Лошадь фыркнула раз-другой и сама пошла в сторону, откуда доносился стон. Увидев смятую траву и что-то красное на земле, человек на всякий случай достал из самодельного чехла на боку видавший виды обрез. Загорелое лицо в крупных, глубоких морщинах и серые прищуренные глаза выражали в этот миг настороженность и опаску. Из зарослей послышался тихий шорох, красное пятно пошевелилось, и человек выстрелил. Вслед за этим раздался другой выстрел. Худой, изможденный человек рухнул лицом вниз на простреленное красное одеяло. Одна нога его застряла в стремени, и испуганная лошадь потащила хозяина и зацепившееся за его голову одеяло по сухой, колючей траве. У неё не было сил бежать, и она шла неровным спотыкающимся шагом.
Лежавший в засаде стрелок поднялся, закинул винтовку на плечо и догнал испуганное животное. Он схватил лошадь под уздцы и заставил остановиться, хотя та испуганно перебирала ногами и вскидывала голову. Отцепив от стремени ногу убитого, человек повёл кобылу к ручью. Он дал ей сделать всего несколько глотков, а затем отвёл упиравшееся животное в сторону и снял с него мешки и седло. Протёр пыльную, потную лошадь пучком травы, затем отпустил, похлопав по крупу. Кобыла по колено зашла в ручей и снова принялась пить.
- Как бы тебе не поплохело, милая, - равнодушно пробормотал стрелок и сел на берегу, ожидая, пока коняга напьётся.
Ей не поплохело, но от воды она отяжелела и задремала, едва выйдя из ручья.
Убитый лежал неподалёку, и стервятники постепенно слетались к нему, описывая круги над трупом всё ниже и ниже.
Прерия только кажется пустой. Конечно, если человек привык жить на острове, достаточно плотно населённом людьми, то ему кажется пусто в бескрайней лесостепи, где за несколько месяцев можно не повстречать ни единой живой души. Куонка был таким человеком: племя изгнало его. "Мягкое сердце", "последний у костра своих предков" - до тринадцати лет, возраста мужчины, он не совершил ни одного поступка, которые свидетельствовали бы о храбрости и доблести мальчика. Он не стремился к подвигам и не охотился на опасную дичь. Часами Куонка мог сидеть в засаде и ничего не делать при виде толстого кабана, обедающего жирными червями в нескольких шагах от горе-охотника. "Убивающий только лягушек", "боящийся шума ветра" и "дрожащая душа" - племя не скупилось на насмешки и эпитеты. Трусу не место среди терпонков – племя выгнало мальчика, который не годился на то, чтобы дать потомство женщине. Трусость заразительна – пусть идёт куда угодно.
Куонка сел в лодку, найденную у берега, и отправился на континент. Его сердце, что ни говори, не было мягким. Встретившись один на один с морем, мальчик выдержал эту встречу и пересёк пролив, хотя к концу путешествия едва не умер от голода и жажды. А потом судьба, словно ветер, долго гнала его с места на место, пока Куонка не встретился с прерией, оказавшей ему истинное гостеприимство западной земли. Ледяное зимой и огненно-сухое летом. Прерия кормила и баюкала его сотнями голосов. Прерия давала воду, еду, укрытие от чужих глаз и непогоды. Куонка возмужал и одичал. Три года он не встречался с людьми, избегал любой встречи.
Он познал такое одиночество, от которого из памяти стираются слова и обиды, злые и добрые поступки и речи. Ветер вычистил, вылизал его душу, обглодал добела, словно оставленные посреди степи кости. Но желание встретиться с другими людьми выгнало Куонку к форту, стоявшему на границе двух больших округов. Заросший и почти онемевший, с гноящейся от укуса степной кошки ногой, он встретился с солдатами имперской армии. Люди теперь звали его "дикий человек" и "человек-койот". Никто не называл сердце Куонки "мягким", никому не было дела до его сердца.
А оно не изменилось. Осталось сердцем брошенного всеми ребёнка, которого выгнали из дома не за проступок – а скорее за отсутствие действий.
