сама?
Мягкий головокружительный голос, от которого подкосились коленки, прервал мои мысли:
– Сделай то, о чем просил, и я отпущу тебя, – распахнул кожаные перевязи кожаного камзола, оголяя каменную грудь.
Витар подошел к кровати и небрежно скинул его на кровать. Взялся за кожаный ремень, вытягивая его из тонких петель, не сводя с меня своих хитрых глаз. Каждое его движение было легким, гибким, но при этом кричало об опасности. Теперь передо мной предстал мэрн с обнаженным торсом, в кожаных брюках, что еле держались на его узких бёдрах, не спадая. Жар прилил к щекам.
Витар в пару легких шагов оказался рядом со мной. Прямо перед моими глазами тяжело вздымалась его широкая грудь, ало-золотая родовая татуировка словно накалилась, источая жар, пульсировала на его груди, нагреваясь. Хотелось провести по ней рукой. Каждый ее изгиб притягивал. Сдерживала себя, чтобы не пройтись своими кончиками пальцев по туловищу трэпта, что был изображен на ней. Неуловимый запах прохлады навис легким облаком. Перевела взгляд на его мускулистые, смуглые руки. Порывисто отступила назад, понимая, что сорвусь с бешеной скоростью в эту пропасть, сильнее вжимая в себя сумку с материалами.
Но мэрн не позволил мне. Успел поймать мою руку и сжать в своей. Поспешно опустила глаза, и они невольно уперлись туда, где в отсутствие ремня брюки сползли к самой опасной грани. Витар успел поймать выражение моего лица и засмеялся негромким мягким смехом, от которого у меня закружилась голова, а сердце выпрыгивало из груди.
– Мне одеться? – издеваясь, спросил у меня, наклоняя голову набок, ища мой взгляд.
Закусила губу, сдерживая вырывающийся из груди стон разочарования на себя. Он просто загонял меня в угол, как хищник загоняет свою пойманную добычу. Он наслаждался моими тщетными барахтаньями.
С его рук выплескивались огненные языки пламени, он играл с ними кончиками своих пальцев, будто перебирал яркие ленты. Вытянутые в иглы звериные зрачки смотрели прямо в душу, затягивали в свое жидкое золото. Для меня этот бой был заведомо проигран. Его невидимая власть надо мной, как вознесенный меч над моей головой… Рано или поздно он опустится, возможно, даже его рукой. Он это знал… это знала и я. Самоуверенный. Властный. Хладнокровный.
Он расставил для меня свои стальные капканы, а я просто пытаюсь в них не попасться, и в тоже время безумно желаю этого… За свою недолгую жизнь я уже встречала ему подобных. Властных, самодовольных, не принимающих отказа. Моя мать заплатила своей жизнью, утащив за собой моего отца. Один отказ унес две жизни, а другие две сломали. За их речами всегда стояла одна и та же цель.
Я хотела знать заранее, чего хотел от меня мэрн. До того, как выставит мне счет, по которому я не собиралась платить. У всего есть своя цена, и я это отлично знала. Пелена желания спала, распалась мелкой трухой, с привкусом горького разочарования.
Жестокость – обыденность в нашем городе. Мы привыкли к ней. Смотрели смерти в глаза, как она ломает сильных, молодых и детей, разлагает их тела своим тленом. Мы ходим рука об руку с ней. Она облачается в свои мрачные одежды, подбирая сочный наряд к своим искушенным пыткам, из раза в раз, извращаясь сильнее, подбирается к нам со спины, дышит в затылок, отбирает последнее, покрывая нас своим смрадом.
Но мы уже готовы к ней. Готовы протягивать ей свои руки, цепляться за ее шершавые костяшки, лишь бы не мучила и не дразнила, растягивая свои пытки на мучительно–долгие дни, недели, месяцы. Она не так страшна, пока… не вгрызется своей острой пастью в твою глотку, сжирая тебя по кускам, наслаждаясь твоей болью, беспомощностью, опустошением и потерями дорогих для тебя, близких людей.
Ей плевать, кто ты, но мы все знаем, кем она может быть. Разъяренной и безжалостной тварью с бездонными черными глазницами, что рыщет в поисках очередной жертвы, помечая их дома обреченностью, мором, болезнью. Жестокость – последнее, к чему мы не готовы. Меня больше пугало то, что я услышала, и взгляд тэрна, впивающийся в меня у моих ног. В его глазах скрывалось нечто более ужасное, чем сама смерть в самых разных обличиях.
