Он был ошеломлён тем, что произошло. Ревность, глубокое чувство обиды, растерянность - всё это смешивалось в нём, не давая покоя. Боль ослепляла его, превращая в раненого барса. Он не мог смириться со счастьем предателей на его глазах и был готов немедленно сразиться с обманщиком.
И вот уже он вызывает друга на смертельный поединок, чтобы отомстить за вероломство. Кровь будет пролита, но ни один не отступит!
* * *
Забившись в самый дальний угол женской комнаты, отделённой от прочих помещений дома плотной ковровой завесой, Цисия кусала губы и тщетно пыталась сдержать поток обречённых слёз. Три года она ждала его, каждую минуту надеясь на его возвращение. Расставание с Торолой пожирало её сердце, разбивая его на мелкие осколки. Три года томилась она, надеясь, что вот-вот он вернётся к ней из своих скитаний, - и, не выдержав долгой разлуки с любимым, нашла нежданное утешение в объятиях его друга Имеды...
То был священный день, когда все шатильцы, мужчины и женщины, сходились в Лесу божественной милости ради особенного ритуала, призванного обновить силы их любви...
И день тот стал свидетелем горькой судьбы Цисии, ожидавшей встречи с Торолой.
Прелестная Цисия в задумчивости сидела под деревом, окружённая рассветной тишиной и красотой природы. Её окутывала лишь лёгкая прохлада, проникавшая сквозь густые кроны. Наряд её был снят и расстелен на траве, в знак поклонения духам божественного Леса... Закрыв глаза, она вдыхала свежий лесной воздух, чувствуя, как запахи трав проникают в каждую клеточку её тела...
Внутри Цисии бушевали переживания и надежды. Целых три года ждала она возвращения своего возлюбленного, предвкушая, как он вернётся и объявится в Лесу божественной милости в этот самый день! Много раз уже, как и накануне, видела она его во сне; видения эти поддерживали её мечту увидеть его наяву. Люди уже не раз говорили ей, что Торола, должно быть, погиб и больше не вернётся... Но Цисия не могла забыть его. Нагая и уязвлённая душой, терзалась она, и в глазах её отражались ожидание и безысходность.
Мягкий шелест листвы и голоса природы затихли, когда Цисия услышала чьи-то шаги на тропинке Леса. В глазах её затеплился огонёк радости: ей почудилось, что это Торола, вот-вот он подойдёт к ней... Приближавшийся мужчина показался ей на него похожим…
Но сердце её дрогнуло и бессильно упала на колени рука, теребившая краешек лежавшей рядом на траве вышитой рубашки, когда она подняла глаза и встретила его взгляд…
Перед ней стоял Имеда, друг её Торолы!
Лицо Цисии тотчас застыло, душа её замерла, пронзённая болью...
Ещё когда-то во младенчестве родители обручили её с этим Имедой. - Встретив на празднике Квелиери Торолу, Цисия потянулась к нему всей душой и за полгода встреч ни словом не обмолвилась ему о неприятном обстоятельстве, - она искренне пыталась выбросить досадное воспоминание о немилом суженом даже из собственной головы, и ей это почти удалось! Она не могла сразу определить, кто из двоих больше заслуживает её внимания и любви... Сам же Имеда словно устранился в те дни и, храня мрачное молчание, не искал с нею встреч, не требовал объяснений.
Прежде девочка-сорванец из соседнего села, которая в детстве смотрелась растрёпанным воробышком, не вызывала у него интерес. Имеда не очень-то стремился к общению с ней и рассуждал так, что обручение – дело родительское, когда-то за горами ещё всё это исполнится; ну, а пока никто не запрещал как следует погулять... Но за те несколько лет, что он не заглядывал в Муцо, Цисия подросла, расцвела и внезапно похорошела, да так, что об этом заговорили люди! Встретив её там на Квелиери, Имеда был поражён настолько, что в первую минуту потерял дар речи… Но на танцах наречённая явно предпочла ему более обаятельного друга… Вот угораздило его притащить туда красавчика Торолу!.. - Теперь Имеда старательно отводил глаза от Цисии, но нежная нагота против воли притягивала его взгляд…
- Где же твой друг, Имеда? Верни меня моему Тариэлу! - прошептала Цисия, сплетя руки на груди, словно бы пытаясь заслонить своё разбитое сердце.
