Когда герой подошёл достаточно близко, чтобы его можно было заметить, то неожиданно услышал следующие слова:
-- Звёзды… Планеты… Целый мир, приблизиться к пониманию которого человек не сможет никогда, пусть даже пройдут сотни и сотни лет. Всё, что нам известно о небе – это лишь то, что с наступлением ночи на нём загораются красивые огоньки, а с наступлением дня – огоньки гаснут, а вместо них на небосводе появляется огромное жёлтое солнц. Бессмысленны попытки понять эту загадку Бога, но мы люди – у нас в крови течёт соблазн, «подаренный» нам в наследство Евой: вкусить, изведать всё необъяснимое. Попытаться понять, как устроена вся эта красота… Отвратительная и жалкая черта человеческого характера, не правда ли?
Корнетти, стоявший к молодому человеку в профиль, развернулся – Верпетий никогда ещё не видел столь умных, но в то же время столь странных тёмных глаз. Что-то в них было непостижимо для понимания юноши, но что именно – этого он для себя никак не мог ухватить. Такая реакция молодого монаха объяснялась тем, что он ни разу в жизни не видел Корнетти столь близко. Епископ довольно часто появлялся в библиотеке и трапезной, но никогда не подходил настолько близко, чтобы Верпетий, да и другие братья, могли его как следует рассмотреть. Кроме того, священнослужитель часто бывал в разъездах по различным провинциям, где встречался с другими, не менее важными представителями церкви. Нередко приглашали его и в Рим, где он подолгу гостил у Папы, будучи его добрым другом.
Словом, Верпетий находился под впечатлением, а потому единственное, что в ту минуту пришло ему на ум, было – просто представиться этому удивительному человеку. Заикаясь, Верпетий с трудом произнёс:
-- В-в-ваше Святейшество… П-позвольте представиться ничтожному вашему рабу… Брат Верпетий Ар-римафейский… Это я попросил о встрече с Вами…
Монах клял себя за то, что не мог преподнести своё имя с должным достоинством, и больше всего боялся, что епископ, услышав такой тон, посмеётся над несчастным юношей и выгонит его вон, даже не поинтересовавшись целью визита. Однако Корнетти не разозлился, напротив, миролюбиво вскинул правую руку и перекрестил юношу, одновременно делая в его сторону дружеский кивок головой:
-- Рабы мы только для одного господина, и господин сей отнюдь не я. Не стоит так смущаться, - улыбнувшись, добавил он. – Отец наш в эту минуту смотрит на нас, и наверняка его позабавило ваше преклонение перед таким же простым человеком, как и вы сами.
При этих словах епископ многозначительно посмотрел вверх, на ночное небо. Верпетию же почему-то почудился оттенок иронии в речи священнослужителя.
-- Так значит, это Вы – тот самый брат, которому отец Мануэль доверил передачу рукописи? Что ж, если Мануэль выбирает кого-то себе в помощники, тот человек достоин доверия. Я слышал о несчастье, что с ним приключилось. Думаю, он должен скоро оправиться. Этот человек всегда добивается своего, и обморок его не остановит…
Епископ странно ухмыльнулся. «Ну что же, теперь, видимо, и меня настигли бесовские галлюцинации, раз во всём мне мерещится какой-то подвох», - подумал Верпетий, но вслух сказал:
-- Благодарю Вас, Ваше Святейшество… Но только отец Мануэль ничего мне лично не передавал, я же имел смелость доставить Вам его послание. Он выразил свою волю перед тем, как потерять сознание, но это я, солгав другим братьям, забрал его вещи… Простите мне этот грех, если сие возможно…
Трясясь мелкой дрожью от страха, Верпетий рухнул перед епископом на колени. Тот лишь удивлённо взглянул на него, и поспешил помочь ему подняться. Монах успел отметить, что для человека в возрасте епископа, Корнетти имел очень сильные и крепкие в хватке руки.
