Однако Торола понимал, что его натиск не мог уничтожить всех псов, ведь они были очень крупными и мощными. Поэтому он сделал выбор в пользу тактики и ловкости. Он совершал быстрые и уклончивые движения, уворачиваясь от каждого прыжка собак в его сторону и совершая ответные броски... В шатильских постройках тем временем загорелись огоньки, в дверных проёмах заколебались яркие смоляные факелы... Багровый их свет изливался на стены и башни.
С помощью сноровки и боевой практики Торола сумел избежать зубастых челюстей и отвечал на каждую атаку собак горячими и меткими тычками по их головам, бокам и животам. Он использовал все свои быстроту и гибкость, чтобы преодолеть преимущество противников в размерах и силе. В течение всего поединка Торола продолжал сражаться с бесстрашием и решимостью. Даже когда его охватывала усталость, он находил в себе волю продолжать бороться за свою жизнь.
Длительная битва начинала набирать обороты... Обитатели Шатили, разбуженные неистовым лаем собак, высыпали из домов, собирались у входа в село и с беспокойством наблюдали за сражением, не зная, чем оно закончится. Отдельные сельчане уже скликали соседей на помощь Тороле…
Но тут уже собаки, напуганные неожиданной силой своего противника и его нескончаемым сопротивлением, в конце концов ретировались. Утомлённый, но довольный Торола остался стоять на месте с видом победителя. Затем он вложил оружие в ножны и, пройдя через ворота, был встречен радостными восклицаниями и приветствиями односельчан, покорённых его ловкостью и самообладанием. Старожилы же качали седыми головами и вполголоса переговаривались, намекая один другому на зловещий смысл происходившего.
Возвращение было для Торолы одновременно мучительным и радостным моментом. Каждый шаг приближал его к встрече с матерью, сестрой и братом - самыми близкими людьми. Торола давно мечтал о том, чтобы снова увидеть их, вновь ощутить тепло и любовь семьи. Когда он подходил к своему дому, сердце его замирало от ожидания…
Дом, как и все другие в селе, был построен с помощью сухой кладки из шиферных плит, иногда стены заменялись плетнём. Возле дома, под прочным навесом, украшенным деревянными резьбами, красовались кожи убитых животных, медленно высыхая на ветру; также здесь сушили табак...
Дверь скрипнула, и на пороге дома перед ним появилась мать, с печальным взглядом и уже седыми волосами. В её глазах, словно речные волны, надежда и тоска то и дело сменяли друг друга... Когда она увидела идущего к ней сына, глаза её наполнились слезами, а руки задрожали. Она поцеловала Торолу в лоб, словно берегла для него этот поцелуй все годы, и вот, наконец, отдавала его повзрослевшему уже сыну. Мецкина всегда была опорой семьи, но сейчас сама нуждалась в поддержке. Мать, которая всегда была такой сильной и непоколебимой, оказалась слабой перед его возвращением... Они обнялись и простояли так некоторое время, словно время остановилось, а вокруг них витали лишь шёпот ветра и пение вечерних птиц.
Младший брат его, Вепхо, ещё ребёнок, неопытный и наивный, поначалу держался в стороне. Он восхищался мужеством брата, но не знал, как встречать его после столь долгого отсутствия, стараясь вести себя, как взрослый. Но, когда Торола подошёл к нему и улыбнулся, мальчик не выдержал и, прыгнув к нему на шею, начал беспорядочно его целовать. «Братишка, ты такой сильный и храбрый, я всегда хотел быть как ты!» - завопил он.
Внезапно из темноты выступила, изумлённо всматриваясь, Минани, его сестра, лучащаяся гордой красотой и молодостью. Она смеющимися глазами посмотрела на Торолу и произнесла: «Вот ты вернулся, Тарика! Мы так скучали по тебе!»
Она нежно обняла брата и, не сказав больше ни слова, легонько погладила его щёку.