В аккуратный, славный городок с кротким названием Пома молодой мужчина на старой лошади въехал на третий день после убийства, совершённого им в прерии. В поводу он вёл мула с двумя мешками денег через седло. В притороченных сумках на спине мула помещалось ещё немало добра: так, из одной виднелся потёртый приклад старого обреза, а из другой торчал клок красной шерстяной материи. Старая кляча теперь выглядела на удивление бодрой, хотя всаднику и не удавалось пустить ее рысью, сбив с размеренного шага. Чумазый малец лет восьми стоял у обочины, во все глаза рассматривая незнакомца. У мужчины были загорелое лицо и длинные волосы, собранные на шее в пучок, как у дикаря, старое армейское кепи и порыжевшая от времени, а когда-то голубая куртка пехотинца-имперца. Осколком былой империи блестел на левом рукаве серебряный орден. Но больше всего притягивали внимание глаза путника – светло-карие, почти янтарные, как у предателей-желтоглазых. Возможно, всадник действительно принадлежал к проклятым племенам. Одна старуха, к примеру, так и решила – иначе с чего бы ей плевать под ноги худющей лошади, везшей на себе чужака?
У конторы рыча – главного блюстителя порядка в округе, - на большом крыльце, под тенью широкого козырька сидели на стульях-качайках четыре дежурных: руки на животах, большие пальцы вверх. Обманчивое впечатление покоя. На поясах всех четверых - тяжелые кобуры с револьверами. Доска объявлений пестрела листовками "разыскивается" - и мужчина не поручился бы за то, что его лица на них нет. Но портреты по большей части были очень скверного качества.
Привязав поводья мула и лошади к коновязи под дощатым навесом, мужчина снял с одного седла два мешка банковскими штампами, а с другого – полосатую домотканую сумку и неспешно, вразвалочку двинулся к дверям конторы.
Едва он ступил на первую же ступень крыльца (всего их было три) – как один из дежурных лениво приподнял поля твердой, словно картонной, серой шляпы и вопросительно хмыкнул.
За спиной чужака уже собралось несколько зевак – день близился к закату, люди уже настроились на отдых, а тут какое-никакое, да развлечение. Будет о чём поболтать за кружкой прохладного пива в одном из баров Помы…
Так же медленно чужак шагнул второй раз.
Тут и три других дежурных приподняли шляпы кончиками пальцев – почти одновременно.
Третий шаг – и на пол легли два связанных друг с другом казенных мешка. Молодой мужчина указал на одно из объявлений.
- Двести пятьдесят тинаров, - сказал он.
- С чего это? – не оборачиваясь к доске с наклеенными листовками, вопросил первый дежурный.
- Грис Багул, - уточнил чужак, протягивая сумку. Дежурные уставились на неё как на диковину, затем один из них повёл носом.
- Пованивает.
- Это ничего. Липухом обложил, лицо узнать можно, - спокойно ответил на это мужчина.
На полосатой домотканине снизу проступили буроватые пятна, на которые не отрываясь смотрели дежурные. Чужак ткнул сумкой в руки одному из сидящих. Качнулся, скрипнул стул. Дежурный остался сидеть, раскачиваясь, остальные привстали. Самый молодой, щуря серые глаза, оглянулся на доску.
- Багул, двести пятьдесят тинаров, - напомнил мужчина. – Деньги банка можете не считать. Я не открывал мешки.
- Как тебя звать? – спросил дежурный, осторожно развязывая сумку и отделяя липкие широкие листья растения от мёртвой головы преступника. – Мне надо записать тебя. Бирка есть?
- Куонка Островитянин, - неохотно ответил человек. – Записывайте. Номер три-четыреста-десять, остров Болга.
- Болга? – машинально повторил дежурный, разглядывая застывшее лицо убитого. – Земли непокорённых?
- Бывшая колония Империи, - с печалью в голосе сказал Куонка. – Так я заслужил награду?
Собравшиеся возле конторы зашумели.
