Изумрудный ковёр нежной травы расстилался по склонам гор и холмов, приглашая полюбоваться яркой красотой каждого, кто готов был смотреть.
Кони легко спускались по пологому склону Щитовой горы вдоль мелкой речушки, которая словно плела серебристую нить между горных гряд… Раскинувшиеся внизу глубокие зеленеющие долины, разделённые скалистыми громадами, смотрелись великолепно. Вёрст через десять после Кистинского хребта, окружённого множеством массивных ветвистых узких кряжей, впереди, на севере, по правому берегу Меши-хи наконец-то показался аул Джарие. По круче холма лепились маленькие сакли, укрытые лесом и горами; напротив, по склону простирались пастбища, где пастухи со сторожевыми собаками пасли стада коров и овец.
По преданию, прославленная царица Грузии Тамара, не раз гостившая в Чечне у своего союзника и тайного поклонника - терлоевского князя Берг-Бяччи, основным делом своей жизни считала распространение христианства по всей земле и часто отправляла священников к соседям за хребет. Проповедь их принесла плоды в Чечне, - и некоторые вайнахи, к неудовольствию местных жрецов, начали отступать от отеческих традиций. В Нахорустах, Комалхи, да и в самой Цайн-Пхьеде, от самых дней основания посвящённой богу Цу, тайно собирались для совместной молитвы горсточки новообращённых христиан.
В одном из селений Мелхисты местные жители, под влиянием приходящих из Грузии миссионеров, не только в большинстве своём пожелали перейти в христианскую веру, но даже выстроили себе из камня скромную керстнеха арда . Из-за церкви село получило название Джарие , а протекавший неподалёку от него источник - Джарие-Хьостуй. Он стал на долгие годы источником волнения и досады для достопочтенного Элгура, его непреходящей головной болью: обычно там совершалось крещение оглашенных, чьи ряды постепенно умножались…
Путь кряжистый в страну мечты лежит,
Что стелется вокруг благих вершин…
И тот, кто не свернёт с сего пути,
Он счастье в мире сможет обрести
И вступит в рай – наследник он и сын.
На горизонте показались тянущиеся к небу кистинские башни, оживившие массивы гор новыми красками. Эти башни были увенчаны изящными навершиями в виде небольших пирамид, а иные – плоской площадкой вместо крыши, и являлись истинным украшением той местности. В розовых тонах зари они смотрелись словно сказочные шахматные фигуры, выточенные из белоснежной кости. Под лучами восходящего солнца башни эти, обманчиво хрупкие с виду, мерцали нежным серебром, а крытые балкончики, словно вырезанные из голубовато-льдистого жемчуга, с четырёх сторон охватывающие их высокие стены, создавали впечатление защиты и уюта. На фоне башен виднелись высокие горные вершины, покрытые снегом, а под ними простирались бескрайние просторы леса.
Спешившись на перевале, который находился выше Джарие, Торола повёл коней вниз в глубокую долину Меши-хи, где текла река с тем же именем. Путь был долог и утомителен, но прелесть окружающей природы не давала скучать. Когда пховец проходил дальше по узкой тропе вдоль реки, дорогу ему перебежал бесстрашный зайчонок и, не обращая больше никакого внимания на путника, быстро скрылся в густом лесу, который покрывал крутой склон берега почти до самой вершины.
Лес представлял собой маленький дивный мир. Его неповторимая атмосфера очаровывала, стоило только на мгновение остановиться и вглядеться. Всё вокруг было живым, и дух захватывало от таинственности. Торола слушал плеск протекавшей неподалёку реки, шелест трав под конскими копытами, свист ветра в листьях и птичье ликование, наполнявшее воздух. После долгой зимы, когда всё было тихо и безмолвно, наконец настало время птиц. Легкокрылые создания порхали, перелетая с дерева на дерево, и радовали глаз. Меж ветвей пару раз мелькнул хвост то ли белки, то ли маленькой куницы. Поодаль, в глубине леса пховец заметил пробиравшуюся сквозь заросли лису…
Ветви деревьев скрещивались над головой Торолы, создавая своеобразный свод. Он был таким густым, что свет едва мог пробиться сквозь листву и сливался с нею. Запахи распускающихся весенних цветов и свежей земли, покрытой густым слоем мха и лишайников - всё пронизывало душу особым трепетом, радостью и волнением. Тихие тропинки манили в лес, переплетались с полянами, по пути сквозь которые можно было наслаждаться свежим воздухом и погружаться в удивительную атмосферу.
