Углы крыши были украшены оленьими рогами: олень, как родовой тотем Бетты, первой жены Олхудзура, по праву покровительствовал и детям её - Лече и Седе. Что касается госпожи Тийны, то она собственной тамги изначально не имела, о чём не принято было упоминать вслух при Летающем по небу...
Мы с Чегарди скорым шагом шли по дорожке, вымощенной сланцевой плиткой, через большой двор. Внутри замкового двора, обнесённого каменным забором, располагались мельница, кузница и другие г1ишлуош и каменные укрепления.
В главной башне проём одной из комнат второго яруса выходил на плоскую крышу, где имелось подобие балкона - площадка, окаймлённая низкой стеной. Там, несмотря на ранний час, беспокойно металась, заламывая руки, фигурка в нарядном бирюзовом платье. То и дело боязливо озираясь, она нетерпеливо и пристально всматривалась вдаль… О нет! - несколько секунд – и слышится возглас; и вот уже Марха стремглав мчится к нам вниз по внешней лестнице, каждый миг рискуя зацепиться краем одежды за ступени и упасть...
Ааа… деллахь! Держите меня, сейчас сама я упаду, - это дитя суетного мира, она… нет, нет, мне не кажется, - она выщипала брови!!!»
«Брови сдвинув, мимолётный грозный взгляд на Чегарди кинув и эффектную позу приняв, Марха оценивающе присмотрелась ко мне и со снисходительной улыбкой удостоила своих объятий... Затем тут же опасливо оглянулась назад, на стены башни, и вполголоса приказала не терять времени и следовать за ней, соблюдая тишину.
Вскарабкавшись по узкой деревянной лестнице и пройдя через балконную площадку вслед за Мархой, мы очутились сразу на втором, женском этаже замка.
Потолки были закопчены дымом и лоснились; комната Мархи, довольно тёмная, освещалась благодаря балконному проёму, а также с помощью къуьды – медного светильника в форме ковша с носиком, через который был пропущен шерстяной фитиль, окунутый в расплавленное топлёное масло. Пол был устелен коврами; коврами же были покрыты деревянная кровать на высоких ножках и большие сундуки с богатой резьбой, наполненные нарядами и украшениями Мархи; вдоль стен стояли две низкие резные лавки и в стенных нишах, на ремешках, вдетых в просверленные дырочки, хранилось множество медной и оловянной посуды.
- Ну наконец-то догадались вспомнить обо мне! – напустилась на нас Марха. – Я столько вас жду, а вы только теперь изволили явиться. Что хитрая прислуга только и ищет случая, как бы лишний день пробездельничать, я давно поняла, - не сметь оправдываться, негодница, ступай на кухню; подашь нам с сестрой воды, сладостей и ягод с фруктами. Сейчас мне недосуг тебя наказывать, твоим воспитанием я займусь позже – у меня есть дела поважнее.
Чегарди унеслась, как вихрь.
- Но тебя, Мелх-Азни, я просто не узнаю, - разве можно заставлять сестру так мучиться? Чему там твой жрец тебя учит, раз ты можешь так со мной поступать?!
В первое мгновение я даже слегка опешила под таким натиском:
- Марха, послушай, вообще-то путь был неблизкий, тем более и идти нам пришлось пешком…
- Конечно! – понеслась яростная отповедь. – Должна же я была принять меры для того, чтобы отец прежде времени ни о чём не узнал? Видишь, - я вынуждена всё предусматривать, заранее продумывать детали, - и одна за всех, заметь, ведь мне никто и никогда не помогает. Я сильно сглупила бы, послав за тобой арбу. Без ведома отца мне это нипочём не удалось бы сделать, и пришлось бы ещё как-то объяснять ему твоё появление здесь!
Я чуть не лишилась дара речи:
- Ты хочешь сказать, что теперь мне, находясь в замке, нужно ещё и скрываться от отца?!
- Вот именно! Как долго до тебя доходит иной раз!.. (Сестра зевнула, прикрыв рот ладошкой). Ну, и где же вы прохлаждались, пока я глаз не смыкала ночь напролёт? – Марха, подбоченившись, в упор взирала на меня. – По моим расчётам, вы должны были прийти вчера вечером!
