Что касается браги, то её, по случаю приезда гостя, довелось отведать в замке каждому, за исключением женщин, - но не всем ведь от природы даётся равное чувство меры!
Алаш кулаком ударил себя в грудь:
- Да что ты всё напраслину измышляешь, Дуй! Пригубил только… Ну разве мог бы я себя до такого допустить!.. как раз в эту ночь моя череда была! что, в самом деле…
- Ладно уж, будет тебе, Алаш, верим, ещё как верим, - заулыбались остальные слуги, с понимающим видом подталкивая друг друга в бока.
Отделавшись от их назойливого внимания, Алаш забросил на плечо лопату и направился было к конюшне, но тут его остановил, придержав за локоть, второй конюх - чернявый Янтор -Гила с длинным зарубцевавшимся шрамом на лице поверх левого глаза:
- Ты погоди, Алаш… Позабыл я, видно, – час назад ты нам сказывал: вроде как у тебя не рогуля была в руках, а секира?
- Так и есть; мы сами слыхали, - горячо подтвердил стоявший тут же, опираясь на грабли, садовник Хоси.
К нему присоединились трудившиеся неподалёку во дворе шорники Джонсу и Мюстиг. Худощавый Джонсу усердно разминал мускулистыми руками кожаные ремни между зубчатыми поверхностями деревянного кхима; Мюстиг же, имевший более плотное телосложение, уселся на другом конце оного в качестве увесистого груза.
- Ну так что ж!.. и секира тоже была, - нехотя согласился Алаш, сам будучи зажат, словно ремень в зубцах кхима.
- Точно - была у тебя секира? – напирал на него Гила. - Ты подумай хорошенько, не спеши!
- Говорю тебе, была! - стоял на своём Алаш.
- Стало быть, - Гила обернулся за поддержкой к постепенно растущей у ворот кучке крестьян, - это сколько ж у тебя рук-то выходит? Неужто все три?!
Алаш насторожился, заподозрив, что пропустил подвох. Слушатели прыснули, а Гила незамедлительно сообщил:
- Вот так незадача, парни, - объявился средь нас вампал многорукий!
Сельчане покатились со смеху: Алаш ростом был велик, в плечах широк и с виду неказист, а народные сказания описывали вампалов именно такими.
- Что, ребята, плохо наше дело, - сделал вывод Гила, сочувственно цокая языком, - вампалы-то эти беда как прожорливы, зубы у них - по целому серпу, ножи точить о них можно! Право слово! Бывает, так и шестерых уминают в один присест…
Толпа загоготала. Уязвлённый Алаш насупился и засопел.
- Не дожить нам до завтрашнего солнышка, - тешил соседей Гила, - того и гляди - враз проглотит всех нас Алаш, не поморщится… Эх, что за времена настали нынче!
- С чего бы это я в вампалы многорукие угодил? – озлился Алаш. - Кто у нас кривой-то? - у меня вот пока что оба глаза целы, да и рук, как у всех людей, две!
Гила жестом призвал публику к сугубому вниманию и не торопясь пояснил:
- Так нам всё невдомёк – коль и при рогуле ты был, и при секире, - чем же ты, друг, головню держал тогда?
Алаш слегка смешался. Зрители, тихо хихикая, навострили уши и ждали ответа.
- Зубами ведь, не иначе?! – подсказывал Гила.
Алаш подумал немного и кивнул.
- То-то и оно, про что я и толкую, – торжествуя, заключил Гила, - а он ещё отпирается, братцы! Видали, каковы зубы-то вампальи?..
- Кстати, а шапку я не твою ли возле дуа видал, - неожиданно спросил он, дав всем отсмеяться как следует, - почему не на тебе она?
- Да, точно, вчера я вместо себя её там караулить поставил , - проговорился Алаш.
Народ просто застонал от восторга…
- А ну вас всех в Сикким ! – взвыл Алаш, отмахнулся и под взрывы всеобщего хохота вынужден был наконец спешно и надолго скрыться в конюшне.
* * *
День, казалось, начинался как нельзя лучше и сулил селу Цайн-Пхьеда долгое веселье, если бы не портил общей картины один горький неоспоримый факт: ранним утром, когда лошадей стали выводить к коновязи, встроенной в стену башни, - в стойле Чкары, любимого коня гостя Олхудзура, вместо белоснежного скакуна с палевой звёздочкой во лбу обнаружилось… живое недоразумение!