«Я, похоже, в страну кукушек угодил!» - усмехнулся про себя Торола. Белый конь продвигался вперёд уверенной поступью, неся всадника через лес. В шелковистую гриву его упали сверху с ветки и запутались два любопытных светлячка...
Чкаре, своему белоснежному любимцу, Торола уделял всё же большее внимание, чем другому коню. Стараясь разгрузить его в трудных переходах, дать отдых на привале чуть дольше, чем чёрному скакуну, он невольно выказывал особенную заботу о своём друге. Вот и здесь он решил немного побаловать Чкару, позволив ему на свободе попастись на свежей траве, и, пересев на Раши, направил его вверх по холму, туда, где ещё сгущались извивы утреннего тумана…
Словно бы сама любуясь своей холодной чистой красотой, текла вдоль горных троп Меши-хи, и небесные оттенки переливались на её поверхности, так что Тороле представлялось, будто там небо и земля соединяются в единое целое. С мелодичным плеском волн смешивались птичьи голоса. Вокруг лились трели дроздов, пение соловьёв и щебетание весёлых ласточек…
Весенний пейзаж в горах Кавказа - зрелище поистине пленительное... Словно тёплый целебный настой, проливало свой свет солнце на зелёный шёлк полей, за долгие зимние месяцы истомившихся в узах под тяжким льдом и снегом. В воздухе витала свежесть и лесные ароматы, дарившие ощущение лёгкости и свободы. Жестом танца простёрли деревья объятия тонких рук к прозрачному ярко-голубому небу, с плеч их радостными трелями заливался птичий хор, - и, напевая подхваченный от них мотив, ехал верхом из родного Шатили в Цайн-Пхьеду молодой джигит Тариэл Чинчараули, по прозвищу Жаворонок. Не меньше птиц любил петь Торола, и голос его оживлял лесную дорогу...
Земля несёт волшебный дар,
В ней правит предопределенье.
Здесь каждый шаг исполнен чар,
В природе здесь царят виденья.
У гор, холмов, полей и трав,
У каждой речки и долины
Есть дух, что их хранит устав,
Как пестун - княжеского сына.
Гора, как великан средь туч,
Ввысь над равниною стремится,
И первой встретит солнца луч,
И примет песню ветра с птицей.
Несётся мимо скал река,
Течёт мимо песчаных бродов,
И омывают берега
Живой мечты цветные воды.
Манит природа красотой,
В ней - силы жизни неизвестной,
И счастлив всадник молодой,
Что мир открыт ему чудесный.
Духов земли незримый лик,
Те силы, скрытые повсюду,
Их речи строгие, их крик, -
Пока подвластен мне язык, -
Я в своих песнях славить буду.
Вдруг он почувствовал, что кто-то следит за ним, и оглянулся. На его глазах небольшое стадо забавных пятнистых ланей стремительно вынеслось на склон напротив, по той стороне оврага. Весенние ливни привели к разливу быстротечных горных рек, и возможно, лани как раз торопились к берегу напиться воды. Одна из них, отделившись от своих сестёр, притаилась в зарослях ясменника и оттуда робко наблюдала за чёрным конём и его всадником.
Туман постепенно рассеивался, и неожиданно Торола обнаружил, что на соседней горе за кустом ясменника вместо золотисто-белой лани стоит рыжеволосая девушка в длинной белой рубашке. Она замерла, словно изваяние, с охапкой трав в руках... Грациозное видение было неотделимой частью той природы, которую он созерцал во время своего путешествия.