Имеда смотрел на Цисию со смесью сострадания и страсти. Он понимал её скорбь и желал быть рядом, чтобы поддержать Цисию, своим присутствием облегчить её муки:
- Тариэл, он... он погиб, Цисия, - слышно было, как дрожал его голос. - Его давно уже нет в нашем мире. Ты должна смириться с этим...
Слова эти пронзили жаждавшую любви Цисию, словно ледяной клинок. Слёзы полились из её глаз, но она не хотела слушать слов Имеды. Она была разочарована тем, что её любимый Тариэл мог навсегда исчезнуть. Сердце её разрывалось между желанием верить в возвращение Тариэла - и покоем, предлагаемым Имедой…
Она протянула руки к Имеде, словно в нём ища поддержку и утешение… Из груди её вырвался исполненный отчаяния крик:
- Нет, нет, это невозможно! Тариэл не мог погибнуть, любовь должна вернуть его ко мне! Я буду ждать и надеяться, без него моя жизнь лишена смысла!
Имеда медленно опустился на колени рядом с Цисией, и, осторожно протянув руку, стёр капли слёз с её лица... В его голосе зазвучала острая боль, переплетённая с надеждой и желанием:
- Цисия, прекрасная моя Цисия, оставь своё горе и останови поток своих слёз! Видишь, я здесь, с тобой. Позволь мне подарить тебе ласку в этот день - единственный день любви в году, чтобы мне быть с тобою рядом; что, если на один лишь день я стану твоим Тариэлом?! Позволь мне исцелить твоё сердце!
Стараясь закутаться в свои распущенные волосы, Цисия отвернулась. Разговор между нею и Имедой был непростым. Имеда признавался ей в любви и пытался утешить, уверяя, будто Торола погиб и больше не вернётся. Цисия, хоть мало-помалу и склонялась к вере в исчезновение Торолы, не могла просто так отпустить свою тоску по нему. То и дело она вопрошала Имеду о его честности и преданности, требуя подтверждения его слов. Она выражала свои опасения и сомнения, не решаясь остаться с Имедой, ведь сердце её всё ещё принадлежало Тороле.
Имеда тоже испытывал душевные муки. Открывая свои чувства и мысли Цисии, он всё более явно проявлял свои чувства к ней, говоря, что, хоть он и не Торола, но хочет быть рядом с нею и дарить ей счастье. Он обещал любить её и заботиться о ней, быть её опорой и поддержкой всегда. Он просил Цисию дать ему доказать ей, что с ним она не будет одинокой; напомнил ей о особой святости дня, в который все влюблённые могли доказать свою любовь и верность друг другу в Лесу божественной милости...
Спор Цисии и Имеды продолжался долго, до самого вечера… В конце концов она решила довериться Имеде. Это было нелёгким решением, но девушка подумала, что вместе они смогут пройти сквозь тени прошлого и создать свой путь к счастью...
Безмолвно заламывая тонкие пальцы, Цисия посмотрела на Имеду. В его глазах читалось неутолимое желание быть с ней, любить её так, как мог бы лишь Тариэл... Её внутренняя борьба, казалось, тянулась целую вечность, - но вдруг она молча кивнула, перед нею отверзлась дверь - словно в кратковременный приют, в объятия другого мужчины...
С тяжёлым вздохом Цисия забылась в руках Имеды... В той ночи Лес божественной милости стал свидетелем потерянных слёз и исполненных мечтаний, столкновения истины с желанием. В той ночи Имеда и Цисия пронеслись сквозь время и пространство, настигнутые и жаждой, и утратой. В той ночи тела их слились на мгновение под лунным светом, и, хоть это была всего лишь ночь, ничто уже не могло изменить прошлое и воскресить погибшую любовь.