-- Ложь – это очень тяжкий грех, - сказал епископ. – Но, - продолжил он, - Есть вещи и пострашнее, чем мелкое воровство (извини, сын мой, но это так) и недоговаривание правды. Я же вижу, что ты не солгал братьям своим, но именно утаил часть правды. И судя по тому, как ты взволнован, эта её часть может представлять определённую опасность. Я охотно прощу тебе грех присвоения себе вещей отца Мануэля, если ты расскажешь мне всё, что тебе известно. И без утайки.
Корнетти улыбнулся так тепло и добросердечно, что Верпетий почувствовал полную неспособность сопротивляться его влиянию. Кроме того, не затем ли он пришёл сюда, чтобы рассказать всю правду и попросить совета и помощи у того, кто знает гораздо больше, чем он – простой бедный монашек?
Верпетий рассказал епископу всё – начиная с происшествия у ворот в монастырь, и заканчивая теми сведениями, что успел почерпнуть из бумаг Мануэля. Альберто Корнетти сохранил присутствие духа и при рассказе о поведении инквизитора в трапезной, и при упоминании шрама в виде креста. Но когда речь зашла о содержании рукописи, через непроницаемый ранее взгляд епископа сначала стало пробиваться лёгкое любопытство, позже – недовольство, и, в конце концов, молчаливо сдерживаемая ярость. Верпетий приписал такие чувства епископа чудовищному описанию опытов над несчастным созданием, подозреваемым инквизитором в колдовстве.
Когда монах закончил рассказ, на лице Его Святейшества читались злость и обеспокоенность.
-- Скажи, Верпетий, ты никому больше не показывал эти бумаги, что сейчас находятся в твоих руках?
Спохватившись, юноша протянул платок епископу и покраснел:
-- Простите меня, Ваше Святейшество, в порыве я совсем забыл об этом! Вот, - воскликнул он, подходя ближе к епископу, - Эти бумаги принадлежат теперь Вам. Прочтите и убедитесь во всём сами – возможно, всё не так уж и страшно, и это лишь моё невежество подсказало все те страхи, о которых я Вам поведал? Если так, то простите мою неразумность, и прикажите сделать со мной всё, что сочтёте нужным сделать с человеком, посмевшим зря потревожить Ваш покой…
Епископ принял из рук монаха платок, и тут же его развернул. Извинившись перед Верпетием, священнослужитель попросил его немного погулять по площадке, пока он изучает содержимое. Верпетий, который на тот момент стал уже понемногу замерзать, не стал возражать. А потому решил отправиться к противоположному краю.
Поверхностно проглядев бумаги, Корнетти остановился на листке с «Прошением наиглавнейшего Инквизитора провинции ***, Отца Диего Хорхе Мануэля, о разрешении Его Святейшеством, епископом Альберто Фацио Корнетти проведения эксперимента III степени сложности». Датировано прошение было 20-м января 1456 года от Рождества Христова. Внимательно изучив его при свете факела, епископ задумался. Через несколько минут он подошёл к Верпетию, который стоял, «любуясь» видом с площадки, и в нетерпении (но больше от холода) притопывал ногой.
-- Первое, что мне пристало сделать в этой ситуации – это исполнить данное мной обещание простить тебе грех воровства. Наклонись, - властно потребовал епископ.
Верпетий повиновался, и в тот миг, когда над его головой трижды прошелестел рукав тёплого кафтана Корнетти с меховой опушкой, прощавшего таким образом грехи юноше, в воздухе раздались сотрясающее всё пространство башни удары колокола. Пробило три часа.
Прочтя «отпускную» молитву, Корнетти обратился к Верпетию взволнованным до чрезвычайности голосом:
-- Итак, сын мой. Лично мне в эту ночь заснуть уже не удастся, а тебе?
Не менее взволнованный, Верпетий молча кивнул в ответ.