Пховцы сызмальства проникаются до самых сокровенных глубин влиянием мистики, сочетая в себе дикий дух и таинственное восприятие мира. В глазах их сверкает огонь страсти к загадкам, и они шагают по дорогам, ведущим к божествам и прочим необъяснимым явлениям. Смело они проникают в области, где разум колеблется, а сердце начинает биться сильнее, ощущая волнение перед неизведанным. Их души, пронизанные тайнами ночного неба, открывают перед ними пути к самым глубинам древних мистерий. Неутомимые исследователи мрака, пховцы, не побоявшись риска, часто вступают в общение с богами... Это не означает, что пховцы ведут себя необдуманно или безрассудно, - просто они обладают особым чутьём к потустороннему и могут совершать действия, которые кажутся остальным людям непонятными или даже опасными. Они будто живут в другом измерении, где логика обретает новое значение, а опасности приобретают совершенно иную окраску.
Даже благодатное дуновение учения Христова, осенив краем святого крыла доблестные пховские души, не смогло окончательно искоренить в них привязанность к некоторым давним языческим обычаям. Можно было бы сказать даже, что среди этого народа сложилась своя собственная, особенная религиозная иерархия. Они веруют во Христа, Богоматерь, архангела Михаила и «ангелов обилия», но по-прежнему признают и свои божества - Иахсари, Квириа, Пиркуши, а также чтят второстепенных духов-покровителей лесов, полей, дома и всего, что окружает: Дид-гори, Горис-ангелози, Мухис-ангелози ...
Именно богов считают пховцы повелителями своей страны, а себя – их верными слугами. Кроме того, пховцы поклоняются ещё маленькому богу, большому богу, богу душ, богу запада и богу востока… Что же странного встретить однажды средь бела дня в росистых травах одного из миндорт убани - хранителей видимого мира?! - Торола был готов к новым открытиям в путешествии по этой удивительной земле, где непредсказуемые силы стихий могут повернуть ход событий в совершенно неожиданном направлении.
Девушка несколько минут простояла, не сводя глаз со всадника и коня, застыв среди высоких стеблей ясменника почти вровень с её ростом. Бледные трепетные пальцы рассеянно гладили травинки из охапки, прижатой к груди. Снежная ткань одежды сливалась с белыми соцветиями куста, и разметавшиеся пряди золотых волос словно ложились нимбом в солнечных лучах, теряясь в зелени кустов и деревьев...
Внезапно она выронила собранные ею травы, закрыв лицо руками, стала медленно отступать назад - и, резко развернувшись, быстрее ветра исчезла в густых зарослях. Вспугнутая лань пустилась в бегство от охотника...
Певец зачарованно посмотрел вслед девушке и понял, что был то лесной дух, - Али? – Дали? – Мзетунахави? - а он сам только что стал свидетелем чуда. Сплетаясь с таинствами леса и скрытой жизнью природы, слова, что пропел наш герой, приобретали новые смыслы, новые оттенки цвета и новое дыхание.»
«Дыхание прохладного ветерка порхало под сводом деревьев, окутывая долину веянием распускающихся цветов. По бархатным чёрным пятнам обнажённых осыпей, высвободившихся из-под покровов снега, яркими самоцветами рассыпались цветы колокольчиков, блестевшие на тёмном фоне, точно звёзды в ночи. Вокруг пели и играли многочисленные ручьи, наполняя бескрайнее пространство музыкой, - и каждая нота, таившаяся в ней, сверкала гранями, словно крошечный алмаз. Сквозь зелёный купол листвы просачивалось солнце, отбрасывая тени на землю и осветляя лесные травы, а небесное полотно над головой, по которому изредка проплывали облака, было глубокого, бесконечно синего цвета и наполняло душу чистотой, - как взгляд незабываемых глаз Цисии...