Там, под звёздами лесными, стали Имеда и Цисия мужем и женой. Под покровом тьмы уже вместе вернулись они в село, и с того дня пришлось ей уйти в дом Имеды, как и было предначертано им прежде… Одним путём пошли они к своему будущему, надеясь на счастье и любовь, которые они могли создать, обещая быть всем друг для друга до конца жизни.
И вот именно теперь, как Бролискало , лучезарный мтаварис-ангелози со сверкающим мечом возмездия в руке, перед нею снова возник Торола!»
БОЙ НА РАССВЕТЕ
«Торола и Имеда встали напротив друг друга на пригорке, держа в руках мечи, словно стражи, готовые противостоять всему миру. В глазах Торолы читались ярость и обида, взгляд Имеды выражал решимость и преданность.
В первый миг Торола нанёс резкий удар своим мечом, но Имеда блокировал его с лёгкостью и ответил мощным контрударом. Отскакивая от клинка, Торола понял, что Имеда не намерен сдаваться и будет сражаться до конца.
Торола резко двинулся вперёд, а его клинок легко скользнул по клинку Имеды. Имеда отразил его атаку и ответил мощным ударом. Он был более опытным воином и быстро анализировал ход боя. Клинки их гремели и сверкали на солнце, создавая великолепное и опасное зрелище.
Дух Торолы был свидетелем его мужества, но силы его медленно начинали иссякать. Он бился в неравном сражении, несмотря на усталость, и продолжал бороться за свою честь и любовь. Но страсть ослабляла его бдительность, и Имеда со свирепым криком пронзил его плечо.
Торола покачнулся, но ему потребовалась лишь секунда, чтобы нанести ответный сокрушительный удар. Его клинок оставил рассечину на лице Имеды, и по щеке того полилась кровь.
Оба продолжали яростно атаковать друг друга с безумным упорством, кружа, словно два хищника в завораживающем танце смерти. Мечи их сверкали в руках, оставляя в воздухе огненные полосы. Торола и Имеда были похожи на отчаянных духов, опустошающих поле битвы – и вдруг, совсем рядом, послышался женский крик…
* * *
Сестра Торолы, известная в Шатили и немного даже за его пределами своим мастерством в шитье и вязании, и причёски умела создавать себе такие, которые приводили в восхищение всех соседей и в неизменную зависть - её подруг. Она тонко плела множество мелких косичек и аккуратно укладывала их в сложные узлы над ушами. Чтобы придать ещё большую изысканность причёске, Минани перекрещивала часть косичек на лбу, создавая красивые узоры из волос. Косы обрамляли её лицо, огибая щёки и уши, а затем соединялись на затылке, образуя изящную дугу… Причёски эти были не только утончёнными произведениями искусства, но и отражали гордость девушки и её уверенность в себе.
Минани покрасовалась перед медным кувшином, удовлетворённо любуясь отражением, и, поставив кувшин на плечо, отправилась выполнять поручение матери.
Весь день тот словно с самого утра сулил беду. Воздух был жарким, на небе не было ни облачка, а солнце пекло так сильно, просто кипело, будто хотело сжечь всё на своем пути - сверху так и лилось расплавленное золото... Мецкина затеялась со стряпнёй и уборкой по случаю долгожданного возвращения сына и отправила дочь на реку - наносить побольше воды. Минани, идя по пыльной дороге, тяжко вздыхала и мечтала о тени, где можно было бы укрыться от палящего зноя…
Издали донёсся странный шум, крики и лязг клинков... Минани почувствовала, что там случилось что-то жуткое. Решив проверить, что происходит, она быстро побежала вперёд, туда, откуда доносились эти зловещие звуки - и невзначай оказалась на поле битвы! Девушка увидела, что сражаются два близких ей человека, а невдалеке от них, за схваткой наблюдает смущённая и испуганная Цисия.