-- Хорошо. Тогда, - продолжал епископ, – Я предлагаю тебе пройти в мой личный кабинет. Ты недооцениваешь свои способности, и ты далеко не так глуп, как тебе кажется. Беседа нам с тобой предстоит долгая, мне нужно многое тебе объяснить и узнать твоё мнение как человека, не обременённого тяжестью мирских соблазнов и стремлением удовлетворить своё тщеславие. Здесь становится холоднее с каждым часом – не стоит портить наше здоровье, оно ещё понадобится нам для свершения многих дел…
Последние слова епископ подчеркнул особо. Вариантов у Верпетия не было – похоже, в его жизни библиотекаря намечались серьёзные изменения и, раз уж Корнетти не стремится его убить, то вполне возможно, он нужен ему для выполнения некоего поручения? А поручения, с недавних пор, Верпетий стал выполнять очень даже сносно. Можно даже сказать – хорошо.
Как ни странно, путь до покоев епископа оказался куда короче, чем предполагал Верпетий. Возвращались они не по дьявольски-длинной лестнице, а всего лишь миновав четыре с небольшим этажа, и далее по небольшому коридору, проходящему через здания бывших часовен, ныне приспособленных под хозяйственные кладовые. Несмотря на это, молодой монах сильно волновался, предчувствуя нечто особенно важное, что должно было случится в эту ночь. И он не ошибся…
Много часов спустя, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом, Верпетий возвращался под напутствием Андрия обратно в свою келью. В этот день он был полностью освобождён от всех своих обязанностей, связанных с работой в библиотеке и по хозяйству. Юноша смертельно устал и мечтал лишь об одном – коротком и быстром сне, таком, при котором забывшись на пару часов, просыпаешься с чувством, что проспал несколько дней кряду. Ему необходимо было восстановить телесные силы и укрепиться духовно, ведь с этого момента статус его резко изменился. Теперь у него будут обязанности, совершенно отличные от тех, что он выполнял ранее. И, не скрывая этого, Верпетий был очень доволен. В ходе беседы ему было поведано много такого, за знание чего можно было с лёгкостью угодить на костёр. Поэтому теперь приходилось быть вдвойне осторожным, и укреплять свои дух и тело, а в особенности, научиться контролировать свои эмоции, и держать «на привязи» язык, дабы не сорвать всё дело и не предать доверие епископа.
Однако вместе с тем, юноша узнал и много такого, от чего у него самого волосы вставали дыбом, и чего ему, откровенно говоря, знать не хотелось бы. Но выбора не оставалось, и для Верпетия Аримафейского судьба готовила свою собственную, отличную от судеб других братьев историю. Историю, в которой решительность, немного храбрости и жажда познания вынуждены будут всё время бороться с нечеловеческим ужасом и трусостью простого человека – и все это в пределах одной личности. Но самое главное, чего Верпетий наверняка не знал, польстившись высокой степенью доверия епископа, так это того, что ему действительно, быть может ценой своей собственной жизни, придётся доказывать Корнетти, что он достоин быть тем, кем стал. А стал он теперь, ни много ни мало – личным помощником, и, по совместительству, учеником главного инквизитора провинции – отца Диего Хорхе Мануэля, ведущего дело ведьмы Альберты де Велморт. Правда, сам Мануэль о таком «подарке» епископа Корнетти ещё не знал, ибо все еще находился в глубоком беспамятстве.
Обманутые надежды
Детектив Доналд Ромирез сидел в личном кабинете за своим рабочим столом и молча читал полученные отчёты. Ход операции «Сильва» был сорван ровно в тот момент, когда беглая преступница Синайя Кроу хладнокровно «свернула» шею своей старшей сестре. Но, как оказалось уже через пару мгновений, это была лишь мастерски разыгранная мистификация, целью которой было сбить с толку группу захвата. То, что последовало сразу же за этим, нельзя было охарактеризовать иначе как «бойней». Естественно, его ребят готовили к тому, что Кроу, несмотря на свою миниатюрную фигуру и маленький рост, является настоящей «машиной для убийства». Но к такому повороту событий они явно готовы не были. Никак. Создавалось ощущение, что эту темноволосую девчонку специально готовили для выполнения заданий в «горячих» точках. Но откуда? Как?