- Останавливались на ночлег в охотничьем домике, - призналась я.
- Вот и всё, - развела руками Марха, - об этом-то я и говорю! Ты, Мелх-Азни, всегда думаешь только о себе. Не было никакой причины вам там останавливаться и даром тратить время – шли бы да шли себе, что вам за беда; чуть за полночь уже были бы здесь. Просто лениться поменьше надо!
Внезапно Марха засияла улыбкой, показав ямочки на щеках:
- Но я прощаю тебя, ибо что с тебя взять?.. Я знаю, что должна терпеливо сносить все недостатки своих домашних, - и, с помощью богов, как-то управилась со всеми хлопотами сама! – как бы невзначай демонстрируя фасон откидного рукава, она плавно повела рукой в сторону настенных полок.
На полках были разложены: душистые мыла из смеси белой глины и благовонных трав; несколько зеркал в изящной оправе; железные туалетные щипчики; замысловатые костяные гребни для волос; головные уборы с височными подвесками; многовитковые бронзовые браслеты; бусы из сердолика, гагата, стекла, горного хрусталя, раковин, сурьмы, голубой стеклянной пасты...
Комната, наполненная множеством скляночек с притираниями, источала все возможные ароматы разом. Здесь можно было обнаружить полный арсенал орудий для сокрушения мужских сердец - миндальное масло, маковые и тюльпановые румяна, сурьму из жжёных грецких орехов, свежий творог для протирания зубов…
- Тебе удалось скупить всю палатку бродячего торговца? – поинтересовалась я. – Или ты решила превратить родительский дом во дворец восточной принцессы?
Первое предположение заметно задело Марху, но она тут же безмерно обрадовалась второму:
- Не правда ли? – подхватила она, - я развиваюсь, не отстаю от жизни… как некоторые; и следую урсалимской моде, - даже ты обратила внимание!
Урсалимской. Ооо… - Я отметила новое словечко в лексиконе сестрицы.
– Нам повезло, - продолжала Марха, - несмотря на твоё опоздание, у нас ещё есть время, потому что отец сейчас в отъезде, а мама – настоящий мушкарт : из неё умеючи можно какие угодно верёвки вить...
- А куда отец уехал? Случилось что-то?
- Ах, точно не знаю… Разбирать в соседнем селе какую-то историю, - кажется, межевой камень сдвинули… кто-то там кого-то убил, что ли… Какая-то ерунда, короче. Неужели ты думаешь, что меня занимают такие проблемы?
У меня от каждой фразы Мархи просто глаза лезли на лоб!
- Все в округе только и говорят, что об исключительном происшествии в замке, - осторожно начала я, - да ещё о каком: у гостя конь пропал. Наставник будет проводить обряд распознавания вора на сыворотке с лягушкой…
- Ох уж, дался вам всем этот конь! Носитесь тут с ним, будто с прошлогодним пучком овса! Сам найдётся как-нибудь! – беспечно махнула рукой сестра, поскорее переводя тему. - Давай лучше поговорим о более важных вещах. У меня подарок жениха пропал, а ты всё о каких-то конях да лягушках… Знаешь что? – пора взрослеть, Мелх-Азни!
- Пропало что? – поражённая, переспросила я.
Марха повторила…
- А что же он такое мог тебе подарить?!
Марха для виду картинно помолчала…
- Ну ладно, так уж и быть – любуйся, - сестра слегка откинула покрывало и повернулась ко мне вполоборота, демонстрируя прелестное ушко, а в нём серебряную серьгу с филигранью и сапфиром. - Милота, скажи?! А вторая-то исчезла, вообрази себе! Я просто с ног сбилась искать её за эти дни, служанки уже седьмой раз все уголки комнаты обшарили… По-хорошему, надо бы во всём замке поиски организовать, но ведь тогда родители узнают! Я потому тебя и вызвала – поворожить, чтобы серьга сама нашлась.
- Постой… это - подарок Мимы?! Он может позволить себе делать такие подарки?! Да он же верёвкой подпоясывается и обедает через два раза! – я начала прозревать. Мне внезапно стал понятен драматический тон её письма... Вот в чём дело – видимо, злосчастный чабан, чтобы преподнести Мархе достойный её дар, от безысходности кого-то ограбил!