Вечерами в Шатили, когда солнце начинало склоняться к закату над селом, окрашивая небо в оттенки старинного золота, и горы медленно погружались в прохладу и безмятежность, молодой пховец сидел на кровле своего скромного жилища и наигрывал на пандури. Проворные пальцы скользили по струнам, сплетая проникновенный мотив, пронизанный духом этой древней местности, который струился без усилий и казался простым, будто родился сам собой в объятиях вечерней тишины.
В то время он выступал уже на многих праздниках, и был желанным гостем везде, где исполнял песни собственного сочинения под мелодичный струнный звон... Люди издалека, со всех уголков, приходили послушать игру его и пение. Музыка и голос завораживали сердца слушателей, принося им умиротворение и отраду, и переплетались с неповторимой ночной атмосферой, - словно бы сами звёзды, мерцающие на небосклоне, выткали ему эту паутину из нот.
За это искусство и прозвал народ певца Торолой – Жаворонком, переиначив на свой лад распространённое в те времена имя Тариэл, данное в честь героя всем известной поэмы Руставели.
От сотворения мира ещё ни одно гулянье не обошлось без музыканта. - Однажды, в день Квелиери , отправившись верхом в Муцо с приятелем Имедой, он впервые увидел Цисию, когда та танцевала, напевая шуточную песню на крыше одного из домов.
В косых лучах рассвета, скользящих к ним с горных вершин, соседки её и подруги - три сестры Манана, Маквала и Эндзела, - хлопали в ладоши ей в такт, а четвёртая, Пиримзэ, кое-как подстраивалась в ритм, бренча на стареньком, надтреснутом инструменте, - у Торолы просто уши заложило от такого издевательства над пандури:
"Коль поднимешься в Хахмати, к тем сестрицам загляни!
От Каджети до Джалети строят мостики они.
Кто пройдёт огонь и воду, солнце тот захватит в плен
С Ашекали, Самдзимари и Симэн ..."
Отовсюду слышались шутки и смех, напролом дребезжали разбитые струны, и в такт им позвякивали монеты застёгнутой до верхнего края параги юной певицы.
Та просто наслаждалась жизнью и праздником, как ребёнок. Играя лучами, сияли её ясные очи, а голос звенел, словно цис зареби ... Девичью головку обвивала длинная узкая льняная лента, вся расшитая крестообразными узорами, унизанная красным бисером и перламутровыми пуговицами. Из-под неё выбивались мелко заплетённые косы, аккуратно уложенные кольцом вокруг лба. В новом синем (под цвет глаз!) платье, вышитом белым бисером, прыгала она, точно резвая козочка.
На соседних крышах и внизу на улицах - везде толпились люди, они веселились и подпевали. Цисия, как яркое средоточие счастья, притягивала взгляды, многие любовались её живостью и непосредственностью. Она привлекала к себе внимание всех, раскрывая свою свежесть, словно цветок, только что распустившийся под лучами утреннего солнца.
Торола тоже сразу обратил на неё внимание. Почему-то он тогда решил тогда заговорить с нею, не мог пройти мимо... Он отметил, как непринуждённо она держалась, каждый жест её дышал природным изяществом и джиши.
Юноша почувствовал, что сердце его забилось быстрее. Вдруг их взгляды пересеклись, - возможно, это был знак того, что и она ощутила нечто особенное, возникшее между ними?! – и в ликующем изумлении он порывисто махнул рукой, сделав знак Имеде…
Перекинув пандури на ремне через плечо и улыбаясь, Торола направился прямо к Цисии и смело обратился к ней:
- Привет тебе, чудная певица! Перед тобой Тариэл, величайший твой почитатель.
Цисия в ответ на встречу нежно рассмеялась, словно весёлая птица, нашедшая своего спутника.
- Добро пожаловать, шатильский Жаворонок! - отвечала ему она, пританцовывая на месте. Голос её звучал как пение ручейка. - Радостно приветствую тебя! Ах, сколько же сегодня слетелось почитателей на все кровли!.. Я сразу поняла, что это ты, - от многих слышала о тебе... - когда лицо её расцветало беззаботной улыбкой, на загорелых щеках появлялись ямочки. - Кстати, меня зовут Цисией!