Уровень боевого мастерства описанию вообще не поддавался, потому что такой скорости и реакции, какая была у Кроу, могли позавидовать все бойцы спецотряда вместе взятые. С физической точки зрения, это было просто невозможно. Абсолютно. И потому тот факт, что какая-то долбаная малолетка смогла «уложить» (в прямом смысле этого слова) восемнадцать человек, прибывших на место происшествия, ставил детектива в тупик.
Нет, понятно, он был наслышан о маньяках, сила которых в состоянии аффекта увеличивалась в несколько раз, но не настолько же! И, кроме того, девчонка психом не была, это точно. Там всё происходило так, словно план действий разрабатывался несколько месяцев, до мельчайших подробностей. В том, как действовала Кроу, прослеживалась холодная логика, а уж тактика ведения боя позволяла говорить о том, что девушка тренировалась, как минимум, полгода, учитывая, в какой последовательности и какими приёмами она пользовалась. За сорок пять секунд вырубить всю команду, включая его самого? Мда, друзья, это вам не мусор выкинуть…
Но она же не могла предвидеть заранее, что её схватят? И не могла же она разработать план побега вместе с сёстрами? Тогда какого чёрта Грослин Кроу так убивалась, когда её уволили, если, в конечном счёте, всё сводилось к тому, что она знала о будущем предприятии сестры? Она же не актриса? Или всё же…?
Ромирез смачно выругался. Такого «глухого», во всех смыслах, дела у него не наблюдалось уже давненько. Вопросов было полно, а искать на них ответы предполагалось, видимо, в заднице бегемота. Тем более, что его непосредственный начальник – генерал Ричард МакДонахью, был зол как стервятник, и пообещал с позором распустить весь отдел, если дело не будет раскрыто. Конечно, желательно, чтобы они уложились в кратчайшие сроки. Ещё бы – сам мэр города заинтересован в поимке особо опасной убийцы с личиком ангела и хваткой офицера морской пехоты. А вот каким образом он, Доналд, должен всё это расхлёбывать, никого, естественно, не интересует. И то, что всё здесь попахивает работой не его, а ЦРУ (кстати, почему они так и не приехали на место преступления в тот день?) также, видимо, не вызывает особых эмоций у его начальства.
Короче, если бы Доналду вдруг сейчас явилась зубная фея, и попросила отдать два зуба в обмен на два любых желания, то он, не раздумывая, согласился бы, заказав себе следующее: первое – раскрыть это хреново дело как можно быстрее; второе – бессрочный отпуск в Майями, за счёт государства.
В дверь постучали. Усталый детектив на мгновение оторвал голову от бесконечных описаний приёмов, которыми пользовалась преступница, и хрипло прокаркал: «Войдите».
Это был Ли Медичи, флорентиец азиатского происхождения, которого за глаза все называли «принц». Когда на допросах люди слышали настолько экзотическое имя, многие не верили, а кто-то даже спрашивал, что особа королевских кровей забыла в полиции? В любом случае, прозвище ничуть не оскорбляло молодого мужчину, а порой даже играло ему на руку – к примеру, в случае, если нужно было познакомиться с хорошенькой особой.
Сейчас Ли был в хорошем настроении и, несмотря на жёсткий выговор со стороны начальства из-за «Сильвы», не хотел лишний раз трепать себе нервы, считая, что его работа – это всего лишь работа, какой бы опасной или неблагодарной она ни была. Такое отношение к делу сам Ромирез, лично для себя, считал поверхностным и легкомысленным. Но Медичи был не только его подчиненным в команде, он был также и хорошим другом. Поэтому Доналд старался не обращать внимания на то, что порой, когда весь отдел находился, мягко говоря, «в запаре» по поводу того или иного дела – Медичи, в пику всем, всегда выглядел энергичным и жизнерадостным, словно всеобщая суета его ничуть не волновала.