Сестра смерила меня высокомерным взором:
- Какой Мима?
- Марха, - мягко начала я, - мне кажется, бессонная ночь не пошла тебе на пользу, - ты сегодня явно нездорова. Имена людей начинаешь забывать… Может быть, ты хочешь заново познакомиться с пастухом?
- Ничего подобного, – вспылила Марха, – это ты иди сама знакомиться с пастухами, если без них обойтись не можешь, а мне не смей навязывать их общество! Как ты могла упомянуть при мне это имя? Ну кто такой Мима, сама подумай! И кто вообще здесь сказал хоть слово о Миме?
- А о ком же тогда идёт речь? – я была совершенно сбита с толку.
- Разумеется, среди местных молодых людей тут не в кого влюбиться - это даже тебе понятно, - сухо заявила Марха, - а он на порядок выше всех местных парней, вместе взятых! Он – выдающийся человек, истинный джигит… да просто герой! Приятель самого Сонтаэлы…
- Чей… чей он приятель, скажи ещё раз?!
Я не удержалась и залилась смехом. Сонтаэлой звали тамошнего сельского дурачка! Грешно смеяться над убогими людьми… но я ведь не над ним… Я над сестрой…
Марха покраснела, метнув на меня убийственный взгляд:
- Язык подвёл, а ты и рада-радёшенька!.. Я сказала - побратим самого Саладина , а тебе - не знаю, что послышалось.
- Саладина?! Да ведь он…
- Вот именно, - торжествующе закончила Марха, - даже тебе хоть что-нибудь да известно о Саладине!
О Саладине мне и в самом деле нечто было известно, - например, то, что Саладин уже покинул наш мир лет пятьдесят тому назад. Я знала, что в истории Марха не сильна, но спорить с ней было бесполезно: ничего не докажешь. С трудом скрывая улыбку и боясь расплескать блаженство раньше срока, я бессовестно смаковала ни с чем не сравнимую сцену…
- Завидуй молча, - разрешила Марха с видом милостивого превосходства. – Надеюсь, теперь ты осознаёшь глубину пропасти между теми людьми, с которыми я знакомлюсь, и твоими пастухами? Да, всё так и есть: Саладин – великий полководец, султан урсалимский, а мой избранник – его друг.
- Да кто же он такой, твой избранник? Скажи наконец, не томи!
Она повернулась ко мне в профиль, прикрыв глаза длинными подкрашенными ресницами, прошлась по комнате, постояла немного у выхода на балкон, исподтишка наблюдая за мной, обернулась… Я терпеливо ждала. Сестре первой надоела игра в молчанку:
- Его зовут Джамболат, - осчастливила меня она.
* * *
Итак, сестрица моя приняла твёрдое решение проучить Миму как следует - и, похоже, поставив для него ловушку, сама попалась в новый капкан. Наломала-таки дров – и помогай нам Села-Сата , чтобы до родителей каким-то образом не дошли последствия истории…
- Поручить тебе кое-что хотела… забыла; столько хлопот: у нас ведь ещё и гость! - с важностью заявила мне Марха.
- Джамболат – это и есть ваш гость? – полюбопытствовала я.
- Да ну, что ты! Гостя этого с Джамболатом даже и сравнить нельзя. Так, меци один… друг отца. О чём бишь я… Ах, вот что: как только ваш лягушачий обряд закончится – придёшь ко мне снова; как раз и принесёшь сыворотку. Заранее припрячь половину - жрецу твоему остатка за глаза хватит. Тебе ведь не сложно!
- Зачем тебе вдруг понадобилась сыворотка? – удивилась я.
- Ты, Дикая Веточка, и вправду будто с неба свалилась. Волосы мыть, чтобы мягкими сделались, - зачем же ещё! – свысока пояснила та. - Хотя, конечно, о чём я, - где тебе в твоём кругу слышать о таких вещах! Я всё забываю, что ты у нас с самого детства - рабыня жреца.
Это что-то новое?!
Достаточно было этой вскользь, мимоходом брошенной реплики, чтобы я взвилась, как скакун, оскорблённый ударом хлыста:
- Думай хотя бы немного, что говоришь. Я не рабыня. Я свободнорождённая!
