Глава III. Диминуэндо
Сцена малого зала с трудом вместила в себя весь симфонический оркестр. Шестьдесят пять человек с инструментами разного масштаба пришлось рассадить на старый манер. По правую сторону от Энн, сидевшей на подиуме (прим. авт. высоком дирижёрском кресле), расположились вторые скрипки и альты; по левую же теперь были первые скрипки, за которыми разместились виолончели и контрабасы. За струнными ряд флейт и гобоев, следом кларнеты и фаготы, а дальше трубы, валторны, тромбоны и туба. Ряды замыкали разнообразные перкуссионные инструменты.
– Что ж, я теперь как тот старичок-дирижёр из классического анекдота, – весело сообщила музыкантам Энн, выставляя партитуру на пульт перед собой, – Что? Не слышали?
Первые ряды: струнные, отрицательно помотали головами.
– Чему вас тут только учат! – шутливо возмутилась она, – Ладно, слушайте. Один пожилой дирижёр перед каждым выступлением доставал из своего смокинга какой-то кусочек бумажного листа, разворачивал, смотрел на него, прятал обратно и только потом начинал концерт. Музыкантам было страшно любопытно, что за такой талисман он носит в этом своём кармане. Однажды, дирижёр заснул за сценой сразу после выступления. Музыканты подкрались к нему, достали бумажку, развернули и прочли: «справа альты и виолончели, слева контрабасы».
Раздался громкий смех, отчего Грейс, только сейчас отвлекшись от изучения партитуры, вздрогнула. Последние несколько минут она сидела за роялем по центру сцены и в уме повторяла левую партию.
– Ну что, начинаем? – Энн обратилась к инспектору-альтисту Кори.
Тот тут же подал знак к началу репетиции, и началась настройка инструментов. Первый гобоист Сэм дал «ля» и все начали подгонять свои инструменты под правильное звучание. Концертмейстеры привстали с мест, чтобы каждый внутри своей группы инструментов мог проверить качество настройки.
Энн слезла с подиума и подошла к Грейс.
– Тебя искал похититель наших струнных, – вполголоса сказала Энн ей на ухо, опершись о глянцевое полотно рояля.
– Он меня нашёл, – равнодушно отозвалась Грейс, не отрывая взгляда от нот, – но лучше бы не находил.
– Что? Что случилось? – Энн присела на край широкого мягкого стула без спинки, будто собираясь играть с Грейс в четыре руки.
– Лишний раз доказал своим поведением, что он самый мерзкий человек на земле, в разы хуже Фрэнсиса, – прошептала она Энн, пригнувшись к ней, – Этот индюк намерен продолжать забирать наши струнные на свои репетиции и сессии с телевидением.
– Надо же…– лицо подруги вытянулось, – Мне показалось, что он пришёл сюда на миролюбивой ноте.
– Ага, недолго он её держал, – саркастически протянула Грейс, – Сказал, что хотел извиниться, хотя на самом деле тут же предложил согласовать графики репетиций с участием наших музыкантов.
– И что ты ему ответила на это?
– Точно не помню. Мы слишком быстро перешли на крик и взаимные оскорбления, – Грейс надула щёки и осторожно выпустила воздух, – Он страшно меня взбесил, поэтому прошу прощения, если сегодняшние интонации Чайковского будут через чур агрессивными.
– Эзра О’Доннелл на тебя кричал?! – с недоумением уточнила Энн, – Я сейчас не ослышалась?
– Ага, сказал, что я запугала всех музыкантов. А ещё обвинил в излишней эгоцентричности, и там было что-то ещё про зависть к его успеху.
– Че-его? Так, и насколько далеко ты послала его?
– Никуда я его не посылала… Сказала, что его музыка – полное дерьмо, и что-то там ещё наплела, уже не помню.