Дыхание Минани замерло, сердце заколотилось в её груди… Видя, что Тариэл вызвал их родственника Имеду на бой, она поняла, что кровавая расправа неизбежна. Воспоминания о совместных играх в детстве переполнили её душу, она не могла допустить, чтобы их отношения разрушились вот так, не могла просто стоять в стороне, наблюдая, как её брат и его давний друг собираются решить свои разногласия мечами!
Девушке стало страшно, она не знала, как тут помочь делу... Но она была хевсуркой, с твёрдым характером и непоколебимой верой в добро, и в её сердце горел огонь, который был сильнее любой вражды и ненависти. Не рассуждая долго, она сама кинулась между ними, чтобы не допустить кровопролития, и остановила схватку в последний миг:
- Нет! Тарика, остановись! Прошу, не поднимай оружия против своего друга!
- Уйди прочь, сестра! – крикнул разъярённый Тариэл. - Я не позволю тебе вмешиваться в мои дела!
- Твои дела - и мои дела тоже, коль речь идёт о крови наших сородичей! – возразила неустрашимая Минани.
- Что ты вообще здесь делаешь?! – рявкнул полный гнева Имеда. – Иди домой, здесь не место женщинам!
- Я пришла, чтобы помешать вам убить друг друга! – решительно ответила она.
Сорвав с головы тавчиту , девушка бросила её на землю между противниками. Упал платок, словно молчаливый судья, и сражение прекратилось.
Минани помчалась домой, чтобы немедленно сообщить матери о том, что произошло. На крик её к месту схватки сбегались жители Шатили. Всё село знало о прежней дружбе Торолы и Имеды... Весть о дуэли разносилась быстро. Туда уже спешили старейшины и мудрый Хвтисо, местный хевисбери, также не заставил себя ждать…
* * *
- Несчастье на нашу голову! – ворвавшись в дом, с порога закричала простоволосая и заплаканная Минани. Она вернулась без воды. За ней бежали, галдя и размахивая руками, любопытные соседи.
Мецкина, сидевшая за прялкой, на мгновение застыла, у неё дух перехватило от переживаний. Затем с воплем рванулась навстречу дочери, желая знать всю правду... Она была потрясена известием, но Минани успокоила мать и рассказала ей, что прервала бой и уже всё утихло. И вдруг на пороге, отстранив столпившуюся у порога толпу зевак, возник, сверкая глазами, Торола, с алым пятном на плече, расползающимся по рукаву…
Поединок прекратился, но Торола ещё был вне себя, сердце его было охвачено гневом.
Мецкина, не решаясь подойти к нему сразу, принялась смолистой сосновой лучиной разводить огонь в очаге.
Древний очаг, вытесанный из камней, сложенный с особой заботой, являлся неотъемлемой частью пховского жилища, его сердцем и душой. Он не только обеспечивал теплом весь дом, но и дарил место для отдыха, разговоров и важных семейных советов. Рядом с очагом была устроена и каменная печь, где выпекали хлеб. К ней прилегали низкие деревянные или каменные скамьи, на которых гости могли отдохнуть, пока хозяйка усердно занималась приготовлением угощений. Места же около огня имели особое назначение: правая сторона оставлялась для мужчин, а левая - для женщин.
На печи хозяйка размещала свои сокровища - разнообразную утварь для готовки и хранения продуктов, глиняные горшки, кувшины, блюда, а также различных форм и величин деревянные чашки, ковшики и кадушки из цельного дерева.
Около печи стояли деревянные шкафы, называемые кидобани. Дверцы их были украшены вырезанными на них наивными примитивными рисунками и геометрическими фигурами, что придавало этим шкафчикам особое очарование. В кидобани хранились припасы, - зерно, мука, соленья и всякие вкусности ожидали здесь своего часа, чтобы присоединиться к праздничному столу. По стенам висели дрожжи в кругах, плетённых из соломы, - пховские хозяйки обычно клали такие в свежее пиво для ускорения его брожения. В углу были навалены большие кучи сушёной валерианы, с помощью которой тканое на станке сукно окрашивалось в красный цвет.