Кони легко спускались по пологому склону Щитовой горы вдоль мелкой речушки, которая словно плела серебристую нить между горных гряд… Раскинувшиеся внизу глубокие зеленеющие долины, разделённые скалистыми громадами, смотрелись великолепно. Вёрст через десять после Кистинского хребта, окружённого множеством массивных ветвистых узких кряжей, впереди, на севере, по правому берегу Меши-хи наконец-то показался аул Джарие. По круче холма лепились маленькие сакли, укрытые лесом и горами; напротив, по склону простирались пастбища, где пастухи со сторожевыми собаками пасли стада коров и овец.
По преданию, прославленная царица Грузии Тамара, не раз гостившая в Чечне у своего союзника и тайного поклонника - терлоевского князя Берг-Бяччи, основным делом своей жизни считала распространение христианства по всей земле и часто отправляла священников к соседям за хребет. Проповедь их принесла плоды в Чечне, - и некоторые вайнахи, к неудовольствию местных жрецов, начали отступать от отеческих традиций. В Нахорустах, Комалхи, да и в самой Цайн-Пхьеде, от самых дней основания посвящённой богу Цу, тайно собирались для совместной молитвы горсточки новообращённых христиан.
В одном из селений Мелхисты местные жители, под влиянием приходящих из Грузии миссионеров, не только в большинстве своём пожелали перейти в христианскую веру, но даже выстроили себе из камня скромную керстнеха арда . Из-за церкви село получило название Джарие , а протекавший неподалёку от него источник - Джарие-Хьостуй. Он стал на долгие годы источником волнения и досады для достопочтенного Элгура, его непреходящей головной болью: обычно там совершалось крещение оглашенных, чьи ряды постепенно умножались…
Путь кряжистый в страну мечты лежит,
Что стелется вокруг благих вершин…
И тот, кто не свернёт с сего пути,
Он счастье в мире сможет обрести
И вступит в рай – наследник он и сын.
На горизонте показались тянущиеся к небу кистинские башни, оживившие массивы гор новыми красками. Эти башни были увенчаны изящными навершиями в виде небольших пирамид, а иные – плоской площадкой вместо крыши, и являлись истинным украшением той местности. В розовых тонах зари они смотрелись словно сказочные шахматные фигуры, выточенные из белоснежной кости. Под лучами восходящего солнца башни эти, обманчиво хрупкие с виду, мерцали нежным серебром, а крытые балкончики, словно вырезанные из голубовато-льдистого жемчуга, с четырёх сторон охватывающие их высокие стены, создавали впечатление защиты и уюта. На фоне башен виднелись высокие горные вершины, покрытые снегом, а под ними простирались бескрайние просторы леса.
Спешившись на перевале, который находился выше Джарие, Торола повёл коней вниз в глубокую долину Меши-хи, где текла река с тем же именем. Путь был долог и утомителен, но прелесть окружающей природы не давала скучать. Когда пховец проходил дальше по узкой тропе вдоль реки, дорогу ему перебежал бесстрашный зайчонок и, не обращая больше никакого внимания на путника, быстро скрылся в густом лесу, который покрывал крутой склон берега почти до самой вершины.
Лес представлял собой маленький дивный мир. Его неповторимая атмосфера очаровывала, стоило только на мгновение остановиться и вглядеться. Всё вокруг было живым, и дух захватывало от таинственности. Торола слушал плеск протекавшей неподалёку реки, шелест трав под конскими копытами, свист ветра в листьях и птичье ликование, наполнявшее воздух. После долгой зимы, когда всё было тихо и безмолвно, наконец настало время птиц. Легкокрылые создания порхали, перелетая с дерева на дерево, и радовали глаз. Меж ветвей пару раз мелькнул хвост то ли белки, то ли маленькой куницы. Поодаль, в глубине леса пховец заметил пробиравшуюся сквозь заросли лису…
Ветви деревьев скрещивались над головой Торолы, создавая своеобразный свод. Он был таким густым, что свет едва мог пробиться сквозь листву и сливался с нею. Запахи распускающихся весенних цветов и свежей земли, покрытой густым слоем мха и лишайников - всё пронизывало душу особым трепетом, радостью и волнением. Тихие тропинки манили в лес, переплетались с полянами, по пути сквозь которые можно было наслаждаться свежим воздухом и погружаться в удивительную атмосферу.
