Отбросив ненужные мысли, рванула к брату. Камаль лежал в тени без движения.
– Камаль… – позвала его, опускаясь на колени рядом с ним.
Грудная клетка медленно поднималась и опускалась. От облегчения, что он живой, потекли слезы. Размазывая их раненой ладонью по своим щекам, рука потянулась к его лицу, застывая над ним. Кровь. На нем будет запах моей крови. Сдернула ткань на бедре, перевязала одну ладонь, затем другую. До меня доносилось рычание, хруст сломанных костей, вибрация песков от силы ударов хищников. Под коленями дрожала земля. «Быстрее» – торопила себя, обматывая свои раны. Тыльной стороной руки, смахнула черные волосы с его бледного лица. Маска боли застыла на его лице. Мой старший брат. Судорожно соображая, как выбраться, осматриваю его тело. Крови не было. Не ранен. Выдохнула. Нужно подождать, когда очнется. Спрятать его, но где? Рядом был только песок, выжженные солнцем кусты и непроглядная темнота. Я стала засыпать его тело песком.
Утробное рычание за спиной…
– Нет, Древние… – трясущими руками наскоро засыпала серой пылью его тело, боясь не успеть. Времени нет. Быстрее, подгоняла себя. Тень дернулась за его головой. Еще одну уловила сбоку. Холодный пот стекал по спине от сумасшедшего страха, от смерти, что меня ждет. Даже с тем зверем, что был в несколько раз длиннее и больше, не чувствовала того страха, что парализовал сейчас мое тело. Только не рядом с братом. Он не должен видеть то, что останется от нее. Провела тыльной стороной ладони по его щеке, прикусив губу до металлического вкуса во рту. Никаких слез, Амара…
Прошептала ему:
–Ты выберешься. Да сберегут тебя Древние.
ГЛАВА 2.1
Посмотрела последний раз на его лицо, запоминая каждую его морщинку, что тревожила его в той тьме, с которой он сейчас боролся один. На его прямой нос и губы, что плотно сжаты от сильной боли. Осмотрела еще раз его тело. Осталась только голова, остальное засыпала песком. Вскочила, сдирая ткань с ладоней, разлепляя запекшийся порез. Зашипев от неприятной боли, побежала в противоположную от брата сторону. Сколько у меня времени? Сколько смогу пробежать? Как далеко…
Шелест по песку под тяжестью мощного тела трэпта. Рык. Обернулась. Только кромешная тьма. Сердце бешено стучало. Сбилось дыхание. Напрягла глаза, искала во мраке. Никого. Прислушалась к звукам. В стороне Камаля не было движения. И снова тревога затмевала страх. Что-то не так…
Толчок. Резкая жгучая боль пронзила плечо и бедро. Мощная пасть вцепилась клыками в тело, свалила с ног на песок, протащила вперед. Не успела понять происходящее, как с мерзким чавканьем разжалась его челюсть. Лезвия вышли из тела с омерзительным хлюпающем звуком, обволакивая меня удушливой вонью разлагающееся гнили. Оскалился, сверкая окровавленной челюстью, отполз для следующего броска, чтобы откусить кусок пожирнее. Дернулся, замирая с открытой пастью. В ушах зашумело. Стало не хватать воздуха. Попыталась сделать вздох, не смогла… Раздирая горло ногтями, стала задыхаться… Горячие слезы брызнули из глаз.
Тихий рык где-то сбоку совсем рядом. Ужаснулась… Глубоко вдохнула, впуская воздух. Закашлялась. Закружилась голова от резкого вдоха или от потери крови. Из глубоких ран от звериных клыков сочилась кровь. Два бесцветных глаза светились в темноте, становились все ближе и ближе, шершавое туловище изгибалось на песке, врываясь в его глубь, скрываясь от меня. Еще один трэпт… Перевела взгляд на свое тело, часть которого уже не чувствовала. Трэпт, что пытался сожрать меня, замер с открытой пастью, нависая надо мной, мой взгляд опустился за его уродливую морду. Вместо туловища... только кровавое месиво, стекающее бордовой жижей и ошметками кожи. В глазах начало темнеть. От жуткой вибрации мягкой волной подбросило тело. Застонала. Будто меня скинули в жерло вулкана. Кожа горела, кости выкручивало, словно железными клешнями… мысли путались в голове.