Всё помещение вокруг очага было покрыто блестящим густым слоем сажи. Балки потолка были черны от копоти очага, которая оседала на них годами, и потолок оттого казался покрытым чёрным лаком.
И вот уже он вызывает друга на смертельный поединок, чтобы отомстить за вероломство. Кровь будет пролита, но ни один не отступит!
* * *
Забившись в самый дальний угол женской комнаты, отделённой от прочих помещений дома плотной ковровой завесой, Цисия кусала губы и тщетно пыталась сдержать поток обречённых слёз. Три года она ждала его, каждую минуту надеясь на его возвращение. Расставание с Торолой пожирало её сердце, разбивая его на мелкие осколки. Три года томилась она, надеясь, что вот-вот он вернётся к ней из своих скитаний, - и, не выдержав долгой разлуки с любимым, нашла нежданное утешение в объятиях его друга Имеды...
То был священный день, когда все шатильцы, мужчины и женщины, сходились в Лесу божественной милости ради особенного ритуала, призванного обновить силы их любви...
И день тот стал свидетелем горькой судьбы Цисии, ожидавшей встречи с Торолой.
Прелестная Цисия в задумчивости сидела под деревом, окружённая рассветной тишиной и красотой природы. Её окутывала лишь лёгкая прохлада, проникавшая сквозь густые кроны. Наряд её был снят и расстелен на траве, в знак поклонения духам божественного Леса... Закрыв глаза, она вдыхала свежий лесной воздух, чувствуя, как запахи трав проникают в каждую клеточку её тела...
Внутри Цисии бушевали переживания и надежды. Целых три года ждала она возвращения своего возлюбленного, предвкушая, как он вернётся и объявится в Лесу божественной милости в этот самый день! Много раз уже, как и накануне, видела она его во сне; видения эти поддерживали её мечту увидеть его наяву. Люди уже не раз говорили ей, что Торола, должно быть, погиб и больше не вернётся... Но Цисия не могла забыть его. Нагая и уязвлённая душой, терзалась она, и в глазах её отражались ожидание и безысходность.
Мягкий шелест листвы и голоса природы затихли, когда Цисия услышала чьи-то шаги на тропинке Леса. В глазах её затеплился огонёк радости: ей почудилось, что это Торола, вот-вот он подойдёт к ней... Приближавшийся мужчина показался ей на него похожим…
Но сердце её дрогнуло и бессильно упала на колени рука, теребившая краешек лежавшей рядом на траве вышитой рубашки, когда она подняла глаза и встретила его взгляд…
Перед ней стоял Имеда, друг её Торолы!
Лицо Цисии тотчас застыло, душа её замерла, пронзённая болью...
Ещё когда-то во младенчестве родители обручили её с этим Имедой. - Встретив на празднике Квелиери Торолу, Цисия потянулась к нему всей душой и за полгода встреч ни словом не обмолвилась ему о неприятном обстоятельстве, - она искренне пыталась выбросить досадное воспоминание о немилом суженом даже из собственной головы, и ей это почти удалось! Она не могла сразу определить, кто из двоих больше заслуживает её внимания и любви... Сам же Имеда словно устранился в те дни и, храня мрачное молчание, не искал с нею встреч, не требовал объяснений.
Прежде девочка-сорванец из соседнего села, которая в детстве смотрелась растрёпанным воробышком, не вызывала у него интерес. Имеда не очень-то стремился к общению с ней и рассуждал так, что обручение – дело родительское, когда-то за горами ещё всё это исполнится; ну, а пока никто не запрещал как следует погулять... Но за те несколько лет, что он не заглядывал в Муцо, Цисия подросла, расцвела и внезапно похорошела, да так, что об этом заговорили люди! Встретив её там на Квелиери, Имеда был поражён настолько, что в первую минуту потерял дар речи… Но на танцах наречённая явно предпочла ему более обаятельного друга… Вот угораздило его притащить туда красавчика Торолу!.. - Теперь Имеда старательно отводил глаза от Цисии, но нежная нагота против воли притягивала его взгляд…
- Где же твой друг, Имеда? Верни меня моему Тариэлу! - прошептала Цисия, сплетя руки на груди, словно бы пытаясь заслонить своё разбитое сердце.