Его бешеные, налитые кровью глаза пугали меня до леденящего ужаса, он убивал во мне всю воинственность, что была пару минут назад. Он обещал мне долгие и всевозможные истязания. Смерть была прекрасной женщиной в моих глазах, в то время как он был безумной гиеной, готовый вцепиться мне в глотку. Запах его паленой кожи вызывал приступы тошноты, как и его обезображенная кожа со следами от руки мэрна на его шее. Мужчина поднялся, шатаясь, и бесшумно скрылся в дверях, как и появился. Витар еще долго всматривался, в солнечные лучи, что прорывались сквозь воздушные ткани. А потом заговорил…
– У меня нет времени на игры, Амара. – он говорил ровно, серьезно. Затем повернулся ко мне.
– Чем больше ты суетишься, тем сильнее привлекаешь к себе внимание. Думаешь, что умнее всех? – он не спрашивал, подчеркивал очевидное. – Не рой себе яму, Амара. Защищаясь, ты провоцируешь меня и привлекаешь к себе ещё больше ненужного тебе внимания.
Мое лицо залило краской оттого как близко он подобрался к правде. Старалась вернуть самообладание и отогнать накатившую панику. Молчать больше не имело смысла.
Поэтому сказала то, что меня волновало:
– Хочу, чтобы вы меня отпустили, – уставилась на него острым взглядом, но на его лице не дернулся ни один мускул.
Но в этом взгляде я уже видела свой ответ… Не отпустит. А хотела ли я этого сама?
Мягкий головокружительный голос, от которого подкосились коленки, прервал мои мысли:
– Сделай то, о чем просил, и я отпущу тебя, – распахнул кожаные перевязи кожаного камзола, оголяя каменную грудь.
Витар подошел к кровати и небрежно скинул его на кровать. Взялся за кожаный ремень, вытягивая его из тонких петель, не сводя с меня своих хитрых глаз. Каждое его движение было легким, гибким, но при этом кричало об опасности. Теперь передо мной предстал мэрн с обнаженным торсом, в кожаных брюках, что еле держались на его узких бёдрах, не спадая. Жар прилил к щекам.
Витар в пару легких шагов оказался рядом со мной. Прямо перед моими глазами тяжело вздымалась его широкая грудь, ало-золотая родовая татуировка словно накалилась, источая жар, пульсировала на его груди, нагреваясь.
Он был моим ветром, что распалял, заставлял разгораться до красных углей, обращая в белый пепел, чтобы разлететься по жгучей пустыне рыхлой пылью, оседая на прогретый песок тонким слоем. Прохладный кожаный камзол и тонкая ткань моего нижнего белья была единственной преградой между мной и им.
Налившаяся желанием плоть стала упираться в мою поясницу через ткань его брюк. Дернулась вперед. Не позволил отойти. Шумно втянул воздух над головой. Его рука на моем животе будто окаменела, только сильнее стала вжимать в свою грудь, задевая своим пальцем холодящий камушек в пупке. Быстрым движением руки сорвал белую ткань с моей головы, скидывая эту ненужную вещь на пол к платью. Резко развернул к себе.
Взгляд вспыхнул красным пламенем и резко потух, становясь тяжелым и ощутимым. Удерживает взгляд на припухшей скуле, затем опускается ниже, на шею. Время словно остановилось. Я слышала лишь свое дыхание и шумные удары своего сердца. Его глаза разгорались до ядовитого золота. Оно не грело, оно плавило, разъедало. Растерянно смотрю в его лицо, в котором все черты его лица словно заострились, почернели. Холодные перстни на его руке, неприятно скользнули по ноющей скуле, спустились аккуратно к шее, поглаживая. Каждое его прикосновение словно холодная острая сталь.
– Кто посмел? – осторожно спросил у меня, внимательно всматриваясь в мое лицо, поднимая подбородок своей ладонью.
Он следил за каждой проявляющийся эмоцией на моем лице. Отвернулась от него, скрывая подступающие от стыда слезы. Быстро поднимая платье и льняной платок, что растекся белой лужицей на этом полу. Пыталась надеть на себя непослушную тряпку, но заледеневшие пальцы не слушались, дрожали под его пристальным взглядом.
– Их больше нет, – выдавила я из себя, натянув бледно-розовое платье на тело, крепко вжимая в себя сумку, будто она была кому-то нужна.
Мне было стыдно перед этим мужчиной рассказывать о том, что произошло. И также страшно думать, что могло произойти… если бы не… Запнулась при мысли о трэпте. Он сощурился, хмурясь. Я спешно отвела взор, стушевалась и пожалела, что вообще здесь оказалась, нужно было уйти на окраину города и отсидеться там, а не рваться к самому опасному хищнику в пасть, доказывая себе, что смогу со всем справиться. Разобраться. Но я уже не справлялась… В груди при виде этого мужчины ворошилось что-то совершенно незнакомое. То, что я не должна испытывать к эрну. Такие, как он, отняли у меня семью. А теперь могут отнять у меня и свободу. Все может рухнуть от одного моего неверного шага.