Только чей-то шепот разносился теплым ветром по черной пустоши: – Впусти меня, девочка... – унося его голос куда-то вдаль, разбивая о песчаные скалы.
Вместо слов вырвался мучительный стон. Мутный взгляд упал на движущуюся точку, что двигалась на меня со стремительной силой, раскрывая свою пасть, картинка перед глазами размывалась, дышать становилось труднее. Крик срывался с губ от дерущий тело боли. Черный блеск. Огромная обезображенная морда вонзилась в приближающегося ко мне зверя, белыми клыками перекусила его на две половины. Темные брызги залили мне лицо. Замолкаю. Прикрывая глаза будто на миг. Открываю.
В полной кромешной тьме при свете звезд отливали ярким металлическим блеском два гиганта.
Один темно-красный, другой черный. Впивались друг в друга. Бились телами, сотрясая воздух. Рев пронзал ночное небо. От слабости снова закрывались глаза. Боли больше не было. Только слабость, хотелось спать, а еще смертельный холод, который окутывал своим ледяным покрывалом, унося туда, где одинокие руины, заметенные золотым песком, где умело изрисованы узорами песчаные глади словно искусным художником-ветром, где разбитые дутые вазы украшали полуразрушенные храмы и величественные дворцы, когда-то тянувшиеся к солнцу, вбирая его блеск, мерцая.
Стройная женская фигура на горизонте руин, всматривалась куда-то вдаль. Прохладный ветер играл с ее длинными волосами, пытаясь сорвать с нее льняное светлое платье. Ее плечи были напряжены, а взгляд устремлялся в сторону Старого города. Словно почувствовав взгляд на себе, она обернулась. Лица не могла разглядеть, будто оно под плотной вуалью, только яркие глаза цвета малахита. И такой знакомый голос… Выкидывает из этого миража своим шепотом:
– Еще не время…
Отвернулась.
От чьей-то ладони на моей груди стало разливаться тепло, струясь по моим венам жидким солнцем, согревая. Отгоняя прохладное дыхание тьмы, что вгрызалась костлявыми пальцами в мою плоть, утягивая в свою бездонную могильную яму. Жизнь стала возвращаться в мое тело вместе с муками. Мужская ладонь легла на пульсирующее болью бедро, затем шею, лицо, оставляя горячий след в тех местах, где прикасалась рука. Аромат раскаленного металла заполнил мои легкие, смешиваясь с дымящим костром с остывшими углями… так пахла его кожа… Глубоко втягиваю густой воздух рядом с его запястьем. Вырывается стон. Боль вперемешку с желанием выжигает меня изнутри. Не могу терпеть. Кричу, выгибаясь от нестерпимой боли, впиваясь руками в песок. Я снова тону в бурлящей огненной реке. Захлебываюсь…
Хриплый властный голос врывается в сознание:
– Впусти его, девочка.
Я не понимаю…
Снова эта боль.
— Ну же!! Давай, лиана… – не унимался хриплый голос, продолжая ласкать своим шепотом.
Легкие прикосновения к волосам. Нежное поглаживание по щеке. Распахнула глаза. Столкнулась с черными, вытянутыми словно нити, зрачками в разгорающимся оранжевом пламени его глаз. Оно закручивало в свою буйную воронку, гипнотизировало, не давало отвести взгляд, выжигало. Я словно протягивала руку в дымящийся кратер вулкана. Вязкая переливающиеся глянцевая жидкость обволакивала меня, я погружалась в нее всем телом. Она поглощала, затягивала на самое дно, уносила в свою глубину. Боль постепенно уходила, сменялась желанием: диким, нестерпимым. Словно я коснулась самой тьмы. В моих глазах будто взорвались звезды, рассыпаясь на миллион острых осколков, поднимаясь мерцающей пылью к небесам, от переполняющих чувств мое тело, закрывались глаза. Теперь я танцевала в диком танце под серебряным небом с Черным трэптом, что взмывал острой стрелой вверх со звонким рыком, обвивая своим хвостом мое тело, заставляя двигаться в ночном танце с ним. Мы будто сливались в единое целое. Под ногами дрожала земля, а тысяча разноцветных трэптов вырывались из глубин пустыни, вторили его реву, сплетались телами под его вырывающимся красным пламенем. Его чешуя отливала черным жемчугом, а черные как ночь глаза, отражали серебряное небо, что отпечаталось в моем сердце навечно. Завораживающе.
