ЧАСТЬ 6. МУЗЫКА И СВОБОДА
2330 год начался с прекрасного события: принцу Ланделию исполнилось три. В честь этого его величие Грет Кешуз объявил ряд амнистий среди тех Тёмных магов, которые отсидели в тюрьме более пяти лет, если за ними не числилось слишком серьёзных преступлений. Помиловали четырнадцать приговорённых к казни не-магов. Заменили на пятидесятилетний срок все пожизненные. Дэн запомнил этот день, первый день первого Тёмного месяца, потому что музыка в его душе вдруг изменилась. Она вдруг утратила мертвящую, пугающую размеренность. Стала нервной, беспокойной, мятущейся. Это так обрадовало куратора Поллока, что Дэн испугался. Два года они играли с Поллоком в «лови-тень», и никто не выигрывал и не проигрывал. И вот куратор внезапно почти прорвал оборону Дэна.
Два года прошли в бесконечных эмоциональных пытках. Время от времени Дэн видел других воспитуемых, иногда – других кураторов. У того же Поллока имелось по крайней мере ещё четверо таких, как Дэн. Однажды куратор собрал их в пустом каменном подвальном помещении без окон и освободил от магических уз. Они могли пользоваться магией, но все, кроме Дэна, один за другим падали на каменный пол и умирали в муках. Впрочем, до конца умереть они тоже отчего-то не смогли. Поллок в тот день остался крайне недовольным тем, что музыкант выстоял. Если бы куратор понял, что Дэн не может найти в себе ни единой эмоции для магического воздействия, он, наверно, обрадовался бы. Но Поллок слышал музыку – и полагал, что скрипач продолжает держать заслон, пряча эмоции за ним.
А что же с другими воспитуемыми? Они выходили на свободу или оставались в тюрьме – в зависимости от того, чем кончалось их «воспитание». Дэн по обрывкам подслушанных кураторских бесед понял, что с ними делают: лишают почти всех эмоций, кроме одной-двух, а оставшееся заставляют кипеть внутри, не имея возможности выйти наружу. Люди, воспитанные таким образом, эмоционально представляли из себя ходячих мертвецов, в которых по какой-то ошибке ещё теплилась жизнь. Просто выгоревшие маги имеют некоторый шанс восстановиться – не полностью, но хотя бы немного. Они становятся простаками, чьи чувства не могут использоваться в магии, но при очень сильном желании всё-таки хоть на что-нибудь способны. Хотя бы на примитивном уровне. Здесь же из людей делали живые статуи.
Раза два или три Дэн сталкивался в коридоре или подземном узилище с местным некромантом, помогавшим кураторам. Это угловатое грязное лицо с выражением трусливой покорности, светло-серые, постоянно настороженные глаза и неряшливые светлые волосы запомнились Дэну с самого начала. Один раз, вскоре после того, как Дэнни перевели в Воспитательное отделение, некромант как будто хотел ему что-то сказать. Но куратор Поллок накинулся на него, словно сторожевой пёс на вора.
Дэн равнодушно проводил глазами удирающего некроманта. Что тот мог хотеть? О чём мог сказать? Вряд ли о чём-то важном.
И вот в первый день нового года мелодия внутри Дэна будто дала трещину. Её ровное, размеренное звучание превратилось в беспокойный пульс. Скрипач изо всех сил пытался вернуть жёсткую, умеренного темпа мелодию в прежнее русло до того момента, как изменение заметит куратор. Но тот вошёл в камеру и сразу почуял перемену. Даже носом пошевелил от радости, и его пепельные глаза стали ярче и даже как-то добрее.
Дэн съёжился, вжался в кушетку, понимая, что это бесполезно. От Поллока не уйти, даже если потеряешь сознание. Он умеет доставать и оттуда. Подавив сопротивление воспитуемого, Поллок установил ментальный контакт.
- А ты боишься, - с удовлетворением сказал куратор. – За два года я первый раз чувствую от тебя отдачу. Это хорошо, нам будет с чем поработать.