– На колени, – холодно приказал мне. От его тона завибрировали каменные стены, покрываясь ледяными трещинами.
– Дернулась, как от пощечины, непонимающе посмотрела на него. Его будто подменили, нежность и страсть, что была между нами, слетела вмиг, словно капля влаги раздраженно зашипела, испаряясь на раскаленной стали, превращаясь в горячее плотное облако пара.
Сейчас передо мной стоял мэрн – мужчина, перед которым склоняют свои головы, сильный и властный, не принимающий отказа, привыкший подчинять и ломать. Своим тоном он ранил меня, мою гордость, что была уязвима сейчас перед ним. Все внутри меня протестовало, казалось, что от меня отрезают по кусочку моей души, ломают меня и сжигают на открытом огне, смеясь мне в лицо. Так я себя чувствовала сейчас, и так я чувствую себя всегда, когда меня заставляют подчиняться, указывая, где мое место. И нет, это не только гордыня, дурной характер, а что-то более глубокое, то, что сидит в тени, ворочаясь от черной ярости, покрывая мое сердце густой копотью.
Оно не терпит, когда ему велят. Огрызается. Мечется, будто в клетке, пытается вырваться наружу своими острыми иглами. Рвет мне душу, вынуждая на отчаянные поступки. Меня трясло от его надменного тона. Пару минут назад я была готова согласиться стать тенью самой себя, той, кто лишится всего из-за этого мужчины: чести, гордости, обещания брату и самой себе, своего имени... Пожертвовать всем ради него.
Сейчас же я хотела спалить здесь все дотла, если бы только могла... Молча делаю, как велит.
– Кто, – сильные пальцы схватили за подбородок и повернули к себе.
Неотрывно смотрю ему прямо в глаза.
– Не заставляй меня повторять, Амара, – голос его был громким и давящим. Скрытое раздражение читалась в его золотых глазах.
– Ржавый, – так звали одного из них, – вскинула на него яростный взгляд. – Другого не помню, – прошипела ему.
Сосредоточенно кивнул головой, убирая свои руки с моего лица.
– Вашт, – громким и звенящим металлическим тоном мэрн позвал главнокомандующего к себе в покои, отходя к широкой террасе. От его спокойного и давящего голоса веяло холодом.
Тот безмолвно появился, словно ниоткуда. Быстро окинул меня брезгливым высокомерным взглядом и склонился в поклоне перед Верховным.
– Мэрн, – низким хриплым голосом дал о себе знать главнокомандующий.
Повисло тяжёлое молчание, говорящее громче всяких слов. Тишину рассек твердый и уставший голос мэрна, кинувший мне через плечо:
– С тобой тяжелее, чем я предполагал.
Витар повернулся к нам, быстро задержав свой колкий взгляд на мне, затем медленно направился в сторону тэрна, за считанные секунды резким и быстрым движением впился рукой в горло своего главнокомандующего мертвой хваткой, сильно сжимая, поднял его грузное тело над глянцевым полом. Мужчина дернулся и задрожал в его руках, точно тряпичная кукла. Но не произнес ни слова, осознавая свою вину. Красное пламя мэрна вырывающееся через его ладони, стало прожигать тэрна насквозь. Захрипел, захлебываясь кровью.
– Я. Сказал. Следить. За ней. Узнаю, что пренебрегаешь приказами – не посмотрю на твои заслуги. Свободен.
Похолодела от услышанного.
Мэрн отшвырнул его от себя, как ненужный кусок мяса на растерзание голодным шакалам, снова отворачиваясь к террасе, раздраженно вытирая руки о мягкую хлопковую ткань, покрывая ее кровавыми пятнами.
Я едва слышно вскрикнула, когда тэрн Вашт грузно повалился на пол.
ГЛАВА 7.3
Жестокость – обыденность в нашем городе. Мы привыкли к ней. Смотрели смерти в глаза, как она ломает сильных, молодых и детей, разлагает их тела своим тленом. Мы ходим рука об руку с ней. Она облачается в свои мрачные одежды, подбирая сочный наряд к своим искушенным пыткам, из раза в раз, извращаясь сильнее, подбирается к нам со спины, дышит в затылок, отбирает последнее, покрывая нас своим смрадом.