-- Звёзды… Планеты… Целый мир, приблизиться к пониманию которого человек не сможет никогда, пусть даже пройдут сотни и сотни лет. Всё, что нам известно о небе – это лишь то, что с наступлением ночи на нём загораются красивые огоньки, а с наступлением дня – огоньки гаснут, а вместо них на небосводе появляется огромное жёлтое солнц. Бессмысленны попытки понять эту загадку Бога, но мы люди – у нас в крови течёт соблазн, «подаренный» нам в наследство Евой: вкусить, изведать всё необъяснимое. Попытаться понять, как устроена вся эта красота… Отвратительная и жалкая черта человеческого характера, не правда ли?
Корнетти, стоявший к молодому человеку в профиль, развернулся – Верпетий никогда ещё не видел столь умных, но в то же время столь странных тёмных глаз. Что-то в них было непостижимо для понимания юноши, но что именно – этого он для себя никак не мог ухватить. Такая реакция молодого монаха объяснялась тем, что он ни разу в жизни не видел Корнетти столь близко. Епископ довольно часто появлялся в библиотеке и трапезной, но никогда не подходил настолько близко, чтобы Верпетий, да и другие братья, могли его как следует рассмотреть. Кроме того, священнослужитель часто бывал в разъездах по различным провинциям, где встречался с другими, не менее важными представителями церкви. Нередко приглашали его и в Рим, где он подолгу гостил у Папы, будучи его добрым другом.
Словом, Верпетий находился под впечатлением, а потому единственное, что в ту минуту пришло ему на ум, было – просто представиться этому удивительному человеку. Заикаясь, Верпетий с трудом произнёс:
-- В-в-ваше Святейшество… П-позвольте представиться ничтожному вашему рабу… Брат Верпетий Ар-римафейский… Это я попросил о встрече с Вами…
Монах клял себя за то, что не мог преподнести своё имя с должным достоинством, и больше всего боялся, что епископ, услышав такой тон, посмеётся над несчастным юношей и выгонит его вон, даже не поинтересовавшись целью визита. Однако Корнетти не разозлился, напротив, миролюбиво вскинул правую руку и перекрестил юношу, одновременно делая в его сторону дружеский кивок головой:
-- Рабы мы только для одного господина, и господин сей отнюдь не я. Не стоит так смущаться, - улыбнувшись, добавил он. – Отец наш в эту минуту смотрит на нас, и наверняка его позабавило ваше преклонение перед таким же простым человеком, как и вы сами.
При этих словах епископ многозначительно посмотрел вверх, на ночное небо. Верпетию же почему-то почудился оттенок иронии в речи священнослужителя.
-- Так значит, это Вы – тот самый брат, которому отец Мануэль доверил передачу рукописи? Что ж, если Мануэль выбирает кого-то себе в помощники, тот человек достоин доверия. Я слышал о несчастье, что с ним приключилось. Думаю, он должен скоро оправиться. Этот человек всегда добивается своего, и обморок его не остановит…
Епископ странно ухмыльнулся. «Ну что же, теперь, видимо, и меня настигли бесовские галлюцинации, раз во всём мне мерещится какой-то подвох», - подумал Верпетий, но вслух сказал:
-- Благодарю Вас, Ваше Святейшество… Но только отец Мануэль ничего мне лично не передавал, я же имел смелость доставить Вам его послание. Он выразил свою волю перед тем, как потерять сознание, но это я, солгав другим братьям, забрал его вещи… Простите мне этот грех, если сие возможно…
Трясясь мелкой дрожью от страха, Верпетий рухнул перед епископом на колени. Тот лишь удивлённо взглянул на него, и поспешил помочь ему подняться. Монах успел отметить, что для человека в возрасте епископа, Корнетти имел очень сильные и крепкие в хватке руки.