Возможно, небожители, вершащие судьбы и человека, и скота, сошли в тот час с вершины Башлам-корт и за компанию со смертными тоже немного подгуляли, - вот и не замедлил сказаться результат. А он был налицо: виновник всеобщего переполоха, низенький конёк пегой масти, - смирно стоял у каменной кормушки, будто уже целый век тут находился, и, закрыв глаза от непривычного удовольствия, пережёвывал остатками зубов отборный овёс, который изначально предназначен был вовсе не ему!
- Ваа, ватаа!.. Чей такой, откуда взялся он? – Дуй застыл, как громом поражённый. Он протёр глаза, помотал головой…
Пятнистое наваждение даже и не думало исчезать. Оно по-прежнему шлёпало истрёпанными губами и зарывалось мордой в овёс.
- Что это, я вас спрашиваю?! – Дуй повысил голос и, обернувшись, метнул суровый взор на подоспевших младших конюхов, которые в недоумении переглядывались за его спиной.
- Известно что: это гулинг , - авторитетно заявил острослов Гила. - Верно говорю, он самый и есть!
Невзрачный конёк переступил несколько раз на месте, и тут вдобавок обнаружилось, что он хром на одну ногу.
- Смотрите-ка, - прокомментировал довольный Гила, - о трёх ногах - всё как полагается!
- Разве ж это конь?! - подивился Алаш. – Скорее уж… за зайца принять можно. Маленький-то, пёстрый какой; а уж уши-то, уши!
- Это да, не меньше твоих, - подтвердил Гила.
Недовольный сравнением Алаш покосился на него и скривил рот:
- Кто ж на таком ездил-то, а?!
- Тю, будто ты не знаешь, - подмигнул хитрым глазом Гила, - кто на таких «конях» ездит! Заячьи всадники, вот кто - карлики, что с журавлями воевали.
- Вчера его тут вроде не было... – почесал в затылке Алаш.
- Так ведь то конь особый, - доверительно сообщил Гила, – подарок судьбы. Бродит он на воле и является из-за семи гор, когда сам захочет!..
Дуй закрыл глаза рукой и, не помня себя, закричал в голос…
Подарок судьбы закинул клочковатую головёнку и надтреснутым горлом издал ответный приветственный звук, отдалённо схожий то ли с пением старого петуха, то ли со скрипом ржавых петель...
Контраст с прежним обитателем стойла был столь очевиден, что Дуй даже зашатался от горя.
- Курдючным салом смазать, что ль, его, - озабоченным тоном проговорил Гила, - глядишь, всё меньше скрипел бы…
Алаш гоготнул и тут же удостоился от него лёгкого щелчка по затылку.
Дуй отчаянным взором обвёл соработников и стены конюшни:
- Как же такое случиться у нас могло-то?! Как это мы недоглядели?
- Он, сдаётся мне, долго в конюшне простоял, - нашёлся Гила, - оттого и колченогим сделался в темноте, без солнечных лучей. Ты, Алаш, его выводил вчера по двору? -Забыл, как пить дать!
- Я? – заныл Алаш. – Чуть что, так опять я. Что все сразу на меня?!
- А не расчёсывал-то, поди, век целый?.. – не унимался Гила.
Видавший виды конёк был поистине неподражаем. Хвост, которым он обмахивался от мух, местами облез, как выцветшая мочалка. Жидкую свалявшуюся гривку можно было без сожаления остричь, ибо колтунов в ней насчитывалось едва ль не больше, чем волос...
- Это всё илбизиш , они коням ночью косички заплетают, - подал голос Алаш, - а моей вины нисколько тут нет.
- Да ну, пустое, что там твои косички! – безнадёжно махнул рукою Дуй, - Зверь-то сам, погляди, каков?! Уж тот-то, чудо пховское, снега белее, всем коням был конь, глаз было не отвести! Не уберегли сокровища! Это моя вина… постарел, не справляюсь, выходит, больше…
Собрав лоб скорбными складками, старший конюх погрузился в раздумья.