(На что, собственно, и рассчитывает всегда дражайшая сестрица. - Ведь сколько раз давала я себе слово не поддаваться на её умышленные подначки, - и вот снова…)
- Да-да, я именно об этом, - поджала сочные губки Марха, - ведь только одно и слышно от тебя: «мне не полагается», «наставник сказал», «наставник велел», «наставник запрещает»… Ты даже не представляешь, как мне тебя жаль! Но ты, разумеется, можешь отрицать очевидные вещи и успокаивать себя, сколько хочешь, если тебе от того легче!
Дёрнув плечиком, Марха фигурной походкой прошлась по комнате, между делом любуясь собственным отражением в начищенной служанками до блеска медной посуде, развешенной по стенам. Затем развернулась ко мне и сокрушённо покачала головой:
- Горемычная ты наша! А и впрямь, единственное твоё спасение - в том, чтобы смотреть Элгуру в рот и повторять за ним его занудные поучения. Вот жрец, а вот его учёный скворец! Ведь правда же, смешно?!
(Мне отчего-то вдруг вспомнилось, как однажды Циск зимой поймал карминового снегиря. Перед глазами сама собой отчётливо всплыла картина: растерзанная, жалкая птичья тушка – поющий в упоении охотничьего инстинкта кот – слипшиеся пёрышки и пятна крови на снегу…)
- Но ты, умница, как всегда, права, - не унималась сестра, – держись за своего жреца обеими руками! Ведь, если ты ему не угодишь, он выгонит тебя – и где приклонишь ты тогда головушку свою рыжую? – Марха облизнулась. - Вот и будешь тогда по лесам скитаться - как настоящий алмаз лесной! Кто тебя приютит, кому нужна ты станешь? - поразмысли-ка, Дикая Веточка.
Так изрекала она за гадостью гадость, и в глазах её горела радость! Передо мной будто приплясывал на хвосте хорёк, забравшийся в курятник...
«Чужая она мне, совсем чужая!» - с тоской думала в эту минуту я.
Каменный, смертный холод пошёл по моим жилам... Внутренним взором я увидела, будто обе руки мои с трудом поднимают огромный меч… Но нет, нет… остановись, душа! Мне не хочется проливать кровь!.. Ведь обратный путь из Эла невозможен…
Сказать уже, что ли, на этот раз Олхудзуру, - больше сил нет терпеть это?!
Нет, нет, - зачем же разрушать мир в их семье… Чтобы накануне праздника Тушоли они перессорились - из-за меня!
Будто кто-то всё нашёптывал на ухо противным голоском:
«Вот если б не появилась в их жизни ты, - у них бы всё шло отлично! Теперь хоть поняла, что приносишь в этот дом одни неурядицы? Биеркат доцу йо1!»
Кто поможет мне? Матушка, Птица Белая… что же ты меня средь вьюг одну покинула…
Непролитые слёзы жгли глаза… - Только не при ней! Не при ней…
С трудом, занемевшими губами, я проговаривала слова:
- Я искренне чту богов, слушаюсь наставника и считаю, что священные обеты равны воинской присяге…
За спиной послышался нежданный шорох, перешедший в грохот. – Это незаметно переступившая порог комнаты Чегарди запуталась в дверной занавеске и, отбиваясь от волн окутавшей её ткани, нечаянно опрокинула т1апильг и шу! Кувшин опрокинулся, чашки перевернулись, сладости и ягоды с фруктами полетели на ковёр…
- Ах, вот кто нарушает мой покой, - ты, растяпа, лягушка девятиногая! Тебе, видно, твои сородичи клешни одолжили взамен рук? – накинулась на неё Марха, топнув ногой. - Что ты вообще здесь делала? Подслушивала небось? Шпионишь за мной, верно?! Теперь я догадываюсь, куда могло пропасть моё украшение!