Имеда смотрел на Цисию со смесью сострадания и страсти. Он понимал её скорбь и желал быть рядом, чтобы поддержать Цисию, своим присутствием облегчить её муки:
- Тариэл, он... он погиб, Цисия, - слышно было, как дрожал его голос. - Его давно уже нет в нашем мире. Ты должна смириться с этим...
Слова эти пронзили жаждавшую любви Цисию, словно ледяной клинок. Слёзы полились из её глаз, но она не хотела слушать слов Имеды. Она была разочарована тем, что её любимый Тариэл мог навсегда исчезнуть. Сердце её разрывалось между желанием верить в возвращение Тариэла - и покоем, предлагаемым Имедой…
Она протянула руки к Имеде, словно в нём ища поддержку и утешение… Из груди её вырвался исполненный отчаяния крик:
- Нет, нет, это невозможно! Тариэл не мог погибнуть, любовь должна вернуть его ко мне! Я буду ждать и надеяться, без него моя жизнь лишена смысла!
Имеда медленно опустился на колени рядом с Цисией, и, осторожно протянув руку, стёр капли слёз с её лица... В его голосе зазвучала острая боль, переплетённая с надеждой и желанием:
- Цисия, прекрасная моя Цисия, оставь своё горе и останови поток своих слёз! Видишь, я здесь, с тобой. Позволь мне подарить тебе ласку в этот день - единственный день любви в году, чтобы мне быть с тобою рядом; что, если на один лишь день я стану твоим Тариэлом?! Позволь мне исцелить твоё сердце!
Стараясь закутаться в свои распущенные волосы, Цисия отвернулась. Разговор между нею и Имедой был непростым. Имеда признавался ей в любви и пытался утешить, уверяя, будто Торола погиб и больше не вернётся. Цисия, хоть мало-помалу и склонялась к вере в исчезновение Торолы, не могла просто так отпустить свою тоску по нему. То и дело она вопрошала Имеду о его честности и преданности, требуя подтверждения его слов. Она выражала свои опасения и сомнения, не решаясь остаться с Имедой, ведь сердце её всё ещё принадлежало Тороле.
Имеда тоже испытывал душевные муки. Открывая свои чувства и мысли Цисии, он всё более явно проявлял свои чувства к ней, говоря, что, хоть он и не Торола, но хочет быть рядом с нею и дарить ей счастье. Он обещал любить её и заботиться о ней, быть её опорой и поддержкой всегда. Он просил Цисию дать ему доказать ей, что с ним она не будет одинокой; напомнил ей о особой святости дня, в который все влюблённые могли доказать свою любовь и верность друг другу в Лесу божественной милости...
Спор Цисии и Имеды продолжался долго, до самого вечера… В конце концов она решила довериться Имеде. Это было нелёгким решением, но девушка подумала, что вместе они смогут пройти сквозь тени прошлого и создать свой путь к счастью...
Безмолвно заламывая тонкие пальцы, Цисия посмотрела на Имеду. В его глазах читалось неутолимое желание быть с ней, любить её так, как мог бы лишь Тариэл... Её внутренняя борьба, казалось, тянулась целую вечность, - но вдруг она молча кивнула, перед нею отверзлась дверь - словно в кратковременный приют, в объятия другого мужчины...
С тяжёлым вздохом Цисия забылась в руках Имеды... В той ночи Лес божественной милости стал свидетелем потерянных слёз и исполненных мечтаний, столкновения истины с желанием. В той ночи Имеда и Цисия пронеслись сквозь время и пространство, настигнутые и жаждой, и утратой. В той ночи тела их слились на мгновение под лунным светом, и, хоть это была всего лишь ночь, ничто уже не могло изменить прошлое и воскресить погибшую любовь.