«Я, похоже, в страну кукушек угодил!» - усмехнулся про себя Торола. Белый конь продвигался вперёд уверенной поступью, неся всадника через лес. В шелковистую гриву его упали сверху с ветки и запутались два любопытных светлячка...
Чкаре, своему белоснежному любимцу, Торола уделял всё же большее внимание, чем другому коню. Стараясь разгрузить его в трудных переходах, дать отдых на привале чуть дольше, чем чёрному скакуну, он невольно выказывал особенную заботу о своём друге. Вот и здесь он решил немного побаловать Чкару, позволив ему на свободе попастись на свежей траве, и, пересев на Раши, направил его вверх по холму, туда, где ещё сгущались извивы утреннего тумана…
Словно бы сама любуясь своей холодной чистой красотой, текла вдоль горных троп Меши-хи, и небесные оттенки переливались на её поверхности, так что Тороле представлялось, будто там небо и земля соединяются в единое целое. С мелодичным плеском волн смешивались птичьи голоса. Вокруг лились трели дроздов, пение соловьёв и щебетание весёлых ласточек…
Весенний пейзаж в горах Кавказа - зрелище поистине пленительное... Словно тёплый целебный настой, проливало свой свет солнце на зелёный шёлк полей, за долгие зимние месяцы истомившихся в узах под тяжким льдом и снегом. В воздухе витала свежесть и лесные ароматы, дарившие ощущение лёгкости и свободы. Жестом танца простёрли деревья объятия тонких рук к прозрачному ярко-голубому небу, с плеч их радостными трелями заливался птичий хор, - и, напевая подхваченный от них мотив, ехал верхом из родного Шатили в Цайн-Пхьеду молодой джигит Тариэл Чинчараули, по прозвищу Жаворонок. Не меньше птиц любил петь Торола, и голос его оживлял лесную дорогу...
Земля несёт волшебный дар,
В ней правит предопределенье.
Здесь каждый шаг исполнен чар,
В природе здесь царят виденья.
У гор, холмов, полей и трав,
У каждой речки и долины
Есть дух, что их хранит устав,
Как пестун - княжеского сына.
Гора, как великан средь туч,
Ввысь над равниною стремится,
И первой встретит солнца луч,
И примет песню ветра с птицей.
Несётся мимо скал река,
Течёт мимо песчаных бродов,
И омывают берега
Живой мечты цветные воды.
Манит природа красотой,
В ней - силы жизни неизвестной,
И счастлив всадник молодой,
Что мир открыт ему чудесный.
Духов земли незримый лик,
Те силы, скрытые повсюду,
Их речи строгие, их крик, -
Пока подвластен мне язык, -
Я в своих песнях славить буду.
Вдруг он почувствовал, что кто-то следит за ним, и оглянулся. На его глазах небольшое стадо забавных пятнистых ланей стремительно вынеслось на склон напротив, по той стороне оврага. Весенние ливни привели к разливу быстротечных горных рек, и возможно, лани как раз торопились к берегу напиться воды. Одна из них, отделившись от своих сестёр, притаилась в зарослях ясменника и оттуда робко наблюдала за чёрным конём и его всадником.
Туман постепенно рассеивался, и неожиданно Торола обнаружил, что на соседней горе за кустом ясменника вместо золотисто-белой лани стоит рыжеволосая девушка в длинной белой рубашке. Она замерла, словно изваяние, с охапкой трав в руках... Грациозное видение было неотделимой частью той природы, которую он созерцал во время своего путешествия.
