Пеклись пироги, варились каши, из погребов с довольной улыбкой вынимали заботливо заготовленные сыр, творог, сметану – и повсюду было масло, масло, горшки и кувшины со сбитым коровьим маслом… Мука, поджаренная на масле; молочная и кукурузная каши - с маслом; пирог, облитый маслом… А хмельного в такой праздник не полагалось, к превеликой радости той, что в доме - госпожи Тийны.
Сама же она, как хранительница очага, освятила всё угощение огнём, зачерпнула ложкой масла, трижды обвела ею над блюдом и выплеснула масло в огонь для витающих над очагом душ предков, торжественно читая заклинание: «Да останемся мы здоровыми, чтобы хранить масло для покровителя девиц Ога и встретить чистый год.» Затем явился жрец, и гордый Олхудзур со своим семейством слушал, как тот произносил благословение на скот и умолял богов даровать людям милость… И тут вдруг постучались в двери целой толпой сельчане и принесли меня! – Ну, а теперь лучше по порядку.
В лесу, над нашим селением, есть горный ключ с чистейшей кристальной водой. Неподалёку от этого источника находится местное святилище Тушоли. Марха, сестра моя, готова сама несколько раз в день подниматься вверх по горе, и всё это только для того, чтобы сталкиваться у родника с молодыми людьми, - с неким Мимой, например… и слушать комплименты, - и вот плетётся она потом домой с пустым кувшином, вызывая ворчание идущих навстречу от святилища женщин (кувшин-то пуст - примета скверная!), и возвращается к ручью снова и снова… но это между нами… я ничего не говорила! – Тому уж шестнадцать лет минуло на Огу, - горсточке местных девиц суждено было обнаружить в этих краях меня…
Стайка девушек ходила по дворам и собирала с хозяек праздничную дань - сыр, молоко и масло. Придя в дом, они запевали песни. Пар от тёплых губ мелкими струйками рвался к зимним звёздам…
- Эй, мама, прошу тебя, мама, выходи, мама, - звенел под небом голос первой красавицы села, кареглазой Совгат.
- Еппой! – подхватывал хор её подруг, откликаясь эхом.
- Отпусти ты нас, нам некогда: у тысячи хозяев гости мы…
- Еппой!
- Посмотри в ящик, сунь руку в ушат...
- Еппой!
- О, мама, прошу тебя, мама, прощай, мама!
- Еппой!
- Пусть будет у тебя семь сыновей, и все семеро станут князьями.
- Еппой!
- Пусть будет у тебя три дочери, и все три станут княжнами.
- Еппой!
- Живи благополучно и носи постоянно рубашку из жёлтого шёлка.
- Еппой!
Обойдя село и повеселившись как следует, девушки решили напоследок сходить поклониться Тушоли и там уже поделить угощение между собой. У стен же святилища, в сугробе, непостижимым образом оказался живой младенец. Кроха с головой в золотистых кудряшках была закутана в белую накидку, подбитую лисьим мехом; на шее же младенца висел на шёлковом шнурке специальный мешочек, наполненный волчьими зубами и когтями .
Девушки подняли переполох, обегали с криками всю поляну, расколов пугающую тишину... Но ни души не было рядом; лишь на вершине дерева распростёрла свои крыла невероятной красоты и размеров птица, что была белее снега, и блистала она с высоты ярче, чем убор из тысячи алмазов… (По крайней мере, так утверждали очевидицы, а с их слов жрец, а ему сан лгать не позволяет.)
Олхудзур немедленно разослал гонцов по всем окрестным сёлам, пытаясь разыскать преступных и нерадивых родителей, посмевших оставить малое дитя в холодную пору на снегу... Поиски ничем не увенчались. За всю осень ни в одном ауле не закричал ни один младенец. Год был неурожайным во всех отношениях. Чахли поля и фруктовые деревья; скот не желал плодиться и умножаться; к тому же жителей округи десятками косила страшная болезнь к1иг .
Почти в каждом дворе резали чёрных кур, поливая их кровью все углы дома, пекли пироги и раздавали их соседям, чтобы задобрить Дашуа-Цу и Киги-нан - богов оспы.