Там, под звёздами лесными, стали Имеда и Цисия мужем и женой. Под покровом тьмы уже вместе вернулись они в село, и с того дня пришлось ей уйти в дом Имеды, как и было предначертано им прежде… Одним путём пошли они к своему будущему, надеясь на счастье и любовь, которые они могли создать, обещая быть всем друг для друга до конца жизни.
И вот именно теперь, как Бролискало , лучезарный мтаварис-ангелози со сверкающим мечом возмездия в руке, перед нею снова возник Торола!»
Глава 17
БОЙ НА РАССВЕТЕ
«Торола и Имеда встали напротив друг друга на пригорке, держа в руках мечи, словно стражи, готовые противостоять всему миру. В глазах Торолы читались ярость и обида, взгляд Имеды выражал решимость и преданность.
В первый миг Торола нанёс резкий удар своим мечом, но Имеда блокировал его с лёгкостью и ответил мощным контрударом. Отскакивая от клинка, Торола понял, что Имеда не намерен сдаваться и будет сражаться до конца.
Торола резко двинулся вперёд, а его клинок легко скользнул по клинку Имеды. Имеда отразил его атаку и ответил мощным ударом. Он был более опытным воином и быстро анализировал ход боя. Клинки их гремели и сверкали на солнце, создавая великолепное и опасное зрелище.
Дух Торолы был свидетелем его мужества, но силы его медленно начинали иссякать. Он бился в неравном сражении, несмотря на усталость, и продолжал бороться за свою честь и любовь. Но страсть ослабляла его бдительность, и Имеда со свирепым криком пронзил его плечо.
Торола покачнулся, но ему потребовалась лишь секунда, чтобы нанести ответный сокрушительный удар. Его клинок оставил рассечину на лице Имеды, и по щеке того полилась кровь.
Оба продолжали яростно атаковать друг друга с безумным упорством, кружа, словно два хищника в завораживающем танце смерти. Мечи их сверкали в руках, оставляя в воздухе огненные полосы. Торола и Имеда были похожи на отчаянных духов, опустошающих поле битвы – и вдруг, совсем рядом, послышался женский крик…
* * *
Сестра Торолы, известная в Шатили и немного даже за его пределами своим мастерством в шитье и вязании, и причёски умела создавать себе такие, которые приводили в восхищение всех соседей и в неизменную зависть - её подруг. Она тонко плела множество мелких косичек и аккуратно укладывала их в сложные узлы над ушами. Чтобы придать ещё большую изысканность причёске, Минани перекрещивала часть косичек на лбу, создавая красивые узоры из волос. Косы обрамляли её лицо, огибая щёки и уши, а затем соединялись на затылке, образуя изящную дугу… Причёски эти были не только утончёнными произведениями искусства, но и отражали гордость девушки и её уверенность в себе.
Минани покрасовалась перед медным кувшином, удовлетворённо любуясь отражением, и, поставив кувшин на плечо, отправилась выполнять поручение матери.
Весь день тот словно с самого утра сулил беду. Воздух был жарким, на небе не было ни облачка, а солнце пекло так сильно, просто кипело, будто хотело сжечь всё на своем пути - сверху так и лилось расплавленное золото... Мецкина затеялась со стряпнёй и уборкой по случаю долгожданного возвращения сына и отправила дочь на реку - наносить побольше воды. Минани, идя по пыльной дороге, тяжко вздыхала и мечтала о тени, где можно было бы укрыться от палящего зноя…
Издали донёсся странный шум, крики и лязг клинков... Минани почувствовала, что там случилось что-то жуткое. Решив проверить, что происходит, она быстро побежала вперёд, туда, откуда доносились эти зловещие звуки - и невзначай оказалась на поле битвы! Девушка увидела, что сражаются два близких ей человека, а невдалеке от них, за схваткой наблюдает смущённая и испуганная Цисия.
Дыхание Минани замерло, сердце заколотилось в её груди… Видя, что Тариэл вызвал их родственника Имеду на бой, она поняла, что кровавая расправа неизбежна. Воспоминания о совместных играх в детстве переполнили её душу, она не могла допустить, чтобы их отношения разрушились вот так, не могла просто стоять в стороне, наблюдая, как её брат и его давний друг собираются решить свои разногласия мечами!