(Марха абсолютно несправедлива к бедняжке! Но имею ли я право голоса в замке, могу ли я позволить себе делать замечания родной дочери эл Олхудзура, будучи сама дикой веточкой, привитой к чужому дереву? Поймёт ли она меня? Поддержал ли меня бы в этой ситуации сам Олхудзур? Он и сам-то крутого нрава, слуги побаиваются рассердить его…)
Мы с Чегарди скорым шагом шли по дорожке, вымощенной сланцевой плиткой, через большой двор. Внутри замкового двора, обнесённого каменным забором, располагались мельница, кузница и другие г1ишлуош и каменные укрепления.
В главной башне проём одной из комнат второго яруса выходил на плоскую крышу, где имелось подобие балкона - площадка, окаймлённая низкой стеной. Там, несмотря на ранний час, беспокойно металась, заламывая руки, фигурка в нарядном бирюзовом платье. То и дело боязливо озираясь, она нетерпеливо и пристально всматривалась вдаль… О нет! - несколько секунд – и слышится возглас; и вот уже Марха стремглав мчится к нам вниз по внешней лестнице, каждый миг рискуя зацепиться краем одежды за ступени и упасть...
Ааа… деллахь! Держите меня, сейчас сама я упаду, - это дитя суетного мира, она… нет, нет, мне не кажется, - она выщипала брови!!!»
Глава 8. МОЯ СЕСТРА И ПРОСТЫЕ СМЕРТНЫЕ
«Брови сдвинув, мимолётный грозный взгляд на Чегарди кинув и эффектную позу приняв, Марха оценивающе присмотрелась ко мне и со снисходительной улыбкой удостоила своих объятий... Затем тут же опасливо оглянулась назад, на стены башни, и вполголоса приказала не терять времени и следовать за ней, соблюдая тишину.
Вскарабкавшись по узкой деревянной лестнице и пройдя через балконную площадку вслед за Мархой, мы очутились сразу на втором, женском этаже замка.
Потолки были закопчены дымом и лоснились; комната Мархи, довольно тёмная, освещалась благодаря балконному проёму, а также с помощью къуьды – медного светильника в форме ковша с носиком, через который был пропущен шерстяной фитиль, окунутый в расплавленное топлёное масло. Пол был устелен коврами; коврами же были покрыты деревянная кровать на высоких ножках и большие сундуки с богатой резьбой, наполненные нарядами и украшениями Мархи; вдоль стен стояли две низкие резные лавки и в стенных нишах, на ремешках, вдетых в просверленные дырочки, хранилось множество медной и оловянной посуды.
- Ну наконец-то догадались вспомнить обо мне! – напустилась на нас Марха. – Я столько вас жду, а вы только теперь изволили явиться. Что хитрая прислуга только и ищет случая, как бы лишний день пробездельничать, я давно поняла, - не сметь оправдываться, негодница, ступай на кухню; подашь нам с сестрой воды, сладостей и ягод с фруктами. Сейчас мне недосуг тебя наказывать, твоим воспитанием я займусь позже – у меня есть дела поважнее.
Чегарди унеслась, как вихрь.
- Но тебя, Мелх-Азни, я просто не узнаю, - разве можно заставлять сестру так мучиться? Чему там твой жрец тебя учит, раз ты можешь так со мной поступать?!
В первое мгновение я даже слегка опешила под таким натиском:
- Марха, послушай, вообще-то путь был неблизкий, тем более и идти нам пришлось пешком…
- Конечно! – понеслась яростная отповедь. – Должна же я была принять меры для того, чтобы отец прежде времени ни о чём не узнал? Видишь, - я вынуждена всё предусматривать, заранее продумывать детали, - и одна за всех, заметь, ведь мне никто и никогда не помогает. Я сильно сглупила бы, послав за тобой арбу. Без ведома отца мне это нипочём не удалось бы сделать, и пришлось бы ещё как-то объяснять ему твоё появление здесь!
Я чуть не лишилась дара речи:
- Ты хочешь сказать, что теперь мне, находясь в замке, нужно ещё и скрываться от отца?!
- Вот именно! Как долго до тебя доходит иной раз!.. (Сестра зевнула, прикрыв рот ладошкой). Ну, и где же вы прохлаждались, пока я глаз не смыкала ночь напролёт? – Марха, подбоченившись, в упор взирала на меня. – По моим расчётам, вы должны были прийти вчера вечером!
- Останавливались на ночлег в охотничьем домике, - призналась я.