Но мы уже готовы к ней. Готовы протягивать ей свои руки, цепляться за ее шершавые костяшки, лишь бы не мучила и не дразнила, растягивая свои пытки на мучительно–долгие дни, недели, месяцы. Она не так страшна, пока… не вгрызется своей острой пастью в твою глотку, сжирая тебя по кускам, наслаждаясь твоей болью, беспомощностью, опустошением и потерями дорогих для тебя, близких людей.
Ей плевать, кто ты, но мы все знаем, кем она может быть. Разъяренной и безжалостной тварью с бездонными черными глазницами, что рыщет в поисках очередной жертвы, помечая их дома обреченностью, мором, болезнью. Жестокость – последнее, к чему мы не готовы. Меня больше пугало то, что я услышала, и взгляд тэрна, впивающийся в меня у моих ног. В его глазах скрывалось нечто более ужасное, чем сама смерть в самых разных обличиях.
Его бешеные, налитые кровью глаза пугали меня до леденящего ужаса, он убивал во мне всю воинственность, что была пару минут назад. Он обещал мне долгие и всевозможные истязания. Смерть была прекрасной женщиной в моих глазах, в то время как он был безумной гиеной, готовый вцепиться мне в глотку. Запах его паленой кожи вызывал приступы тошноты, как и его обезображенная кожа со следами от руки мэрна на его шее. Мужчина поднялся, шатаясь, и бесшумно скрылся в дверях, как и появился. Витар еще долго всматривался, в солнечные лучи, что прорывались сквозь воздушные ткани. А потом заговорил…
– У меня нет времени на игры, Амара. – он говорил ровно, серьезно. Затем повернулся ко мне.
– Чем больше ты суетишься, тем сильнее привлекаешь к себе внимание. Думаешь, что умнее всех? – он не спрашивал, подчеркивал очевидное. – Не рой себе яму, Амара. Защищаясь, ты провоцируешь меня и привлекаешь к себе ещё больше ненужного тебе внимания.
Мое лицо залило краской оттого как близко он подобрался к правде. Старалась вернуть самообладание и отогнать накатившую панику. Молчать больше не имело смысла.
Поэтому сказала то, что меня волновало:
– Хочу, чтобы вы меня отпустили, – уставилась на него острым взглядом, но на его лице не дернулся ни один мускул.
Но в этом взгляде я уже видела свой ответ… Не отпустит. А хотела ли я этого сама?
Мягкий головокружительный голос, от которого подкосились коленки, прервал мои мысли:
– Сделай то, о чем просил, и я отпущу тебя, – распахнул кожаные перевязи кожаного камзола, оголяя каменную грудь.
Витар подошел к кровати и небрежно скинул его на кровать. Взялся за кожаный ремень, вытягивая его из тонких петель, не сводя с меня своих хитрых глаз. Каждое его движение было легким, гибким, но при этом кричало об опасности. Теперь передо мной предстал мэрн с обнаженным торсом, в кожаных брюках, что еле держались на его узких бёдрах, не спадая. Жар прилил к щекам.
Витар в пару легких шагов оказался рядом со мной. Прямо перед моими глазами тяжело вздымалась его широкая грудь, ало-золотая родовая татуировка словно накалилась, источая жар, пульсировала на его груди, нагреваясь. Хотелось провести по ней рукой. Каждый ее изгиб притягивал. Сдерживала себя, чтобы не пройтись своими кончиками пальцев по туловищу трэпта, что был изображен на ней. Неуловимый запах прохлады навис легким облаком. Перевела взгляд на его мускулистые, смуглые руки. Порывисто отступила назад, понимая, что сорвусь с бешеной скоростью в эту пропасть, сильнее вжимая в себя сумку с материалами.
Но мэрн не позволил мне. Успел поймать мою руку и сжать в своей. Поспешно опустила глаза, и они невольно уперлись туда, где в отсутствие ремня брюки сползли к самой опасной грани. Витар успел поймать выражение моего лица и засмеялся негромким мягким смехом, от которого у меня закружилась голова, а сердце выпрыгивало из груди.
– Мне одеться? – издеваясь, спросил у меня, наклоняя голову набок, ища мой взгляд.
Закусила губу, сдерживая вырывающийся из груди стон разочарования на себя. Он просто загонял меня в угол, как хищник загоняет свою пойманную добычу. Он наслаждался моими тщетными барахтаньями.
С его рук выплескивались огненные языки пламени, он играл с ними кончиками своих пальцев, будто перебирал яркие ленты. Вытянутые в иглы звериные зрачки смотрели прямо в душу, затягивали в свое жидкое золото. Для меня этот бой был заведомо проигран. Его невидимая власть надо мной, как вознесенный меч над моей головой… Рано или поздно он опустится, возможно, даже его рукой. Он это знал… это знала и я. Самоуверенный. Властный. Хладнокровный.