-- Ложь – это очень тяжкий грех, - сказал епископ. – Но, - продолжил он, - Есть вещи и пострашнее, чем мелкое воровство (извини, сын мой, но это так) и недоговаривание правды. Я же вижу, что ты не солгал братьям своим, но именно утаил часть правды. И судя по тому, как ты взволнован, эта её часть может представлять определённую опасность. Я охотно прощу тебе грех присвоения себе вещей отца Мануэля, если ты расскажешь мне всё, что тебе известно. И без утайки.
Корнетти улыбнулся так тепло и добросердечно, что Верпетий почувствовал полную неспособность сопротивляться его влиянию. Кроме того, не затем ли он пришёл сюда, чтобы рассказать всю правду и попросить совета и помощи у того, кто знает гораздо больше, чем он – простой бедный монашек?
Верпетий рассказал епископу всё – начиная с происшествия у ворот в монастырь, и заканчивая теми сведениями, что успел почерпнуть из бумаг Мануэля. Альберто Корнетти сохранил присутствие духа и при рассказе о поведении инквизитора в трапезной, и при упоминании шрама в виде креста. Но когда речь зашла о содержании рукописи, через непроницаемый ранее взгляд епископа сначала стало пробиваться лёгкое любопытство, позже – недовольство, и, в конце концов, молчаливо сдерживаемая ярость. Верпетий приписал такие чувства епископа чудовищному описанию опытов над несчастным созданием, подозреваемым инквизитором в колдовстве.
Когда монах закончил рассказ, на лице Его Святейшества читались злость и обеспокоенность.
-- Скажи, Верпетий, ты никому больше не показывал эти бумаги, что сейчас находятся в твоих руках?
Спохватившись, юноша протянул платок епископу и покраснел:
-- Простите меня, Ваше Святейшество, в порыве я совсем забыл об этом! Вот, - воскликнул он, подходя ближе к епископу, - Эти бумаги принадлежат теперь Вам. Прочтите и убедитесь во всём сами – возможно, всё не так уж и страшно, и это лишь моё невежество подсказало все те страхи, о которых я Вам поведал? Если так, то простите мою неразумность, и прикажите сделать со мной всё, что сочтёте нужным сделать с человеком, посмевшим зря потревожить Ваш покой…
Епископ принял из рук монаха платок, и тут же его развернул. Извинившись перед Верпетием, священнослужитель попросил его немного погулять по площадке, пока он изучает содержимое. Верпетий, который на тот момент стал уже понемногу замерзать, не стал возражать. А потому решил отправиться к противоположному краю.
Поверхностно проглядев бумаги, Корнетти остановился на листке с «Прошением наиглавнейшего Инквизитора провинции ***, Отца Диего Хорхе Мануэля, о разрешении Его Святейшеством, епископом Альберто Фацио Корнетти проведения эксперимента III степени сложности». Датировано прошение было 20-м января 1456 года от Рождества Христова. Внимательно изучив его при свете факела, епископ задумался. Через несколько минут он подошёл к Верпетию, который стоял, «любуясь» видом с площадки, и в нетерпении (но больше от холода) притопывал ногой.
-- Первое, что мне пристало сделать в этой ситуации – это исполнить данное мной обещание простить тебе грех воровства. Наклонись, - властно потребовал епископ.
Верпетий повиновался, и в тот миг, когда над его головой трижды прошелестел рукав тёплого кафтана Корнетти с меховой опушкой, прощавшего таким образом грехи юноше, в воздухе раздались сотрясающее всё пространство башни удары колокола. Пробило три часа.
Прочтя «отпускную» молитву, Корнетти обратился к Верпетию взволнованным до чрезвычайности голосом:
-- Итак, сын мой. Лично мне в эту ночь заснуть уже не удастся, а тебе?
Не менее взволнованный, Верпетий молча кивнул в ответ.