- Вот и всё, - развела руками Марха, - об этом-то я и говорю! Ты, Мелх-Азни, всегда думаешь только о себе. Не было никакой причины вам там останавливаться и даром тратить время – шли бы да шли себе, что вам за беда; чуть за полночь уже были бы здесь. Просто лениться поменьше надо!
Внезапно Марха засияла улыбкой, показав ямочки на щеках:
- Но я прощаю тебя, ибо что с тебя взять?.. Я знаю, что должна терпеливо сносить все недостатки своих домашних, - и, с помощью богов, как-то управилась со всеми хлопотами сама! – как бы невзначай демонстрируя фасон откидного рукава, она плавно повела рукой в сторону настенных полок.
На полках были разложены: душистые мыла из смеси белой глины и благовонных трав; несколько зеркал в изящной оправе; железные туалетные щипчики; замысловатые костяные гребни для волос; головные уборы с височными подвесками; многовитковые бронзовые браслеты; бусы из сердолика, гагата, стекла, горного хрусталя, раковин, сурьмы, голубой стеклянной пасты...
Комната, наполненная множеством скляночек с притираниями, источала все возможные ароматы разом. Здесь можно было обнаружить полный арсенал орудий для сокрушения мужских сердец - миндальное масло, маковые и тюльпановые румяна, сурьму из жжёных грецких орехов, свежий творог для протирания зубов…
- Тебе удалось скупить всю палатку бродячего торговца? – поинтересовалась я. – Или ты решила превратить родительский дом во дворец восточной принцессы?
Первое предположение заметно задело Марху, но она тут же безмерно обрадовалась второму:
- Не правда ли? – подхватила она, - я развиваюсь, не отстаю от жизни… как некоторые; и следую урсалимской моде, - даже ты обратила внимание!
Урсалимской. Ооо… - Я отметила новое словечко в лексиконе сестрицы.
– Нам повезло, - продолжала Марха, - несмотря на твоё опоздание, у нас ещё есть время, потому что отец сейчас в отъезде, а мама – настоящий мушкарт : из неё умеючи можно какие угодно верёвки вить...
- А куда отец уехал? Случилось что-то?
- Ах, точно не знаю… Разбирать в соседнем селе какую-то историю, - кажется, межевой камень сдвинули… кто-то там кого-то убил, что ли… Какая-то ерунда, короче. Неужели ты думаешь, что меня занимают такие проблемы?
У меня от каждой фразы Мархи просто глаза лезли на лоб!
- Все в округе только и говорят, что об исключительном происшествии в замке, - осторожно начала я, - да ещё о каком: у гостя конь пропал. Наставник будет проводить обряд распознавания вора на сыворотке с лягушкой…
- Ох уж, дался вам всем этот конь! Носитесь тут с ним, будто с прошлогодним пучком овса! Сам найдётся как-нибудь! – беспечно махнула рукой сестра, поскорее переводя тему. - Давай лучше поговорим о более важных вещах. У меня подарок жениха пропал, а ты всё о каких-то конях да лягушках… Знаешь что? – пора взрослеть, Мелх-Азни!
- Пропало что? – поражённая, переспросила я.
Марха повторила…
- А что же он такое мог тебе подарить?!
Марха для виду картинно помолчала…
- Ну ладно, так уж и быть – любуйся, - сестра слегка откинула покрывало и повернулась ко мне вполоборота, демонстрируя прелестное ушко, а в нём серебряную серьгу с филигранью и сапфиром. - Милота, скажи?! А вторая-то исчезла, вообрази себе! Я просто с ног сбилась искать её за эти дни, служанки уже седьмой раз все уголки комнаты обшарили… По-хорошему, надо бы во всём замке поиски организовать, но ведь тогда родители узнают! Я потому тебя и вызвала – поворожить, чтобы серьга сама нашлась.
- Постой… это - подарок Мимы?! Он может позволить себе делать такие подарки?! Да он же верёвкой подпоясывается и обедает через два раза! – я начала прозревать. Мне внезапно стал понятен драматический тон её письма... Вот в чём дело – видимо, злосчастный чабан, чтобы преподнести Мархе достойный её дар, от безысходности кого-то ограбил!