- Багул убил четырех охранников и двух клерков! – крикнул кто-то.
- И украл деньги завода! – вторил ему звонкий, почт и мальчишеский голос.
- Заплатите желтоглазому!
Рыч стоял, держа большие пальцы рук за ремнём. В его начищенных сапогах отражались два мешка с клеймами Первого Народного Банка.
- Республика благодарит тебя, - торжественно произнёс он наконец. – Я, рыч округа Помы, справедливый человек. Я даю этому человеку, Ку...
- Куонка, - громко повторил мужчина.
- Ку Онке, - всё-таки переврал туземное имя рыч, - законную награду за избавление наших земель от пережитков имперской тирании. В новой стране, свободной от гнёта, нет места таким, как Грис Багул… и другим бандитам!
Один из дежурных нагнулся, поднял мешки и унёс их в контору. Другой, поднявшись, наконец, с стула-качайки, потащил туда же мёртвую голову, всё ещё наполовину облепленную листьями. Вскоре они вышли – у одного дежурного в руках все увидели тощую пачку купюр.
- Двести пятьдесят тинаров!
Зеваки радостно загудели.
Желтоглазый без улыбки принял деньги, отвязал мула и лошадь и уселся в седло. Серый мул задрал губу и попытался укусить кобылу – он ревновал. Раньше хозяин всегда ездил только на нём.
Среди дикой и почти пустынной местности растут самые стойкие растения. Деревья прерии невысоки и очень крепки. Они переносят и ураганы, и засухи. Лишь немногие погибают. И животные прерии живучи и невелики размерами. Самые крупные из них – волки и степные кошки – не превышают ростом обычную собаку. Куонка оказался сродни им: невысокий, жилистый человек, прочно стоящий на земле. Лишения и одиночество не затронуло его души, и война, где он потерял людей, выходивших "человека-койота" и сделавших из него бойца, ничего не изменило в сердце Куонки. Оно по-прежнему переполнялось горечью, но в нём не происходило бурь. Куонка не желал убивать. Приходилось подчиняться обстоятельствам, только и всего. Как на охоте в прерии приходилось ловить зайца в силки ради еды. Как при защите от стаи волков вставала необходимость перестрелять их всех до единого. Как во время войны, чтобы не только выжить, но и выручить товарища, он был вынужден убивать врагов… не чувствуя в душе настоящей вражды и ненависти к ним.
Степь не враждебна к человеку. Снег и холод, также как и знойное солнце, могут убить любого, но без малейшей неприязни, просто потому, что это мороз и жара. И никак иначе. Так и Куонка, который не ощущал в себе потребности победить врага, растерзать противника, уничтожить чужую жизнь.
На войне желтоглазый чувствовал себя частью хоровода снежинок, которую подхватил ветер. Снежинки таяли, умирали, и как странно было оказаться одной из нерастаявших частиц большого снегопада. Из всех, неистово хотевших выжить и победить он, равнодушный и к жизни, и к победе, остался.
Старая кляча неохотно ступала по каменистой дороге между двумя рядами домов. Городок Пома, казавшийся раньше гостеприимным, не пускал Куонку никуда далее главной улицы. Он свернул сначала к едальне, но хозяйка вывесила на двери табличку "закрыто". Затем желтоглазый заприметил оружейню – но ему не продали ни патронов для винтовки, ни красивого ножа в узорных ножнах, который Куонка присмотрел на витрине. "Не положено нам вашему брату оружие продавать", - сухо заметил хозяин лавки.
В магазине "всё за двадцать птичек" Куонке продали старое одеяло, кисет с махоркой, мешок зерна и брусок серого, слоистого мыла. Но при этом неприветливый продавец разговаривал с островитянином злобно и отказался подать ему зелёное летнее пальто, висящее на крюке под самым потолком.
- Нечего желтоглазому рядиться в нашу одёжу, - грубо сказал он и выдворил покупателя на улицу.
И теперь Куонка медленно ехал по городку, иногда украдкой поглядывая на почти нетронутую пачку денег.