Пховцы сызмальства проникаются до самых сокровенных глубин влиянием мистики, сочетая в себе дикий дух и таинственное восприятие мира. В глазах их сверкает огонь страсти к загадкам, и они шагают по дорогам, ведущим к божествам и прочим необъяснимым явлениям. Смело они проникают в области, где разум колеблется, а сердце начинает биться сильнее, ощущая волнение перед неизведанным. Их души, пронизанные тайнами ночного неба, открывают перед ними пути к самым глубинам древних мистерий. Неутомимые исследователи мрака, пховцы, не побоявшись риска, часто вступают в общение с богами... Это не означает, что пховцы ведут себя необдуманно или безрассудно, - просто они обладают особым чутьём к потустороннему и могут совершать действия, которые кажутся остальным людям непонятными или даже опасными. Они будто живут в другом измерении, где логика обретает новое значение, а опасности приобретают совершенно иную окраску.
Даже благодатное дуновение учения Христова, осенив краем святого крыла доблестные пховские души, не смогло окончательно искоренить в них привязанность к некоторым давним языческим обычаям. Можно было бы сказать даже, что среди этого народа сложилась своя собственная, особенная религиозная иерархия. Они веруют во Христа, Богоматерь, архангела Михаила и «ангелов обилия», но по-прежнему признают и свои божества - Иахсари, Квириа, Пиркуши, а также чтят второстепенных духов-покровителей лесов, полей, дома и всего, что окружает: Дид-гори, Горис-ангелози, Мухис-ангелози ...
Именно богов считают пховцы повелителями своей страны, а себя – их верными слугами. Кроме того, пховцы поклоняются ещё маленькому богу, большому богу, богу душ, богу запада и богу востока… Что же странного встретить однажды средь бела дня в росистых травах одного из миндорт убани - хранителей видимого мира?! - Торола был готов к новым открытиям в путешествии по этой удивительной земле, где непредсказуемые силы стихий могут повернуть ход событий в совершенно неожиданном направлении.
Девушка несколько минут простояла, не сводя глаз со всадника и коня, застыв среди высоких стеблей ясменника почти вровень с её ростом. Бледные трепетные пальцы рассеянно гладили травинки из охапки, прижатой к груди. Снежная ткань одежды сливалась с белыми соцветиями куста, и разметавшиеся пряди золотых волос словно ложились нимбом в солнечных лучах, теряясь в зелени кустов и деревьев...
Внезапно она выронила собранные ею травы, закрыв лицо руками, стала медленно отступать назад - и, резко развернувшись, быстрее ветра исчезла в густых зарослях. Вспугнутая лань пустилась в бегство от охотника...
Певец зачарованно посмотрел вслед девушке и понял, что был то лесной дух, - Али? – Дали? – Мзетунахави? - а он сам только что стал свидетелем чуда. Сплетаясь с таинствами леса и скрытой жизнью природы, слова, что пропел наш герой, приобретали новые смыслы, новые оттенки цвета и новое дыхание.»
Глава 15. ПХОВСКАЯ ЮНОСТЬ
«Дыхание прохладного ветерка порхало под сводом деревьев, окутывая долину веянием распускающихся цветов. По бархатным чёрным пятнам обнажённых осыпей, высвободившихся из-под покровов снега, яркими самоцветами рассыпались цветы колокольчиков, блестевшие на тёмном фоне, точно звёзды в ночи. Вокруг пели и играли многочисленные ручьи, наполняя бескрайнее пространство музыкой, - и каждая нота, таившаяся в ней, сверкала гранями, словно крошечный алмаз. Сквозь зелёный купол листвы просачивалось солнце, отбрасывая тени на землю и осветляя лесные травы, а небесное полотно над головой, по которому изредка проплывали облака, было глубокого, бесконечно синего цвета и наполняло душу чистотой, - как взгляд незабываемых глаз Цисии...