Он расставил для меня свои стальные капканы, а я просто пытаюсь в них не попасться, и в тоже время безумно желаю этого… За свою недолгую жизнь я уже встречала ему подобных. Властных, самодовольных, не принимающих отказа. Моя мать заплатила своей жизнью, утащив за собой моего отца. Один отказ унес две жизни, а другие две сломали. За их речами всегда стояла одна и та же цель.
Я хотела знать заранее, чего хотел от меня мэрн. До того, как выставит мне счет, по которому я не собиралась платить. У всего есть своя цена, и я это отлично знала. Пелена желания спала, распалась мелкой трухой, с привкусом горького разочарования.
ГЛАВА 7.3
Жестокость – обыденность в нашем городе. Мы привыкли к ней. Смотрели смерти в глаза, как она ломает сильных, молодых и детей, разлагает их тела своим тленом. Мы ходим рука об руку с ней. Она облачается в свои мрачные одежды, подбирая сочный наряд к своим искушенным пыткам, из раза в раз, извращаясь сильнее, подбирается к нам со спины, дышит в затылок, отбирает последнее, покрывая нас своим смрадом.
Но мы уже готовы к ней. Готовы протягивать ей свои руки, цепляться за ее шершавые костяшки, лишь бы не мучила и не дразнила, растягивая свои пытки на мучительно–долгие дни, недели, месяцы. Она не так страшна, пока… не вгрызется своей острой пастью в твою глотку, сжирая тебя по кускам, наслаждаясь твоей болью, беспомощностью, опустошением и потерями дорогих для тебя, близких людей.
Ей плевать, кто ты, но мы все знаем, кем она может быть. Разъяренной и безжалостной тварью с бездонными черными глазницами, что рыщет в поисках очередной жертвы, помечая их дома обреченностью, мором, болезнью. Жестокость – последнее, к чему мы не готовы. Меня больше пугало то, что я услышала, и взгляд тэрна, впивающийся в меня у моих ног. В его глазах скрывалось нечто более ужасное, чем сама смерть в самых разных обличиях.
Его бешеные, налитые кровью глаза пугали меня до леденящего ужаса, он убивал во мне всю воинственность, что была пару минут назад. Он обещал мне долгие и всевозможные истязания. Смерть была прекрасной женщиной в моих глазах, в то время как он был безумной гиеной, готовый вцепиться мне в глотку. Запах его паленой кожи вызывал приступы тошноты, как и его обезображенная кожа со следами от руки мэрна на его шее. Мужчина поднялся, шатаясь, и бесшумно скрылся в дверях, как и появился. Витар еще долго всматривался, в солнечные лучи, что прорывались сквозь воздушные ткани. А потом заговорил…
– У меня нет времени на игры, Амара. – он говорил ровно, серьезно. Затем повернулся ко мне.
– Чем больше ты суетишься, тем сильнее привлекаешь к себе внимание. Думаешь, что умнее всех? – он не спрашивал, подчеркивал очевидное. – Не рой себе яму, Амара. Защищаясь, ты провоцируешь меня и привлекаешь к себе ещё больше ненужного тебе внимания.
Мое лицо залило краской оттого как близко он подобрался к правде. Старалась вернуть самообладание и отогнать накатившую панику. Молчать больше не имело смысла.
Поэтому сказала то, что меня волновало:
– Хочу, чтобы вы меня отпустили, – уставилась на него острым взглядом, но на его лице не дернулся ни один мускул.
Но в этом взгляде я уже видела свой ответ… Не отпустит. А хотела ли я этого сама?
Мягкий головокружительный голос, от которого подкосились коленки, прервал мои мысли:
– Сделай то, о чем просил, и я отпущу тебя, – распахнул кожаные перевязи кожаного камзола, оголяя каменную грудь.
Витар подошел к кровати и небрежно скинул его на кровать. Взялся за кожаный ремень, вытягивая его из тонких петель, не сводя с меня своих хитрых глаз. Каждое его движение было легким, гибким, но при этом кричало об опасности. Теперь передо мной предстал мэрн с обнаженным торсом, в кожаных брюках, что еле держались на его узких бёдрах, не спадая. Жар прилил к щекам.
Витар в пару легких шагов оказался рядом со мной. Прямо перед моими глазами тяжело вздымалась его широкая грудь, ало-золотая родовая татуировка словно накалилась, источая жар, пульсировала на его груди, нагреваясь.