Торола смотрел на своих близких, и сердце его наполнялось счастьем и гордостью. Он понял, что эти три года безвестного отсутствия не прошли даром. Ему пришлось преодолеть множество трудностей, но они сделали его сильнее. Он так и не нашёл своего отца, но обрёл себя, своё мужество. Торола до глубокой ночи рассказывал семье о своих приключениях, о том, как боролся с опасностями и неизвестностью...
* * *
Мебель в пховском доме была массивна, проста и лишена каких-либо изысков. Обычно она состояла из таблы - небольшого низкого дощатого стола на четырёх ножках, чиги - тяжёлых трёхногих табуретов, и скамеек. С перекладин, прибитых под потолком, свешивались бараньи тулупы, шкуры, запасная одежда. На столбе, поддерживающем крышу дома, висело оружие и несколько пар носков из толстой шерсти. В одном из углов комнаты помещалась украшенная резьбой твёрдая тахта на высоких ножках. Последняя представляла собой просто деревянную конструкцию, на которой можно было отдохнуть после тяжёлого дня, - без особого комфорта и каких-либо признаков постельного белья, она была устлана соломой и накрыта лишь полосатым ярким ковром.
Торола бросился на кровать, едва успев скинуть намокшие тяжёлые башмаки, и немедленно провалился в глубокий сон. Одеяло сновидцу, как водится, заменила его собственная бурка.
* * *
Наутро отдохнувший с дороги и ещё ничего не ведавший Торола решил навестить друга – Имеду Кистаури, да заодно проведать и других своих соседей, - то есть всё родное село в тридцать два двора.
В просторах Хевсуретии, где время держит в плену вековые стены, село Шатили раскрывалось как загадочная крепость-лабиринт. При первом взгляде на облик этих строений представлялось, что художественный беспорядок царит здесь безраздельно. Однако, лишь оставив спешку и остановив свой взор, начинаешь распутывать тонкие нити устройства каменного убежища.
На первый взгляд рисунок села был довольно хаотичным, но, вглядевшись в него пристальнее, можно было отметить, что по периметру пролегала главная улица, пронизавшая всё укрепление, словно извилистая, скрученная артерия. От неё как корни дерева разбегались маленькие улочки, ведущие к тесным входам в дома-башни, и в этой разветвлённости присутствовала симметрия, что трогала сердце неизменной гармонией.
Место это было не случайным последствием капризов природы, но тщательно продуманным сочетанием красоты и элементов обороны. Жители этой земли использовали все возможные меры для защиты себя и своих домов от врагов. Выносливые и настойчивые пховцы вложили частичку своей души в каждый слой непробиваемых стен. Все здания здесь были сконструированы из камня и любая попытка поджечь их была совершенно бессмысленной, никакой пожар не мог бы их уничтожить. Они, казалось, росли прямо из скал, тесно примыкая друг к другу и на значительной высоте сплетаясь в единое целое, словно живой организм, своей вершиной уходящий в небо, а проходы меж ними были узенькими. Эта особенность строения делала село неуязвимым для недругов, позволяя ему выстоять перед любой осадой.
Архитектура пховских домов олицетворяла простоту и функциональность. Двух- или трёхэтажные постройки с крышами плоскими, словно сглаженная тропинка, располагались террасами. Такой уникальный подход к планировке создавал на кровлях нижних домов пространство для дворика или уютного балкона для верхних ярусов. Каждый из этажей дома играл свою особенную роль, отражая многогранный характер жизни.
С улицы в дом вела входная дверь – низкая и узкая, еле-еле позволявшая человеку втиснуться внутрь. На нижнем этаже – садзрохе, - в темноте содержался скот - воплощение изобилия и благоденствия; там также хранили навоз для удобрения земли, не очень-то радовавшей местных жителей плодородием.
На втором этаже – сацхваре - в центре помещения, был очаг, который в Шатили топили, как правило, сосновыми корнями. Здесь можно было готовить пищу и согреваться холодными зимними вечерами. Вокруг очага уровень пола спускался вниз на несколько дюймов, образуя удобную площадку в форме удлинённого четырёхугольника, которую обкладывали шиферными плитками. Дым от огня медленно тянулся к потолку и выходил на верхний этаж через саркмели ; оттуда же проникали в комнату слабые лучи солнца.