Вечерами в Шатили, когда солнце начинало склоняться к закату над селом, окрашивая небо в оттенки старинного золота, и горы медленно погружались в прохладу и безмятежность, молодой пховец сидел на кровле своего скромного жилища и наигрывал на пандури. Проворные пальцы скользили по струнам, сплетая проникновенный мотив, пронизанный духом этой древней местности, который струился без усилий и казался простым, будто родился сам собой в объятиях вечерней тишины.
В то время он выступал уже на многих праздниках, и был желанным гостем везде, где исполнял песни собственного сочинения под мелодичный струнный звон... Люди издалека, со всех уголков, приходили послушать игру его и пение. Музыка и голос завораживали сердца слушателей, принося им умиротворение и отраду, и переплетались с неповторимой ночной атмосферой, - словно бы сами звёзды, мерцающие на небосклоне, выткали ему эту паутину из нот.
За это искусство и прозвал народ певца Торолой – Жаворонком, переиначив на свой лад распространённое в те времена имя Тариэл, данное в честь героя всем известной поэмы Руставели.
От сотворения мира ещё ни одно гулянье не обошлось без музыканта. - Однажды, в день Квелиери , отправившись верхом в Муцо с приятелем Имедой, он впервые увидел Цисию, когда та танцевала, напевая шуточную песню на крыше одного из домов.
В косых лучах рассвета, скользящих к ним с горных вершин, соседки её и подруги - три сестры Манана, Маквала и Эндзела, - хлопали в ладоши ей в такт, а четвёртая, Пиримзэ, кое-как подстраивалась в ритм, бренча на стареньком, надтреснутом инструменте, - у Торолы просто уши заложило от такого издевательства над пандури:
"Коль поднимешься в Хахмати, к тем сестрицам загляни!
От Каджети до Джалети строят мостики они.
Кто пройдёт огонь и воду, солнце тот захватит в плен
С Ашекали, Самдзимари и Симэн ..."
Отовсюду слышались шутки и смех, напролом дребезжали разбитые струны, и в такт им позвякивали монеты застёгнутой до верхнего края параги юной певицы.
Та просто наслаждалась жизнью и праздником, как ребёнок. Играя лучами, сияли её ясные очи, а голос звенел, словно цис зареби ... Девичью головку обвивала длинная узкая льняная лента, вся расшитая крестообразными узорами, унизанная красным бисером и перламутровыми пуговицами. Из-под неё выбивались мелко заплетённые косы, аккуратно уложенные кольцом вокруг лба. В новом синем (под цвет глаз!) платье, вышитом белым бисером, прыгала она, точно резвая козочка.
На соседних крышах и внизу на улицах - везде толпились люди, они веселились и подпевали. Цисия, как яркое средоточие счастья, притягивала взгляды, многие любовались её живостью и непосредственностью. Она привлекала к себе внимание всех, раскрывая свою свежесть, словно цветок, только что распустившийся под лучами утреннего солнца.
Торола тоже сразу обратил на неё внимание. Почему-то он тогда решил тогда заговорить с нею, не мог пройти мимо... Он отметил, как непринуждённо она держалась, каждый жест её дышал природным изяществом и джиши.
Юноша почувствовал, что сердце его забилось быстрее. Вдруг их взгляды пересеклись, - возможно, это был знак того, что и она ощутила нечто особенное, возникшее между ними?! – и в ликующем изумлении он порывисто махнул рукой, сделав знак Имеде…
Перекинув пандури на ремне через плечо и улыбаясь, Торола направился прямо к Цисии и смело обратился к ней:
- Привет тебе, чудная певица! Перед тобой Тариэл, величайший твой почитатель.
Цисия в ответ на встречу нежно рассмеялась, словно весёлая птица, нашедшая своего спутника.
- Добро пожаловать, шатильский Жаворонок! - отвечала ему она, пританцовывая на месте. Голос её звучал как пение ручейка. - Радостно приветствую тебя! Ах, сколько же сегодня слетелось почитателей на все кровли!.. Я сразу поняла, что это ты, - от многих слышала о тебе... - когда лицо её расцветало беззаботной улыбкой, на загорелых щеках появлялись ямочки. - Кстати, меня зовут Цисией!