- Ну что ты, Дуй, не падай духом, - попытался успокоить его Гила, - зато ты много повидал за долгую жизнь свою и сколько всего умеешь! Главное – никогда не вешать нос. Ещё придумаем что-нибудь, - глядишь, всё обойдётся...
- Князь наш вернётся - головы со всех снимет! - изрёк мрачным тоном Дуй.
- И поделом, - резонно согласился Гила, – было бы что снимать. Коль папахи вместо нас караулят, не на чем, видно, нам их носить!
- Что гость скажет, как узнает?!
- Что ему говорить? – пожал плечами Гила, у которого кошки на душе начинали скрести, но он старался вида не подавать. – Он-то, пожалуй, пойдёт хиелхар танцевать на радостях!
- Да в чём же ему тут радость, скажи?! – всплеснул руками потрясённый Дуй.
- Что значит – в чём? – воскликнул Гила. - По-настоящему - цены коню такому нет. Это же турпал-гавр - не скакун, живой огонь! Словно сокол длиннокрылый, в бой по воздуху летит…
Дуй посмотрел сквозь него бесконечным тоскливым взглядом... Алаш захрюкал от смеха, хлопая себя ручищами по коленям:
- А ещё человечьим языком говорит, - загибая пальцы, взялся он также перечислять свойства турпала, - советы полезные даёт... - и вдруг схлопотал от товарища крепкого тычка в бок.
- Совет полезный и я тебе дам: не раздражай начальство, - вполголоса пояснил Гила, глазами указывая тому на Дуя. – Старику нашему и без того теперь не сладко. А такому, как ты, только и осталось коней обсуждать – девушки тебя небось обходят стороной!
Алаш побагровел и посулил немедленно избавить Гилу от второго глаза – чтобы того, красавчика писаного, ещё больше девушки любили…
- У умного слово, у дурака кулак , - пожав плечами, небрежно ответствовал Гила.
Дуй тем временем уже несколько раз обошёл вокруг турпал-конька и поник головой в тягостных размышлениях.
- Может быть, того, настоящего коня г1ам-саг плетью ударила, - предположил вслух Гила, - вот он и превратился… в это пугало огородное?
- А что ж, и очень просто! - подхватил Алаш. Эта идея вполне пришлась ему по душе, и он с готовностью её поддержал.
- Хороший конь себя плетью стегать не даст, - возразил, рассудив, Дуй.
- А может, та гам-саг в него и вселилась, - оживился Алаш, - а то и целый убар ?!
- Да ты что?! Держись-ка от него подальше, коли в нём убар, - округлил лукавый глаз Гила, - а ну как он в горло тебе вопьётся и в подземный мир утащит! Убару ведь кровь человеческая слаще, чем, к примеру, нам с тобою них!
На радость шутнику, Алаш задним ходом отскочил от подменыша и немедленно плюхнулся наземь, чуть не опрокинув прямоугольную деревянную поилку, за край которой он зацепился ремешком своего калба . В брызгах выплеснувшейся воды затрепетала серебристо-синяя россыпь искорок...
- Вей-тал! - резким движением вдруг наклонился к поилке Дуй, спешно выхватывая оттуда нечто. - Вот так дела! Да это что же… Вададай!.. Ну, теперь я знаю, какой убар бывает!.. Ух, как он в окошко чердачное вылетел тогда!..
Широкое веснушчатое лицо Алаша при этих словах смертельно побледнело. Приземлившись при падении на ворох соломы, он сидел, в суеверном ужасе вращая глазами.
- Так и сыплются напасти на дом, одна за другой… - сокрушался Дуй, качая головой. – А ведь случись что с этим конокрадом, кровь его будет на владельце коня ! Вот же глупышка… с кем связалась она!.. – тут, внезапно опомнившись, он осёкся.
- Интересно… – вмиг подобрался, затаив дыхание, досужий Гила, - а кто бы это была она?.. И что там такое оказалось в поилке? – добавил он вкрадчивым тоном.
Дуя тотчас взорвало, точно котёл, выкипевший на сильном огне:
- Вор к нам забирался, вот что, - возопил он, проигнорировав вопросы и потрясая костистой рукой, в которой был крепко зажат неизвестный предмет, разжигавший любопытство Гилы и Алаша, - а я-то приметил тогда его… да принял совсем за другого!