- Эй, болго! – крикнул кто-то, и желтоглазый даже не повернул головы.
- Крипси? – тот же самый голос. Куонка покосился вправо – какой-то человек верхом на рослом гнедом жеребце отъехал от салуна и пустил коня бок о бок с клячей.
- Значит, крипси, - незнакомец был настойчив. Желтоглазый пожал плечами и отвёл взгляд от любопытствующего парня.
Одетый с иголочки, в хорошие брюки, новые сапоги и удобную куртку, с ружьем поперёк седла, молодой человек не смущался чужих взглядов и равнодушия островитянина. Он не отставал ни на шаг. Куонко подумал, что дело, возможно, в полученной им награде.
Он слегка пришпорил старую кобылу, которая немного ускорила шаг, но гнедой незнакомца даже не заметил этого.
- Почему ты не оставил себе все деньги? – спросил парень. – Мог бы купить себе табун лошадей. Или небольшой домик и кусок земли где-нибудь на островах. Почему ты привёз их сюда и отдал рычу?
- Это деньги государства, - нехотя ответил желтоглазый.
Парень расхохотался.
- Крипси, - сказал он, будто это слово всё объясняло. – Государство, республика, Первый Народный банк! Эти слова что-то могут значить для островитян? Для дикарей, которые запутались в понятиях о собственной чести?
Куонка старался, чтобы его лицо не выражало ровным счетом ничего. Но парень всё-таки что-то прочитал в его взгляде.
- Сначала желтоглазые борются с колонизаторами. Потом покоряются Империи и идут за неё воевать. А потом что? Ответь мне, крипси!
- Я терпонк, - процедил Куонка сквозь зубы. – Мы не воевали с колонизаторами. И не сдались республике… И не сопротивлялись ей, как это делали крипси. Мы всегда были сами по себе.
- О, да. А это кепи и куртка достались тебе от прадедушки!
- Я имперский пехотинец, - изображая безразличие, сказал Куонка. – Прем Куонка Островитянин. Единственный из племени, кто воевал.
Незнакомец закашлялся, прикрывая рот кулаком, и некоторое время молчал.
- Прем, - наконец, сказал он. – Не знал, что туземцам давали чины в имперской армии.
- Много ты вообще знаешь об имперской армии, - равнодушно ответил Куонка. – Прем – всего лишь звание второго потока.
- Но уже не пушечное мясо, - с оттенком зависти сказал парень. – Ладно, я – Стеф, Стеффиян Карин, путешественник.
Куонка кинул на парня и его коня косой взгляд.
- Ага, путешественник. Примерно такой же, как я - охотник за головами.
Стеф рассмеялся.
- Хочешь, я отдам тебе запасную куртку? Она, конечно, не того… но она зелёного цвета, и ещё у меня есть шляпа. А если ты надвинешь ее поглубже, да острижёшь свой хвост – так вообще за человека сойдёшь.
- Гм.
- И я куплю тебе патроны. На твои деньги, разумеется, - Стеф протянул желтоглазому руку для пожатия. – Я никогда не воевал против островитян. Всегда чувствовал к ним расположение.
Куонка пожал плечами.
- Чего ты от меня хочешь? - спросил он.
- Я буду честен, потому что такие, как ты мне по душе, - сказал Стеф. - Мне нужен напарник для одного несложного дельца.
Желтоглазый на миг приподнял козырёк старого кепи и бросил на Стефа Карина цепкий взгляд.
- Если оно несложное, то зачем тебе напарник?
- Просто хотел поделиться с тобой, - Карин отвёл взгляд от Куонки и пожал плечами. – Ты показался мне славным малым, и довольно сообразительным.
- Первым попавшимся малым, - уточнил Куонка.
- Я слышал о таких, как ты. Желтоглазые – ловкие охотники и верные товарищи. Мне всегда недоставало именно верного товарища. Намыкался один, устал – сил нет.