- Киги-нан, дорогая наша, хорошая, - увещевал богиню жрец, совершая обход по дворам, - лучше тебе уйти отсюда. Оставь нас без несчастья, без ущерба кому бы то ни было, покинь нас с благим расположением. О Дашуа-Цу, Золотое Пламя, оспины свои милостиво от нас отошли, чтобы и к будущему году были мы в состоянии запастись для тебя кувшином масла… - заговаривал старый Элгур оспу, убалтывал, умасливал…
Масло, масло… потоки масла… целые реки масла! Маслом этим в течение месяца обмазывали беззащитное тельце найдёныша - ежедневно. И меня оспа не тронула, прошла стороной, не взглянула даже.
И нарекли тогда они меня на седьмой день - Мелх-Азни, девой солнца …
Невезучий Мима-чабан, тогда ещё мальчишка, чудом выстоял в битве с хворью, но она навсегда отметила рябинами его лицо, унеся обоих его братьев, Эсу и Кхаралга. И без того у бедолаги на левой щеке родимое пятно… Иногда, секретничая с Мархой, я подсмеиваюсь над ним заочно, и тогда она мгновенно возмущается и начинает вдруг доказывать, что вот она, мол, подлинная дочь владетеля Цайн-Пхьеды, и знает себе цену, и может назвать восемь поколений своих предков, не то что некоторые с сомнительным происхождением, выпавшие неизвестно из чьего гнезда; а может быть, я вообще биеркат доцу йо1 , приносящая несчастье, не зря же у меня косы рыжие; а то и алмаз лесной, - проверить бы не мешало… - Марха расходится всё больше:
- Мы все знаем, кого подбросили к святилищу Тушоли, будто дикую веточку на праздник! В лесу сломали веточку, в лесу она росла!
Видит ли хоть Мима, куда стрела его летит? Сын беднейшей в округе вдовы Дахки, щеголяет в оборванном бешмете... Вид потешный, сам нескладный, зубы смотрят врозь… А тут - моя сестрёнка, идущая по жизни носом кверху… - и во сне никому бы не приснилось поставить их рядом. Что, если бы отец узнал?!..
- Отец? – надменно переспрашивает Марха. – Ты хочешь сказать - мой отец?
- Я не имею права отрекаться от семьи после всего, чем я ей обязана, - отрешённым тоном произношу я.
Марха растерянно моргает... Ну, значит, сегодня один - ноль в мою пользу…
- Летающий по небу даже не разгневался бы на Миму, – победно продолжаю я. - От души посмеялся бы и наградил шутника как следует!
- Эй, Дикая Веточка, постой-ка… ты обиделась, похоже? – прищуривается дражайшая сестрица.
- О нет, что ты! Обижаются ведь только рабы .
Я спокойно отхожу, не оборачиваясь… Спиной чувствую, как она с открытым ртом глотает воздух. Знай наших! - Обожаю иногда словесно пикироваться с милой сестричкой, да и её это занятие развлекает не меньше.
Дети госпожи Бетты, первой жены Олхудзура, умершей задолго до момента моего появления в их гнезде, уже успели опериться.
Леча, воплощение небесной доброты и прекрасного благородства, сейчас охраняет со своим войском наши южные границы.
(Как долго я не приезжала домой… Я так по нему соскучилась! Не раздумывая, с радостью пожертвовала бы жизнью за любимого брата! Он настолько безупречен… пусть я и не кровная сестра, но всё бы отдала, чтобы хоть чуточку быть на него похожей!..)
Сестру его, нежную Седу, несколько лет назад выдали замуж, она сама уж дважды стала матерью…
Поскольку Тийна, новая элдзуд , вырастившая пасынков, мечтала наконец понянчить и своего малыша, а боги ей всё никак его не посылали, - уступив её уговорам, меня, бездомного птенчика, покинутого (или подкинутого?) под деревом в снегу, славный Олхудзур объявил своей названой дочерью.
Но я не продолжу род: мне суждено стать жрицей. Элгур убеждает меня, что это намного более завидный жребий, чем потерять душу, утонув в пелёнках и крынках до конца дней своих…
Мархе же, нашей самой младшенькой и балованной, довелось увидеть свет через год после моего появления.