Сестра смерила меня высокомерным взором:
- Какой Мима?
- Марха, - мягко начала я, - мне кажется, бессонная ночь не пошла тебе на пользу, - ты сегодня явно нездорова. Имена людей начинаешь забывать… Может быть, ты хочешь заново познакомиться с пастухом?
- Ничего подобного, – вспылила Марха, – это ты иди сама знакомиться с пастухами, если без них обойтись не можешь, а мне не смей навязывать их общество! Как ты могла упомянуть при мне это имя? Ну кто такой Мима, сама подумай! И кто вообще здесь сказал хоть слово о Миме?
- А о ком же тогда идёт речь? – я была совершенно сбита с толку.
- Разумеется, среди местных молодых людей тут не в кого влюбиться - это даже тебе понятно, - сухо заявила Марха, - а он на порядок выше всех местных парней, вместе взятых! Он – выдающийся человек, истинный джигит… да просто герой! Приятель самого Сонтаэлы…
- Чей… чей он приятель, скажи ещё раз?!
Я не удержалась и залилась смехом. Сонтаэлой звали тамошнего сельского дурачка! Грешно смеяться над убогими людьми… но я ведь не над ним… Я над сестрой…
Марха покраснела, метнув на меня убийственный взгляд:
- Язык подвёл, а ты и рада-радёшенька!.. Я сказала - побратим самого Саладина , а тебе - не знаю, что послышалось.
- Саладина?! Да ведь он…
- Вот именно, - торжествующе закончила Марха, - даже тебе хоть что-нибудь да известно о Саладине!
О Саладине мне и в самом деле нечто было известно, - например, то, что Саладин уже покинул наш мир лет пятьдесят тому назад. Я знала, что в истории Марха не сильна, но спорить с ней было бесполезно: ничего не докажешь. С трудом скрывая улыбку и боясь расплескать блаженство раньше срока, я бессовестно смаковала ни с чем не сравнимую сцену…
- Завидуй молча, - разрешила Марха с видом милостивого превосходства. – Надеюсь, теперь ты осознаёшь глубину пропасти между теми людьми, с которыми я знакомлюсь, и твоими пастухами? Да, всё так и есть: Саладин – великий полководец, султан урсалимский, а мой избранник – его друг.
- Да кто же он такой, твой избранник? Скажи наконец, не томи!
Она повернулась ко мне в профиль, прикрыв глаза длинными подкрашенными ресницами, прошлась по комнате, постояла немного у выхода на балкон, исподтишка наблюдая за мной, обернулась… Я терпеливо ждала. Сестре первой надоела игра в молчанку:
- Его зовут Джамболат, - осчастливила меня она.
* * *
Итак, сестрица моя приняла твёрдое решение проучить Миму как следует - и, похоже, поставив для него ловушку, сама попалась в новый капкан. Наломала-таки дров – и помогай нам Села-Сата , чтобы до родителей каким-то образом не дошли последствия истории…
- Поручить тебе кое-что хотела… забыла; столько хлопот: у нас ведь ещё и гость! - с важностью заявила мне Марха.
- Джамболат – это и есть ваш гость? – полюбопытствовала я.
- Да ну, что ты! Гостя этого с Джамболатом даже и сравнить нельзя. Так, меци один… друг отца. О чём бишь я… Ах, вот что: как только ваш лягушачий обряд закончится – придёшь ко мне снова; как раз и принесёшь сыворотку. Заранее припрячь половину - жрецу твоему остатка за глаза хватит. Тебе ведь не сложно!
- Зачем тебе вдруг понадобилась сыворотка? – удивилась я.
- Ты, Дикая Веточка, и вправду будто с неба свалилась. Волосы мыть, чтобы мягкими сделались, - зачем же ещё! – свысока пояснила та. - Хотя, конечно, о чём я, - где тебе в твоём кругу слышать о таких вещах! Я всё забываю, что ты у нас с самого детства - рабыня жреца.
Это что-то новое?!
Достаточно было этой вскользь, мимоходом брошенной реплики, чтобы я взвилась, как скакун, оскорблённый ударом хлыста:
- Думай хотя бы немного, что говоришь. Я не рабыня. Я свободнорождённая!