Некоторое время они ехали молча, только фыркали лошади. Городок был почти пройден, оставалось всего несколько домов на окраине да последняя лавка – с покосившимся козырьком над треснутой дверью. Синяя облупившаяся краска на деревянных стенах свидетельствовала о том, что хозяин лавки переживает не лучшие времена.
- Ну так что скажешь? Или мне… проваливать? – Стеф усмехался, но Куонка увидел в серых глазах нового знакомого беспокойство.
Лежавший в засаде стрелок поднялся, закинул винтовку на плечо и догнал испуганное животное. Он схватил лошадь под уздцы и заставил остановиться, хотя та испуганно перебирала ногами и вскидывала голову. Отцепив от стремени ногу убитого, человек повёл кобылу к ручью. Он дал ей сделать всего несколько глотков, а затем отвёл упиравшееся животное в сторону и снял с него мешки и седло. Протёр пыльную, потную лошадь пучком травы, затем отпустил, похлопав по крупу. Кобыла по колено зашла в ручей и снова принялась пить.
- Как бы тебе не поплохело, милая, - равнодушно пробормотал стрелок и сел на берегу, ожидая, пока коняга напьётся.
Ей не поплохело, но от воды она отяжелела и задремала, едва выйдя из ручья.
Убитый лежал неподалёку, и стервятники постепенно слетались к нему, описывая круги над трупом всё ниже и ниже.
Прерия только кажется пустой. Конечно, если человек привык жить на острове, достаточно плотно населённом людьми, то ему кажется пусто в бескрайней лесостепи, где за несколько месяцев можно не повстречать ни единой живой души. Куонка был таким человеком: племя изгнало его. "Мягкое сердце", "последний у костра своих предков" - до тринадцати лет, возраста мужчины, он не совершил ни одного поступка, которые свидетельствовали бы о храбрости и доблести мальчика. Он не стремился к подвигам и не охотился на опасную дичь. Часами Куонка мог сидеть в засаде и ничего не делать при виде толстого кабана, обедающего жирными червями в нескольких шагах от горе-охотника. "Убивающий только лягушек", "боящийся шума ветра" и "дрожащая душа" - племя не скупилось на насмешки и эпитеты. Трусу не место среди терпонков – племя выгнало мальчика, который не годился на то, чтобы дать потомство женщине. Трусость заразительна – пусть идёт куда угодно.
Куонка сел в лодку, найденную у берега, и отправился на континент. Его сердце, что ни говори, не было мягким. Встретившись один на один с морем, мальчик выдержал эту встречу и пересёк пролив, хотя к концу путешествия едва не умер от голода и жажды. А потом судьба, словно ветер, долго гнала его с места на место, пока Куонка не встретился с прерией, оказавшей ему истинное гостеприимство западной земли. Ледяное зимой и огненно-сухое летом. Прерия кормила и баюкала его сотнями голосов. Прерия давала воду, еду, укрытие от чужих глаз и непогоды. Куонка возмужал и одичал. Три года он не встречался с людьми, избегал любой встречи.
Он познал такое одиночество, от которого из памяти стираются слова и обиды, злые и добрые поступки и речи. Ветер вычистил, вылизал его душу, обглодал добела, словно оставленные посреди степи кости. Но желание встретиться с другими людьми выгнало Куонку к форту, стоявшему на границе двух больших округов. Заросший и почти онемевший, с гноящейся от укуса степной кошки ногой, он встретился с солдатами имперской армии. Люди теперь звали его "дикий человек" и "человек-койот". Никто не называл сердце Куонки "мягким", никому не было дела до его сердца.
А оно не изменилось. Осталось сердцем брошенного всеми ребёнка, которого выгнали из дома не за проступок – а скорее за отсутствие действий.