Дэн хотел возразить, но куратор уже перехватил его волю – легко, потому что изменившаяся мелодия понаделала в защите трещин. Ответить он не мог, не пускать Поллока куда не надо тоже. И единственное, чем сумел насолить – это постарался передать куратору ментально ту боль, которую носил в себе давным-давно. То, что никак не выходило наружу, хотя много раз требовало выхода. Накопленное в дороге, набитое, словно шишки, в противостоянии с разными людьми. И забранное у Гарольда Клейна – стариковский набор болячек, полученный при смерти ясновидца. Эта чужая и чуждая боль спеклась в Дэнни в единый ком, тяжёлый и давящий, и передавая её по ментальному каналу, которым Поллок пытался прощупать его эмоции, Дэн избавлялся от ненужного груза.
Поллок заметно побледнел, когда понял, что его подловили. И попытался разделить боль – но поток её, вырвавшийся из слежавшегося кома, оказался сильным и сбил куратора с ног. Это его и спасло: связь с воспитуемым прервалась.
Дэн, скованный волей Поллока, только и смог, что подумать: сейчас куратор уязвим. Если бы хватило сил на то, чтобы его прикончить! Но он даже не двинулся с места – так и остался сидеть на кушетке.
Куратор с некоторым усилием поднялся на ноги и спросил:
- Неплохо. Хотел бы я понимать, с чем имею дело.
- Я маг ложи Боли, - с трудом двигая губами, произнёс Дэн. – Это всё, что у меня есть.
- Ну вот и отлично. Я затолкаю тебе эту боль в глотку. Будешь наслаждаться остаток всей жизни. Полагаю, недолгой.
С этого дня Поллок утроил усилия по «воспитанию» скрипача, но больше ему не удавалось установить контакт. Дэн опустел, как бутылка в руках пьяницы. Ментальная связь, грубо установленная, словно вскрыла нарыв, но после того, как весь эмоциональный гной вышел, не осталось ничего. Убедившись в этом, Поллок вынужденно признал узника пустышкой. В конце второго Тёмного месяца его собрались переводить обратно в общий тюремный корпус. Дэн только не мог понять, почему куратор больше не слышал его музыки. А ведь она единственное, что осталось – звучала, не умолкая, не давая успокоиться, вплеталась в ток крови, пульсировала и днём, и ночью. Уже не такая однообразная, как раньше, зато куда более упрямая, вот какая это была музыка.
Когда двое тюремщиков вели юношу обратно в корпус, ему на глаза снова попался щуплый, грязный некромант. Удивлённо повернулся к нему, словно что-то внезапно осознав, и сделал несколько шагов навстречу.
- Не лезь, трупарь, - огрызнулся один из тюремщиков.
- Куда вы его? – спросил некромант. Его голос внезапно понравился Дэну. Приглушённый тенор человека, который никогда не пел и который понятия не имеет о музыкальной грамотности, но тем не менее имеет развитой слух.
- Тебе что за дело? – тюремщик отшвырнул мага Смерти с дороги. Тот ощерился, словно крыса, скаля редкие, поломанные зубы.
- Забыл, где я сейчас служу, да? – спросил он зло. – А ты вспомни!
Но слова некроманта произвели не слишком большое впечатление на тюремщиков. Скрипача поволокли дальше. У самого крыльца корпуса маг догнал их и напористо заговорил:
- Дайте мне две минуты с ним поговорить! Две!
- Ты его знаешь? – спросил тюремщик у Дэна.
Тот безразлично пожал плечами.
- Видел пару раз. Мне холодно, - сказал он.
- Уноси отсюда свой зад, - рявкнули оба здоровяка. И подтолкнули узника, чтобы шёл побыстрее, не задерживался на пороге.
Ибо в Тирне плохая это примета – задерживаться, не переступив порог.
Прода от 20.05.2019, 07:16
Камера, холодная и пустая, была рассчитана, видимо, на четверых. Но Дэн оказался в ней один. Не снимая ботинок, не раздеваясь, он лёг лицом к стене. Почему-то суетящийся некромант заставил его вспомнить о Чезаре. Бывший учитель появился тогда один раз, обнадёжил и пропал. Видимо, предал его снова. Опять. Решил, что проще обойтись без ученика. Хотя ведь пришёл, показывая, что ему есть до Дэна дело. А потом, почти сразу, его перевели. Как сказал начальник тюрьмы? Глава Комитета передал приказ короля… Не приложил ли сам Чезаре усилия, чтобы этот приказ пришёл так быстро?