В отражении инструмента Грейс заметила, что Энн комично открыла и закрыла рот. Нервно хохотнув, она встала с места и как в тумане прошагала обратно к подиуму со словами «Ну вы даёте». Постучала дирижёрской палочкой по пульту и, откинув на затылок кудрявую прядь с заметной проседью, обратилась к оркестру:
– Сегодня вечером мы пишем заявку на конкурс, поэтому программа максимум, довести «Allegro con spirito» до ума. Напоминаю, что на корректировочной репетиции с мисс Галлахер вы выявили неверные темпы в первой части концерта. Давайте же проявим должное уважение к архитектуре произведения. Правильный темп аллегро – «tempo primo». Так написано в партитуре, но мы играем её неторопливо, любовно! Побочная партия идёт в одинаковом темпе с главной партией. В «Allegro con spirito» не допустима никакая спешка! Грейс, правильно говорю?
– Само собой, – Грейс кивнула, продолжая напряжённо изучать ноты, – Фа-минорные октавы кульминации из-за излишней торопливости будут казаться карикатурой.
– В общем, если кто-то наврёт с темпом, мы пропали. Главная партия, помедленнее! Побочная, напротив, поживее! Так задумал Чайковский! Бережно и нежно интонируем каждую ноту. Особенно вы, мои любимые вторые скрипочки!
Справа понятливо закивали. Концертмейстеры сели на свои места, настройка инструментов завершилась.
– Грейс, духовые, вы играете сначала, струнные, вступаете тоже как обычно, но на «Allegro con spirito» все само внимание. Поехали!
Вступление началось с большой интродукции и сонатного аллегро, повторившегося три раза. Грейс взяла первые аккорды, и ушла в виртуозную каденцию. Струнные, наполненные быстрыми аранжировками и острыми ритмическими фигурами, до того придававшие мелодии стремительность и напор, теперь затихли, давая солистке возможность показать всё её виртуозное мастерство. Но вот с верхней октавы Грейс устремилась вниз: ушла в пианиссимо, и тогда фортепиано вступило в диалог со струнными, играющими без смычков пальцами по струнам. Пальцы Грейс сами бегали по клавишам на автомате, хотя порой она сама ловила себя на том, что гримасничает в ходе исполнения, особенно в тех местах, в которых раньше замечала за собой неточности.
Всё исполнение концерта оркестром заняло больше получаса. Финальная рондо-соната, ушедшая на три цикла, перетекла в торжественную часть. Оркестр чётко и слаженно проиграл всю мелодию до последних нот, правильно интонируя в каждом такте, и от осознания пройденного ими пути Грейс захотелось выдохнуть. Музыканты поаплодировали друг другу.
– Друзья мои, – обратилась к ним Энн, – Должна сказать, я изо всех сил хотела к вам сегодня придираться, но, на мой взгляд, мы наконец-то довели произведение до ума и о лучшем мечтать уже было бы через чур. Умоляю, давайте просто проделаем всё так же на записи. С вас ещё два прогона, и, уверяю, я отстану от вас до самого вечера. Концертмейстеры, пожалуйста, если у вас все же есть какие-то замечания, подойдите ко мне, обсудим и я дам вам дополнительные часы на то, чтобы всё поправить. Грейс, всё отлично как всегда.
Концертмейстеры обступили Энн и принялись каждый по очереди что-то ей говорить.
– Вы видели расписание завтрашних репетиций? – прозвучал шепот первой скрипки Мэри за спиной у Грейс.
– Нет, а что там? – обеспокоенно спросила Сирша.
– Оно обновилось, – отозвалась вполголоса Гвен, – Завтра мы репетируем с восьми до одиннадцати в большом зале с Эзрой, потом на шесть часов сюда, тут же выступление, и с семи до девяти опять на третий этаж.
– А обед? – потерянный голос Холли было невозможно спутать ни с каким другим.
– А обед, должно быть, на бегу между этажами, – устало ответила Сирша, – нечеловеческие условия.
Грейс протяжно вздохнула, и, повернувшись на месте, обратилась к скрипкам:
– Девочки, если вы, правда, считаете такие условия нечеловеческими, я вполне могу освободить вас от завтрашнего выступления. Я понимаю, вы пострадали из-за идиотского графика профессора Мёрфи, и потому, боюсь, вы можете напортачить от усталости.
Глаза скрипачек округлились.
– Мисс Галлахер, вы неправильно нас поняли – быстро затараторила Мэри, – мы справимся, просто, всё так неожиданно меняется, мы немного удивились.