(На что, собственно, и рассчитывает всегда дражайшая сестрица. - Ведь сколько раз давала я себе слово не поддаваться на её умышленные подначки, - и вот снова…)
- Да-да, я именно об этом, - поджала сочные губки Марха, - ведь только одно и слышно от тебя: «мне не полагается», «наставник сказал», «наставник велел», «наставник запрещает»… Ты даже не представляешь, как мне тебя жаль! Но ты, разумеется, можешь отрицать очевидные вещи и успокаивать себя, сколько хочешь, если тебе от того легче!
Дёрнув плечиком, Марха фигурной походкой прошлась по комнате, между делом любуясь собственным отражением в начищенной служанками до блеска медной посуде, развешенной по стенам. Затем развернулась ко мне и сокрушённо покачала головой:
- Горемычная ты наша! А и впрямь, единственное твоё спасение - в том, чтобы смотреть Элгуру в рот и повторять за ним его занудные поучения. Вот жрец, а вот его учёный скворец! Ведь правда же, смешно?!
(Мне отчего-то вдруг вспомнилось, как однажды Циск зимой поймал карминового снегиря. Перед глазами сама собой отчётливо всплыла картина: растерзанная, жалкая птичья тушка – поющий в упоении охотничьего инстинкта кот – слипшиеся пёрышки и пятна крови на снегу…)
- Но ты, умница, как всегда, права, - не унималась сестра, – держись за своего жреца обеими руками! Ведь, если ты ему не угодишь, он выгонит тебя – и где приклонишь ты тогда головушку свою рыжую? – Марха облизнулась. - Вот и будешь тогда по лесам скитаться - как настоящий алмаз лесной! Кто тебя приютит, кому нужна ты станешь? - поразмысли-ка, Дикая Веточка.
Так изрекала она за гадостью гадость, и в глазах её горела радость! Передо мной будто приплясывал на хвосте хорёк, забравшийся в курятник...
«Чужая она мне, совсем чужая!» - с тоской думала в эту минуту я.
Каменный, смертный холод пошёл по моим жилам... Внутренним взором я увидела, будто обе руки мои с трудом поднимают огромный меч… Но нет, нет… остановись, душа! Мне не хочется проливать кровь!.. Ведь обратный путь из Эла невозможен…
Сказать уже, что ли, на этот раз Олхудзуру, - больше сил нет терпеть это?!
Нет, нет, - зачем же разрушать мир в их семье… Чтобы накануне праздника Тушоли они перессорились - из-за меня!
Будто кто-то всё нашёптывал на ухо противным голоском:
«Вот если б не появилась в их жизни ты, - у них бы всё шло отлично! Теперь хоть поняла, что приносишь в этот дом одни неурядицы? Биеркат доцу йо1!»
Кто поможет мне? Матушка, Птица Белая… что же ты меня средь вьюг одну покинула…
Непролитые слёзы жгли глаза… - Только не при ней! Не при ней…
С трудом, занемевшими губами, я проговаривала слова:
- Я искренне чту богов, слушаюсь наставника и считаю, что священные обеты равны воинской присяге…
За спиной послышался нежданный шорох, перешедший в грохот. – Это незаметно переступившая порог комнаты Чегарди запуталась в дверной занавеске и, отбиваясь от волн окутавшей её ткани, нечаянно опрокинула т1апильг и шу! Кувшин опрокинулся, чашки перевернулись, сладости и ягоды с фруктами полетели на ковёр…
- Ах, вот кто нарушает мой покой, - ты, растяпа, лягушка девятиногая! Тебе, видно, твои сородичи клешни одолжили взамен рук? – накинулась на неё Марха, топнув ногой. - Что ты вообще здесь делала? Подслушивала небось? Шпионишь за мной, верно?! Теперь я догадываюсь, куда могло пропасть моё украшение!
(Марха абсолютно несправедлива к бедняжке! Но имею ли я право голоса в замке, могу ли я позволить себе делать замечания родной дочери эл Олхудзура, будучи сама дикой веточкой, привитой к чужому дереву? Поймёт ли она меня? Поддержал ли меня бы в этой ситуации сам Олхудзур? Он и сам-то крутого нрава, слуги побаиваются рассердить его…)