В аккуратный, славный городок с кротким названием Пома молодой мужчина на старой лошади въехал на третий день после убийства, совершённого им в прерии. В поводу он вёл мула с двумя мешками денег через седло. В притороченных сумках на спине мула помещалось ещё немало добра: так, из одной виднелся потёртый приклад старого обреза, а из другой торчал клок красной шерстяной материи. Старая кляча теперь выглядела на удивление бодрой, хотя всаднику и не удавалось пустить ее рысью, сбив с размеренного шага. Чумазый малец лет восьми стоял у обочины, во все глаза рассматривая незнакомца. У мужчины были загорелое лицо и длинные волосы, собранные на шее в пучок, как у дикаря, старое армейское кепи и порыжевшая от времени, а когда-то голубая куртка пехотинца-имперца. Осколком былой империи блестел на левом рукаве серебряный орден. Но больше всего притягивали внимание глаза путника – светло-карие, почти янтарные, как у предателей-желтоглазых. Возможно, всадник действительно принадлежал к проклятым племенам. Одна старуха, к примеру, так и решила – иначе с чего бы ей плевать под ноги худющей лошади, везшей на себе чужака?
У конторы рыча – главного блюстителя порядка в округе, - на большом крыльце, под тенью широкого козырька сидели на стульях-качайках четыре дежурных: руки на животах, большие пальцы вверх. Обманчивое впечатление покоя. На поясах всех четверых - тяжелые кобуры с револьверами. Доска объявлений пестрела листовками "разыскивается" - и мужчина не поручился бы за то, что его лица на них нет. Но портреты по большей части были очень скверного качества.
Привязав поводья мула и лошади к коновязи под дощатым навесом, мужчина снял с одного седла два мешка банковскими штампами, а с другого – полосатую домотканую сумку и неспешно, вразвалочку двинулся к дверям конторы.
Едва он ступил на первую же ступень крыльца (всего их было три) – как один из дежурных лениво приподнял поля твердой, словно картонной, серой шляпы и вопросительно хмыкнул.
За спиной чужака уже собралось несколько зевак – день близился к закату, люди уже настроились на отдых, а тут какое-никакое, да развлечение. Будет о чём поболтать за кружкой прохладного пива в одном из баров Помы…
Так же медленно чужак шагнул второй раз.
Тут и три других дежурных приподняли шляпы кончиками пальцев – почти одновременно.
Третий шаг – и на пол легли два связанных друг с другом казенных мешка. Молодой мужчина указал на одно из объявлений.
- Двести пятьдесят тинаров, - сказал он.
- С чего это? – не оборачиваясь к доске с наклеенными листовками, вопросил первый дежурный.
- Грис Багул, - уточнил чужак, протягивая сумку. Дежурные уставились на неё как на диковину, затем один из них повёл носом.
- Пованивает.
- Это ничего. Липухом обложил, лицо узнать можно, - спокойно ответил на это мужчина.
На полосатой домотканине снизу проступили буроватые пятна, на которые не отрываясь смотрели дежурные. Чужак ткнул сумкой в руки одному из сидящих. Качнулся, скрипнул стул. Дежурный остался сидеть, раскачиваясь, остальные привстали. Самый молодой, щуря серые глаза, оглянулся на доску.
- Багул, двести пятьдесят тинаров, - напомнил мужчина. – Деньги банка можете не считать. Я не открывал мешки.
- Как тебя звать? – спросил дежурный, осторожно развязывая сумку и отделяя липкие широкие листья растения от мёртвой головы преступника. – Мне надо записать тебя. Бирка есть?
- Куонка Островитянин, - неохотно ответил человек. – Записывайте. Номер три-четыреста-десять, остров Болга.
- Болга? – машинально повторил дежурный, разглядывая застывшее лицо убитого. – Земли непокорённых?
- Бывшая колония Империи, - с печалью в голосе сказал Куонка. – Так я заслужил награду?
Собравшиеся возле конторы зашумели.
- Багул убил четырех охранников и двух клерков! – крикнул кто-то.
- И украл деньги завода! – вторил ему звонкий, почт и мальчишеский голос.
- Заплатите желтоглазому!
Рыч стоял, держа большие пальцы рук за ремнём. В его начищенных сапогах отражались два мешка с клеймами Первого Народного Банка.
