В глубине своей души Торола осознавал, что над ним творится нечто непостижимое, и его истинное призвание ждёт его где-то далеко, на другом краю земли...
Торола покидал Шатили с подсознательным мрачным стремлением сложить как-нибудь в бою буйную головушку под монгольские стрелы и мечи и больше не возвращаться в родные края. Он хотел бы исчезнуть из этого мира совсем, надеясь хоть в смерти обрести забвение и втайне мечтая о том, чтобы его геройский подвиг и скорая гибель стали для Цисии с Имедой неплохим жизненным уроком...
Судьба же почему-то его хранила. В битве под Красной Горой Торола с честью прошёл свой первый бой. В последующих сражениях он изредка отделывался лёгкими царапинами. За спиной товарищи прозвали его «нацилиани» и были твёрдо уверены, что не иначе как мать с сестрой в ночь перед отъездом тайно вшили оберег в ткань его рубахи...
Внезапно открывшаяся сердцу Торолы свобода смыла горечь прошлого и открыла ему путь к новой жизни. Пусть и не той, какую он себе представлял, зато насыщенной общим делом, сражениями и дружбой - теми дарами, что стоят любых потерь. Исцелённая душа Торолы, наконец, обрела покой, сменив скорбь на радость жизни под солнцем. В войске у него появилось немало товарищей, которые его поддерживали и с которыми он разделял и радости побед, и горечь поражений.
Бойцы любили Торолу за простой и искренний нрав, а больше всего за то, что он помогал им «настроить душу», когда на привалах играл на пандури... Его музыкальный талант скоро получил огласку, и вскоре игра его стала неотъемлемой частью жизни войска. Товарищи ценили его бесценную способность поднять им настроение и отогнать тоску. Торола находил общий язык с другими воинами и умел подбодрить их в трудные минуты. Вместе с ними он переживал тяготы походов, холод ночей под открытым небом и опасности сражений. Всё это сплотило их и сделало настоящими друзьями, а сила дружбы способна излечить даже самые больные сердца.
Здесь-то, в стане войска, и произошло его знакомство с Олхудзуром, в дружбе с которым
нашёл он душевное подспорье. Их неожиданный союз стал для обоих одним из наиболее необычных моментов во время войны - как для пховца, так и для кистинского князя.»
Торола покидал Шатили с подсознательным мрачным стремлением сложить как-нибудь в бою буйную головушку под монгольские стрелы и мечи и больше не возвращаться в родные края. Он хотел бы исчезнуть из этого мира совсем, надеясь хоть в смерти обрести забвение и втайне мечтая о том, чтобы его геройский подвиг и скорая гибель стали для Цисии с Имедой неплохим жизненным уроком...
Судьба же почему-то его хранила. В битве под Красной Горой Торола с честью прошёл свой первый бой. В последующих сражениях он изредка отделывался лёгкими царапинами. За спиной товарищи прозвали его «нацилиани» и были твёрдо уверены, что не иначе как мать с сестрой в ночь перед отъездом тайно вшили оберег в ткань его рубахи...
Внезапно открывшаяся сердцу Торолы свобода смыла горечь прошлого и открыла ему путь к новой жизни. Пусть и не той, какую он себе представлял, зато насыщенной общим делом, сражениями и дружбой - теми дарами, что стоят любых потерь. Исцелённая душа Торолы, наконец, обрела покой, сменив скорбь на радость жизни под солнцем. В войске у него появилось немало товарищей, которые его поддерживали и с которыми он разделял и радости побед, и горечь поражений.
Бойцы любили Торолу за простой и искренний нрав, а больше всего за то, что он помогал им «настроить душу», когда на привалах играл на пандури... Его музыкальный талант скоро получил огласку, и вскоре игра его стала неотъемлемой частью жизни войска. Товарищи ценили его бесценную способность поднять им настроение и отогнать тоску. Торола находил общий язык с другими воинами и умел подбодрить их в трудные минуты. Вместе с ними он переживал тяготы походов, холод ночей под открытым небом и опасности сражений. Всё это сплотило их и сделало настоящими друзьями, а сила дружбы способна излечить даже самые больные сердца.
Здесь-то, в стане войска, и произошло его знакомство с Олхудзуром, в дружбе с которым
нашёл он душевное подспорье. Их неожиданный союз стал для обоих одним из наиболее необычных моментов во время войны - как для пховца, так и для кистинского князя.»