– Я понимаю, – Грейс кивнула и попыталась выдавить из себя некоторое подобие дружелюбной улыбки, – но всё равно подумайте в эту сторону. Оцените свои силы здраво. Возможно, нам удастся придумать для вас какое-нибудь решение, но пока имеем, что имеем.
– Спасибо, мисс Галлахер, – вмешалась в разговор Сирша, – Но мы бы все же хотели выступить.
– Как скажете, – Грейс пожала плечами и тут же отвернулась.
За спиной прозвучали вздохи облегчения.
* * *
– Сэм, что за мяуканье я слышу каждый раз на припеве? – со смехом поинтересовался Эзра у бэк-вокалиста.
– Серьёзно? – Сэм моментально покраснел, – Заметно? Я не успел распеться сегодня, влетел за пять минут до сессии.
– Так, спокойно. Я просто слышу сиплые ноты и потом это твоё…мяу-мяу на на высоких нотах. Хватай их фальцетом, смелее, – он постучал Сэму по плечу, – у тебя есть пять минут, иди за сцену и распевайся.
– Спасибо, Эзра. Как думаешь, на записи было слышно?
– Вряд ли, но слышал я, и моя кривая физиономия в этот момент могла попасть в кадр, – он картинно поморщился и по залу пронёсся хохот музыкантов, – Так, давайте, пока нет новичков-академистов, прогоним новые песни, завтра нам предстоит разучить их в новой аранжировке.
Саймон выкатил на сцену сэмплер, взял барабанные палочки и сел на табурет рядом с Эзрой.
– Давай начнём с «Созвучия»? – он кивнул на инструмент, – я наконец-то его подключил.
– Отлично, супер, ребята. Играем «Созвучие».
Все участники ансамбля согласно покивали и, приготовившись, на счёт принялись отбивать сложный ритм хлопками. Эзра уложил руки на электрогитару и, дождавшись вступления гобоя и флейт, пробежал пальцами по струнам, наиграв основной мотив.
Саймон начал отбивать бит на сэмплере, выдававшем причудливые звуки, заложенные в ритмический рисунок песни. Эзра приблизился к микрофону и запел в быстром темпе, вытягивая гласные на высокие ноты:
Когда ты такая, как сегодня, мой мотив угасает.
Только представь, каково это быть с тобой.
Мою душу пронзает твоё безразличие,
О да, детка, ты бьешь прямо в цель.
В этой точке куплета включились бэк-вокалисты, эхом опевая ряд идущих подряд нот, пройденных звонким голосом Эзры.
Моя гитара звучит в такт твоей мелодии,
Ты уходишь в крик, а я затихаю.
Ты рвёшь моё глупое сердце, а я теряю себя,
Но лишь с тобой я могу вынести это всё.
На припеве включились все инструменты, а бэк-вокал ушёл в низкие ноты, вступая в мрачное, но динамичное созвучие с голосом Эзры, который в свою очередь прыгнул в стабильный фальцет.
Этот мотив - для тебя и для меня,
Твой взгляд на мгновенье остановит время.
И мы сольемся в одной точке, в одной ноте,
Ведь ты и я созвучны как никто.
Отодвинув гитару за спину, Эзра прошёл к клавишам, стоявшим неподалёку от микрофона, и принялся наигрывать основной мотив, пропевая слова второго куплета в закреплённый на стойке микрофон на близких нотах в среднем регистре.
В этой яме я слышу только шепот,
Твои струны играют по нотам вечности.
Ты и твой любимый минор
Излечат раны в моём бездарном прошлом.
В тени кленов шумит бурный ручей.
Ты наполнена тоской, но лишь ты согреваешь мою жизнь.
Без тебя, любовь, я иду в никуда,
И мне совсем не хочется прекращать эту боль.
Бэк-вокалисты и остальные музыканты принялись напивать «там-пам-паралирам-парам» на высоких и низких нотах, в такт быстрому темпу, задаваемому сэмплером. Мелодия снова пошла на припев и, закрыв глаза, Эзра начал пропевать его строки. К своему удивлению он обнаружил, что вместо привычных ярких пятен света на чёрном фоне перед глазами возникло нечто иное. Образ, а точнее лицо. Обрамлённое рыжими кудрями, с ярко выраженными скулами, кошачьими глазами и пухлыми губами. Она так часто поджимает их от негодования, это так расточительно! Сердитая, острая колючка Грейс Галлахер почему-то всплыла в его воображении и никуда не собиралась уходить. Пальцы свело от желания взять карандаш и обвести эти линии лица, такого прекрасного, и такого обманчивого.