- Республика благодарит тебя, - торжественно произнёс он наконец. – Я, рыч округа Помы, справедливый человек. Я даю этому человеку, Ку...
- Куонка, - громко повторил мужчина.
- Ку Онке, - всё-таки переврал туземное имя рыч, - законную награду за избавление наших земель от пережитков имперской тирании. В новой стране, свободной от гнёта, нет места таким, как Грис Багул… и другим бандитам!
Один из дежурных нагнулся, поднял мешки и унёс их в контору. Другой, поднявшись, наконец, с стула-качайки, потащил туда же мёртвую голову, всё ещё наполовину облепленную листьями. Вскоре они вышли – у одного дежурного в руках все увидели тощую пачку купюр.
- Двести пятьдесят тинаров!
Зеваки радостно загудели.
Желтоглазый без улыбки принял деньги, отвязал мула и лошадь и уселся в седло. Серый мул задрал губу и попытался укусить кобылу – он ревновал. Раньше хозяин всегда ездил только на нём.
Среди дикой и почти пустынной местности растут самые стойкие растения. Деревья прерии невысоки и очень крепки. Они переносят и ураганы, и засухи. Лишь немногие погибают. И животные прерии живучи и невелики размерами. Самые крупные из них – волки и степные кошки – не превышают ростом обычную собаку. Куонка оказался сродни им: невысокий, жилистый человек, прочно стоящий на земле. Лишения и одиночество не затронуло его души, и война, где он потерял людей, выходивших "человека-койота" и сделавших из него бойца, ничего не изменило в сердце Куонки. Оно по-прежнему переполнялось горечью, но в нём не происходило бурь. Куонка не желал убивать. Приходилось подчиняться обстоятельствам, только и всего. Как на охоте в прерии приходилось ловить зайца в силки ради еды. Как при защите от стаи волков вставала необходимость перестрелять их всех до единого. Как во время войны, чтобы не только выжить, но и выручить товарища, он был вынужден убивать врагов… не чувствуя в душе настоящей вражды и ненависти к ним.
Степь не враждебна к человеку. Снег и холод, также как и знойное солнце, могут убить любого, но без малейшей неприязни, просто потому, что это мороз и жара. И никак иначе. Так и Куонка, который не ощущал в себе потребности победить врага, растерзать противника, уничтожить чужую жизнь.
На войне желтоглазый чувствовал себя частью хоровода снежинок, которую подхватил ветер. Снежинки таяли, умирали, и как странно было оказаться одной из нерастаявших частиц большого снегопада. Из всех, неистово хотевших выжить и победить он, равнодушный и к жизни, и к победе, остался.
Старая кляча неохотно ступала по каменистой дороге между двумя рядами домов. Городок Пома, казавшийся раньше гостеприимным, не пускал Куонку никуда далее главной улицы. Он свернул сначала к едальне, но хозяйка вывесила на двери табличку "закрыто". Затем желтоглазый заприметил оружейню – но ему не продали ни патронов для винтовки, ни красивого ножа в узорных ножнах, который Куонка присмотрел на витрине. "Не положено нам вашему брату оружие продавать", - сухо заметил хозяин лавки.
В магазине "всё за двадцать птичек" Куонке продали старое одеяло, кисет с махоркой, мешок зерна и брусок серого, слоистого мыла. Но при этом неприветливый продавец разговаривал с островитянином злобно и отказался подать ему зелёное летнее пальто, висящее на крюке под самым потолком.
- Нечего желтоглазому рядиться в нашу одёжу, - грубо сказал он и выдворил покупателя на улицу.
И теперь Куонка медленно ехал по городку, иногда украдкой поглядывая на почти нетронутую пачку денег.
- Эй, болго! – крикнул кто-то, и желтоглазый даже не повернул головы.
- Крипси? – тот же самый голос. Куонка покосился вправо – какой-то человек верхом на рослом гнедом жеребце отъехал от салуна и пустил коня бок о бок с клячей.
- Значит, крипси, - незнакомец был настойчив. Желтоглазый пожал плечами и отвёл взгляд от любопытствующего парня.