-- Хорошо. Тогда, - продолжал епископ, – Я предлагаю тебе пройти в мой личный кабинет. Ты недооцениваешь свои способности, и ты далеко не так глуп, как тебе кажется. Беседа нам с тобой предстоит долгая, мне нужно многое тебе объяснить и узнать твоё мнение как человека, не обременённого тяжестью мирских соблазнов и стремлением удовлетворить своё тщеславие. Здесь становится холоднее с каждым часом – не стоит портить наше здоровье, оно ещё понадобится нам для свершения многих дел…
Последние слова епископ подчеркнул особо. Вариантов у Верпетия не было – похоже, в его жизни библиотекаря намечались серьёзные изменения и, раз уж Корнетти не стремится его убить, то вполне возможно, он нужен ему для выполнения некоего поручения? А поручения, с недавних пор, Верпетий стал выполнять очень даже сносно. Можно даже сказать – хорошо.
Как ни странно, путь до покоев епископа оказался куда короче, чем предполагал Верпетий. Возвращались они не по дьявольски-длинной лестнице, а всего лишь миновав четыре с небольшим этажа, и далее по небольшому коридору, проходящему через здания бывших часовен, ныне приспособленных под хозяйственные кладовые. Несмотря на это, молодой монах сильно волновался, предчувствуя нечто особенно важное, что должно было случится в эту ночь. И он не ошибся…
Много часов спустя, когда солнце уже высоко поднялось над горизонтом, Верпетий возвращался под напутствием Андрия обратно в свою келью. В этот день он был полностью освобождён от всех своих обязанностей, связанных с работой в библиотеке и по хозяйству. Юноша смертельно устал и мечтал лишь об одном – коротком и быстром сне, таком, при котором забывшись на пару часов, просыпаешься с чувством, что проспал несколько дней кряду. Ему необходимо было восстановить телесные силы и укрепиться духовно, ведь с этого момента статус его резко изменился. Теперь у него будут обязанности, совершенно отличные от тех, что он выполнял ранее. И, не скрывая этого, Верпетий был очень доволен. В ходе беседы ему было поведано много такого, за знание чего можно было с лёгкостью угодить на костёр. Поэтому теперь приходилось быть вдвойне осторожным, и укреплять свои дух и тело, а в особенности, научиться контролировать свои эмоции, и держать «на привязи» язык, дабы не сорвать всё дело и не предать доверие епископа.
Однако вместе с тем, юноша узнал и много такого, от чего у него самого волосы вставали дыбом, и чего ему, откровенно говоря, знать не хотелось бы. Но выбора не оставалось, и для Верпетия Аримафейского судьба готовила свою собственную, отличную от судеб других братьев историю. Историю, в которой решительность, немного храбрости и жажда познания вынуждены будут всё время бороться с нечеловеческим ужасом и трусостью простого человека – и все это в пределах одной личности. Но самое главное, чего Верпетий наверняка не знал, польстившись высокой степенью доверия епископа, так это того, что ему действительно, быть может ценой своей собственной жизни, придётся доказывать Корнетти, что он достоин быть тем, кем стал. А стал он теперь, ни много ни мало – личным помощником, и, по совместительству, учеником главного инквизитора провинции – отца Диего Хорхе Мануэля, ведущего дело ведьмы Альберты де Велморт. Правда, сам Мануэль о таком «подарке» епископа Корнетти ещё не знал, ибо все еще находился в глубоком беспамятстве.
Глава 10
Обманутые надежды
Детектив Доналд Ромирез сидел в личном кабинете за своим рабочим столом и молча читал полученные отчёты. Ход операции «Сильва» был сорван ровно в тот момент, когда беглая преступница Синайя Кроу хладнокровно «свернула» шею своей старшей сестре. Но, как оказалось уже через пару мгновений, это была лишь мастерски разыгранная мистификация, целью которой было сбить с толку группу захвата. То, что последовало сразу же за этим, нельзя было охарактеризовать иначе как «бойней». Естественно, его ребят готовили к тому, что Кроу, несмотря на свою миниатюрную фигуру и маленький рост, является настоящей «машиной для убийства». Но к такому повороту событий они явно готовы не были. Никак. Создавалось ощущение, что эту темноволосую девчонку специально готовили для выполнения заданий в «горячих» точках. Но откуда? Как?