В толстых стенах пховских домов можно было также увидеть маленькие окна, больше напоминавшие бойницы. Они предназначались для защиты от врагов и обеспечивали естественное освещение внутренних помещений. В домах более зажиточных людей окна были оформлены не столь примитивно, их украшали подобием рам, обтянутых бычьим пузырём, что добавляло немного света и красоты мрачному, тёмному и холодному жилищу. Но такие дома здесь были редкостью.
Вдоль стен стояли мешки с мукой и зерном и хозяйственные сундуки, в которых хранилось конное снаряжение - сёдла, упряжь, сбруи, потники и всё, что могло пригодиться в сельской жизни. На балках по стенам были развешены тканные вручную ковры, вышитая одежда и символ силы и доблести – оружие: шашка и кинжал, над которыми висели кольчуга, латы, шлем, круглый железный щит, палаш, дашна и зазубренные боевые кольца сацерули . Всё это создавало атмосферу величия, древности и воинского мужества.
Третий этаж, шуатвали, использовался для приёма гостей. А в черхо - наверху, под самой крышей, куда вели крутые лестницы, - укрывалась от зноя летняя спальня, место для сна и отдыха в жаркие дни. В этом месте сберегалось множество полезных вещей, которые помогали обеспечить уют в доме: плетёные корзины, наполненные ячменём, множество глиняной и медной посуды для повседневного использования, медные тазы и котлы, запасные тёплые ковры... Там же находилась кладовая для овечьих шкур и других ценностей. Этот уголок был настоящей сокровищницей, где каждый предмет домашнего скарба был тщательно сохранён и при необходимости легко доступен.
Шатильцы, казалось, не знали границ между строениями. Не спускаясь на землю, здесь можно было проскользнуть из одного помещения в другое – как по ровным песчаниковым крышам, так и по специальным переходам, которые, подобно паутинкам, соединяли каменные тела домов. Чтобы перебраться на следующий этаж высоко расположенного дома, были необходимы жерди-мосты, перекинутые между дворами. Храбрые местные жители балансировали на высоте, словно птицы на ветках, чтобы переходить от дома к дому по тоненьким нитям. Даже дети, родившиеся и выросшие в Шатили, перебегали по этим жердям без страха, будто и не были знакомы с землёй!
Великое множество секретных проходов и подземных туннелей, ведущих в другие жилища, скрывалось в каждом доме. Они, как жилы, переплетали селение, создавая мозаику путей между соседями.
Иные стены таят в себе порталы в другие миры, - двери, что откроются лишь тем, кого ведёт истинный путь… Ибо, - как знать? - тайны этих домов – забытые страницы истории… Такова Хевсуретия - земля, где сливаются воедино стойкость и изысканность, где всякий камень – часть рассказа, зовущего нас к величественному танцу времени и материи.
* * *
Итак, добравшись по одному из внутренних переходов из своего жилища в дом Имеды, Торола на едином дыхании через сакоми взмыл в черхо по лестнице-бревну с косыми глубокими зарубками вроде ступеней, полный надежды вновь увидеть друга, но очам его предстала убийственная картина. И как же был он поражён тем, что ему внезапно там открылось!
Ещё не заметив нежданного гостя, Имеда обнимал свою жену... – Ах вот оно что, - надо же, за время странствий Торолы товарищ уже успел обзавестись супругой, а тот - певец и музыкант! - даже не погулял на их свадьбе?! Уж сколько бы песен он им подарил! Ну, не беда, это-то мы наверстаем!..