Одетый с иголочки, в хорошие брюки, новые сапоги и удобную куртку, с ружьем поперёк седла, молодой человек не смущался чужих взглядов и равнодушия островитянина. Он не отставал ни на шаг. Куонко подумал, что дело, возможно, в полученной им награде.
Он слегка пришпорил старую кобылу, которая немного ускорила шаг, но гнедой незнакомца даже не заметил этого.
- Почему ты не оставил себе все деньги? – спросил парень. – Мог бы купить себе табун лошадей. Или небольшой домик и кусок земли где-нибудь на островах. Почему ты привёз их сюда и отдал рычу?
- Это деньги государства, - нехотя ответил желтоглазый.
Парень расхохотался.
- Крипси, - сказал он, будто это слово всё объясняло. – Государство, республика, Первый Народный банк! Эти слова что-то могут значить для островитян? Для дикарей, которые запутались в понятиях о собственной чести?
Куонка старался, чтобы его лицо не выражало ровным счетом ничего. Но парень всё-таки что-то прочитал в его взгляде.
- Сначала желтоглазые борются с колонизаторами. Потом покоряются Империи и идут за неё воевать. А потом что? Ответь мне, крипси!
- Я терпонк, - процедил Куонка сквозь зубы. – Мы не воевали с колонизаторами. И не сдались республике… И не сопротивлялись ей, как это делали крипси. Мы всегда были сами по себе.
- О, да. А это кепи и куртка достались тебе от прадедушки!
- Я имперский пехотинец, - изображая безразличие, сказал Куонка. – Прем Куонка Островитянин. Единственный из племени, кто воевал.
Незнакомец закашлялся, прикрывая рот кулаком, и некоторое время молчал.
- Прем, - наконец, сказал он. – Не знал, что туземцам давали чины в имперской армии.
- Много ты вообще знаешь об имперской армии, - равнодушно ответил Куонка. – Прем – всего лишь звание второго потока.
- Но уже не пушечное мясо, - с оттенком зависти сказал парень. – Ладно, я – Стеф, Стеффиян Карин, путешественник.
Куонка кинул на парня и его коня косой взгляд.
- Ага, путешественник. Примерно такой же, как я - охотник за головами.
Стеф рассмеялся.
- Хочешь, я отдам тебе запасную куртку? Она, конечно, не того… но она зелёного цвета, и ещё у меня есть шляпа. А если ты надвинешь ее поглубже, да острижёшь свой хвост – так вообще за человека сойдёшь.
- Гм.
- И я куплю тебе патроны. На твои деньги, разумеется, - Стеф протянул желтоглазому руку для пожатия. – Я никогда не воевал против островитян. Всегда чувствовал к ним расположение.
Куонка пожал плечами.
- Чего ты от меня хочешь? - спросил он.
- Я буду честен, потому что такие, как ты мне по душе, - сказал Стеф. - Мне нужен напарник для одного несложного дельца.
Желтоглазый на миг приподнял козырёк старого кепи и бросил на Стефа Карина цепкий взгляд.
- Если оно несложное, то зачем тебе напарник?
- Просто хотел поделиться с тобой, - Карин отвёл взгляд от Куонки и пожал плечами. – Ты показался мне славным малым, и довольно сообразительным.
- Первым попавшимся малым, - уточнил Куонка.
- Я слышал о таких, как ты. Желтоглазые – ловкие охотники и верные товарищи. Мне всегда недоставало именно верного товарища. Намыкался один, устал – сил нет.
Некоторое время они ехали молча, только фыркали лошади. Городок был почти пройден, оставалось всего несколько домов на окраине да последняя лавка – с покосившимся козырьком над треснутой дверью. Синяя облупившаяся краска на деревянных стенах свидетельствовала о том, что хозяин лавки переживает не лучшие времена.
- Ну так что скажешь? Или мне… проваливать? – Стеф усмехался, но Куонка увидел в серых глазах нового знакомого беспокойство.