Уровень боевого мастерства описанию вообще не поддавался, потому что такой скорости и реакции, какая была у Кроу, могли позавидовать все бойцы спецотряда вместе взятые. С физической точки зрения, это было просто невозможно. Абсолютно. И потому тот факт, что какая-то долбаная малолетка смогла «уложить» (в прямом смысле этого слова) восемнадцать человек, прибывших на место происшествия, ставил детектива в тупик.
Нет, понятно, он был наслышан о маньяках, сила которых в состоянии аффекта увеличивалась в несколько раз, но не настолько же! И, кроме того, девчонка психом не была, это точно. Там всё происходило так, словно план действий разрабатывался несколько месяцев, до мельчайших подробностей. В том, как действовала Кроу, прослеживалась холодная логика, а уж тактика ведения боя позволяла говорить о том, что девушка тренировалась, как минимум, полгода, учитывая, в какой последовательности и какими приёмами она пользовалась. За сорок пять секунд вырубить всю команду, включая его самого? Мда, друзья, это вам не мусор выкинуть…
Но она же не могла предвидеть заранее, что её схватят? И не могла же она разработать план побега вместе с сёстрами? Тогда какого чёрта Грослин Кроу так убивалась, когда её уволили, если, в конечном счёте, всё сводилось к тому, что она знала о будущем предприятии сестры? Она же не актриса? Или всё же…?
Ромирез смачно выругался. Такого «глухого», во всех смыслах, дела у него не наблюдалось уже давненько. Вопросов было полно, а искать на них ответы предполагалось, видимо, в заднице бегемота. Тем более, что его непосредственный начальник – генерал Ричард МакДонахью, был зол как стервятник, и пообещал с позором распустить весь отдел, если дело не будет раскрыто. Конечно, желательно, чтобы они уложились в кратчайшие сроки. Ещё бы – сам мэр города заинтересован в поимке особо опасной убийцы с личиком ангела и хваткой офицера морской пехоты. А вот каким образом он, Доналд, должен всё это расхлёбывать, никого, естественно, не интересует. И то, что всё здесь попахивает работой не его, а ЦРУ (кстати, почему они так и не приехали на место преступления в тот день?) также, видимо, не вызывает особых эмоций у его начальства.
Короче, если бы Доналду вдруг сейчас явилась зубная фея, и попросила отдать два зуба в обмен на два любых желания, то он, не раздумывая, согласился бы, заказав себе следующее: первое – раскрыть это хреново дело как можно быстрее; второе – бессрочный отпуск в Майями, за счёт государства.
В дверь постучали. Усталый детектив на мгновение оторвал голову от бесконечных описаний приёмов, которыми пользовалась преступница, и хрипло прокаркал: «Войдите».
Это был Ли Медичи, флорентиец азиатского происхождения, которого за глаза все называли «принц». Когда на допросах люди слышали настолько экзотическое имя, многие не верили, а кто-то даже спрашивал, что особа королевских кровей забыла в полиции? В любом случае, прозвище ничуть не оскорбляло молодого мужчину, а порой даже играло ему на руку – к примеру, в случае, если нужно было познакомиться с хорошенькой особой.
Сейчас Ли был в хорошем настроении и, несмотря на жёсткий выговор со стороны начальства из-за «Сильвы», не хотел лишний раз трепать себе нервы, считая, что его работа – это всего лишь работа, какой бы опасной или неблагодарной она ни была. Такое отношение к делу сам Ромирез, лично для себя, считал поверхностным и легкомысленным. Но Медичи был не только его подчиненным в команде, он был также и хорошим другом. Поэтому Доналд старался не обращать внимания на то, что порой, когда весь отдел находился, мягко говоря, «в запаре» по поводу того или иного дела – Медичи, в пику всем, всегда выглядел энергичным и жизнерадостным, словно всеобщая суета его ничуть не волновала.