- И опять девочка! - ворчал и пыхтел, должно быть по такому случаю владыка наш Олхудзур, сдвинув к переносице нависшие брови, - третья теперь у меня по счёту!!! И всего один наследник. Нет чтобы как у людей!
Та, что в доме, наверняка кротко отмалчивалась с виноватым видом, как всегда...
А у людей как раз встречаются ситуации гораздо сложнее! Кто у нас не знает Бошту-гончара из Комалхи? - У него четыре дочери, которых зовут - Яхита , Тойита , Сацита и… Ялита ! Все соседи над этой семейкой подтрунивают, а девчонкам хоть плачь. Ну вот нет у них брата! Ни одного. И терпят, а что поделаешь!
(Я так, к слову: если вдруг что случится… - как же гончар пятую-то дочку назовёт?!)
Разумеется, я благодарна… признательна… - как же иначе? Я не запятнаю имя Олхудзура никаким низким поступком. Они с добродетельной Тийной покрыли меня своим крылом, выпестовали несмышлёную, и трёх лет от роду передали на обучение жрецу. Премудрый Элгур, чтобы добиться разрешения властителя забрать его воспитанницу к себе, просто из облачения выпрыгивал, на любые жертвы был готов, - утверждал, будто получил обо мне откровение свыше:
- Перелётные птицы улетали от нас – и оставили тебя нам в птичий праздник, в самый день Огу! Ты ведь не считаешь, что это случайно?! Мирами управляют боги, это они распоряжаются кхуллам . Сама Белая Птица, приносящая благодать земле, тебе покровительствует. Думаю, что именно её видели люди в тот день над тобой! Ты же не от этого мира, ты избранница, это я сразу понял. У тебя несомненные врождённые способности к тайному знанию. Породистый птенец и в гнезде петь начинает!
У других - восемь поколений предков в подземном мире, а в здешнем, солнечном - отец и мать, братья и сёстры, кров и очаг, и домашние хлопоты, и земные беды, и праздники, и детские игры на лугу, и скачки, и танцы, и взмахи ресниц, и улыбки у родника... А у меня – лишь белый снег кругом, да ясное небо с ослепительными крыльями над головой, да холодный ручей, мелодично плещущий у изголовья… Я не понимаю, кто я и что я, откуда вышла и куда приду, и зачем и на какой час сотворил Ты меня, великий Дел .
Может быть, меня на самом деле и нет в этом мире, и я лишь снюсь всем - и себе самой тоже?..
- Женский ум хвоста лягушачьего короче. Опять закрыла сознание и мечтает о каких-то пустяках! – раздражается и стучит посохом об пол достопочтенный служитель Циу . – Сколько раз втолковывал уже: уважаема всеми будешь, люди чистой назовут тебя, святой. Я не вечно по этой земле буду ходить, сама пойми! Сойду в бухара доьние , - и кому я ведовство и дар свой передам, если не тебе? Не стыдно ль только о своей пользе думать? Да как это можно - оставить весь край без знахаря?! Не старайся для себя одной, как мотыга ! Я и сам в молодости был глуп – целых два года сопротивлялся духам, когда они меня избрали, всё не мог принять блага своего... Ничего, все мы через это однажды проходим, перетерпишь и ты… Чем быстрее покоришься, тем больше приобретёшь. Всё равно кхуллам предначертан – какой смысл всуе противиться?
* * *
В самом деле, далеко не каждой такой завидный жребий выпадает: сделаться луар , а в конце концов - преемницей жреца!.. Нет выше призвания на земле. Это честь большая, и ответственность не менее велика. И в моей жизни также есть радости.
Вот, например, я прохожу знахарскую практику, - всё чаще согбенный годами и немощами Элгур посылает меня вместо себя в сёла, чтобы разрушать порчу, исцелять джони ладзар , отсаливать сглаз, раскапывать х1олмач , окуривать над младенческой колыбелью, и тому подобное. Наше ремесло увлекательно, а кроме того, приносит большую пользу людям! Я много разных вещей теперь умею - стала разбираться в травах, благовониях, амулетах, и вполне успешно лечу панариций, гнойные раны, помутнение рассудка и горячку. На всякий недуг есть своё верное средство. Как-нибудь при случае подробнее расскажу…
Выполняя мелкие поручения жреца – я нет-нет да и задержусь, чтобы подольше поболтать о всякой всячине с Нецей, Деши или Масар... Так у меня в окрестностях постепенно появилось несколько знакомых. Каждой из них ведь интересно с моей помощью приоткрыть краешек волшебной завесы и тайком заглянуть в сокровенное:
- А правда ли, что ты можешь обращаться в кошку?