– Древние… – шепчу, еле шевеля губами…
– Его имя Ратмир, ли..ана… – ворвался в мои мысли довольный голос, словно одержал победу в известной только ему битве. Я почувствовала его мальчишечью улыбку, что тронула его лицо быстрой вспышкой.
– Ратмир, – повторяю шепотом, а может, только произношу это в своей голове.
Дикий рев оглушил меня. Зашелестел песок под моим телом, легкая вибрация потянулась от меня по песку, оставляя неглубокие тонкие трещины, куда стал осыпаться песок. Резкая боль, будто тупым лезвием проткнули меня насквозь.
После нескольких минут в иссушенной пустыне горячих рук на моем теле, я ощутила дрожь, опять стала замерзать…
– Нет… – прошу.
Меня трясло от пронизывающего кости холода, от пожирающей мои внутренности изголодавшейся пустоты. Она поедала меня медленно, мучительно, наслаждалась моей агонией. Она забрала что-то важное у меня… Кого-то…
Пытаюсь разлепить тяжелые веки… Яркое солнце слепило глаза. Сколько я пролежала здесь? Меня начало трясти. Перед глазами размытая картинка. Удаляющаяся мужская фигура…
Смертельный холод и пустота…
– Нет! – захлебываясь слезами, срываюсь на оглушающий крик.
Тело выгибает. Ломая кости изнутри. Снова тупое лезвие впилось в меня.
– Остановись, – хриплю, выгибаясь.
– Мне больно… Нам больно…
Чернота вокруг и мерцающее голубое небо. Замолкаю. Горячее животное дыхание на моем теле. Толчок. Дернулась. Снова невыносимая боль затопила разум.
Сознание покинуло тело...
ГЛАВА 3
Сгорбленная фигура в серых лохмотьях водила над телом дымящимся пучком травы, впиваясь выжженными дырами в мрачную сырую стену, где плесень, как полноправная хозяйка, вытягивала из нее капельки влаги, сжирая все на своем пути.
В сгнившей полуразрушенной хижине, что стояла на окраине Старого города, несмотря на жару этих земель, могильная сырость все обволакивала своим пронизывающим холодом, источая запах тлена, затхлости и смерти, въедаясь своей едкой смесью в эти старые каменные стены и кожу. Скрипучий пол заставлял замирать на месте, а проломленные в деревянном полу дыры, аккуратно обходить их, чтобы не сделать новые. Две хлипкие веревки, протянутые от стены до стены над головой, со свисающими на них лоскутками выцветших тканей и ржавых крючков с болтающимися пучками ядовитых трав, заставляли нагибаться, чтобы не задеть тряпье, источающее затхлую вонь.
Хотел оттолкнуть убогую от своей сестры, но как только увидел, что ей становится лучше, дыхание выровнялось и стоны прекратились, заставил себя успокоиться. Но что-то все равно поедало меня изнутри. Прошелся взглядом по ветхим полкам, покрытым толстым слоем пыли, что утопали словно в сером пепле. На них громоздились деревянные гребни, глубокие миски с коричневой жижей, глиняные стаканы и черные горящие свечи, с которых стекал черный воск, застывая темными свисающими звериными лапами с краев полок. Сморщился.
Повсюду раскиданы сгнившие овощи, облепленные маленькими мухами. Даже мухи казались не такими, какими они должны быть. Пнул по сморщенному плоду, что лежал рядом со мной, отпугивая насекомых. Одна за одной они взлетали вверх, и сразу же часть из них падала замертво. Присмотревшись, увидел, что многие из них были уже мертвы, покрывая своими пустыми тельцами гниль. Взгляд упал на дохлых крыс с застывшими стеклянными глазами. Это место поглощало все живое здесь, высасывало жизнь, будь это насекомое или птица, оглушающая тишина окутывала комнату, заглушая тихие стоны сестры. Я слышал дыхание этой лачуги, будто сопение больного животного. Тихий скулеж.