Эзра открыл глаза и, доиграв мотив на клавишах, торопливо пропел припев в последний раз. На высоких нотах голос улетел в белтинг, но тут же вернулся в привычную теноровую партию. Эзра сделал шаг назад, достал из-за спины гитару и сыграл финальные аккорды. Все инструменты стихли, в большом зале возникла тишина.
– Получилось вроде ничего? – проговорил он в микрофон, оборачиваясь к музыкантам.
– Я скучала по сиплому мяуканью Сэма, – призналась бэк-вокалистка Мерил.
– Да, без этого уже как будто бы что-то идёт не так, – хохотнул Саймон и крикнул за сцену, – Сэмми, возвращайся! Мы тоскуем!
– Хах, давайте дадим ему время, – Эзра покрутил головой, разминая шею, – Думаю, нам всем нужен небольшой отдых. Перерыв в полчаса, окей? Можете пообедать или сбегать за чаем или кофе.
– Тебе принести что-нибудь? – спросил гобоист Адам.
– Если раздобудешь где-нибудь американо со сливками, я буду благодарен тебе до луны и обратно, – ответил ему Эзра, роясь в своём рюкзаке в поисках блокнота.
Ему пришли строчки чего-то, что однажды могло бы стать песней, а значит, их нужно немедленно записать. Эзра, наконец, выудил на свет старую записнушку в кожаном переплёте, простой карандаш и со всем этим в руках прошёл к краю сцены. Осторожно опустился, свесив ноги вниз. Карандашом вывел первые слова, закрыл глаза и, снова увидев знакомый образ, продолжил конструировать в голове стихи, неожиданные для него самого.
За спиной послышалось шуршание занавеса. Эзра обернулся и нашёл глазами Сэма: тот растеряно осматривал пустую сцену.
– Эзра, я распелся. А-а все вышли на перерыв? – растеряно спросил он, почёсывая коротко стриженный светлый затылок.
– Ага, – Эзра кивнул ему, – ты можешь тоже пойти отдохнуть, пообедать. Если вернёшься минут через пятнадцать, можем дополнительно поупражняться в вокале на пару. Стоишь в планке для твёрдой опоры?
– Э-эм нет, – Сэм, кажется, совсем растерялся, – никогда так не делал.
– Вот и попробуешь.
– Я-а, тогда, если вы не против, побуду тут, у меня обед с собой, – Сэм направился к своему рюкзаку, и, порывшись, выудил из него квадратный ланчбокс.
– Очень мило, – вежливо улыбнулся ему Эзра, – Я немного поработаю с текстом, окей?
– Да, конечно, – Сэм осторожно открыл крышку со своим обедом и разорвал упаковку чипсов с уксусом.
Эзра, поморщившись, повернулся обратно к зрительному залу и продолжил записывать всё продолжавшие возникать в его сознании строки. Спустя ещё несколько минут одна из дверей, ведущих в партер, открылась и кто-то мягкой поступью прошагал меж кресел. Эзра поднял глаза на проход и на секунду замер в изумлении. Девушка или девочка? Рыжая, кудрявая, чуть ниже ростом чем Грейс Галлахер, чуть более худощавая и угловатая, но лицо… Такое же лицо, но в миниатюре.
– Ой, простите, а тут разве не должен сегодня репетировать симфонический оркестр? – она без стеснения уложила руки в боки и оглядела сцену.
– Здравствуйте, нет, они в малом зале, – Эзра закрыл записнушку и отложил её в сторону.
Здесь ему не дадут сосредоточиться.
– А вы… Оу, я, кажется, видела вас по телику, – девчонка подошла ближе и, наклонив голову в бок, внимательно всмотрелась в его лицо, – Да, точно. Это же у вас был клип про вальс под водой, где вы ещё утопили гитару? Прикольный, кстати. Но вода уж больно мутная.
– Это намеренный ход, – осторожно вмешался Эзра в этот поток сознания, – А вы-ы?