Девушке стало страшно, она не знала, как тут помочь делу... Но она была хевсуркой, с твёрдым характером и непоколебимой верой в добро, и в её сердце горел огонь, который был сильнее любой вражды и ненависти. Не рассуждая долго, она сама кинулась между ними, чтобы не допустить кровопролития, и остановила схватку в последний миг:
- Нет! Тарика, остановись! Прошу, не поднимай оружия против своего друга!
- Уйди прочь, сестра! – крикнул разъярённый Тариэл. - Я не позволю тебе вмешиваться в мои дела!
- Твои дела - и мои дела тоже, коль речь идёт о крови наших сородичей! – возразила неустрашимая Минани.
- Что ты вообще здесь делаешь?! – рявкнул полный гнева Имеда. – Иди домой, здесь не место женщинам!
- Я пришла, чтобы помешать вам убить друг друга! – решительно ответила она.
Сорвав с головы тавчиту , девушка бросила её на землю между противниками. Упал платок, словно молчаливый судья, и сражение прекратилось.
Минани помчалась домой, чтобы немедленно сообщить матери о том, что произошло. На крик её к месту схватки сбегались жители Шатили. Всё село знало о прежней дружбе Торолы и Имеды... Весть о дуэли разносилась быстро. Туда уже спешили старейшины и мудрый Хвтисо, местный хевисбери, также не заставил себя ждать…
* * *
- Несчастье на нашу голову! – ворвавшись в дом, с порога закричала простоволосая и заплаканная Минани. Она вернулась без воды. За ней бежали, галдя и размахивая руками, любопытные соседи.
Мецкина, сидевшая за прялкой, на мгновение застыла, у неё дух перехватило от переживаний. Затем с воплем рванулась навстречу дочери, желая знать всю правду... Она была потрясена известием, но Минани успокоила мать и рассказала ей, что прервала бой и уже всё утихло. И вдруг на пороге, отстранив столпившуюся у порога толпу зевак, возник, сверкая глазами, Торола, с алым пятном на плече, расползающимся по рукаву…
Поединок прекратился, но Торола ещё был вне себя, сердце его было охвачено гневом.
Мецкина, не решаясь подойти к нему сразу, принялась смолистой сосновой лучиной разводить огонь в очаге.
Древний очаг, вытесанный из камней, сложенный с особой заботой, являлся неотъемлемой частью пховского жилища, его сердцем и душой. Он не только обеспечивал теплом весь дом, но и дарил место для отдыха, разговоров и важных семейных советов. Рядом с очагом была устроена и каменная печь, где выпекали хлеб. К ней прилегали низкие деревянные или каменные скамьи, на которых гости могли отдохнуть, пока хозяйка усердно занималась приготовлением угощений. Места же около огня имели особое назначение: правая сторона оставлялась для мужчин, а левая - для женщин.
На печи хозяйка размещала свои сокровища - разнообразную утварь для готовки и хранения продуктов, глиняные горшки, кувшины, блюда, а также различных форм и величин деревянные чашки, ковшики и кадушки из цельного дерева.
Около печи стояли деревянные шкафы, называемые кидобани. Дверцы их были украшены вырезанными на них наивными примитивными рисунками и геометрическими фигурами, что придавало этим шкафчикам особое очарование. В кидобани хранились припасы, - зерно, мука, соленья и всякие вкусности ожидали здесь своего часа, чтобы присоединиться к праздничному столу. По стенам висели дрожжи в кругах, плетённых из соломы, - пховские хозяйки обычно клали такие в свежее пиво для ускорения его брожения. В углу были навалены большие кучи сушёной валерианы, с помощью которой тканое на станке сукно окрашивалось в красный цвет.
Всё помещение вокруг очага было покрыто блестящим густым слоем сажи. Балки потолка были черны от копоти очага, которая оседала на них годами, и потолок оттого казался покрытым чёрным лаком.