Амара начинала звать какого-то Ратмира в сонном бреду. Умоляла забрать её к нему. Я сходил с ума от неизвестности, оттого, что не знаю, что там произошло с ней.
– Вернись ко мне, Ратмир, – шепот сестры.
Кто это, трэпт тебя дери?!! Сжимая кулак, поднес ко рту, прикусывая темное кольцо в виде мощной черной плоской спирали, что досталось от отца. Я не сдержал обещание, данное ему. Не уберег ее. Хотелось крушить все подряд. Снова из глубины своей души вырывалось что-то темное, вязкое, что поглощало меня. В то жуткое утро что-то вылезло наружу. Что-то опасное, что поджидало своего часа, неподвластная мне сила.
Встряхнул головой, потирая перемотанную кожаными жгутами сломанную руку. На удивление, от зелья ведьмы кости быстро срастались за короткие часы. Не решался снять жгуты, что давали костям срастись правильно. Повернул шеей в стороны до хруста, разминая надплечье одной рукой через грубую синюю кожу камзола. Толку от меня не было. Ходил по лачуге взад-вперед, как загнанный зверь. Не знал, куда себя деть. Не мог смотреть, как она металась по кровати, сминая простыни. Кричала от раздирающего яда пустынных трэптов, что разливался по ее телу.
– Камаль! – простонала она, не открывая глаз.
– Нет!!! – крик, сестра мотала головой, сжимая простынь под собой руками.
Опустился на колени у изголовья постели. Сжал ее руку, моля всех древних вернуть ее ко мне. Сердце обливалось кровью, когда смотрел на ее бледную кожу, взмокшие тусклые волосы, что прилипли к ее вискам и груди. Всего неделю назад они отливали ярким блеском на солнце, дразня своим угольно-черным атласом на смуглых плечах, сейчас же они сливались с грязно-серым бельем, в котором утопало ее мокрое от пота тело, под грязным матрасом набитым соломой.
Бронзовые серьги как длинные кисточки с дымчатыми изумрудами на концах словно насмехались над ней своей роскошью. Две тонкие горизонтальные линии из золотой жидкой пыли, будто въелись в ее высокие скулы, переливаясь. Даже черная подводка на глазах не смылась от ее слез. Только залегшие темные тени под густыми ресницами ее глаз на бледном лице, и въевшаяся в маленькие морщинки ее губ пурпурная краска говорили о том, что она живая, а не сломанная мраморная кукла.
Еще одно утро и вечер просидел у ее кровати, держа за холодную руку. Рассматривал ее изящные кольца, нанизанные на тонкие пальцы, разных форм и размеров, с ее любимыми камнями-лазуритами. Но только одно кольцо она носила, не снимая – от матери. Массивный прямоугольный перстень, с вырезанной на нем углубленной надписью на мертвом языке Древних. Поцеловал ее взмокший лоб, ее раненые ладони, согревая теплом своих рук. Она боролась за свою жизнь, в своем темном мраке без меня.
Сжал челюсти до скрежета зубов, от ненависти к себе. Как мальчишка, пролежал в песках, пока она уводила за собой трэптов. Отвел глаза от Амы, стыдясь за себя, за то, в каком она состоянии, уродливые раны от их клыков украшали теперь ее тело. От ее платья остались только тонкие ленты, кожаный белый плащ от тэрна скрывал ее нагое тело от глаз.
Рассматривая серое белье под сестрой, стал всматриваться в морщинистое, землистого цвета лицо старой ведьмы, что водила своими костлявыми пальцами над ее израненным бедром. Ее руки усыпаны огрубевшими язвами, что покрывали все ее тело, скрываясь в глубине ободранного мешковатого балахона. Старуха шептала на мертвом языке своим духам пустыни, а может и самим Древним. Язык этот мертв, как и сами Древние.
Только наш народ не хотел в это верить, нося последние пожитки и пищу в храм к наглым жрецам, что возомнили себя Древними.