Да, возможно.
И тогда что ему остаётся? Бежать отсюда. Бежать, чтобы мстить. Дэн поискал в себе сил хотя бы встать. Из живого в нём оставалась только злая, однообразная до занудности мелодия, и он направил её на то, чтобы подняться на ноги. Сердце отщёлкивало такты не хуже метронома. Дэн встал на цыпочки, чтобы дотянуться до подоконника, но не сумел. Подтащил ближайшую койку к окну, выглянул – всё тот же двор, по которому неспешно прогуливается патруль из трёх стражников. Ни деревца, ни травинки – лишь видно кусочек соседнего здания и немного неба.
И снова скрипач увидел некроманта. Тот изо всех сил старался попасться ему на глаза. И вот – получилось. Видимо, крутился под окнами, ища, где может находиться нужное ему окно. А когда Дэн выглянул, то заметил и кинулся в эту сторону, замахал руками над головой, даже разок подпрыгнул. Но камера находилась достаточно высоко над землёй. Как бы ни прыгал некромант, у него бы не вышло ничего большего – не кричать же на весь двор. Стражники завернули за угол, не обращая внимания на худого и ободранного мага ложи Смерти. Он был слишком жалким и мелким для того, чтобы воспринимать его всерьёз. Однако что же он хотел передать? Почему так старательно рвался к нему – ещё ведь два года назад рвался, да и потом словно пытался держаться поблизости. Но то кураторы, то тюремщики мешали ему.
Дэн приложил ладонь к стеклу. Некромант завертелся на месте, озираясь, потом подбежал к стене, на какое-то время исчезнув из виду. Затем его лицо неожиданно оказалось на одном уровне с подоконником.
- Чезаре Роз! – крикнул некромант и посмотрел по сторонам – не возвращается ли стража. – Он приходил за тобой тогда! Он послал меня за тобой!
Скрипач так и прилип к стеклу.
- Зачем? – спросил он. Голос изменил ему, получилось слишком тихо, чтобы некромант мог его расслышать. Но тот понял и криво улыбнулся.
- Чтобы я тебя убил!.. – тут он, не договорив, сорвался и сполз по стене. Покатился по земле, пока его не стало видно, и попал прямо под ноги стражникам. Те, видимо услышали голос чумазого мага и стянули его вниз.
Дэн спрыгнул с кровати и отошёл от окна. Больно. Наконец-то он почувствовал боль. Стараниями куратора Поллока эта боль давила ему грудь, обращая магию против мага, идя внутрь, не имея выхода наружу. Но то, что он испытывал, не причиняло больших мучений. Дэн понял, что Чезаре предал его, ещё два года назад. К чему было ему устраивать представление именно сейчас? Просить какого-то тощего некроманта открыть Дэну глаза? Неужели чтобы просто помучить?
Он сел на свою койку, застеленную сиротским коричневым одеялом, и долго смотрел на руки. Тонкие, но сильные пальцы медленно сжимались в кулаки. Он решил, что сбежит, как только сможет. Хорошо бы прямо теперь! Но сначала надо как следует продумать побег. Ведь помочь ему никто не сможет.
Но он сбежит и отомстит Розу за всё. За преданное доверие – в первую очередь. И за этого неумытого мага ложи Смерти – потому что противно принимать смерть от такого гадёныша. И за настойчиво бьющуюся внутри музыку, которая вот уже почти три года не умолкала, сводя с ума! Удар, ещё удар! Дэн бил в стену, не чувствуя боли.
За всё. За всё.
***
Сточные трубы тюремного корпуса Тартуты выходили в ров, опоясывающий крепостную стену. С одной стороны крепость подпирала кособокая гора, носившая то же самое имя, с другой и третьей находилось кладбище. Одна часть его, давно заброшенная, поросла высокими колючками. Даже зимой они торчали из снега. Другая часть кладбища, ещё действующая, выглядела более или менее расчищенной. Снег ложился на неё мягкими волнами, а на заброшенную половину падал кое-как и лежал неровными рваными сугробами.