Застигнутая врасплох парочка обернулась на смущённое приветствие Торолы, поспешно отпрянув друг от друга. Молодая женщина во мгновение ока накинула на плечи кокло , скрыв от посторонних взоров запретные алые квадраты на спинке платья . Её серебряные украшения - браслеты, кольца, тройные серьги, шиба , - зазвенели в унисон от резкого движения; словно гуройская Адгилис-деда , она была увешана ими до самого мандили … и тут Торола застыл, увидев здесь, в доме Имеды - лицо своей возлюбленной! - и голос его словно застрял где-то в горле…
Волосы Цисии, прежде напоминавшие оттенком спелую рожь, теперь были коротко подстрижены и, лишённые ежедневного подкрашивания, обрели свой природный каштановый цвет , поэтому в первый момент он не сразу узнал её со спины с новой причёской. Но смертельные глаза, сверкнувшие из-под густой чёлки, были всё теми же тёмно-синими - как грозовое небо…
* * *
- Ты вернулся, Тариа! – вскрикнула Цисия, словно огонь в её душе вспыхнул заново, и, скрыв лицо в ладонях, залилась плачем.
- А ты встретила меня - изменой!
Дом Имеды наполнился гневом и слезами. Четыре странные тени нависли над кровлей, словно облака на сером небе...
- Так вот ты как поступил со мной, предатель?! – не в силах сдержаться, воскликнул Торола. – Выходит, пока я бродил в поисках следов отца, ты обольщал мою невесту и нежился с нею?! Сколько же лет нашей дружбы сгинуло в мгновение ока!
- Послушай, Торола, - пытался урезонить его Имеда, - всё не так, как тебе кажется...
- Не так?! – прервал его возмущённый Торола. – Значит, это не я только что видел собственными глазами, как ты обнимал мою Цисию, здесь, под этой кровлей?
- Тариэл, прошу, выслушай, - с мольбой в голосе промолвила трепещущая Цисия. - Всё произошло случайно, внезапно, мы не могли изменить предрешённое божественной милостью...
- Цисия права. Это было неизбежно, мы только исполняли волю богов, - заявил Имеда, пытаясь сберечь свою репутацию. - Судьба нас свела, и нам не оставалось выбора.
- Что это значит?! - с округлившимися глазами застыл на месте Торола. – А!.. я понял всё! - всплеснул руками он и, отстранив протянувшую к нему руки Цисию, вне себя надвинулся на Имеду: - Ах ты, преступник! Чтоб тебе сойти в мрачную могилу с чёрным саваном!
- Торола, друг, - безуспешно уговаривал его тот, - ты ведь три года не возвращался, и мы все уже думали, что это ты сошёл в могилу...
- Умолкни! Чтоб ты лишился брата! – Торола кипел гневом, он презрительно отмахнулся от Имеды, не желая слушать его аргументы. - Ты не заслуживаешь теперь, чтобы твои слова хоть что-то значили для меня! Ты ведь знал, что случилось с моим отцом, а ничего не сказал Цисии, чтобы самому заполучить мою невесту!
Цисия в недоумении пристально посмотрела на Имеду...
- Торола, - засуетился Имеда, стараясь успокоить друга и разрядить напряжение, - сердце Цисии принадлежало тебе; но ты не знаешь...
- Молчи, говорю! – по-прежнему не желал ничего слушать Торола. - Она предала мою любовь, а ты осквернил нашу дружбу! Вызываю тебя на поединок, чтобы омыть позор кровью!
- Торола, ты должен верить мне. Я никогда бы не предал тебя! - Имеда жарко уверял его, но слова его были эхом, падающим в пустоту.
- Давай разрешим это в бою! - голос Торолы не мог скрыть отчаяния и боли, которые разъедали его душу и сердце.
- Тариа, нет! – в слезах металась встревоженной птицей от одного к другому Цисия. - Вы же друзья с детства, не поступай так! Имеда, спаси меня от этого кошмара!
- Дружба мертва! – резко отрезал Торола. – Ты лишила меня всего, чем я жил…Теперь только месть! Имеда, принимай вызов или считай себя трусом!
И две руки, одновременно потянувшись к стене, сорвали с неё два меча…
Чувства вспыхнули в душе Торолы с яростью палящего солнца.