- А в собаку?
- А в муху?!
А это ещё кто?! Вот не было печали, принесла их нелёгкая! - Невероятные нахалы, Шала и Шола… и когда только подойти они к нам успели, подкрались внезапно, будто хищники в засаде. Эти близнецы – редкостные наглецы!
- А ещё говорят, что, когда ты ищешь травы для своих зелий, то ночью бегаешь по горам нагая, задом наперёд…
(«Не повредился ли умом дерзкий юнец?..»)
А вот и второй не унимается!
- Скажи, а ты ходишь туда вместе со своим жрецом или одна?
(«Что?!»)
Девушки на миг застывают в немом ужасе, воззрившись на шутников, и тут же разбегаются, погибая от стыда… - Вот и пообщалась с народом! Грубые, неотёсанные люди никогда не ценят доброго отношения к ним…
Рука моя инстинктивно ищет у пояса рукоятку маленького кинжала:
- Позор вашим родителям! Если сейчас же не раскаетесь – мне ничего не стоит сжечь на медленном огне волчье сухожилие на ваше имя .
Не дав невежам опомниться, сзади, из-за кустов, раздаётся угрожающее шипение, а затем и рычание. - Это Циск опять нашёл меня по следу и ясно напоминает присутствующим о ценности хороших манер... Близнецов-храбрецов как будто ветром сдувает.
Я молча разворачиваюсь и ухожу обратно в лес. Внутри всё кипит, но порча – слишком опасное оружие, чтобы направлять её на своих же односельчан. Теорию я из уроков Элгура назубок помню, а вот на практике ещё ни разу не рискнула чёрные знания применить…
Повсюду в лесной мазанке, под потолком и на полу, сушатся охапки трав, собранные мною летом для зелий… Слёзы подступают к горлу… Я молча падаю ничком, зарываюсь лицом в травяные снопы, сворачиваюсь в комочек и застываю без звука, пытаясь раздышать боль… Некому это рассказать. Брат Леча теперь далеко, ну, а наставник… о, он-то, конечно, выйдет из себя; ему ничего не стоит прочесть на Шалу с Шолой парочку специальных заклинаний… да только я, похоже, сама этого не желаю! Странно, но факт: жаль мне этих людей становится почему-то. Не хватает должного бесстрастия и твёрдости! А ведь посвящение состоится уже через год...
Чья-то мохнатая лапа осторожно, но настойчиво царапает моё колено... – я разворачиваюсь и с улыбкой раскрываю объятия. Так напоминает о себе мой беспокойный Циск.
Пушистый котик, которого я обрела однажды в снежную бурю… ох, видно, сильно была расстроена в ту ночь мать метелей, Дарц-нан ! Той ночью под праздник Ниджой, высокорогий Ниджой , джухаргиш - ребята-ряженые в шубах наизнанку, в войлочных масках с рогами и с вымазанными сажей лицами, - подбросили котёнка под дверь нашей с Элгуром избушки и с весёлым хохотом умчались.
Мой первый новогодний гость и самый мой дорогой подарок за всю жизнь, - просто бесценный, молодцы эти ряженые! - У малыша была сломана лапка, порвано ушко, глазки гноились, бедняжка буквально погибал от паразитов… Жрец покосился исподлобья, походил вокруг, понаблюдал – и разрешил оставить зверька с нами.
Я с Циском ни за что и никогда не расстанусь. Мы неразделимы. И во всех моих обрядах он участвует со мною вместе.
- Циск, маленький мой…
(Удивительно крупный для кота... Выходила, выкормила с рожка, будто новорождённого, а он окреп - и как начал расти, точно опара!)
Горячий шершавый язык слизывает слезинку со щеки. Циск трётся о меня своей круглой головой, - я дразню его сухим стебельком…