Дэн Софет ван Лиот выполз из канализационной трубы Тартуты двадцатого дня Третьего Тёмного месяца, в пять часов утра. На нём была грязная рубашка до колен и стоптанные тапочки без задников. Его худое грязное тело походило на пособие мага ложи Смерти, только куда более грязное и вонючее. У Дэна недоставало сил даже на то, чтобы создать вокруг себя ореол тепла. От холода и изнеможения он не мог сделать и шага, чтобы не упасть. Поэтому он вставал, шёл и падал, обдираясь об лёд. В голове пойманной мухой жужжала одна и та же мелодия, но увы – она не грела.
Упав в очередной раз, скрипач подтянул острые колени к груди и замер. Ему не хотелось сдаваться, но тело не разделяло его желаний. Он не мог даже позвать на помощь – не здесь, не возле тюрьмы. Да и голос вряд ли послушался бы его.
Глядя в темноту слезящимися и смерзающимися глазами, Дэн начертил перед собой бледно светящийся вензель – знак ложи Боли. Вряд ли, конечно, поблизости хоть кто-то есть. Но так маги-собратья хотя бы примут знак прощания.
Эмоция ложи Боли – приятие боли. Принять боль как единственный истинный признак жизни. Радоваться боли, как верной подруге. Любить боль, как себя. Но замерзающий уже почти не чувствовал её – свою подругу, свою жизнь.
Конечно, он поступил глупо – поддался порыву, когда рабочие стали прочищать забившийся канализационный сток в тюремном корпусе и заставили самой грязной работой заниматься заключённых. Собственно, оказался единственным глупцом, решившимся сбежать в мороз в одной рубашке.
Всхлипнув, Дэн снова попытался встать на ноги. Не получилось, и он пополз. Колени слегка саднило – слабая, но отчётливая боль. Он держался её, как бродяга путеводной звезды. Впереди из темноты проступили небольшие холмики едва присыпанной снегом земли. Дэнни полз по кладбищу. Конечно же… сток канализации остался по правую руку. А по левую, за кладбищем, начнётся земля поселенцев. А ещё на кладбище может быть сторожка. Приподнявшись на локтях, беглец с жадностью стал высматривать хотя бы слабый огонёк и заметил бегущую к нему собаку – точнее, силуэт собаки, довольно крупной, с большой умной головой. Собака оскалила зубы и зарычала, а потом села рядом и завыла. Он хотел отогнать псину, но у него не хватило сил. Он лёг обратно в снег, тяжело дыша. Оставалось лишь внимать собачьему вою…
Но собака вдруг вскочила и принялась вертеться на месте, визгливо взлаивая. Дэн поднял голову и увидел, как к нему приближается человек с тусклым фонарём в руке.
- Что ты такое? – с интересом спросил этот человек, поддавая скрипачу ногой под рёбра. – Не помню, чтобы я сегодня поднимал дохляка!
Скрипач не мог разжать челюсти, чтобы ответить. Он снова лёг, скорчившись, и сверху на него бесконечной благодатью снизошло тепло. Человек укрыл его одеялом. Он попытался укутать Дэна получше, а потом взялся за край одеяла и потащил за собой. Прежде чем потерять сознание, Дэн успел подумать, что некромант пришёл слишком поздно.
Прода от 21.05.2019, 07:05
- Что, жив, курилка? – спросил смутно знакомый голос, вроде бы приятного тембра, но с не самой доброй интонацией. – В чём только душа держится, не пойму. Ты ж дохлый был?
Дэн лежал на деревянном полу. Тёплые доски под спиной казались мягче любой перины. Он по-прежнему был гол и грязен – судя по рукам, которые Дэн с трудом приподнял и осмотрел.
- Я отморозил пальцы? – проскрипел он.
- Ты всего себя отморозил, - ответил голос. – Я ещё ни разу не видел живого, который так походил бы на мертвеца. У тебя, наверное, даже кишки смёрзлись. Сбежал? Или тебя похоронили?
Скрипач не сумел ответить. Нежданный спаситель приподнял ему голову и сунул в зубы кружку с теплой водой.
- Пей. Поглядим, что с тобой делать… экспонат.