Алаш и Гила молча уставились во все глаза на Дуя, затем друг на друга, потом снова на него…
- Старый я болван!!! - стенал старший конюх, хватая себя за волосы на висках. – Ах ты, недостойный парень, да лучше б и вовсе ты не родился!.. Дер йис и дж1али ги!.. Ц1е хала хьан! Ворх ватта хьан! Син п1илдаг хал долийла хьан!..
«То, что было ведомо Делу Единому, узнал потом и народ ,» - эти строки выведет в летописи родного края молодая жрица с огромными задумчивыми глазами, годы спустя, когда совершится предречённое свыше и станут приходить к ней односельчане, чтобы излить душу и поделиться пережитыми радостями и наболевшими горестями (второе, впрочем - намного чаще…). – «И награда вору - проклятие людское; крыша для него - синее небо; подушка ему - локоть под головой; одеяло его - быстрый ветер; постель его - чёрная земля.»
Глава 12. НОЧНЫЕ ТРОПЫ И НАЙДЕННЫЕ СОКРОВИЩА
«Земля всё глубже погружалась в ночь. Он, устроившийся на ночлег в развалинах старого куах высоко в горах, задумчиво созерцал волшебный пейзаж. Мало-помалу темнело свежее апрельское небо, распростёртое над его головой. Внизу же, по долине, - под льющееся отовсюду слаженное потрескивание цикад, - угольками очага, томящимися в тёплом пепле, то рождались, то гасли, то снова воскресали огни соседних селений.
Ночь распускалась повсюду, как надмирный рододендрон, на глазах многократно меняя оттенки и форму лепестков, перерождаясь и становясь изумительно красивой, а из алого горячего марева её сердца стайками выпархивали посланные людям сны, видения, тени и ц1олаш … Словно самоцветы, врассыпную пущенные из горсти, разлетелись по бархату горных склонов целые колонии светлячков, манящие мягким зеленоватым свечением. Над ними, в омытых прохладой небесах, взмахивали, плавно колеблясь, незримые крылья, и глубокими затихающими вздохами дышали звёздные мехи.
Пхагалу казалось в такие минуты, будто границы между небом и землёй исчезали понемногу, и так в распахнувшиеся створки его души, постепенно наполняя всю её до краёв благоуханной дымкой, проникал бескрайний ночной мир…
Уж минул год, как в такую же точно ночь ушёл он из дому. - Пхагал толком и не понимал, что же влекло его вдаль от привычной жизни, от знакомых мест. Скучен ли показался подростку ежедневный упорный труд в отцовской кузнице; угнетал ли его вечный жар раскалённой печи; пугала ли боль бесчисленных крошечных ожогов от мелких искр, поминутно вылетающих из горна; давила ли тяжесть молота в неокрепших ещё руках?.. - безотчётно томясь неведомым, уходил он, погружаясь в стелющийся над вершинами молочно-белёсый туман, откликался на зов безымянных сил, и там, в нарастающем мятеже души, пытался различить тревожные свои пути. Был ли то призыв богов, поиск смысла жизни, или мечты о любви, или тоска по брату, – кто мог бы ответить за него? – но он и сам, похоже, не ведал того, не осознавал до конца...
* * *
Их было трое братьев, и старший из них, удалой, бесстрашный Цхогал, отправившись, как обычно, со своими шичой Налом и Кейгом в опасные места, не вернулся однажды - погиб, видно, в горах. Накануне подметили соседи зловещий синий огонёк, гнездившийся над его дымоходом; предупредили парня о дурном предзнаменовании: так и так, мол, не ходи сегодня на охоту, тебе же добра желаем, - но решил он, как всегда, доказать всем и каждому, что нет для него преград… вот и приключилось непоправимое. Не спас молодца галочий язык , не подействовали молитвы к Хьун-нан и одноглазому Ялату, не помогло и обережное ожерелье из медвежьих когтей (оно лишь одно и осталось последней памятью об охотнике на камне у обрыва в Эрдж-Цунгал), - да и уж не сам ли медведь, в жуткой борьбе не на жизнь, а на смерть, сбросил там несчастного со скал в реку?! Виделось многим в тот день, будто реяло вдали над деревьями странное тёмное облако, чьи очертания напоминали волосатое, – возможно, то как раз дух медведя и был, витающий над лесом…
